Эпилог
Москва внизу. Черный вертолет маневрировал между дирижаблями, которых сегодня было особенно много в воздухе.
Иван, как мог, отмылся импортной минералкой из стеклянных бутылок. Одежда Бадоева была ему великовата, но это лучше, чем роба раба. Он провел ладонью по лысой голове. М-да… Парик не помешал бы, но чего нет, того нет.
Лали помогла переодеться отцу, которому в полете больше не давали коньяку, потом переоделась сама. Смущаясь, Иван украдкой поглядывал на нее, любовался.
Вертолет опустился на посадочную площадку Нового Кремля.
В воспоминаниях Владлена Жукова отсутствовали тактико-технические характеристики взрывателя, будто не интересовал отца радиус действия прибора. Именно поэтому Иван решил подобраться к элите как можно ближе, для того и переодевание — попытка хотя бы поначалу сойти за своего.
Винты все еще вращались. Тонированные стекла надежно хранили тайну того, что происходило в салоне.
— Доктор, все уже? Сели окончательно, не взлетим? — натужно пошутил Иван.
Кивок в ответ.
— А можно вас к нам? Будьте добры, а то министр что-то… Ему бы самостоятельно передвигаться, и чтобы выглядел как новенький.
Протерев стекла очков, врач со шприцем в руке перебрался в салон, подошел к Бадоеву:
— Есть одно бодрящее средство. Сейчас попробуем.
— Спасибо вам, доктор, и простите меня.
— За что?
— За это. — От сильного удара в голову эскулап потерял сознание.
Жуков связал его рубашкой Бадоева, одной из многих в гардеробе на борту, вставил в рот кляп — галстук министра. Нельзя допустить, чтобы раньше времени поднялся шум. Затем он вколол министру дозу стимулятора. На вопрос Лали, не опасно ли это для здоровья, ответил, что конечно же нет. Переложил взрыватель из рюкзака во внутренний карман пиджака. Нехорошо — оттопыривается, ну да ладно.
— Гурген Аланович, вам предстоит самое ответственное заседание в вашей жизни.
— Щенок, что ты задумал?! — Бадоеву, похоже, после укола стало лучше. Ишь как взбодрился. Весь полет молчал, а тут заголосил. — Что это у тебя за прибор?!
— Гурген Аланович, не волнуйтесь, скоро все узнаете. — Вот бы еще самому не волноваться. Ведь предстоит не в носу поковыряться. — И не делайте глупостей. Глупости для вас нынче смертельно опасны.
Бадоев опять побледнел. Значит, поверил. Ведь три патрона в магазине.
Выбрались из вертолета. Теплый воздух, никакого снега, вечный московский май.
Жуков зашагал бок о бок с Бадоевым, Лали чуть сзади. Впереди, у спуска с вертолетной площадки, скучала вооруженная охрана. Приметив ее, Бадоев сбился с шага, лицо его окаменело. Типа хочет скрыть свои эмоции и намерения. Ну-ну.
— Гурген Аланович, не дурите, — шепнул Иван. — Рыпнетесь или рот не по делу откроете, и я вырежу вам печень. Или прострелю. Попаду наверняка, она у вас большая.
Шаг. Еще. Охрана все ближе.
И накатило. Иван вдруг понял, что вся его затея — сплошное безумие от начала и до конца. На заседание Совета министров его не пустят. На каком основании вообще? Его личность не определят сканеры, а если и определят, то как террориста. Да и внешность у него непрезентабельная: лысый череп, личный номер-татуировка над виском, не хватает зубов. И министр выглядит не лучше.
Выстрелить первым? Три патрона. Охранников четверо. Если повезет, то лишь с одним придется сцепиться. Но поднимется шум и…
«Сохраняй самообладание, — одернул Иван себя. — Все получится! Обязательно!»
— Здравствуйте. — Охранник, улыбаясь, шагнул навстречу. — Гурген Аланович, вас и дочь вашу красавицу все уже заждались. Первый лично спрашивал дважды… Этот молодой человек с вами?
— Да-да, — выдавил из себя Бадоев.
— Прошу вас! — Улыбчивый охранник чуть склонил голову.
И с такой же радостной улыбкой он врезал Жукову в челюсть.
Не получилось, значит.
