Глава 8
Воскрешение «Я».
– Долго мы будем еще тащиться? – недовольно вопросила Анника, с трудом переставляя вязнущие в песке ноги. Пустыня вокруг дышала неистощимым багровым жаром. – И почему мне так трудно идти, раз я не в физическом теле? Кстати, а у души Дамбаллы сейчас есть тело? Или он каюкнулся, как и я?
– Он не каюкнулся, – усмехнулась плывущая рядом с девушкой Амелия. – Он сейчас воплощен, то есть его душа заселена в материальное тело. А передвигаться тебе трудно, потому что ты находишься на территории темных энергий. Они, говоря человеческим языком, очень тяжелые. Поэтому тебе кажется, что ты продолжаешь жить в физическом теле. Ты дышишь, говоришь, двигаешься вроде бы как обычно. Но это иллюзия. Однако чтобы ее развеять, придется приложить много усилий… И ты не просто идешь по песку, Анника. Каждый твой шаг – это твое выживание, свершаемое в этом царстве мрака. Ты отстаиваешь свою целостность души, противостоя окружающему злу. Поэтому тебе так трудно. А идти мы будем, пока не достигнем нашей цели.
Разговаривая, Амелия медленно облетела вокруг Анники, словно стараясь защитить ее своим всесторонним присутствием.
– А какая у нас цель? – все так же недовольно пробубнила девушка. – Мне трудно понимать твои слова. Ты как будто на другом языке говоришь.
– Так и есть, – согласилась Амелия, заглядывая Аннике в лицо. – Мы с тобой говорим на языках двух разных качеств сознания. Именно по той причине, что люди на земле обладают очень разными уровнями сознания, им так трудно понимать друг друга. Хотя они могут говорить на одном языке!
– То есть существует язык… как бы это сказать… человеческий? Ну, там, английский или русский. И язык сознания? – выдохнула Анника, с усилием выдернув ногу из горячего алчного песка. – Блин, он как будто живой, этот песок. Сожрать меня хочет…
– Конечно! Так и есть! Вот видишь, ты все прекрасно понимаешь! – улыбнувшись, осыпал ангел свою подопечную сияющими белыми искрами. – Постарайся слушать меня не ушами, как ты привыкла на земле, а сердцем. И будешь понимать все лучше и лучше! А песок и вправду живой, как и все вокруг.
– Ты не ответила, какая у нас цель! – остановившись, чтобы перевести дыхание, спросила девушка.
– Мы должны попасть в духовное сердце Дамбаллы, – отстраненный тон хранителя заставил девушку тут же напрячься.
– Куда?! – сверля нечеловечески прекрасное лицо ангела свирепым взглядом, прошипела Анника.
– Дамбалла – это настоящее имя Геннадия, – спокойно сообщила Амелия. – Все существа имеют имя, данное для конкретного воплощения, и имя духовное, вечное. Так вот, Геннадием Дамбалла называется только для людей.
– Я не о том, – раздраженно отмахнулась девушка. – Мне вообще-то все равно, как его зовут. Я хочу знать, неужели у такого монстра тоже есть сердце? Да еще и духовное? Он же… он ведь…
– Он служитель ада. Вернее, представитель низших миров, – равнодушно вымолвила Амелия и в очередной раз облетела вокруг покорно бредущей по барханам Анники.
– Ты не ответила, – сердито зыркнув на ангела, сухо сказала девушка.
– Я отвечаю. Духовное сердце есть у всех. Любой житель ВСЕЛЕННОЙ имеет духовное сердце. Духовное сердце – это суть всякой души. Это то, чем она является. Это ее миссия в мироздании. В духовном сердце заключена вся информация о душе и вся ее сила.
– Какая еще миссия может быть у черта? – возмущенно пнув ногой багровый песок, процедила девица. – Убивать людей, что ли?
– Тихо! – буквально прильнув к лицу Анники, прошептала Амелия. – Ты опять гневаешься. Вспомни, что я тебе говорила… Хотя в том, что ты сказала, и заключена истина. Просто старайся принимать ее спокойно, как Свыше данный факт. Он не хорош и не плох, он существует вопреки твоим желаниям и отношениям. У каждого обитателя мироздания своя миссия. И – да, у демона она – разрушение и смерть.
Вылетевшая из-за дальней дюны монструозная тень гигантской черно-красной молнией пересекла пустыню и алчно набросилась на идущих по ней путников. Амелия, успевшая в последний миг развернуться над Анникой сияющим белым куполом, в свою очередь скрылась под огромным багрово-черным шаром, в который превратилась атакующая тварь, ошеломляюще легко поглотившая духовный свет и человека, и ангела…
Шквал кровавого мрака налетел со всех сторон, и Анника беспомощно завертелась в горящей мгле, в вихре поднявшихся со дна ее души воспоминаний и чувств…
Помпезный зал дорогого ресторана утопал в сиянии чаще искусственных и реже настоящих бриллиантов, в феерии бесконечно клонирующих друг друга нарядов и идеально отрежессированных улыбок. Грандиозный банкет поражал размахом разнузданного безвкусия. Сцена, залитая разноцветным софитным светом, торжественно являла залу подчеркнуто небрежно одетых музыкантов, привычно не попадающих в такт давно записанной инструментальной фонограмме. Лениво изобразив музыкальное действо, музыканты поднялись со стульев, вяло раскланялись и удалились прочь. Вышедшие на их место двое молоденьких парней с домбрами в руках поклонились жующей и пьющей, игнорирующей сценическое действо публике и одновременно коснулись тонкими пальцами туго натянутых струн.
