Глава 7
Пленники смерти
Невероятных размеров кровавый шар, похожий одновременно на солнце и луну, тяжело висел над бесконечным багрово-черным пространством. Чернота, наложенная непрозрачными мазками на темно-красный пейзаж, раскрывалась его добавочными перспективами. Всполохи ярко-алого цвета, то и дело пронизывающие все вокруг, высвечивали простертые вплоть до неясного горизонта песчаные дюны. Иссиня-черные молнии, ежесекундно пронзающие тело монструозной луны, отбрасывали вниз искаженные тени ее рельефа… Его ли отражением были раскинутые бесконечностью дюны или же они являлись самостоятельным образованием – кто мог бы это знать наверняка…
Белесый силуэт, очерченный тонкой полоской белого света, медленно продвигался по багровому барханному сумраку. Кровавый полумрак, агрессивно подступающий к нему со всех сторон как к инородному телу, накатывался и отодвигался, сталкиваясь с его слабо светящейся окантовкой. Казалось, эти атаки вовсе им не замечались, и человеческий силуэт продолжал неуверенно, то останавливаясь, то вновь шевелясь, продвигаться по предложенному ему пути…
– Где я? – задыхаясь в изнуряющей борьбе с песком, потерянно прошептала молодая девушка. Одетая в крохотную мини-юбку, сетчатые колготки и высоченные ботфорты, она то и дело зачем-то возвращала на живот узел розовой рубашки, постоянно съезжающий ей под грудь. Не в силах тащить вязнущие в песке ноги, она, наконец, со стоном повалилась на так и неодоленный ею бархан. Стоя на четвереньках на багровом песке, она закрыла глаза, с усилием втягивая в себя густой горячий воздух. И неожиданно для себя самой, словно разделив свое «я» между собой уставшей и собой бодрствующей, пронзительно закричала, перекатившись на спину и выставив вперед руки с длинными ярко-красными ногтями.
Багрово-алая тень, вылетевшая из-за соседней дюны, на несколько секунд зависла над раскоряченной на песке человеческой фигурой, а затем, словно передумав, бросилась обратно за бархан.
– Что это… что это… что это? – как заведенная снова и снова повторяла девушка, держа перед собой окостеневшие от ужаса руки. – Я что, в аду?
– Ну, не совсем, – мягко ответил ей приятный женский голос.
Изумление превозмогло страх, и девушка, озираясь и втягивая голову в плечи, уселась на песок.
– Кто это говорит? – заискивающе вопросила она колышащееся вокруг багровое марево.
– Я, Амелия, твой ангел-хранитель, – отчетливо, хотя и тихо, послышалось из возникшего прямо перед ее круглыми от сдерживаемого страха глазами мерцающего белого облака.
– Вы… кто?! – ошарашено переспросила девушка и подтянула к груди длинные худые ноги, тесно обтянутые запыленной ботфортной кожей.
– Анника, меня зовут Амелия, и я твой ангел-хранитель, – терпеливо, со скрытой улыбкой, повторил женский голос. – Посмотри на меня.
Подчиняясь идущей из голоса ласковой силе, Анника подняла глаза и пристально всмотрелась в сгустившийся перед ней свет. Под ее изучающим взглядом из него проступило поражающее классической античной красотой безмятежное женское лицо. Теплый ясный свет, льющийся из ее янтарных глаз, отражался в мягкой полуулыбке изящно очерченных губ. Но чем явственнее улыбался ангел, тем мрачнее становилось лицо созерцающего его человека.
– Хранитель? Значит, я умерла, – опустив голову под тяжестью постигшего ее осознания, с трудом прошептала Анника.
– Не совсем, – прикрыв смеющиеся глаза, ласково произнесла Амелия.
– Как это не совсем? Я в коме? – уставившись в багровый песок, девушка наморщила лоб, напрягая свою память.
– Не совсем, – блуждая взглядом по багровым дюнам и к чему-то прислушиваясь, отстраненно возразил ангел.
– А вы можете выражаться точнее? – отбросив ненужную сейчас вежливость, вспылила Анника. – Что со мной? И где я? И зачем…
Зловещая черно-красная тень вынырнула из-за бархана и накрыла собой половину видимого пространства вокруг. Мгновенно определив жертву, она метнулась к сидящему на песке силуэту, и кровавая неземная тьма разлилась во взоре оторопевшего человека. Жуткий грохот обрушился на вечную ночь потусторонней пустыни, и оглушенная звуковой атакой девица невольно опрокинулась навзничь, беспомощно раскинув в стороны непослушные руки и ноги. Запредельно злобный вой раскатился по барханам, рваными лоскутами черного тумана следуя за скрывшейся в них кровавой тенью.
