«Ну почему именно сегодня погода должна быть такой мерзкой?» Уильям Мейтленд из Летингтона озабоченно поглядывал в окно, где дождь поливал мостовую Хай-стрит в Эдинбурге. Никакой дождь не может служить преградой для шотландцев, но он придавал скорой встрече мрачный оттенок.

«Ну а где бы ты провел ее? – подумал он. – В беседке на цветущем лугу в Южной Франции?» Предстоящее дело было срочным и серьезным независимо от места встречи.

Мейтленд со вздохом заставил себя оторваться от окна. Неужели он нервничает? Разве это возможно? Тот, кто гордился своей способностью к беспристрастному мышлению – необычная черта для Шотландии, – вдруг позволяет чувствам вторгаться в трудный процесс принятия решений?

Он окинул взглядом комнату в своем просторном городском доме, подготовленном к встрече гостей. Все было в порядке, и он позволил себе с тихой гордостью полюбоваться библиотекой, включавшей коллекцию поэтических сборников его отца. В комнате стояли кресла, обитые мягчайшей испанской кожей, и его любимый сувенир: мраморный бюст римского юноши, который он привез из Италии. Он учился во Франции, а потом путешествовал по Европе, где проявил особый интерес к итальянскому искусству и политике.

Ах, Италия! Как всегда, мраморный бюст напомнил Мейтленду о визите во Флоренцию (увы, слишком коротком), когда он погрузился в живую атмосферу искусства и в совершенстве отточил свое знание политического кредо Макиавелли. Там он чувствовал себя по-настоящему дома. Но те, кто потом в шутку называл его «Майкл Уили», не имели представления о том, что это такое на самом деле.

«Там меня все равно считали бы доверчивым простаком, – с беззлобным юмором подумал он. – Лучше уж применять свои таланты здесь, в Шотландии, где еще не знакомы с политическими тонкостями.

Политик обязан точно знать, в чем заключается его цель. Он никогда не должен путать свои интересы с чужими. Итак, в чем заключается моя цель и почему я испытываю такое беспокойство?»

Он удобно расположился в одном из кресел и стал смотреть, как дождь барабанит по оконному стеклу.

«Моя цель состоит в том, чтобы перемены в Шотландии шли гладко, – подумал он. – Но так ли это?» Да, перемены были головокружительными, и в последний год бывший государственный секретарь чувствовал, что он вместе со всей страной погружается в водоворот. Религиозный мятеж, завершившийся почти мгновенно, смерть регента, расторжение «старинного союза»…

Но он радовался крушению союза между Францией и Шотландией. После того как Шотландия стала протестантской страной, ее будущее неизбежно было связано с Англией, ее ближайшей соседкой. Любой, кто мог ясно мыслить, понимал это. Это было так очевидно!

«Вот в чем дело. Я опасаюсь, что другие не понимают этого и будут противиться неизбежному. А я… Мой печальный жребий попытаться убедить их.

А Мария, молодая королева и французская вдова? Ее тоже придется убеждать, но в чем?

Приедет ли она сюда?»

Мейтленд резко встал. Он так нервничал, что не мог сидеть спокойно. Он ненавидел ожидание. Ждать, пока все соберутся…

«Да, она приедет сюда. Она должна вернуться домой. Нам нужен совершеннолетний монарх на родной земле, и она сможет выполнить полезную работу. Она слишком молода, чтобы тихо плесневеть в своем вдовстве, когда ее родина лежит в руинах. Мы убедим ее…»

Опять это слово «убеждение». Это так трудно! Каждый, кто пытался сдвинуть с места упрямого мула, хорошо знает, о чем речь. Но с людьми приходится гораздо труднее, чем с животными.

Мейтленд услышал приглушенный стук. Наконец кто-то пришел! Он поспешил к двери, но потом сознательно замедлил шаг, чтобы убедиться, что полностью владеет собой и может мыслить ясно. Мутная взвесь осела на дно, и теперь он в конце концов успокоился.

Это был Джон Эрскин, худой мужчина с еще более худым лицом, который странным образом безмерно любил застольные удовольствия, хотя они никак не сказывались на нем.

– О командор! – произнес Мейтленд с едва ощутимым сарказмом. Семья Эрскина владела монастырем Инчмахоум, но им не было дела до религиозных сокровищ прошлого. Яков V вручил им этот лакомый кусок и сходным образом подарил многие другие монастыри своим бастардам и фаворитам.

– Будет вам! – Эрскин откинул капюшон, и брызги воды полетели на пол. – Вот идет мой верный монах.

За его спиной Мейтленд разглядел массивную фигуру Джеймса Дугласа, графа Мортона, стоявшего в дверях. С него капала вода.

– Заходите, заходите, – пригласил он.

Прежде чем войти, Мортон встряхнул свой плащ и передал его слуге. Затем взлохматил спутанные рыжие волосы, так что они встали торчком вокруг его головы, словно нимб, и потом шаркающей походкой вошел в комнату.