* * *
Целую стену просторного кабинета, куда охрана сопроводила Ивана и Бадоевых, занимал экран телевизора. Трансляция на него велась с видеокамер, установленных в Зале заседаний, по которому расхаживали великолепно одетые люди, улыбались и пили шампанское под витражами с портретами Героев Революции. Портрет Владлена Жукова уже демонтировали… Все такие красивые, чистые. В отличие от Ивана, который в трудовом лагере превратился в настоящего раба, и одежда Бадоева не могла скрыть эти изменения — они в самой осанке, в чертах лица, во взгляде.
Жаль, пистолет и взрыватель отобрали.
Жаль, все так бездарно закончилось.
Или еще не финал?..
Иван осмотрелся.
Ярко-красный письменный стол резал взгляд своей вычурной асимметрией. На столе — пульт управления, видимо от телевизора. Рядом со столом — кресло в форме кисти с чуть согнутыми пальцами. Пол застлан ковром со странной картинкой: красный конь и оседлавший его голый мальчик. Шкафы из стекла. Стулья из бесцветного пластика. В центре потолка, там, где обычно располагается люстра, — боксерская груша.
В кресле, кстати, сидел сам Первый.
Высокий и широкий в плечах, он был сегодня в строгом сером костюме и в розовой рубашке. Туфли блестели. Поговаривали, что у Первого до Революции была кудрявая шевелюра, но в это верилось с трудом при виде его сверкающего лысого черепа. Кстати, ни одного дореволюционного фото Первого не сохранилось. Неизвестен был даже год его рождения. Крайне загадочная личность.
— Заходите! Ждал! Рад! — Он встретил «гостей» легкой улыбкой, однако встать и не подумал.
Кое-кто утверждал, что Первый — наркоман, но Иван точно знал от отца, что это не так. Первый не курит, вегетарианец, крайне умен, не женат. Точнее, вдовец. Любовниц отбирает тщательно, позволяет себе интим только после многократных проверок. Сексом, похоже, занимается исключительно для поддержания тонуса. Единственная его страсть — интриги. Он обожает власть. Очень азартен.
— Как добрались? Как там погода?
— Там зима. — Казалось бы, Бадоеву стоит расслабиться — в Москве уже, рядом коллега-революционер, охрана коллеги, и террорист № 1 обезврежен. Но нет, видно, что министру не по себе.
— Свободны.
Прежде чем охрана покинула кабинет, тот боец, который обезвредил Ивана, шагнул к столу и положил на него пистолет, а главное — взрыватель.
— Было изъято.
И все — реальность перестала существовать для Жукова.
Спрятав пистолет, Первый никак не заинтересовался дистанционным активатором наномин. Они с Бадоевым принялись обсуждать дела в трудовых лагерях, высокую смертность и низкую рождаемость, повестку дня заседания, на которое Гургенчик, молодец какой, все-таки успел… Ожидая, что в любой момент с ним случится что-то нехорошее — застрелят его, собьют с ног, в общем как-то помешают, Иван медленно подошел к столу. Глубоко вдохнув, протянул руку к взрывателю, взял.
Заметив его маневр, Бадоев забеспокоился:
— Первый, дорогой, а что это у тебя враги народа спокойно по кабинету расхаживают, берут что хотят?
— Ну какой же Ваня враг? Мы-то с тобой, Гургенчик, знаем, что он ни в чем не виноват, что обвинили его по ошибке.
Палец Жукова замер у самой диафрагмы взрывателя. По ошибке? Значит, его амнистируют?
Впрочем, это уже не имело никакого значения.
Фалангу засосало в прибор. Взрыватель отчетливо зажужжал, стал теплым. Открылась заглушка, показался красный круглый сенсор.
— Ваня, что это у тебя за игрушка? — заинтересовался Первый.
Бадоев хрипло попросил выпить чего-нибудь покрепче. Лали стояла рядом с Иваном и наблюдала за его манипуляциями.
И вот тогда, мысленно торжествуя, Жуков заговорил.
Ему важно было, чтобы враги знали перед смертью, кто и за что их наказал. Он подробно поведал о плане отца, о наноминах в каждом искусственном органе, произведенном за последние шесть лет, о том, что стоит ему коснуться сенсора, и мины эти взорвутся, уничтожив селезенки, поджелудочные железы, клапаны и целые сердца, почки, легкие, трахеи, позвонки…
Стоит только коснуться — и элита перестанет существовать.
Слушая его, Первый улыбался и радостно кивал.
Лали отстранилась.
Правильно отреагировал только Бадоев — заголосил:
— Парень, ты только не делай глупостей! Я тебя прошу! Ты подумай, что ты затеял?! Разве можно так?! Столько людей! Разве можно?!