– Нам пора идти, – отрешенно промолвила Амелия, собираясь из внушительного светящегося купола в безобидно мерцающее облако. – Иначе мы рискуем остаться здесь навсегда, – бесстрастность ее безупречного лица удивительно контрастировала с тревогой, серым туманом затаившейся в бездонном золотистом взгляде. – Я буду стараться защищать тебя от жителей полусумрака. Но, боюсь, что ото всех защитить тебя не смогу.
С несдерживаемой грустью она посмотрела на вконец перепуганную девушку. Не в силах выговорить ни слова, та поднялась с песка и, медленно переставляя ноги, двинулась за поплывшим впереди облаком света.
– Да кто они такие… Уроды… – истерично прошипела Анника, стараясь держаться поближе к мерцающему свету и нервно озираясь по сторонам.
– Тихо! – предупредительно промолвила Амелия, не сбавляя при этом хода. – Вырабатывая отрицательные энергии, ты их приманиваешь. Анника, зло невозможно насытить. Вечный голод толкает тени испытывать и накапливать негативные переживания в каждой жизненной ситуации. И неважно, чьи это переживания – их или твои…
– Какие еще энергии, какие тени? – изумленно воскликнула девушка, отчаянно сражаясь с вязким песком и собственными эмоциями.
– Энергии – это вибрации, которые порождаются душами при проживании ими любви и нежности, счастья и радости… Или же страха, гнева, ненависти, жадности, корысти, зависти… И всех других негативных чувств. А тени – это сущности, образованные из особой плотности таких энергий… Каждая душа порождает свои тени. Они – ее отражения в тонкие и материальные миры. Тени бывают разные. Их цвет обозначает степень загрязнения души. Или то, насколько несчастлива в твоем понимании твоя жизнь. Красные тени, например, приманиваются на страх. Они питаются им, и чем больше его в душе, тем они становятся сильнее. А чем больше страхов в душе, тем интенсивнее они размножаются, плодя себе подобных. И тем больше страха испытывает человек. Такой вот замкнутый круг. Души, в которых много ненависти и страха, но есть остаточный свет, пусть и в очень маленьком количестве, называются красным полусумраком. Твоя душа другая. В тебе достаточно воли к свободе выбора, а значит, и мужества. И потому тени отступают. Пока что отступают.
– А… Наверное… – интуитивно улавливая суть сказанного и вспоминая недавнее нападение, пробормотала Анника. С трудом переставляя ноги, она попыталась остановиться, но Амелия быстро летела прочь. Не желая оставаться наедине с ужасом полусумрака, Анника послушно побрела по зыбким дюнам. – Но как же быть? – задыхаясь от жаркого воздуха, спросила она. – Как разорвать этот замкнутый круг страдания?
– Воспитывать в себе привычку смотреть на все с позитивной стороны, – тут же ответила Амелия.
– Так просто? – насмешливо спросила девушка. – Насколько я знаю, это не очень-то получается у меня и у моих знакомых…
– Да, ты права, – задорно улыбнулся ангел, рассыпая белоснежные сияющие искры на багровый песок. Анника с удивлением заметила, что те песчинки, на которые упали искры, сразу же меняли цвет и начинали источать слабое белое свечение. Оно шло изнутри песчинок, впитавших коснувшееся их ангельское присутствие. Созерцая светящиеся песчинки, Анника почувствовала нарастающее в груди тепло и непроизвольно улыбнулась.
– Очень непросто научиться смотреть на события позитивно, то есть находить в них смысл и понимать, что он положительно целесообразен, – глядя сквозь подопечную и словно не замечая ее, продолжала Амелия. – Но что делать, если другого способа стать счастливой нет? Спору нет, сложно себя менять. Но, поверь мне, это вполне возможно. И под силу каждому человеку. И тебе, и всем твоим знакомым, – звонко и радостно рассмеявшись, Амелия облетела вокруг изумленно молчавшей Анники, щедро осыпая ее теплыми сверкающими искрами. – Это вопрос выбора. И тренировки.
– Допустим, – ловя руками тающие световые блики, недоверчиво пробубнила девушка. – Но что значит – смотреть на все позитивно? По-идиотски смеяться, когда кто-то умер?
– Вовсе нет! – снова рассыпалась искрами сияющего веселья Амелия. – Я повторю: это значит – стараться увидеть в каждом событии, даже очень печальном, возможность изменить себя и свою жизнь к лучшему. Стать сильнее. Мудрее. Подарить больше тепла и поддержки близкому человеку, пока он жив. С благодарностью помнить его, когда он перейдет в иной мир.