Некоторое время трое мужчин стояли в неловком ожидании. Не стоило начинать эту встречу до тех пор, пока все не соберутся. Мейтленд испытал прилив уверенности. Все будет хорошо, он знал это.

Последовал новый сдержанный стук. Мейтленд отворил дверь и увидел Джеймса Стюарта.

– Прошу извинить за опоздание, – пробормотал он, вручив слуге свой мощный плащ. Он так уверенно вошел в комнату, как будто она принадлежала ему.

– Эрскин обвинил вас в присутствии на колдовском шабаше сегодня ночью, – сказал Мейтленд, приветствуя его. Когда Стюарт сделал каменное лицо, он добавил: – Как известно, сейчас канун первого мая, когда они проводят свои сборища.

– Он должен все знать о шабашах, – проворчал Стюарт. – Люди обвиняют в колдовстве его собственную сестру.

– Моя сестра еще и ваша мать, – заметил Джон Эрскин. – Так что это у нас в крови. Любой настоящий шотландец наполовину колдун.

Он непринужденно рассмеялся и жестом предложил Стюарту занять место за столом, расположенным точно в центре комнаты.

– Все в сборе? – с улыбкой спросил Уильям Мейтленд. – Добрые лорды Конгрегации!

Эти четверо, возложившие на себя обязанность руководить действиями шотландского правительства, составляли очень тесную группу.

– О да. – Мортон, этот человек с густой порослью рыжих волос на голове и лице, утвердительно поднял руку. В свои сорок с лишним лет он был старшим из присутствующих.

Мейтленд кивнул слуге и занял свое место за столом. Минуту спустя слуга вернулся с овсяными пирожными и сахарным печеньем, разложенными на серебряном подносе. Мортон сразу же потянулся, взял две штуки и принялся жевать, как голодный медведь, оставляя крошки на бороде.

– Нужно составить черновик письма, – сказал Мейтленд. – Мы больше не можем ждать. У нас нет выбора: мы должны решить, на каких условиях королева Шотландии может вернуться сюда и какие выгоды и уступки мы готовы ей предложить.

К его досаде, первым заговорил Эрскин, чей тонкий голос, казалось, исходил из его тонкой бороды.

– Какая жалость, что Елизавета отвергла наше предложение, – произнес он, критически изучая овсяное пирожное.

– Она не интересуется ни Арраном, ни нашим троном, – сказал Джеймс Стюарт. – Тем не менее нужно было обратиться к ней.

Мейтленд позволил себе одну из редких оговорок. Он и не ожидал, что английская королева примет предложение заключить брак с графом Арраном. Это подразумевало смещение с трона Марии Стюарт, но решало многие проблемы для Шотландии. Если бы только…

– Мне сообщили, что она не испытывает интереса к браку, – наконец сказал он.

– Она не испытывает интереса к законному браку, – возразил Мортон, пережевывавший очередное пирожное. Он закатил глаза, обозначая потребность в глотке доброго эля.

Все рассмеялись, за исключением Джеймса Стюарта, который не считал распутство чем-то забавным.

– Значит, мы должны выставить условия моей сестре-королеве, – сказал он, оборвав смех.

– Вашей сводной сестре, – поправил Мейтленд.

– Да, моей сводной сестре, – лорд Джеймс кивнул. – Мы должны прояснить нашу позицию: она не станет вмешиваться в наши религиозные дела и будет во всем прислушиваться к нам, лордам Конгрегации.

– Вы ожидаете, что она станет протестанткой? – спросил Мортон. – Или надеетесь на то, что у нее нет собственного мнения?

Мортон имел прекрасное английское произношение после многих лет, проведенных в политической ссылке в Англии, которое резко контрастировало с его диковатой внешностью.

– Или, может быть, мы собираемся заменить ей старших Гизов в качестве советников? А как насчет Джона Нокса? Почему его здесь нет?

Эрскин казался расстроенным, словно о нем забыли. Он с капризным видом откусил кусочек пирожного.

– Ах да, мастер Нокс, – вздохнул Мейтленд. – Джентльмены, мы с вами знаем, что он здесь. Фактически он повсюду. Он будет здешним королем, поэтому мы нуждаемся в королеве.

– В королеве-католичке? – спросил Эрскин. Его отец некогда был членом почетной стражи Марии, а он сам – ее товарищем по детским играм, но это не мешало ему хладнокровно обсуждать ее будущее.

– Да, в хорошенькой королеве-католичке, которая не позволит этой земле быть такой же серой и мрачной, как залив Форт в ноябрьский день. Она будет танцевать, носить шелка, приглашать музыкантов и устраивать банкеты…

– Нокс будет в ярости!

– Думаю, нет, – ответил Мейтленд. – В душе он истинный шотландец, и он поймет, что блестящий двор поднимет престиж Шотландии за границей. Трезвомыслящее правительство не взывает к человеческим чувствам и воображению. Оно не делает страну настоящей, даже если члены этого правительства действительно управляют всеми делами.

– Если бы мы могли заниматься управлением… – начал лорд Джеймс.

– …пока она поет и танцует, – закончил Мейтленд. – Понимаете, в чем дело?