– Все-таки удивительно, до чего они гениальны… – про себя сказала Анника, глядя на вживую поющих и играющих парней в щелочку приоткрытой двери. – Шалкар умеет выбирать таланты…
Сорвав несколько вежливых аплодисментов, молодые люди грациозно раскланялись и суетливо проследовали в служебное помещение.
– Браво! Впрочем, как всегда! – звонко захлопала Анника, пропуская в комнату раскрасневшихся от волнения молодых людей.
– Нормально? Ты уверена? – тревожно спросил ее худенький парень, нервно растирая ладони. Его напарник выжидающе молчал, с полуулыбкой глядя на вызывающе разряженную девицу.
– Все суперкласс! – тряхнув копной свежеокрашенных белых волос, подтвердила Анника. – Пожелайте удачи, я пошла! – чмокнув молчаливого парнишку в пухлую щеку, она выскочила за дверь.
– Надеюсь, Шалкар остался доволен… – с сомнением глядя в захлопнувшуюся дверь, пробормотал худенький парень.
– Серик, расслабься. Анника же сказала, все супер было! – раскинувшись на облезлом диванчике, произнес упитанный молодой человек.
– Анника светлая душа. Она всех любит. И всегда говорит хорошо о людях, – грустно улыбнувшись, заметил худой юноша. – Но ты, Тохтар, прав. Что было, то было. В любом случае ничего исправить уже нельзя. Надеюсь, Шалкар не расстроится…
– Да уж, нельзя расстраивать такого хорошего человека! – воскликнул Тохтар. – Он столько добра людям делает! Без него где бы мы были?
Кинув на напарника еще более грустный взгляд, Серик подошел к покрытому слоем прошлогодней грязи узкому окну и, глядя на упирающиеся чуть ли не в самое стекло переполненные мусорные баки, вполголоса произнес:
– Наивный ты, брат. Но твоя правда, где бы мы сейчас были…
Она выскочила на сцену, со свистом разрезав воздух длинным кожаным хлыстом. Разлетевшиеся прочь звуки ресторанного гомона оставили девицу неподвижно стоять в коконе глубокого сценического молчания. Привлеченные царящим вокруг нее вопиющим беззвучием, уставшие от привычной скукоты происходящего, люди оторвалась от своих занятий и с интересом уставились на выжидательно глядящую на них певицу. Поймав желаемое зрительское внимание, Анника еще раз ударила воздух злобно взвизгнувшим хлыстом и начала представление.
Официанты, беспрерывно снующие между богато сервированными столиками, то и дело закрывали от сидящих за ними посетителей развернувшееся действо. Но эти кратковременные паузы лишь разжигали к нему интерес. Вытянув шеи, большинство мужчин и женщин пожирали глазами танцующую и поющую Аннику. Создающая из слаженных движений своего тела безупречно грубый эротический танец, девушка умудрялась вовремя раскрывать рот под собственную фонограмму. Длинный кожаный хлыст, похотливо извивающийся вокруг ее грамотно оголенного, затянутого в тугой корсет роскошного тела, приковывал зрительское внимание и удерживал его мертвой хваткой первобытного инстинкта. Страсть на грани похоти, эротика на краю порнографии, мастерство танца на уровне реального чувства – артистический профессионализм Анники был, так сказать, представлен в полной мере.
– Вот эту, говоришь, Шалкар консумирует? – поинтересовался у соседа по столику дородный мужчина пенсионного возраста, сальным, а точнее засаленным от частого употребления в нижепоясной сфере взглядом ощупывая танцующую совсем рядом с ним девушку.
– Вроде как эту… – вяло отозвался тот, сплевывая прямо на пол кусок непрожеванного мяса и цепляя вилкой с общего блюда большой кусок вареной конины. – Из падшей лошади варили, что ли? Подметка мягче будет.
– Ничего так цыпочка, – одобрительно изрек дородный, машинально похлопывая себя по бедру.
– А по мне без разницы, какая, лишь бы… умела, – с набитым ртом пробубнил его сотрапезник и взмахом заляпанной салфетки остановил пробегающего мимо официанта.
Тот моментально подскочил и склонился в угодливом поклоне.
– Слушаю… – глядя на жующего дядьку преданными глазами, прошептал он.
– Берем? – повернулся к дородному жующий.
– Берем… – с энтузиазмом отозвался тот. – Раз уплачено, пусть отрабатывает.
– Уж отработает, не сомневайтесь, – радостно подхихикивая, закивал, потирая руки, официант.
– Ну так передай Шалкару, чтобы пришла. И не забыла подмыться, – утробно заржав над собственной шуткой, дородный сунул купюру в протянутую руку официанта. – На вот, чайку попей. Заработал.