Воспользовавшись озадаченным молчанием подопечной, Амелия продолжила:
– Красно-черные тени привлекает жадность и гнев. Они питаются этими чувствами. Но аппетит им перебивают положительные качества души. В тебе много гнева, но ты щедра, и потому они не могут тебя сожрать целиком, но вполне способны серьезно покалечить. Обкусать частями, скажем так.
– Как сожрать, ведь я умерла, – передернув плечами, недоуменно возразила Анника.
– Не совсем умерла, я же говорю. В том-то все и дело.
– Хорошо, – привычно приняв понимающий вид, Анника покорно продолжила разговор. – Но кого же надо опасаться в первую очередь?
– В первую очередь надо опасаться могильно-черных теней, – глухим эхом отозвалась Амелия. – Встреча с одной их них может стать последней для тебя.
– А что же их привлекает? – зябко поежившись, спросила девушка.
– Их привлекает энергия ненависти. Ее ведь в тебе предостаточно, не так ли? И разве в тебе есть реально сильное светлое чувство? Противовес ненависти? По-моему, ненависть в тебе так сильна, что ты живешь ею… – мягко, но убежденно изрекла Амелия, зависнув вибрирующим облаком света перед лицом девушки, побледневшим от слишком стремительно нахлынувших воспоминаний. – Да. Да. Да! – безжалостно и метко вторила ее воспоминаниям Амелия. – Да, ТЫ ненавидишь от всего сердца. И ТВОЕ сердце почти обратилось в саму ненависть. Так КОГО же ТЫ ненавидишь? ТЕБЕ надо знать ответ на этот вопрос, ведь именно в нем кроется ТВОЯ возможная гибель и ТВОЙ шанс на спасение.
– ШАЛКАР… Я ненавижу ШАЛКАРА… – уставившись в багровую бесконечность пустыни невидящим взглядом, вымолвила Анника. Отсветы кровавого полусумрака заплясали в ее глазах, наливаясь алым свечением.
– Не совсем так. Ты, конечно, ненавидишь его, но не всей душой. Подспудно ты его даже уважаешь. Лично он не сделал тебе ничего плохого, не так ли? – созерцая глубины собственного сумрака, Анника молча кивнула Амелии, подступившей к самому ее лицу. – Ненависть к КОМУ же стала для ТЕБЯ олицетворением твоей ЖИЗНИ? – с особым нажимом произнеся последнее слово, Амелия вдруг вошла в глаза Анники, заполнив сияющим белым светом контуры всего ее тела.
– Давай, АННИКА, вспоминай! – донесся повелительный голос ангела из эпицентра его слияния с человеческой сутью. Сердце девушки дрогнуло и раскрылось, впуская ее сознание в глубины ее же собственной сути.
– Я вспомнила, – с угрожающей уверенностью тихо ответила девушка своему хранителю, уже вновь собравшемуся в облако белого света у нее за спиной. – Я ВСПОМНИЛА!!! – молниеносно, на крыльях клокочущей ярости развернувшись к Амелии, прокричала Анника в ее сияющую пустоту.
Принимающее молчание ангела защитной силой разливалось вокруг его подопечного.
– Я знаю, ненавистью к КОМУ я живу. Я ненавижу ГЕННАДИЯ, – кровавая пустыня вздрогнула и зашевелилась, потревоженная едва слышимым, но переполненным гнева голосом молодой девушки. Не в силах вынести собственную мощь, как подкошенная, Анника упала на колени на багровый песок. Пытаясь унять разбивающую яростную дрожь, она обхватила себя руками.
– ОН… убил… МЕНЯ! – кое-как совладав с собой, выдохнула девушка. Отрешенным взглядом принявшего свою судьбу человека она уставилась в кровавый туман, слишком близко подступивший к ее дюне.
– А вот теперь ты попала в точку, АННИКА, – серьезно глядя на девушку, подтвердила ее ответ Амелия и печально улыбнулась. – Именно поэтому ты и находишься в персональном аду – в душе своего убийцы.
– Ненавижу эти благотворительный концерты! – сорвав с головы ярко-алую чалму, Вероника с гневом отшвырнула ее в дальний угол. – Костюм дебильный! Стилиста к черту гнать надо!
С размаху плюхнувшись в велюровое сиреневое кресло, она обессилено опустила на колени белые холеные руки.
– Ну сколько можно выступать бесплатно? – гаркнула она на вошедшего в гримерную миниатюрного черноглазого парнишку.
– Но, Вера, это же последний благотворительный концерт в этом году! И очень крупный! Посмотрите, сколько звезд на нем поют, так же бесплатно, как и вы! – не растерявшись под ее напором, мило улыбнулся молодой человек и спросил: – Сок апельсиновый или яблочный?