Кто бы говорил.
Жуков взглянул на Лали. Та отвела взгляд, словно ей неприятно на него смотреть и вообще она вроде как сожалеет, что они знакомы. Они теперь — чужие.
— Любимая, я…
Лали сделала вид, что не услышала. Ну и пусть.
Все так же улыбаясь, Первый закинул ногу на ногу.
— Прежде чем что-либо предпримешь… Ваня, ты подумал, что начнется, если руководство Союза уничтожить? Что будет, если не станет элиты? Представляешь, какие в стране вспыхнут беспорядки? Произойдет вторжение извне — не зря ведь в этом деле не обошлось без помощи из-за границы. Твоего отца, Ваня, настолько ослепила жажда власти, что он просто не способен был разглядеть очевидное. Американцы и китайцы много лет пытаются сменить режим в Союзе. Они боятся нас, боятся, потому что у нас есть ядерное оружие и мы показали всему миру, что в любой момент можем его применить.
Иван пожал плечами:
— Даже если и так, нужны перемены. Страна катится в никуда. Я побывал в гетто персов, я знаю, что творится в московском подземелье, я видел, как живут рабы в трудовых лагерях. Хуже, чем есть, уже точно не будет. Хватит. Элита — раковая опухоль, убивающая все вокруг себя. И опухоль эту надо нещадно удалить.
— Так уж и удалить? — Первый положил холеные руки на стол. — Ваня, ты посмотри на тех, кого хочешь убить. Вон, на экране. Ты ведь знаешь этих людей. Ты рос у них на глазах, ты играл с их детьми, они держали тебя на коленях и дарили тебе игрушки.
— Они — кровавые палачи! Революция — бойня, уничтожившая три четверти населения страны! Они заслуживают смерти! — выкрикнул Жуков.
Но он ли это говорил? Или память отца, его убеждения?
— Ваня, ты ведь убьешь не только палачей, но и ни в чем не повинных детей. Своих друзей, между прочим.
Первый сказал то, что Жуков страшился говорить сам себе. То, из-за чего сомневался. Он посмотрел на экран. Люди. Много людей. Он знает их имена, они все — из его счастливого детства.
Но выстрел — мама падает, кровь на груди…
Мертвый отец на кровати под мнемокатором…
Радиоактивные земли, выжженные, оплавленные…
Беспощадный бунт в Хортицком лагере, и киборги с пулеметами…
Милые улыбчивые люди на экране в зале — самые страшные монстры Земли, хищники, никто не сравнится с ними в жестокости. Их улыбки — всего лишь маски, скрывающие окровавленные клыки. А насчет ни в чем не повинных детей — да, Иван видел таких. Они играли возле тринадцатого барака.
Решение принято. Палец коснулся сенсора «Пуск».
— Не надо! Зачем?! — Бадоев побледнел.
Первый улыбнулся и откинулся в кресле.
Жужжание усилилось, переросло в гул. Взрыватель в руках нагрелся так, что его стало больно держать, но Жуков терпел. Свет в комнате замерцал и погас вместе с экраном.
Через секунду включилось тусклое аварийное освещение.
Схватившись за сердце, Бадоев со стоном упал на колени, потом рухнул лицом вперед.
— Отец, что с тобой?! — Лали опустилась на пол рядом с ним, не нащупала пульс, заплакала.
Министр восстанавливаемых ресурсов был мертв. И не жаль его. Ни капельки. Заслужил.
Вот только по лицу любимой текли слезы.
— Ванька, а если бы у меня был новый имплант, тебя это остановило бы?
Иван смолчал. Он боялся самому себе ответить на этот вопрос.
И тут раздались аплодисменты.
— Браво! Я восхищен! Это то, что нам нужно! — Хлопая в ладоши, Первый как ни в чем не бывало встал с кресла. — Спасибо, Ваня! Всем спасибо! Я никогда еще не получал такого удовольствия! Это лучшее шоу в моей жизни!
Первый жив? И о чем это он?..
— У вас что, совсем нет имплантов? — Этот вопрос Ивану было совсем не страшно задать.
Страшно было услышать ответ.
— Ну почему же, отнюдь. — Первый пружинистой походной прошелся по кабинету, остановился возле тела Бадоева. — У меня имплантов, пожалуй, больше, чем у многих в этом зале.