Чувство опасности – это было у нее врожденное. Бросая короткие равнодушные взгляды на пеструю публику, Анника непроизвольно задержала внимание на сидящих около самой сцены двух упитанных до замасленности мужиков и едва не сбилась с танцевального ритма. Двое пирующих вроде бы ничем не отличались от других посетителей ресторана, но чуткое сердце слишком маленького хищника, коей, несомненно, была Анника, безошибочно чуяло опасных для него зверей.
Застрявшие в карьерном тупике, поднявшиеся чуть выше большинства своих конкурентов, они являли собой типичных представителей прислужников тех, кого принято называть хозяевами жизни. Разрывающиеся между комплексом несостоятельности во всех возможных в данном выражении смыслах и жаждой самоутверждения любой ценой, именно они превращают потребительство в смысл своей жизни. Потреблять все, что не взяли хозяева, и предаваться в процессе потребления иллюзии собственного всемогущества – вот основа и движущая сила их существования. Своя жизнь по-настоящему не имеет для них ценности, а уж чужая – тем более.
Взгляды, бросаемые на нее толстыми и не перестающими жевать и пить мужиками, были красноречивее всяких слов. Передернувшись от отвращения, Анника позволила ярости и отчаянию, всегда таящимся на дне ее души, подняться и вскипеть. Заполнившись до предела горьким, беспомощным гневом, она трансформировала его в зажигательную страсть исполняемого танца. Крик ее души потонул в восторженно-пьяном реве вскочивших со своих мест и бросившихся в пляс пьяных и пресыщенных, но вечно голодных до развлечений людей.
Звуки музыки, крики публики, звон бьющейся посуды и стук собственного сердца смешались и превратились в калейдоскоп разноцветных огней, закружившихся вокруг танцующей Анники с бешеной скоростью. Закричав в порыве сопротивления, она все же полетела головой вперед в разверзшийся перед ней цветовой водоворот, утянутая непреодолимой и неведомой силой. И с размаха влетела в собственное тело, в тот самый миг пинком открывающее тяжелую дверь в приемную Шалкара.
– А-А-А-А-А-А-А-А! – завопила в полный голос Анника, вложив всю силу переживания, вынесенного ею из предыдущего жизненного опыта, в опыт нынешний. Удар хрупкой девичьей ноги едва не раскрошил дверной деревянный массив, и Анника с грохотом ворвалась в полумрак продюсерского покоя. Самозабвенно полирующий ногти Эрик выронил усыпанную бриллиантовой крошкой пилочку и подскочил в кресле, пребольно ударившись коленями о столешницу.
– Я на такое не подписывалась! – дурным голосом орала взбешенная девица, стремительно внеся свое тщедушное тело в подавляющую безразмерность приемной.
– Еще как подписывалась! – уверенно изрек проскользнувший за ней след в след спокойный как удав Геннадий. – Эрик, покажи ее контракт. Освежи девичью память.
Секретарь с испугом глянул на расплывшегося в елейной ухмылке Дамбаллу и лихорадочно застучал холеными пальцами по серебристой клавиатуре. Замер над ней, внимательно вчитываясь в высветившийся перед ним текст, затем удовлетворенно кивнул и уставился на заместителя босса.
– Покажи! – сухо скомандовал Геннадий. Эрик послушно развернул широкий, усыпанный блестящими стразами монитор к вызывающе молчащей Аннике.
– Вот. Пожалуйста, – индифферентным тоном подытожил Эрик и с невозмутимым видом продолжил обрабатывать и без того безукоризненные ногти.
– Иди сюда! – властным голосом бросил Дамбалла, вытянув длинную хищную руку в сторону настороженно глядящей на него девушки.
– Сам иди на…! Никуда я не пойду! Я так больше не могу! Уже с двумя! Сам трахайся, с кем хочешь, урод, я выхожу из игры! – выпучив на Геннадия густо накрашенные глаза с перьевидными накладными ресницами, злобно заорала Анника.
– Нет, пойдешь… – прошипел Дамбалла, скользящим движением схватив Аннику за руку, цепко обвив ее запястье длинными тонкими пальцами. – Ты подписывала этот договор? Ты? – подтащив упирающуюся девицу к столу, он чуть ли не ткнул ее лицом в тускло светящийся компьютерный экран.
– Ну, я подписала, и что?!! Плевать мне на вашу чертову контору и на долбанный договор. Пошли вы все! Ублюдок, пусти!!! – завизжала Анника, пытаясь высвободиться из нечеловечески сильных рук Дамбаллы.
– А-А-А-А!!! Получай! – со всей силы она врезала ногой, обутой в остроносый ботфорт, по голени схватившего ее мужчины. Бесстрастно улыбнувшись, Дамбалла продолжал держать Аннику, словно и не почувствовав ее удара. – Вот тебе! Вот!!! ВОТ!!!
С проклятиями она сыпала на Геннадия град пинков и ударов свободной рукой, не преминув расцарапать в кровь нагло улыбающееся лицо, а затем пару раз хорошенько и с явным удовольствием вмазать владельцу лица по паху.
– Ну что, довольна? – ледяным тоном изрек Дамбалла, за все время экзекуции не уступивший ни миллиметра захваченной им территории, не издавший ни стона, ни разу не поморщившийся и не утративший бесстрастного выражения взгляда. В ужасе Анника беззвучно таращилась на абсолютно нечувствительного к боли мужчину и, задержав дыхание, потрясенно смотрела, как рваные царапины на его лице исчезают, унося с собой в небытие кровавые потеки и синяки.