– Последний в этом году?!! – громко завопив, красотка неожиданно ретиво выскочила из кресла и разъяренной гарпией кинулась на шустро отпрыгнувшего в сторону юношу. – Да чтоб он вообще был последний! Какая мне разница, кто там на нем воет! Меня интересую только я! Я, понял?!! – угрожающе размахивая костлявыми кулачками, она наступала на пятившегося парня. – Я не собираюсь тратить мой талант, мой дар, да, слышишь, ДАР!!! – патетически закатив глаза, она вознесла обе руки к небу, – на всяких дармоедов и уродов! На калек и убогих! На ублюдков из детдомов!!! И ты давно должен запомнить, что я пью только грейпфрутовый фреш, слышишь, ты, мелочь никчемная, грейп-фру-то-вый!!! Уволю на хрен! – вжав парнишку в угол и потрясая у него перед носом бледным кулаком с холодно сверкающим драгоценным кольцом, проорала девица.
– Да, Вера, конечно, ты права. Прости меня. Сейчас принесу свежайший сок. Сам выжму! – расплылся в равнодушной вежливой улыбке молодой человек и юркнул за дверь.
– Как же иногда приятно позлить эту стерву… А уволить меня ты никак не можешь. Тут только Амадео решает, что к чему. А тебе, Вера, вообще скоро голову оторвут! – с довольной миной сообщил он сам себе, быстрыми четкими шагами удаляясь прочь от гримерной в льющуюся издалека восхитительную музыку.
Осторожно выглянув из-за самодельных кулис, он с гордой улыбкой посмотрел на небольшой, в 11 человек, хор, слаженно поющий на уютной камерной сцене под руководством самозабвенно дирижирующего симпатичного мужчины. Его открытое лицо с первого взгляда покоряло неподдельной добротой сияющих от удовольствия орехово-карих глаз. Очевидно, много повидавшие на своем веку, они несли миру удивительное спокойствие и примиряющую мягкость мудрой души.
– Обожаю Берекешева и его «Казыну», какие люди и суперпрофессионалы! – тепло улыбнувшись, пробормотал молодой человек и, словно вспомнив о чем-то, тревожно оглянулся. – Так, сейчас, по-моему, Расул должен выступать. Куда он делся? Говорил же, не отходи далеко. Ну где его искать? В этом приюте столько помещений…
Сердито сверкнув глазами, парнишка скрылся в полумраке закулисного пространства.
– Сейчас вы у меня допоетесь… – со злорадной усмешкой пообещал кому-то длинный худой мужчина, бесшумно двигаясь по плохо освещенному безлюдному коридору, заполненному звучанием отдаленной музыки и пения. Многочисленные выходящие в коридор двери, выкрашенные неопределенного цвета краской, были плотно закрыты, наглухо отрезая обитавших в них созданий от радостей и горестей внешнего мира… Ужеобразная фигура мужчины странно размывалась в окружающем ее полумраке, и эта ее расфокусированность создавала тягостно устойчивое впечатление, что этот человек и сумрак являлись одним неделимым целым… И это ощущение было крайне неприятным. В какой-то момент несколько женских голосов из хора взвились максимально высокими нотами, обрушив на идущего лавину чистого звука. Поморщившись, Геннадий остановился и смачно выругался.
– Б… Конкуренты чертовы… Сейчас Самаэль до вас доберется…
Он наслаждался вскипающей в душе черной ненавистью.
Внезапно громко скрипнувшая дверь не произвела на Геннадия ни малейшего впечатления. Будто бы всегда готовый ко всему, он с равнодушной ненавистью смотрел на старую женщину восточной наружности, вышедшую ему навстречу.
– Шайтан… Бесмелля Аль… – побледнев и прикрыв рот морщинистой рукой, испуганно произнесла она и поперхнулась невысказанными словами.
– Ишь, разговорчивая какая… – спустя несколько минут ухмыльнулся Дамбалла, выпуская из рук сухое старушечье горло. Отпихнув ногой грузное тело, он перевернул его и заглянул в закатившиеся глаза. – Не наша… Черт, опять сдуру благое дело сделал… Еще одну ненароком в рай отправил. Босс будет вне себя. Но не убить ее я не мог. Черт, вот дилемма! Пусть выбором светлые души мучаются. Я-то при чем! Делаю то, что велят… И все равно виноват.
Разогнувшись, он поднялся и неуловимыми скользящими движениями ввинтился в коридорный полумрак.
– Ах, вот ты где! – прислушиваясь к приглушенной беседе, прошептал приникший к двери парнишка. Постучав и не дождавшись ответа, он распахнул дверь и вошел в гримерную.
– Что ты… Где мой ФРЕШ?!! – едва завидев вошедшего, истерически завизжала Вероника.