Он хлопнул в ладоши — и нормальный свет вновь загорелся. И включился телевизор во всю стену. На экране праздник жизни продолжался. Министры, их замы и родственники, как и прежде, беззаботно разгуливали по залу, играл оркестр, официанты разносили «Абрау-Дюрсо». Короче говоря — полная идиллия.
— У них у всех, — кивнул на экран Первый, — тоже есть искусственные органы.
У Жукова в глазах потемнело.
— Но как же так?.. Почему взрыватель подействовал на министра Бадоева, а на остальных — нет?
— Взрыватель? — Первый расхохотался. — Какой еще взрыватель? Эту пустышку Владлен назвал взрывателем? Этот спецэффект для моего шоу — взрыватель?! А что, недурственно, с фантазией!
Иван уставился на него как на психа. Что происходит вообще?! Какое еще шоу?..
— Ваня, хочешь все знать? Не отвечай, я по глазам вижу, что хочешь. — Вернувшись в кресло, Первый начал рассказ.
Много лет назад он от скуки закинул Жукову-старшему бредовенькую идею о наноминах, которые можно встраивать в импланты, и о специальном активаторе, подрывающем эти мины на расстоянии. Первый обставил все так, будто идея исходила от зарубежных дипломатов, аккредитованных в Союзе. Захотелось вдруг проверить лояльность одного из самых известных революционеров, министра, верного служаку, презирающего ложь. К удивлению Первого, Жуков наживку заглотил и принялся активно внедрять несуществующие наномины в жизнь. Первому стало интересно, как далеко зайдет соратник, поэтому он всячески — тайно — оказывал ему содействие. К тому же без чуткого руководства Жуков вскоре узнал бы, что никаких наномин не существует. Ну, или не существовало тогда. Да кто бы вообще позволил какому-то там министру завладеть технологией, сравнимой по значимости разве что с производством ядерного оружия?..
Жуков мотнул головой:
— Я не верю ни одному вашему слову.
— И правильно. Зачем верить словам? А урок ты усвоил, молодец. — Первый взял со стола пульт, на стене-экране запустилось видео: Владлен Жуков, значительно моложе, чем перед смертью, разговаривает с человеком, одетым точь-в-точь как иностранец из фильма. Этот человек что-то протягивает отцу. Озираясь по сторонам, отец берет пакет и прячет во внутренний карман пиджака, после чего садится в электромобиль и уезжает.
— Монтаж, — фыркнул Иван. — Любой пацан из гетто такое на раз-два-три сделает.
Жаль, следующее видео монтажом назвать нельзя было.
Качество картинки оставляло желать лучшего — снято слабенькой камерой. Иван и Лали обнимаются на крыше небоскреба, а потом Иван сбрасывает охранника вниз.
— Еще?
Кивок в ответ.
Картинка: Иван в трудовом лагере, в лаборатории. Илья Степанович говорит, чтобы он никому не верил. «И вам не верить?» — «Мне — в первую очередь». Снято, похоже с полки, на которой лежал взрыватель.
Да уж, усвоил урок, это верно. Жуков смят в лепешку, раздавлен. За ним постоянно следили. Первый знал о каждом его шаге.
— Но как же мой отец? — Лали поднялась, вытерла слезы — Он-то умер по-настоящему?
— Извини, девочка моя, — Первый развел руками, — но Гургенчик слишком уж ценил свою жизнь, помешался просто на личной безопасности. С фантазией был человек. Вот она-то его и сгубила — слишком уж хорошо представил он свою смерть от этого, как его, взрывателя. — Первый перевел взгляд на Ивана. — Ну ладно Бадоев, но ты-то, Ваня, ты же человек новой формации. Ты-то на что надеялся? Ты же знаешь с детства: в этой стране все и вся отслеживается: камеры, микрофоны, внедренные агенты… Тотальный контроль, Ваня! На компьютере твоем установлены только разрешенные программы. Каждый клик — нам сигнал. Мы знаем, какой предмет тебя интересует больше, чему ты уделяешь свободное время, какую порнуху предпочитаешь… Кстати, девочка моя, не переживай, Ваню возбуждают исключительно темноволосые стройные дамы.
Лали скривилась, Жуков покраснел.