– Ты все выразила, сказала, сделала, что хотела донести до меня? – равнодушно глядя куда-то сквозь Аннику, переспросил Геннадий.
– Не все! – бойцовский характер вкупе с отчаянием и страхом заставил девушку продолжить эту очевидно проигрышную битву.
– Извини, но большего я тебе позволить не могу, – уголком рта усмехнулся Дамбалла. – Шеф сильно против чрезмерного сближения персонала.
– Но я так больше не могу! Эти мерзкие пьяные рожи… – почувствовав, что земля уходит из-под ног, жалобным тоненьким голосом заверещала Анника и тут же снова закипела. – Ты начал подсовывать меня сразу двоим!!! Я тебе что, проститутка?! Я певица!!! – затрясшись всем телом от негодования и ярости, Анника вдруг осознала отсутствие мертвого захвата руки Дамбаллы на своей руке и заметалась по огромной приемной как зверь в чересчур тесной клетке. Беспокойный взгляд Эрика сопровождал каждое ее движение.
– Интерьер не попорти… – напряженно пытаясь предугадать ее очередной бросок, пробубнил секретарь.
– Какая ты к черту певица! Ты, деточка, будь честна с собой и четче в определениях. Шлюха, она и есть шлюха. А твоя, так сказать, певческая карьера – не более чем прикрытие для известных тебе дел, – скрестив руки на груди, издевательским тоном произнес Геннадий и искоса глянул на одобрительно хмыкнувшего секретаря.
– Не-е-е-е-ет!!! – остановившись как вкопанная посреди комнаты, изо всех сил закричала Анника. – Я певица!!! Я буду петь!!! Это мое призвание!
– Твое призвание, сладкая моя, – медовым тон сообщил ей Геннадий. – Заключается в отрабатывании вбуханных в тебя денег! – металл, с внезапной безжалостностью зазвеневший в его голосе, заставил девушку вздрогнуть. – А как иначе ты собиралась отдавать свои долги? Своим куриным кудахтаньем? И на хрен ты кому сдалась со своими песенками! Клиент платит не за них, а за шоу и тело вместе! Ты поняла?!
– Я отказываюсь у тебя работать! Где мой контракт? Я хочу разорвать его!!! – сжав кулаки и покрывшись красными пятнами, прокричала прямо в лицо Дамбалле подскочившая к нему вплотную Анника.
– Эрик, где оригинал контракта? Дама желает расторгнуть его, – обернувшись к секретарю, вновь погрузившемуся в увлекательный процесс маникюра, безукоризненно вежливым тоном вопросил Геннадий.
– В сейфе у босса, – казенным тоном ответил Эрик и взял в руки висящий у него на шее крупный круглый медальон, на котором в вечной битве схватились два дракона, искусно изображенных в белом и желтом золоте. Поднеся к глазам тыльную сторону украшения, он принялся изучающее всматриваться в оказавшееся там зеркальце. Достав из нагрудного кармана пиджака золотой пинцет, он начал ловко, не обращая никакого внимания на окружающих, выщипывать аккуратно подведенные брови.
– Прошу вас, пройдемте в кабинет господина Шалкара, – без предупреждения перейдя на «вы», обратился Геннадий к гневно молчащей девушке и слегка поклонился. – Хотя шефа сейчас нет на месте, я уполномочен к доступу к его сейфу по особо важным вопросам. Думаю, этот вопрос особенно важен для нас обоих, – холодно улыбнувшись Аннике, он сделал приглашающий жест рукой. Готовясь к продолжению сражения и опешив от нежданной уступчивости и вежливости, она послушно прошла в распахнутую перед ней дверь.
– Опять сейчас начнется… Быдло оно и есть быдло. Цивилизованно общаться не умеют. Дикие люди, – недовольно взглянув в плотно закрывшуюся за Дамбаллой дверь, презрительно вымолвил Эрик. Достав из ящика стола круглые стильные наушники, он подсоединил их к компьютеру и прибавил звук. – Чего мараться, не пойму. Чуть что, сразу резать. А чего резать, когда само отвалится… – посмеявшись над собственной шуткой и вооружившись пинцетом, он снова предался увлеченному изучению собственной внешности в зеркале на обратной стороне изысканного медальона.
– Ну? Где контракт? – воинственно выпалила Анника, едва переступив порог продюсерского логова. – Что вы делаете? – недоверчиво буркнула она, пристально следя за Геннадием, поплотнее занавешивающим и без того невидимое за толстыми портьерами окно.
– Я делаю все, что нужно делать в данный момент, – железным голосом отчеканил Дамбалла. – А контракт ты сейчас получишь.