– Я сейчас принесу! Не волнуйтесь! – ринулся к двери взволнованный и бледный Расул.
– Куда?! – решительным жестом остановил его молодой человек. – Тебе сейчас на сцену! СЕЙЧАС! Рас, что ты вообще тут делаешь? Почему не в гримерке? Не в своей, я имею ввиду?
– Я… это… У меня… – краснея, растерянно забормотал баритон.
– Этот влюбленный кретин утешает меня, вот что он тут делает! – завопила разъяренная Вероника. – Он один из толпы бездарей и паразитов хоть что-то для меня делает! – уперев руки в бока, она с вызовом уставилась на парнишку.
– Ну, что вы… Я совсем не то… – вконец потерявшись, заблеял черноволосый красавец.
– Конечно, ты не то! Совсем не то! – повернувшись к нему, грозно отчеканила Вероника. – Возомнил себе! Не твоего полета птичка! – прищурившись, она с издевательской усмешкой смерила поклонника уничтожающим взглядом.
– Так, ну хватит уже! Вы мне концерт сорвете! – сердито произнес юноша, пройдя вглубь комнаты и взяв удрученно молчавшего баритона за рукав. – Рас, пойдем. Концерт важнее.
– Что?!! Концерт важнее?!! Да это вообще не концерт, а жалкая на него пародия! И вы все карикатуры на артистов!!! Вам всем тут самое место! А я тут явно лишняя! Мне давно пора покинуть эту вашу богадельню под названием продакшн!
– Вера, ну что ты говоришь! – потянулся к ней Расул, часто заморгав глазами, переполненными глубокой болью. – Ты же не такая! Ты хорошая!
– Пойдем, Рас, твой выход! – упрямо тянул его за рукав молодой человек. – Зрители ждут.
– Иди! И больше не смей приходить, подонок! – затопав ногами, завизжала Вера. Хрупкой рукой легко схватив мирно стоящий у ее ног стул, она метнула его вслед поспешно скрывшимся за дверью молодым людям. С грохотом свалившись на пол, он раскатился в разные стороны нехитрым обилием деревянных обломков.
– Она не такая, Алихан, понимаешь? Она же не уйдет от нас, как ты думаешь? – задыхаясь, выпалил бегущий крупным аллюром по длинному коридору, бледный от съедающей его паники баритон.
– Никуда она не денется… Но, честно говоря, достала она меня. Я же не люблю ее так, как ты – всем сердцем… – заговорщицки улыбнулся едва поспевающий следом, но очень чем-то довольный концерт-менеджер.
Грохот передвигаемых кастрюль, бульканье кипящего в них варева лишь чуть-чуть разбавлялись отзвуками прекрасной музыки. Красные от жары, подозрительно худые, словно никогда не отведывающие своей еды, повара и их помощники шумно и суетливо толклись в безоконной квадратной кухне. Пар, поднимавшийся от десятка стоящих на огромной плите безразмерных кастрюль, заполнял все вокруг запахом вареной картошки и разваренных макарон.
Неслышно приоткрывший дверь, Геннадий несколько секунд прятался за ее выцветшей от запахов плотью, наблюдая за происходящим на кухне. Затем, уловив нужное мгновение, прислонился к коридорной стене, вытянувшись вдоль нее в тугую струну и закрыв глаза. Пауза абсолютной неподвижности, столь нехарактерной для его чрезмерно подвижного тела, вдруг сменилась взрывом хаотичных движений. Спустя несколько мгновений они синхронизировались в скользящие движения мощного змеиного тела. Не открывая глаз, Дамбалла раскрыл рот и подставил под него обе извивающиеся руки, приняв в них выползающих из его нутра четырех тонких черных змей. Блестя гибкой чешуей, они собрались в упругие кольца, повернув к его лицу маленькие треугольные головы, жадно ловя восхищенный, почти нежный взгляд Дамбаллы. Его вновь неподвижное тело излучало силу непоколебимого внутреннего покоя. Похоже, этот демон действительно знал свое дело.
– Ну, давайте, деточки, не подведите папочку… – зигзаг кривой улыбки процарапал бесстрастную маску его лица. Нагнувшись, Дамбалла осторожно, словно самого себя, опустил змеиный клубок на пол.