— Ты пальцем пошевелил, а я знаю. Движение сопротивления? Смешно! Подполье создал я — для выявления и контроля глупцов вроде тебя, Иванушка-дурачок. Я создал систему, которую нельзя уничтожить извне. Союз вечен. И скоро станем вечны мы, его управители, и никто и ничто не сможет поколебать основы нашей империи! Вся твоя жизнь, Ваня, — это мое шоу. Я продюсер того, что с тобой случилось. Я — твой режиссер. Думаешь, кто стер твои данные из всех баз? Я. Просто дал тебе маленькую фору.
Первый замолчал, наслаждаясь произведенным эффектом.
А насладиться действительно было чем.
Жить — быть актером чужой постановки — не хотелось.
Взрыватель, наномины, ради которых погиб отец, — бутафория и фикция? Несомненно. Все страдания семьи Жуковых — не более чем реалити-шоу, созданное и снятое для одного единственного зрителя — Первого. А в главной роли — Иван, фотогеничная марионетка.
— Но ведь меня в любой момент могли убить? — выдавил он.
— И шоу закончилось бы. — Первый продемонстрировал великолепные зубы. — Думаешь, ты единственный талант? Отбор идет постоянно. Побеждает сильнейший, остальным не место в эфире.
Захотелось свернуть Первому шею, вышибить из башки дерьмо, да все что угодно, только бы не видеть больше никогда этой гнусной рожи.
Словно прочитав его мысли, в кабинет вошли здоровенные киборги. Трое. Вооружены. Лица спрятаны под забралами шлемов.
— Я доволен тобой, Ваня. И повеселил своими похождениями да наивной простотой, и понравилось, как решал проблемы. Мне нужны люди, способные на поступки. В Совете министров появилась вакансия… — Первый кивнул на труп Бадоева. — А ты не словом, но делом доказал, что тебе небезразлична судьба державы. Ты знаешь о проблемах восстанавливаемых ресурсов изнутри, непосредственно. Тебе и карты в руки! Считаешь, стране нужны реформы? Подготовь пакет документов, мы рассмотрим его на заседании Совета министров недельки через две, если успеешь. Чтобы изменить мир, необязательно становиться террористом.
Лали подошла к Ивану. Общий враг их снова сблизил.
Голова кружилась от бессильной ярости.
— Я понимаю, это серьезное решение. Предложение надо обдумать. Ответ дашь завтра, а сейчас я приглашаю тебя и твою подругу к гостям. Кстати, девочка моя, для тебя мы тоже подберем министерский портфель. Отец ведь многому тебя научил… Чего стои́те? Идите, развлекайтесь!
Киборги сопроводили их в зал. Для этого пришлось спуститься по мраморной лестнице и пройти под бархатными портьерами. Оставалось спуститься еще на один пролет и… Лучи прожекторов ударили по глазам. Иван зажмурился, Лали чуть отвернулась.
Они встали на возвышении, глядя на собрание сверху.
— Ванька, как ты?
— Лучше всех, любимая, только вот никто не завидует.
Явление террориста № 1 — лысого с татуировкой на черепе — произвело фурор. Кто-то вскрикнул, подняв перед собой руки и отвернувшись. Пяток уж очень впечатлительных особ упали без чувств. Разбился бокал с шампанским, следом грохнулся целый поднос. Оркестр замолчал. Все собравшиеся в зале глядели на Жукова и Лали, державшую его под руку. Стало тихо-тихо.
И тем громче и отчетливее прозвучал радостный вопль Первого, выскочившего из-за спин парочки:
— Коллеги! Прекрасные дамы! Вы думаете, что знаете этих детей?! Вот вы думаете, перед вами Иван Жуков, отпрыск небезызвестного министра Жукова, а рядом с ним Лали Бадоева, дочь нашего любимого Гургенчика? Это несомненно так. Но все же вы ошибаетесь! Разрешите представить вам двух самых заклятых врагов Союза! Тех, кто мечтает свергнуть наш режим и перевернуть страну вверх тормашками! — Первый сделал паузу.
На лицах министров, их жен и детей, замов и даже официантов проявилась смесь страха и ненависти. Послышались возмущенные выкрики, призывы уничтожить эту мразь.
Первый поднял руку — и толпа, почти такая же, как в трудовом лагере, только лучше одетая, вмиг замерла, утихла.
— Они — новое поколение революционеров! Они не знают пощады, они не заплыли жиром и готовы действовать! Они — наше будущее! Встречайте кандидатов на вакантные министерские кресла! Иван Жуков! Лали Бадоева!
Последовало всеобщее неловкое молчание. А потом кто-то хлопнул в ладоши, кто-то подхватил… Секунда, две — и толпа разразилась аплодисментами.