Предчувствие опасности никогда ее раньше не подводило… Вот только оказывается, важно вовремя на него реагировать… В том, насколько это умение важно, Аннике пришлось научиться быстро… Слишком быстро… Она и не думала, что обычный вроде бы человек может перемещаться в пространстве с такой молниеносной, нечеловеческой скоростью… Скоростью, значительно превосходящей скорость ее мысли…
Удар кулака внезапно оказавшегося перед ней Дамбаллы был так неожиданен и силен, что Анника не успела ни почувствовать боли, ни вскрикнуть, ни уж тем более отскочить в сторону. Туда, то есть в сторону, она просто отлетела, молча и тупо, словно лишенная жизни гигантская кукла. Взрыв красных огней у нее в голове был столь ярок, что Анника почти ослепла, причем не физически, но душевно. Не в состоянии хоть как-то осознавать происходящее и реагировать на него, она, тем не менее, прекрасно видела все, что вершилось с ней и вокруг нее. Но видела странно, будто она являлась не живым существом, а неодушевленным предметом, механически фиксирующим окружающую реальность. Кто знает, может быть, такое оглушение души сильнейшим ее потрясением есть не зло, а истинное для нее благо? Что может быть более эффективным анестетиком, чем потеря чувства себя, памяти и сознания?
В ее широко распахнутых остекленевших глазах ясно и четко отражался Геннадий, связывающий клейкой лентой ее руки и привязывающий ноги к тяжелым антикварным креслам, стоящим по бокам стола. Оторвав кусок ленты, он залепил им приоткрытый из-за безвольно отвисшей челюсти рот девушки. Вынув из ящика стола массивные латунные ножницы, Дамбалла ловко вспорол ими одежду Анники, не оставив на сокрытой под ним коже ни одной царапины.
Сотрясаясь под его ритмично двигающимся длинным телом, Анника то и дело проваливалась в кроваво-алую бездну, раскрывающуюся у нее в голове. Отблески ослепительно яркого красного ледяного пламени душили и обжигали ее, врываясь вместо воздуха в легкие, но она не сопротивлялась им. Она не чувствовала ни страха смерти, ни желания жить. Она не чувствовала вообще ничего. Ледяной огонь, вливающийся извне в оглушенную душу, поглотил ее почти полностью, когда крохотное белое облачко белого сияния, все это время болтающееся где-то на периферии ее сознания, влетело в его угасающую суть…
– Борись! – прямой и короткий, как одиночный выстрел, приказ пронзил умирающее сознание острой болевой вспышкой. Облако белого сияния окружило ее сердце глубоким умиротворением и покоем. И из этого покоя, как ни странно, родилась боль.
– М-м-м… – простонала Анника сквозь клейкий пластырь, разрываемая изнутри внезапно переполнившей ее болью. Все страдание, которое она отказывалась переживать в ходе свершаемого над ней насилия, вдруг стало для нее единственно доступной реальностью.
– М-М-М-М-М…. – стонала Анника, слабо извиваясь под ритмично двигающимся Геннадием. Боль, рожденная вернувшимся к ней осознанием, срывала гипнотическое влияние страха и пробуждала одно-единственное, но такое искреннее желание – ЖИТЬ. А что в действительности оказывается решающим фактором при свершении или несвершении какого-либо желания? Конечно, степень его искренности.
В ужасе она смотрела в равнодушное лицо насилующего ее мужчины. Пустота, застывшая в глазах Дамбаллы, вселяла в Аннику ощущение панического отчаяния. Он насиловал ее не потому, что испытывал к ней хоть какое-либо чувство: страсть, гнев, ярость, стремление унизить, подчинить или отомстить. Нет. Он насиловал ее, потому что так было надо. Не ему, а кому-то другому, кто не отражался в зияющей пустоте взгляда Дамбаллы, но сам являлся этой невыносимой пустотой…
Она смотрела вовнутрь себя и пугалась еще больше, осознавая, что основная линия раздирающей ее боли пролегает между невероятно сильным желанием вырваться, оттолкнуть от себя, вытолкнуть из себя этого чудовищного нелюдя и не менее страстным желанием отдаться невыразимо облегчающему успокоению владеющей им неземной пустоты…
– Шлюха она и есть шлюха, – пнув по ребрам распростертую на полу Аннику, Геннадий деловито привел себя в порядок.
Наклонившись к умоляюще глядящей на него девушке, он грубо схватил за волосы и силой приподнял с пола ее голову.
– Мадемуазель все еще желает расторгнуть контракт? – подчеркнуто вежливо поинтересовался он и холодно улыбнулся.
В невыразимом ужасе от возможности вновь испытать боль осознания собственного душевного раскола, Анника замычала и отрицательно замотала головой.
– Понятное дело, не хочешь. Но, может быть, тебе понравилось расторгать контракт? – злорадно ухмыльнувшись, Дамбалла сверлил девушку изучающим взглядом. Силясь донести до мучителя степень своего нежелания страдать, Анника еще более отчаянно замычала и затрясла разметанными волосами.
– Отлично. Хотя, если еще раз захочется что-нибудь расторгнуть, обращайтесь, – оглядев истерзанное тело певицы, Геннадий презрительно поморщился и добавил: – Чтоб до следующего выступления вернула форму. Сука долбанная.
И непрозрачной тенью исчез за бесшумно распахнувшейся перед ним тяжелой дубовой дверью.
– Эрик, – обратился он к секретарю, с закрытыми глазами мерно раскачивающемуся в такт слышимой лишь ему одному музыке. – ЭРИК!!! – угрожающе нависнув над ним, проорал Дамбалла и громко хлопнул ладонью по столу, свалив все стоящие на нем предметы. Не успев открыть глаза, насмерть перепуганный обладатель сего имени одним движением сорвал с головы наушники и расплылся в профессиональной угодливой улыбочке.