– Пошли! – тихо скомандовал он и немигающим пристальным взглядом проводил стремительно, одну за другой, вползших в кухонное пространство смертоносных тварей. И когда последняя из них исчезла за его облупившимся и стертым порогом, в коридор из отдаленного музыкального гула ворвался великолепный, переливающийся бархатной красотой, насыщенный любовью и надеждой голос Расула. Он был настолько силен, что с легкостью перекрыл все кухонные шумы, штормовой волной дивного звука влившись в распахнувшуюся настежь перед его напором хлипкую дверь. Вмиг посеревший Дамбалла тяжелым кулем сполз по стене вниз, болезненно замычав и силясь плотнее закрыть дрожащими руками свои острые уши. Скорчившись на коленях у стены, он криво ухмыльнулся и просипел через плотно сжатые в болевой судороге зубы:
– Давай, красавчик, пой. Иногда добро играет нам на руку. Конечно, как тут тупоумным людишкам разобрать, где свет, а где тьма…
И только он, младший демон Дамбалла, безупречно выполняющий одно из своих многочисленных темных заданий, слышал безумные человеческие крики, наполненные болью и отчаянием, доносящиеся с приютской кухни. И с каждым новым воплем и предсмертным хрипом силы словно возвращались к Дамбалле, выпрямляя его спину и расправляя плечи. И когда все живые звуки на кухне стихли, оставив несравненный голос Расула царствовать в ее скромных пределах, Геннадий поднялся с колен и удовлетворенно осклабился.
И когда он скользящим движением вошел в кухню, отсутствие живых звуков разливалось по ней могильной тишиной. Она отразилась в потрясенном молчании зрительного зала, перед которым только что закончил петь баритон. И в следующее мгновение довольный смех демона смешался со шквалом человеческих аплодисментов. Расул, склонившийся в благодарном поклоне перед вскочившими со своих мест зрителями, так никогда и не увидел Дамбаллу, присевшего на корточки посреди лежащих на полу мертвых тел. Застывшие в неестественных позах, они живо повествовали о перенесенных в предсмертных конвульсиях страданиях.
Опустившись на колени, согнувшись и положив руки на пол, ладонями вверх, Дамбалла издал пронзительный шипящий звук. Одновременно вынырнув из-под разных человеческих тел, змеи заскользили к нему черными ртутными ручейками по замасленному клетчатому линолеуму. Собравшись на ладонях Дамбаллы в упругие блестящие кольца, они устремили к нему треугольные головки с узкими немигающим глазами. Закрыв глаза, Геннадий поднес руки к лицу и открыл рот. Подчиняясь беззвучию его команды, четыре черные змеи протиснулись меж раскрытых губ и слились с породившим их хозяйским нутром. Сглотнув, Геннадий выпрямился и уставился в серую кухонную стену остекленевшим, хищно светящимся взглядом.
Грохот аплодисментов стих, раскатившись по коридорам приюта остаточными звуковыми волнами. Встав на ноги, Геннадий окинул мертвое кухонное пространство голодным ищущим взглядом.
– У меня не более трех минут… – пробубнил он себе под нос, медленно поводя им из стороны в сторону. – Надо все успеть, пока они не взяли автографы и не пошли поедать угощение. Так, где здесь главное блюдо, которое будут есть ВСЕ?
Запутавшись в разнообразии запахов, Дамбалла замер, осторожно втягивая воздух узкими длинными ноздрями.
– Надо, чтоб наверняка. Шалкар приказал убить всех – и стариков, и детей. Надо подставить группу Амадео по полной, – повторял он вслух приказ шефа, изучая нюансы клубящихся в кухне ароматических потоков. – Слово имеет силу. Но не только звук может убивать. – Дамбалла ухмыльнулся, прищурив неподвижные до откровенной безжизненности глаза. Внезапно сорвавшись с места, он подскочил к раскаленной плите и принялся лихорадочно сбивать крышки со всех стоящих на ней кастрюль. Еще раз принюхавшись, он довольно потер руки. – Вот оно.
Склонившись над невнятно булькающим, подозрительного вида варевом, он извлек из кармана тесных джинсов крошечный плоский пузырек из непрозрачного черного стекла.
– Они должны умереть в долгих мучениях, чтобы успели основательно проклясть артистов Амадео и его самого! Сила множественного и искреннего проклятия потащит их к нам! Какое проклятие может быть искреннее, чем месть зацикленного на своих страданиях эго!
Отвинтив треугольную крышечку, он протянул руку к утробно кашляющей густой кашей кастрюле… И недоуменно оглянулся, переведя взор вниз, на задрожавшие мелкой дрожью, неожиданно ослабшие ноги… Крупные капли пота, выступив на его впалых щеках, побежали по острому подбородку и со смачным хлюпаньем упали в вязкое кастрюльное содержимое. Отшатнувшись от дохнувшей вонючим паром кастрюли, Геннадий с глухим стоном осел на заляпанный многослойными жирными пятнами пол.
– Опять слабость… – испуганно прошептал он, затравленно озираясь вокруг себя. – Что это?