Киборги отступили за портьеры.
— Ну же, спускайтесь! Вас ждут! — Первый подтолкнул парочку вниз.
А к ним уже спешили знакомые с детства люди. Старички Сидоровичи сердечно благодарили Ивана за то, что присмотрел за их терьером. Министр здравоохранения, которого небось кондрашка хватила, когда он узнал, кому поручил квартиру и пса, заявил, что на новом посту Ивану как молодому специалисту поначалу зарплату скромную назначат, но он лично поговорит с министром финансов, чтобы тот не скупился. Его в этом горячо поддержал министр союзного труда и социальных вопросов — он, все знали об этом, постоянно боролся с Сидоровичем за сферы влияния. Министр морского флота радостно пророкотал, что рад, очень рад и, сдвинув на затылок адмиральскую фуражку, протянул для рукопожатия широкую лапищу, на тыльной стороне которой зеленел в густых волосах перевитый цепью якорь. Представитель Министерства общественного питания, курировавший матрикаторное хозяйство, пообещал прислать пуд свежеотпечатанного свиного ошейка. Но тут вмешался зам по сельскому хозяйству, похожий на дикого кабана и пахнущий соответственно, и велел выкинуть суррогат на помойку, ибо негоже новому министру кушать что ни попадя, он лично привезет натурального клонированного мяса.
— И свежую лососину от меня, — похлопал Ивана по плечу зам по рыбному хозяйству.
После лагерной баланды одно лишь упоминание деликатесов вызвало у Жукова обильное слюноотделение.
Приветливо махая рукой, через толпу пробирался министр информации и культуры. Иван с удовольствием наподдал бы ему по довольной, умиленной роже — за то, как телевидение выставило террориста № 1 полным психопатом. Поймав недобрый взгляд, главный информатор заработал локтями в обратном направлении.
И все эти люди любили, обожали прямо-таки Ивана и Лали. Ведь они такая красивая пара. У них будут чудесные детки. Мы так рады, мы так соскучились. Ребятки, вы молодцы!.. Глядя на окружающие его счастливые лица, Иван и представить себе уже не мог, что еще несколько минут назад хотел уничтожить их всех, безжалостно убить…
— Ванька, — шепнула на ухо Лали, — тебя опять провоцируют, а ты опять поддаешься.
Как тогда, в самом начале, на крыше. Как потом много раз.
Верно. Он одернул себя. Любят и обожают? Они ненавидели его, пока Первый не велел им вести себя иначе. В кровавом реалити-шоу под названием «Союз» они — ключевые актеры, сценаристы и продюсеры, которые идут по головам статистов, ломая сотни, тысячи, миллионы жизней, даже не замечая того!..
Праздник продолжался. Ведь собрание Совета министров — это всегда праздник. Оркестр заиграл красивую медленную мелодию. Все разбились на пары.
Иван пригласил Лали, прижал к себе, но она отстранилась:
— Как ты можешь принять предложение Первого после всего, что случилось?
— Первый прав: извне систему не разрушить. Только изнутри. Только став значительной ее частью, — горячо прошептал он ей. — Изнутри, любимая, взорвать изнутри! Главный принцип дзюдо гласит: «Поддайся, чтобы победить».
— Это самообман. Ты станешь частью системы, и ее разрушение будет для тебя сродни самоубийству. Первый хитер, нельзя идти у него на поводу!
— А разве у нас есть выбор? — Иван покачал головой. — Разве мы с тобой пишем сценарий для этого шоу?!
Кто-то тронул его за плечо. Еще один министр решил лично выразить свою благосклонность?..
Жуков чуть обернулся и с удивлением увидел официанта с подносом. Тот почтительно склонился, предлагая утолить жажду шипучим вином. С ходу Иван едва не отмахнулся раздраженно — мол, пошел прочь, мешаешь, как посмел отвлечь меня и подругу от танца. И сразу стало стыдно: как же быстро он забыл о пережитом, о простых людях — персах и рабах, с которыми столько вытерпел. Надо же, вмиг вжился в роль элитного союзника, министра.
— Спасибо. — Он взял с подноса бокал.
— Взорвать изнутри — это очень верно, — сказал вдруг официант, не поднимая головы.
— Что? — Жуков взглянул на него внимательнее, уж очень знакомый голос.