– Слушаю вас, Геннадий Андреевич.
– Мы закончили там… с контрактом. Все разногласия улажены, – буравя секретаря злобным взглядом, произнес Дамбалла.
– Очень хорошо. Я и не сомневался… – ежась под ледяным взглядом заместителя босса, выдавил Эрик.
– Ты когда перестанешь изображать из себя недотрогу и святошу, а, урод? – склонившись к самому лицу ошалело глядевшего на него мужчины, тихо произнес Дамбалла.
– Я… Это… Не понял… – жалобно проблеял покрывшийся зелеными пятнами Эрик.
– Все ты понял… – прошипел Дамбалла, впившись недобрым взглядом в глаза Эрика. – Ты или с нами, или против нас. Да, именно ТЫ.
– Я… Я с вами… Конечно, я с вами! – вжавшись в спинку кресла, пропищал несчастный.
Несколько бесконечных мгновений Дамбалла угрожающе созерцал человека, беспомощно распластанного под его нечеловечески мощным вниманием.
– Тогда иди приберись, – ледяным тоном приказал Геннадий, резко распрямился и пошел прочь из приемной. – И не смей больше включать музыку или еще как-то отвлекаться, когда я работаю. В следующий раз будешь мне ассистировать. А окажешься плохим учеником, я тебя понижу… в должности. До полного нуля, – обернувшись у самой двери, сухо вымолвил Дамбалла.
– Да… Слушаюсь… – одними губами ответил Эрик.
– Фу-у-у-у… – выдохнул он в закрывшуюся за Дамбаллой дверь. – До чего же больно… Думал сдохну… – расстегнув пиджак, он потер левую сторону груди. – Будто ножом все изрезал, гад. А ведь всего лишь смотрел.
Тяжело поднявшись с кресла, с трудом, морщась от глубокой внутренней боли, Эрик снял пиджак и рубашку. Поднеся к груди медальон-зеркало, он в ужасе уставился на зловеще-красное пятно, расплывающееся на ней.
– О, нет… – простонал он, судорожно вцепившись наманикюренными пальцами в золотых драконов на обратной стороне зеркала и не сводя взгляда с отраженного в нем кровавого пятна на груди. Разливающееся под кожей, с каждым мгновением оно приобретало все более и более насыщенный багровый цвет и определенную форму. Обреченно закрыв глаза и уронив медальон на пол, Эрик опустился в свое дорогое дизайнерское кресло. – А на что другое я рассчитывал, когда сам подписывал с ними контакт? – спросил сам себя секретарь, бессильно свесив холеные руки вдоль кресла. – Хорошо, что я могу идти с ними. Что мне это предложено. Стать таким же, как они. Разве не на это я соглашался ради всех этих благ? Но как же больно убивать все человеческое в себе… И как же страшно лишиться того, что у меня уже есть…
Лицо Дамбаллы, отчетливо проступившее в красном пятне на груди сидевшего в кресле Эрика и столь же четко отражавшееся в валяющемся на полу и обращенном к потолку зеркале, расплылось в злорадной и одновременно равнодушной ухмылке.
Кроваво-черный шар раскрылся лепестками гигантского, монструозно-красивого цветка, обнажив сияющую белым светом сердцевину. Обожженные внезапно полыхнувшей вспышкой белого сияния лепестки вздрогнули и разлетелись по багровому песку. Притянутые друг к другу невидимой силой, они превратились в крылатую чудовищную тень, которая столь же стремительно, как появилась, исчезла за дальним барханом.
– Боже… – прошептала сквозь слезы распластанная на горячем песке Анника. – Что это было?
Сияющий белый купол, простершийся над ней, заискрился радужными бликами и собрался в облако белоснежного света.
– Ты пережила встречу с кроваво-черной тенью и ты молодец, – мягко проговорила Амелия, подлетев к лицу девушки. – Тени всегда оживляют наши воспоминания. Если мы выживаем при их нападении, разумеется. Можно сказать, в момент атаки они становятся нашими воспоминаниями. Они становятся частью души. И тем-то они и опасны. Проникая в душу, они могут высосать всю ее силу. Ты же знаешь, что сила души – в ее опыте и в отношении к нему. В его восприятии. В конечном итоге в восприятии себя.
– Я… я чувствую себя мертвой… – еле слышно вымолвила Анника.
– О, нет, ты стала как раз еще более живой, – горячо возразила Амелия. – Ты же ее победила. Мы ее победили. В данном сражении мы одержали верх.
– Господи, как я ненавижу его! – сглатывая неудержимо подступающие слезы, прошептала Анника и закрыла глаза.
– Не надо! – попытался успокоить ее ангел. – Ты привлечешь…
– Да мне плевать, кого я привлеку! – вскочив с песка, с вызовом закричала Анника в багровую пустыню сквозь налипшие на лицо длинные спутанные волосы. – Он насиловал меня шесть лет, стоило мне проявить хоть малейшее неповиновение! И заставлял спать со всеми заказчиками! Он расхитил, уничтожил мою творческую силу! Он… он разрушил меня психически! И потом убил!!!