– Неудивительно, что вас называют «Майкл Уили», – восторженно произнес Мортон. – Макиавелли мог бы поучиться у вас. Ученик превзошел учителя. Но что, если она, э-ээ…

– Откажется подчиниться? Она не сможет этого сделать. Здесь ей не на кого опереться, и она будет совершенно одна. У нее нет ни родственников, ни…

Лорд Джеймс рассмеялся.

– Мы все ее родственники, – сказал он. – Я ее брат, а вы, Мортон, ее двоюродный племянник.

– Правда, через незаконную родственную связь, – напомнил Мортон. Все короли династии Стюартов оставляли массу бастардов.

– А как насчет Босуэлла? – внезапно спросил Эрскин. – Хотя он протестант, но не является одним из нас. И он выступал против нас вместе с королевой-матерью.

– Если молодая Мария Стюарт окажется в наших руках, он не сможет стать серьезным противником, – сказал Мортон. – Мы сделаем так, что он будет постоянно находиться в седле, преследуя разбойников на границе, сражаться с пиратами на море. В любом случае он не из числа придворных.

– Действительно, у нее нет законных родственников в Шотландии, – произнес Мейтленд, возвращая разговор в первоначальное русло. – Ее ближайшие родственники – это Гизы во Франции, королева Елизавета в Англии, а также леди Маргарет Дуглас и ее мальчишка Дарнли. Они тоже в Англии. Здесь у нее никого нет.

Он по-прежнему внутренне улыбался лестному замечанию Мортона о Макиавелли.

– Вижу, вы уже все продумали, – тихо сказал лорд Джеймс, который все еще сердился за то, что его включили в «массу бастардов».

– Разумеется. Я даже сочинил первый параграф нашего письма к ней. Разрешите показать? – Мейтленд открыл папку, достал лист бумаги и протянул лорду Джеймсу.

Пока Джеймс читал документ, Эрскин покачал головой:

– Я знаю ее с детства, и мой отец был ее лордом-протектором.

– Вы можете продолжить семейную традицию, – предложил Мейтленд. – В конце концов – это ваша наследственная должность, не так ли?

– Хотя Мария больше не ребенок, ей понадобится лорд-протектор. Ее нельзя просто привезти в Шотландию и оставить на волю судьбы.

– Я не смогу защитить ее от Нокса, – признался Эрскин. – Он похож на хищного волка, готового напасть на нее.

– Я разрешу ей проводить мессу, если она будет настаивать, – внезапно заявил лорд Джеймс.

– Тогда нам придется защищать вас от Нокса, – сказал Мейтленд. – Как вам известно, теперь месса незаконна и карается смертью.

Парламент только что утвердил этот закон, ознаменовавший вершину протестантской революции.

– Законы никогда не беспокоили и не будут беспокоить королей и королев, – возразил Мортон. – Супружеская измена незаконна, но Яков Пятый не обращал на это внимания.

– Для мастера Нокса месса хуже супружеской измены.

– Тогда мастер Нокс идиот. – Никто не улыбнулся шокирующим словам Эрскина. – Думаю, в конечном счете он вообще не хочет иметь ни короля, ни королевы.

– Страна не может существовать без монарха, – сказал лорд Джеймс. – Так не бывает.

– Кроме тех случаев, когда король еще ребенок. Тогда кто-то должен править от его имени.

– Регент или король – это одно и то же.

– В Шотландии уже шесть поколений не было прямого наследования трона взрослым монархом. У нас накопилось достаточно опыта для самостоятельного управления страной. Именно королева сейчас будет новшеством для нас.

– Причем таким новшеством, к которому трудно привыкнуть, – заметил Мейтленд. – От привычки к свободе нелегко отказаться. – Он откашлялся. – Давайте согласимся: королева Шотландии должна вернуться и занять свой трон. Но она должна подчиниться нашему совету и чтить нашу религию. У нее не должно возникнуть мысли о повторном насаждении католицизма, как это сделала Мария Тюдор в Англии.

– Возможно, она пойдет другим путем, – внезапно предположил Эрскин. – Она молода и не видела ничего иного, кроме католической религии. Если она приедет сюда и узрит истину…

– Пожалуй, Нокс сможет обратить ее в истинную веру! – со смехом воскликнул Мортон.

– Существует опасность превратить дело в шутку, – с тревогой заметил Мейтленд. Его товарищи казались слишком веселыми и легкомысленными. – Джентльмены! – Он повысил голос и хлопнул ладонью по столу. – Мы говорим о вашей королеве! Помните, мы нуждаемся в ней, нуждались в ней с тех пор, как умер король, оставивший нас без сюзерена, и должны быть благодарны судьбе за то, что у нас есть замена.

– Судьбе? – Мортон снова закатил глаза и стал похожим на мастифа. – Это был Бог.

– О да. И лорды Конгрегации должны довериться Его воле.

– Разумеется, – спокойно ответил Мейтленд.

– Мы отправим письмо, – сказал лорд Джеймс. – И я лично последую за ним, если мы не получим скорого ответа. У нас остается мало времени.