Официант наконец поднял голову. Иван разочарованно отхлебнул из бокала, даже не почувствовав вкуса шампанского. Лицо как лицо. Прямой нос, карие глаза. Уши чуть оттопыренные. Вот только оно на миг будто бы моргнуло, исчезло, продемонстрировав крохотные голопроекторы, закрепленные на щеках, сплошь покрытых мелкими оспинами. И опять — прямой нос и прочее.
Да это же Тарсус! Замаскировался! Иван расплылся в довольной улыбке. Но главное — друг жив, вырвался из облавы!
Предупреждая намерение обнять его по-братски, Тарсус чуть отступил:
— У нас мало времени. Но я еще могу эвакуировать вас отсюда. Надо действовать прямо сейчас.
Эвакуировать?
— Ванька, что ему нужно от тебя?
— Нет времени объяснять. Поверь, Маршал, лучше бы вам убраться отсюда со мной.
Вот так просто взять и сбежать с банкета? Жуков пожал плечами. Варианты один другого лучше: послать Тарсуса кое-куда, стать министром и продолжить борьбу против режима, уничтожая постепенно его изнутри, трансформируя по своему разумению (и, как говорит Лали, поддавшись на уловку Первого, самому превратиться в часть системы) или же последовать за Тарсусом, который представляет героическое подполье (насквозь прогнившее, недееспособное, состоящее из шпионов, следящих друг за другом).
Какое решение ни примешь, оно все равно будет неверным.
Словно почувствовав, что с Иваном что-то не то происходит, Первый возник рядом, подхватил с подноса бокал и подмигнул:
— Ну что, молодежь, шоу продолжается?
Пригубив шампанского, Жуков чуть склонил голову и улыбнулся ему так искренне и дружелюбно, как только мог. Он многому научился там, куда слащавым сытым союзникам лучше не попадать.
— Вот и чудненько. — Похлопав его по плечу, Первый отвлекся на министра обороны генералиссимуса Сердюка.
— Ты что, не понимаешь? Это же все обман. — Лали была непреклонна в своих выводах.
— Ну почему же не понимаю, любимая? — Иван поставил пустой бокал Тарсусу на поднос. — Ты же говорил, что двоих не потянешь?
— Мало ли что я говорил. — Маска Тарсуса мигнула, и он, скривившись, содрал с лица голопроекторы. — Верный выбор.
С треском разорвавшись, с него упала белоснежная униформа официанта. Он обнял Ивана и Лали, подхватил их на руки и в несколько прыжков пересек зал, попутно сбив с ног с десяток человек и перевернув стол с закусками.
Черт, куда он мчит?! Надо к мраморной лестнице, а уж там…
Но у Тарсуса был свой маршрут. Перекинув Ивана за спину, он взвился над головами и впечатался со всего размаху в стену. Еще в полете раскрылись присоски, так что троица не рухнула тут же вниз, но прилипла к вертикали. Лали вскрикнула в объятиях подпольщика то ли от испуга, то ли от восторга, Жуков даже заревновал. Правда, ненадолго. До того ли, когда ты как на ладони у киборгов, охраняющих сборище? Те просто обязаны были расстрелять зачинщиков беспорядков.
Но в рядах киборгов, что стояли вдоль дальней стены зала, произошла заминка. Один ударил другого, началась потасовка, если таким легковесным словечком можно обозначить битву мощных боевых машин…
Рывок вверх, еще рывок. Тарсус не останавливался на достигнутом. Метров пять еще — и они доберутся до окон-витражей, опоясывающих зал.
С грохотом один киборг упал. Еще трое повисли на том, который «уронил» его ударом титанового кулака. В элитной толпе по-бабьи заверещали. Первый потребовал прекратить балаган.
Рывок, еще. Перед Жуковым возник образ улыбающегося Председателя.
Хлопок. Со звоном посыпалось разноцветное стекло. Троица буквально выпала из здания.
Ветер приятно охладил лицо. Быстрый — самый быстрый в жизни Ивана — спуск.
Внизу панцеры, менты. Нормалек, и не в такие передряги вляпывались. Тем более что Тарсусу угнать машину ничего не стоит, даже если это личный лимузин Первого. Ведь если прилепить голопроекторы на лицо вновь и навесить на себя маску Первого, а потом запросто открыть лимузин и завести его, ни один мент ничего не заподозрит.
— Хозяину тачка больше не понадобится, — уверил подпольщик своих пассажиров и втопил педаль газа.
Скорость запредельная. На красный. Подрезая. И никто даже не пикнул, лимузин ведь примечательный.
