Глава 20
Власть тьмы
– И с чем ты пришел на этот раз? Неужели с готовностью понести наказание? – равнодушная ирония Самаэля железным обручем сдавила сердце Шалкара.
– Мой повелитель, я пришел с удачей, – тихо вымолвил он.
– Удача – удел физически смертных. С чем пришел ты?
– Мой господин, я пришел с победой, – задыхаясь в небытийной пустоте образовавшейся паузы, Шалкар безропотно принимал свою участь.
– Надеюсь, так и есть, – тон Самаэля не внушал никаких иллюзий: игравшие не по его правилам попросту выбывали из игры. И возвратов в нее не бывало. Никогда.
– О, да, мой повелитель! – судорожно пытаясь преодолеть терзавший его ужас, демон корчился от порождаемой им боли. – Я выполнил одно из ваших заданий. Из душ Амадео оступились не один, а трое!
– С чего ты взял, что трое? – подчеркнуто вежливо, как обычно разговаривают с психически больными и умственно отсталыми, поинтересовался Самаэль.
– Так ведь… – растерянно проблеял Шалкар.
– Никогда не стоит делать выводы, прежде чем получишь результаты. Насколько мне известно, Николай отменил освобождение маньяка.
– Что? – мгновенно потерявший голос под натиском давящей тьмы, пропищал демон.
– ШАЛКАР, ты что, черт в младенчестве? Считать не умеешь? – беззлобный рык Самаэля вогнал демона в новую пучину смертельного ужаса. Бесстрастность – верный признак приближавшегося действия.
– Но остальные… – жалкая попытка к оправданию у никчемного существа… Шалкар предпочел бы убить себя сам, но, увы, в его случае акт самоуничтожения был невозможен – темные сущности не имеют права на такой выбор. Как, впрочем, ни на что другое, кроме безусловного подчинения своему владыке – абсолютной тьме. Пришедший из нее саркастический голос с каждым новым словом стегал распятую душу Шалкара хлыстом обжигающей ненависти. Хотя он сам жил ею, но соприкасаться с идеальной разрушительной силой Самаэля по-прежнему было для него крайне мучительно. Потому что он все еще не стал ею полностью. Шалкар терпел боль, зная – иного пути выжить, кроме как слиться с терзающим его мраком, попросту нет. Когда-то, на заре человечества, он поставил на карту все, что имел. Собственную душу за отмену кармических долгов. Тогда ему казалось, что способ развития светлой души чрезвычайно болезненен и слишком долог. Но теперь он бы отдал все, чтобы повернуть время вспять. Одна загвоздка – отдавать было нечего. Самаэль овладел его сознанием и неуклонно вел его к полному уничтожению вложенной в него индивидуальности. Ему не нужны слуги, имеющие право выбора. Для осуществления своей разрушительной миссии дьяволу требуются безвольные рабы. Их сознание должно быть в итоге трансформации полностью заменено его сознанием. А насколько это невыносимо – убивать свою духовную личность, оскопляя ее лишением воли, Самаэлю было не все равно, а очень даже на руку – энергии, вырабатываемые страдающими демонами, поддерживали и питали специфичность его бытия.
– Валадор доложил, что остальные двое действительно попались. Одна послала на смерть подругу, горя желанием сделать доброе дело. Гордыня ослепила. Решила, что имеет право решать судьбы других людей. А другая запросто, попав в обворожительную компанию и вкусив неожиданного успеха, предала свою любовь. Забыла ухажера и кинулась в объятия первого попавшегося красавчика.
Шалкар ответил абсолютной тьме вымученным хрипом.
– Однако осталось еще двое.
– Да, но дело сделано, – собрав остатки затуманенного болью сознания, выдавил демон.
– Никогда не делай выводы прежде результата, жалкое ты демоническое отродье! – с внезапной силой рявкнул Самаэль. – Ты снова принуждаешь меня повторяться…
– Простите, мой повелитель… – задыхаясь в сжимавшей его сердце ледяной петле, беззвучно вымолвил Шалкар. И когда только он окончательно сольется с Самаэлем и перестанет чувствовать в себе биение жизни? Но дьявол не допустит слишком быстрого обезличивания своего раба – прежде чем личностно умереть, он обязан досыта накормить хозяина. Собой…
– С одной стороны, дело вроде бы сделано, – продолжал разглагольствовать Самаэль. – Нам достаточно одного промаха со стороны увидевших свою судьбу. А их вон сколько уже облажалось! М-да… Мельчают ангелы, мельчают… Но, с другой стороны… Никогда не знаешь, что спрятано у Него в рукаве.
– Да, мой повелитель… – безмолвные слова рождались прямо в сердце агонизирующего демона и проваливались в заполнявшую его кромешную тьму. Голос Самаэля все отчетливее звучал внутри онемевшего Шалкара.
– Доверши это дело до конца. И присматривай за полуангелом. Он сейчас, в момент прозрения, особенно опасен.