Ухватившись за раскаленную поверхность плиты, не замечая боли ожога, словно его вовсе не было, Дамбалла попытался встать, но запутался в собственных непослушных ногах и неуклюже завалился на бок. Выскользнувший из его ладони пузырек покатился под разделочный стол, убегая от своего неостановимо разливающегося следом содержимого. Едва соприкоснувшись с полом, зеленоватая мутная жидкость тут же испарялась, с тихим шипением исчезая в волнах бесконечных кухонных ароматов.
– Что со мной? – угасающий голос Геннадия отдаленным эхом тонул в шипении испаряющейся неведомой жидкости. Перевалившись на живот, вытянувшись в струну, он попытался дотянуться до приютившегося под столом плоского черного флакончика.
– Шеф уничтожит меня… все пропало… – в отчаянии, не в состоянии превозмочь одолевающую его слабость, Дамбалла уронил лицо на бессильно протянутые руки. И в следующее мгновение его жилистое гибкое тело свилось в тугое кольцо, подчинившись напавшей на него жестокой болевой судороге. Застонав, выгнутый назад Дамбалла закатил глаза и широко открыл рот. Четыре черные тонкие змеи поспешно выползли из погибающего чрева и устремились прочь из кухни, от распластанной по полу ношеной мужской одежды, точно повторяющей контуры столь недавно бывшего в ней человеческого тела. Тела исчезнувшего из нее Геннадия.
– Куда дел браслет, маленький негодник! Отвечай, я тебе говорю! – тряся как плюшевую игрушку безжизненно болтающегося в его руках мальчишку, рычал сквозь стиснутые зубы багровый от усердия Евгений.
– Ворье развели! Ублюдки недоношенные! Государство их кормит, мы бесплатно пляшем, живут на халяву припеваючи, и все равно воруют! – вопила разлохмаченная Вероника, прыгая вокруг странной парочки на единственно обутой ноге и со всей силы лупя сияющей стразами туфлей тощую мальчуковую задницу.
– Ты об него каблук сломаешь, туфли дорогущие, – процедил здоровяк, медленно свирепеющий от непредвиденного упрямства мальца. – Куда золото запрятал, гаденыш?! – взревел он и затряс мальчишку с такой силой, что голова бедняги едва не оторвалась от худой и давно немытой шеи, а затем беспомощно упала на грудь.
– И правда сломаю… – спохватилась красотка, тревожно осмотрела туфлю и ищущим взором огляделась по сторонам. – Тогда чем бы его, чтоб уж наверняка…
– Не надо, дядя, пусти! – внезапно ожил потерявший было сознание мальчишка и ужом завертелся в мускулистых мужских руках.
– Я тебе пущу… – угрожающе прорычал Евгений, с легкостью удерживая извивающееся детское тело под мышкой и таща к себе притулившийся у стены колченогий стул.
– Сейчас ты мне все пароли и явки сдашь, мерзавец…
Положив заревевшего в голос мальчика на стул, он прижал его коленом и принялся стаскивать с бедер широкий кожаный ремень.
– Сейчас… Не хочешь по-хорошему, я тебя по-нашему вразумлю…
– Выбей из него правду, давай! – торжествующе заорала подскочившая к месту грядущей экзекуции Вероника, легко перекрывая орущего благим матом ребенка. – Вжарь ему, Женька, чтоб знал, как воровать!
– Я не бра-а-а-а-а-а-ал!!! – захлебываясь слезами, голосил прижатый к стулу ребенок.
– Не брал, говоришь! – ткнула ему в щеку длинный костлявый палец Вероника. – Не брал! Ты заходил в мою гримерку, когда там никого не было! ТЫ заходил! ТЫ и взял! Сволочь криминальная! – в бессловесной ярости она затрясла и без того едва державшийся на куцых ножках древний стул.
– Не виноват он! – крик вбежавшего в комнату Расула сдвинул и без того пошатнувшееся равновесие ее пространства. Чудом вывернувшийся из-под упавшего на него здоровенного мужика, путаясь в ослабших ногах, мальчонка кинулся к вовремя подоспевшему спасителю.
– Держи его! – командным голосом приказала не потерявшаяся в смене декораций Вероника. Скинув вторую туфлю, голодной фурией она подлетела к изумленно таращившемуся на нее баритону.
– Я не бра-а-а-ал! – вжимаясь в ноги молодого человека, заорал мальчишка куда-то в живот подбежавшей приме.
– Ага! Ска-а-азки рассказывай! – впившись в испуганного ребенка опасно хищным взглядом, протянула Вероника. Посмотрев в лицо ошалело молчавшего Расула, она властно промолвила:
– Бей его!
– Не буду, – в упор глядя на нее, тихо произнес парень и осторожно поднял ребенка на руки.