…Тарсус остановил машину аж в гетто, километров за пятнадцать от центра Москвы. Взглянул на часы в верхнем углу любимого коммуникатора:
— Скоро начнется.
— Что начнется? — Ужасная догадка озарила Жукова. — Это опять шоу?! Где камеры?! Куда мне помахать ручкой и передать привет?!
— Да не волнуйся ты так. — Тарсус выбрался из лимузина. — Давай на крышу, там виднее будет.
Пока разрисованный граффити лифт поднимал их на верхний этаж высотки, пропахшей мочой и чем-то кислым, он рассказывал о том, что и как произошло, пока умник Маршал прохлаждался на клевом днепровском курорте.
Ранение Мамонтенка в больнице — он не погиб, выжил — удалось обставить как геройский подвиг, система наблюдения ведь вырубилась очень вовремя. Бравого киборга повысили — перевели в охрану Зала заседаний
— Родине нужны такие парни, их надо поощрять, верно, Маршал?
Вот, значит, кто спровоцировал потасовку, понял Иван.
— В клубе, где мы расстались, Серпень слил мне все по своей сети агентов — все явки, пароли, вообще все.
— Серпень жив?
Они выбрались на крышу.
— Нет. Он был уверен, что его вычислили. Сказал, интуиция его ни разу не подводила и ничего уже не сделать, надо доиграть свою роль до конца… По его каналам я узнал, что ты захватил вертолет Бадоева и летишь в Москву с каким-то крутым типа оружием. Но приказа сбить вертолет не последовало, его не попытались даже посадить. Наоборот — Первый ждал вас в Москве. Вот тут я и заподозрил, что с твоим крутым оружием что-то нечисто… И потому я вручил Мамонтенку особый гостинец для элиты.
Дальше Тарсус обстоятельно поведал, как вскрыл киборгу броню, как сломал грудную клетку и удалил легкое, а вместо него засунул одну очень интересную штуковину.
— Понимаешь, Маршал, в Москве везде сканеры, проверки. И особенно в Новом Кремле. Я со своими имплантами проникнуть смог только под видом союзника, ваши ведь все подобным фаршем напичканы. Но я не смог бы пронести в Кремль то, что нужно. Зато Мамонтенок с задачей справился. Его тело словно специально для наших целей изготовили, свинца напихали — во! — Тарсус еще раз взглянул на экран. — Ага, сейчас уже. — Он вытащил из своего безразмерного кармана на животе солнцезащитные очки, нацепил на себя — стал похож на лагерного вертухая. Протянул такие же Ивану и Лали. — Надевайте быстрее, уши прикройте и туда вон гляньте.
Вспышка резанула по зрачкам даже сквозь затемненные линзы.
От грохота вздрогнул воздух.
Там, где еще мгновение назад был Новый Кремль, поднимался в московское небо гриб горячего воздуха, огня и пыли.
— Вот и все. Мы — те, кого курировал Серпень, — готовились к этой операции много лет. Внедрялись. Занимали должности на государственной службе. Но шансов не было, пока у нас не появился Мамонтенок. Это он пронес портативный ядерный заряд. Внутрь его туши ни один сканер пробиться не смог. — Тарсус снял очки, подмигнул. — А сейчас нам нужен мусоровоз, хороший, с защитой от радиации. Надо выбраться из Москвы. Тут бог знает что твориться будет. А потом мы вернемся.
— Значит, я был всего лишь… — начал Жуков.
Подпольщик покачал головой:
— Без тебя у нас ничего не получилось бы. И без Мамонтенка. Но его больше нет, а ты жив. И у нас на тебя большие планы.
— Какие еще планы? Как же теперь все? — Иван обнял Лали. Он хотел защитить ее от всех грядущих невзгод. — Страна обезглавлена, внешние враги, кризис внутри…
— Вот и займись этим. — Тарсус хлопнул его по плечу. — Тебя ж учили в МГУ управлять всем этим хозяйством. — Он повел рукой, указывая на гетто и куда-то вдаль, где были сплошь трудовые лагеря от края до края горизонта. — Давай сделаем эту страну счастливой, а? — И протянул Ивану пачку апельсинового сока.
Иван кивнул. Мол, давай — и сок, и вообще.
— Тарсус, дружище, я справлюсь. Я обязательно сумею. Но ведь так много надо сделать!..
Он не заметил ни одной из десятка скрытых камер, установленных на крыше.
Шоу продолжалось.
notes