Отчетливая точка, возникшая на горизонте, с ужасающей скоростью увеличивалась не в размерах, но в своей глубине, наливаясь невероятно непроницаемой чернотой.
– О, нет! – горестно воскликнула Амелия. – Черная тень атакует нас! Она идет издалека, но у нас очень мало времени! Ты можешь погибнуть по-настоящему!
– Ты что? Решила сдаться? – с горечью вопросил ангел девушку, свернувшуюся калачиком на песке. – Нет уж, так не пойдет! Анника, я помогу тебе. Но основную работу должна сделать ты сама. Ты слышишь меня? АННИКА!
Зависнув над замершей в позе зародыша Анникой, Амелия осыпала ее разноцветными искрами. Отведя скрюченные руки от лица, девушка перевернулась на спину, а затем села, расправив плечи, и с вызовом посмотрела на Амелию.
– Слышу, – твердо произнесла она. – Что я должна сделать?
– Ты должна простить тот поступок Геннадия…
– Нет! – яростно завопила девушка в облако света. – НЕТ, НЕТ и НЕТ! Это выше моих сил!
По багровому песку быстро поползли черные лоскуты, вырастая из неудержимо увеличивающейся мглистой точки на пунктирной линии горизонта.
– Тень отбрасывает тень… Она множится! Если мы не одолеем ее, погибнем не только мы… Анника, сосредоточься. Сейчас я помогу тебе, – тихо сказала Амелия. Раскрывшись сияющим полотном белого света, она обернула собой дрожащую девушку. – Поднимись над горькими воспоминаниями и болью. Ты не есть они. Ты – гораздо больше.
– Я не могу… Я не могу… Лучше я умру… Пусть я умру… – всхлипывая и дико озираясь вокруг, повторяла Анника.
– Слушай свое сердце, Анника, – голос Амелии, ласковый и настойчивый, лился на перекошенную от страха и ярости девушку пленительно прекрасной мелодией. – Проникни в самую его суть. Туда, где остался свет. Его много, поверь мне. Вспомни свое мужество и щедрость. Вспомни, кого ты любила… Ты ведь любила…
– Я люблю… я и сейчас люблю… – прижав руки к груди, словно желая спрятать от посторонних глаз что-то очень ценное и хрупкое, прошептала девушка.
– Да… – мягкие переливы ангельского голоса вплетались в воспоминания, похороненные под слоем привычного негатива, воскрешая истинную память души. – Вспомни, кого ты любишь.
– Мама… – прошептала сквозь непрестанно набегающие слезы девушка. – Моя мама… она думает, я известная певица. Она так рада за меня… Она умрет, если узнает…
– Вы с мамой очень близки… – пробуждаемый внутренний свет засиял в глазах Анники вновь проживаемой ею, пусть и забытой, но оттого не менее живой любовью. Голос Амелии стал громче и зазвучал музыкой обновленной красоты. – Она дала тебе жизнь. Почувствуй теперь ее сердце. Почувствуй ее любовь к тебе и гордость за тебя… Она любит тебя такой, какая ты есть… Сердце матери всегда чувствует истину…
– Мама… – протянув руки навстречу лицу матери, улыбающемуся ей из белого сияющего облака, воскликнула Анника.
– Милая моя, – глаза матери засияли ярче окружающего их белоснежного света. – Я всегда принимаю тебя такой, какая ты есть. Ты для меня лучшая в мире, моя кровиночка! Моя родная девочка. Мой ребенок.
– Мама… – уткнувшись лицом в побелевшие от гневного сжатия кулаки, прошептала Анника. – Я так сильно люблю тебя… спасибо тебе за все!
– Дамбалла, известный тебе как Геннадий, – сказала вновь проявившаяся перед девушкой Амелия. – Не мог поступить иначе. Он младший демон, служитель ада. Он просто делает свою работу. Глупо его ненавидеть.
– Ты меня слышишь, Анника? – после длительной паузы спросил ангел, пристально вглядываясь в невидящий взгляд подопечной, словно пытаясь отыскать хоть искру самосознания в потаенных глубинах замкнувшейся в себе души.
– Слышу… – спустя еще несколько минут вымолвила лежащая на песке девушка, возвращая осмысленность собственному взору. Дорожки от высохших слез, покрытые багровой пустынной пылью, исписывали ее лицо ажурной вязью.
– Я прощаю его… – отрешенно глядя в кроваво-черное небо, тихо сказала Анника.
– Что? Я не слышу! Громче! – торжествующе выкрикнула Амелия, глядя на замершую на горизонте могильно-черную тень.
– Я прощаю его, – твердо и громко произнесла Анника, усевшись на пышущий жаром песок. – Я прощаю его! – с победоносной улыбкой, рожденной осознанием собственной силы и власти над ней, воскликнула она, обращаясь к расстилающейся вокруг пустынной бесконечности.
– Посмотри на горизонт, – предложила Амелия.
– Там… Что это? – удивленно выпалила Анника, мгновенно пришедшая в себя от увиденного. На ее глазах пятно непроницаемой мглы, непонятно как и когда занявшее чуть ли не полнеба, исчезло, сжавшись в крохотную черную точку. – Что это? – обхватив себя руками в инстинктивном порыве заслониться от увиденного, переспросила Анника, продолжая тревожно вглядываться в черную точку, приклеившуюся к рваной линии горизонта.