Раскрыв от изумления ярко накрашенный рот, Вероника отступила на шаг, окинув Расула гневным взором.
– Простите, ЧТО?! – сощурив глаза, процедила она.
– Я не буду его бить, – громко повторил Расул и погладил по голове дрожавшего мальчика. – Он ничего не крал. Да если бы и крал, я бы не ударил его.
– Но он же… – вскинув брови, прошипела красотка.
– Подожди… – просительно кивнул ей Расул. Удерживая мальчика одной рукой, он пошарил в кармане и протянул выжидательно молчавшей Веронике массивный золотой браслет. – Вот… Держи. Твой?
– Мой… – с удивлением глядя на богато поблескивающий металл, пробормотала прима. – Но где…
– Он валялся на сцене. Упал во время выступления, – твердо глядя на певицу, произнес Расул.
Приблизившись, Вероника осторожно, словно боясь подвоха, взяла украшение с протянутой к ней ладони.
– Где? На сцене? Вполне может быть… – задумчиво разглядывая браслет, вымолвила она.
– На какой сцене? Врет он все! Пацан спер, голову даю! – злобно проскрежетал с трудом поднявшийся с пола Евгений. Потирая ушибленные колени, он недовольно морщился.
– Я не брал, – осмелев под взрослой защитой, тихо сказал мальчик и спрятал лицо на груди Расула.
– Ты и так уже голову потерял, придурок! Без нее ничего найти не можешь, – презрительно бросила Евгению через плечо Вероника. – А мальчишку все равно выпороть надо. Чтобы в будущем неповадно было красть. Выпори его, если меня любишь! А то Женька выпорет! – задрав острый подбородок, она с вызовом посмотрела на благодушно высящегося над ней Расула.
– Не буду, – спокойно ответил он и тепло улыбнулся.
– Что?! Да как ты смеешь, ты!!! – мгновенно завелась певица, но тут же замолчала, остановленная нежданным быстрым поцелуем в губы. Не успев опомниться, она так и продолжала стоять с широко распахнутыми удивленными глазами, пока молодой человек с ребенком на руках спешно выходил из комнаты.
– Ты не такая, – еще более уверенно повторил баритон, плотно закрывая за собой дверь.
– А ты глаза закрыл? – с деланной суровостью взглянул он на притихшего на его руках пацанчика, размеренно вышагивая по сумрачному коридору. Отзвуки чудесной музыки накатывались на путников прозрачной прибойной волной.
– Да, дядя, закрыл! – лукаво улыбнувшись, закивал головой довольный взрослым доверием мальчик.
– Кстати… – остановившись подальше от покинутого помещения, вполголоса сказал Расул. – Ты больше не бери чужих вещей, договорились?
– Я хотел маме подарить, она обещала на Новый год прийти ко мне… – испуганно захныкал мальчонка и бессильно свесил тоненькие ручки. – Я подумал, если подарю, может, она заберет меня отсюда… Она хорошая… Мама хорошая…
– Я знаю… – покрепче прижав всхлипывающее тельце к груди, прошептал Расул. – Но все равно, чужое нельзя брать. В этот раз я тебя спас. А в другой раз кто-нибудь типа Женьки до тебя доберется, – приподняв лицо мальчика за подбородок, он заглянул в карие, полные слез глаза. – Так договорились?
– Договорились… – сглатывая слезы, пролепетал ребенок. – А как вы догадались, что он у меня в кармане? – моментально успокоившись в безусловно дружественных руках Расула, спросил мальчик.
– Я видел, как ты из гримерки выходил, – улыбнулся баритон. – И кармашек у тебя оттопыривался. Браслет-то тяжелый и большой.
– А я и не почувствовал, как вы его у меня из кармана вытянули! – по достоинству оценил мастерство взрослого пацаненок и с восхищением глянул в лицо своего благодетеля.
– Да я сам в детстве… – пробормотал Расул и глаза его потускнели от неприятных воспоминаний. – Короче, я тоже рос среди шпаны. И если бы не один мудрый человек, сидеть бы мне сейчас на нарах, а не петь с больших сцен.
– А этот человек, он был как вы? Ну, он спас вас, как вы меня? И вы ему теперь не должны? – пристально вглядываясь в огромные глаза Расула, спросил мальчик.
– А ты умный не по годам, – уважительно улыбнулся Расул и серьезно продолжил: – Да, малыш, он был для меня тогда точно как я для тебя сейчас. Всему есть свое время. И у меня много долгов. У всех людей много долгов. И важно научиться их вовремя отдавать. Например, сейчас время мне отдать этот долг.
Поставив мальчика на пол и крепко взяв его за руку, Расул уверенно вошел в море разливающихся вокруг дивных звучаний.