– Это смерть твоей души, если ты ее допустишь, конечно, – мрачно изрекла Амелия, облетев вокруг удрученно молчавшей девушки.
– А что с луной? – проследовав взглядом за тонкой черной полосой, связывающей ночное светило и висящую в небе точку, вскрикнула Анника.
– А что с ней? – с притворным недоумением откликнулся ангел.
– Она стала больше… И кровавее… – подползая поближе к сияющему облаку света, прошептала Анника.
– Почувствуй ее своим сердцем, – тихо сказала ей Амелия и отлетела чуть дальше от ползущей по песку девушки.
– Защити меня… Я боюсь… – испуганно пробормотала Анника, беспомощно осев на песке. – Не уходи.
– Я не покину тебя никогда. Не имею ни желания, ни права, – улыбнулся ангел. – Но ты должна стать еще сильнее. Тогда и моя помощь будет действеннее. Вместе мы можем быть непобедимыми.
Уставившись на наливающуюся алым цветом Луну и нервно поглядывая на сияющую в стороне Амелию, Анника вздохнула:
– Ну, тогда командуй.
– Настройся на Луну. И спроси себя, что она такое. Ты можешь. Твое сердце умеет находить суть любой формы.
Тягучий пустынный жар заполнил все вокруг, поглощая звуки дыхания Анники и грохот ее сердца. Наступившая тишина оглушала и создавала новые пространства внутри уже знакомых пространств. Глядя широко распахнутыми блестящими глазами на неуклонно, хоть и медленно растущую Луну, Анника оцепенела, из внутренней тишины созерцая чужеродное светило.
– Это духовное сердце Дамбаллы, – открыв рот, неожиданно для самой себя произнесла девушка и тут же подскочила, как ужаленная. – Ой, что я сказала? Что ЭТО?!!
– Все верно, – поощрительно улыбнулась ей Амелия. – Ты можешь еще больше, поверь мне. В тебе очень много света, и он помогает тебе. Да, это духовное сердце Дамбаллы. И именно к нему мы и направляемся.
– Но оно вроде было не таким кровавым еще мгновение назад… Амелия! Смотри, оно багровеет на глазах! – вскричала перепуганная девушка, вскочив на ноги.
Облетевший Аннику ангел заглянул ей в лицо.
– Наше присутствие ослабляет демона. Настолько ослабляет, что Дамбалла даже был вынужден дематериализоваться из физического мира и вернуться в свое истинное «я», в его тонкую сущность. Сознание Геннадия сейчас собрано в его же духовном сердце. И нам надо как можно скорее добраться до него, потому что с каждой минутой сила демона возрастает.
– Как возрастает? Ты же сказала, мы его ослабляем, – резко повернувшись к Амелии, Анника сердито сверкнула глазами.
– Так и есть. Но он вернулся к себе и поэтому набирается сил от своего истока. От абсолютной тьмы. И, поверь мне, восстановится Дамбалла очень быстро.
– Что еще не так? Я чувствую, есть еще опасность, – задумчиво глядя внутрь себя, тихо сказала девушка.
– Ты права, – радостно ответила ей Амелия. – Твое сердце интенсивно раскрывается, и это более чем прекрасно. Это наш единственный способ выжить. Да, и мой тоже, – глядя на вопросительно молчащую девушку, изрек ангел. – Ведь мы с тобой так тесно связаны, что являем почти что одно целое. Знаешь, чем больше твое духовное сердце раскроется, тем живее ты будешь. Учти, можно жить в материальном теле, но если сердце закрыто, то жизнь твоя хуже смерти.
– Кажется, я понимаю… – с глубоким интересом глядя на ангела, вымолвила Анника.
– Если твое сердце закрыто, все, что ты делаешь, обратится против тебя. Даже творчество, – не сводя с подопечной теплого взгляда, Амелия грустно улыбнулась. – Но нам надо спешить. Твои переживания прошлого усиливаются возвращением в себя Дамбаллы.
Он сопротивляется таким образом, стараясь обратить твои ресурсы против тебя самой. Опасность в том, что воспоминания, то есть события прошлого, могут стать твоим настоящим. Сила Дамбаллы придает им невероятную эмоциональную насыщенность. Переживая прошедшее сейчас, ты страдаешь в несколько раз сильнее, чем в то время, когда событие произошло. Именно эта негативная насыщенность может выжать тебя, каплю за каплей, передав твою душу в его распоряжение. Ты попросту превратишь все свои светлые энергии в темные, если не будешь сопротивляться, прощая и любя. Настоящее, возникшее в душе служителя ада, чревато для души, застрявшей на перепутье, адом вечным. Ты сейчас его пленница, Анника, хотя и находишься здесь против его воли. И ты имеешь все шансы остаться в этой пустыне навсегда, превратившись в одну из бесчисленных и безликих обитающих здесь теней.
– Что же мне делать? – с надеждой заглядывая в глаза ангелу, спросила Анника, дрожа и растирая внезапно похолодевшие руки посреди нескончаемой багровой жары.
– Повторяю снова и снова: ты должна простить все зло, причиненное тебе Геннадием, шаг за шагом. Простить его полностью и навсегда. И тогда он больше не будет властен над тобой.