– Да, мой господин. И еще я разберусь с ДАМБАЛЛОЙ. Он на меня, представьте, компромат носил в полицию. Совсем из ума выжил, – не разжимая губ сообщил демон очень далекому и пока что мало узнаваемому, но все таки самому себе. Ему казалось, что он видел себя в искажающем всякое отражение вогнутом зеркале… Зеркале, окружавшем его со всех сторон…
– ДАМБАЛЛА находится в плачевном состоянии. Его оставь напоследок. Он ничем тебе не повредит, – пришедший из глубин сердца властный ответ обжигающей болью растекся по изживающей себя душе. – И помни… – сверхнизкий бас Самаэля обволок каждую частицу Шалкара пеленой густой неразбавленной боли. Ощущение, что он говорит с самим собой, смотрясь при этом в кривое зеркало, никак не покидало Шалкара. Сколько же ему предстоит еще мучиться, прежде чем… – АД скоро изольется в материальный мир через души покорных ему людей. Он войдет в мир через насилие бесцельное и неуправляемое. Насилие над другими и над собой быстро уничтожит земное пристанище душ, и через него мы выйдем на другие, более высокие уровни мироздания. Все сферы света станут нашей территорией. И ни одной живой души не останется в этой ВСЕЛЕННОЙ. Если же ты не успеешь остановить полуангела…
Тьма надвинулась на него со всех сторон, неотвратимо и беспощадно. Зеркальный шар, коим он вдруг оказался, лопнул, и миллионы ледяных осколков вонзились в заметавшееся меж ними сердце… Внезапно обретя голос, Шалкар закричал… Крик оборвался, едва успев начаться. Впившиеся в душу осколки сложились в новый зеркальный шар. Глядевший с его вогнутых стенок демон был намного меньше, но непредвиденно сильнее Шалкара. Похожий на него как брат-близнец. Да, вне сомнений, это был он сам. И вовсе не он. Поймав болевой крик, он вобрал в себя и его исток. Прежний Шалкар был пойман и поглощен своим новым «не-я».
– Ну-ка, ну-ка, посмотрим! – воодушевлено блестя лысиной, Александр Евстигнеевич нетерпеливо срывал элегантный бантик с подарочно оформленного солидного пакета. – Ага! Вот оно! – разметав в стороны обрывки красочной бумаги, он торжественно водрузил на стол коренастую бутылку. – Какие молодцы! Знают, чем старика утешить, – прижав бутылку к груди, он нежно, даже слишком нежно поглаживал ее крутые бока. – Чача… Напиток королей… Азизочка передала.
– Королей помойки, что ли? – презрительно фыркнув, Вероника покрутила на пальце роскошное кольцо с налитым кровавым блеском огромным рубином.
– Угощаю! – вскочив на ноги с азартом двадцатилетнего юнца, Александр Евстигнеевич бросился к барной стойке за бокалами.
– Сказала же, я эту гадость не пью! – переложив ногу на ногу, Вероника принялась лениво рыться в алой лакированной сумочке.
– Нет, спасибо, не люблю, – поймав вопросительный взгляд именинника, отмахнулся Расул. Не сводя глаз с развалившейся в кресле Вероники, он старательно прятал расцветавшую в них улыбку.
– А я выпью! – хлопнув ладонью по колену, Евгений привстал и ловко выхватил полный до краев бокал из рук подошедшего к нему Александра Евстигнеевича.
– Гляньте, прима… – одним глотком осушив посудину, здоровяк подхватил с дивана и протянул Веронике вставленный в раму холст.
– Ум-м-м, – обнажив в сытой улыбке белоснежные зубы, процедила девица, оглядывая накиданную широкими мазками аляповатую картину. – Пойдет… На стенку повесить можно.
– Вот и я говорю – класс! – подскочив на месте, радостно грохнул парень и тут же скривился. – Е… – кинув портрет на диван, он водрузился на ковер, стащил грязный ботинок и принялся ожесточенно растирать ступню, ушибленную углом тяжелой рамы.
– Вы еще это посмотрите, – еле сдерживая смех при виде брезгливо наморщившей носик Вероники, Руслан осторожно обошел борющегося с ударом судьбы приятеля.
Бросив на холст короткий взгляд, Вероника недовольно надула губы и отвернулась, но сразу же, ведомая теплой улыбкой Руслана, вновь сосредоточила внимание на картине.
– Блеклая слишком… Но, знаешь, что-то в нем есть, – накручивая на палец длинную смоляную прядь, она с интересом, упорно пробивавшимся через привычное предпочтение, рассматривала свое портретное отражение.
– Никак не могу решить, где я лучше! – вновь переложив ногу на ногу, девица решительно скрестила руки на груди. – Поэтому возьму оба! Отнесите их ко мне домой!
– А ты чего радуешься? – по-своему истолковав широкую улыбку баритона, взъярился Евгений. – Ведь не твой выбрали!
– Зато и не отвергли! – повернувшись к нему, подмигнул Расул.
– Ты думаешь, пари выиграл, да? А хрен тебе! – мгновенно разгорячившись, здоровяк вскочил и с размаха ткнул приятеля в плечо.
– Эй, вы, идиоты, а вы тут друг другу морды набейте! Давайте! – скинув туфли и забравшись в кресло с ногами, Вероника явно приготовилась к увлекательному зрелищу. – Вперед, мальчики! Давно меня никто не веселил!
– А это что? – заметив валявшийся на ковре предмет, прима требовательно протянула руку. – Дай.
Последовав ее взгляду, Евгений молча поднял с ковра и вложил в когтистую руку выпавший из его кармана тощий кошелек.
– Посмотрим… Что у нас здесь… – тянула Вероника, с ловкостью бывалого карманника добираясь до дальних отделений зажатого в ее длинных пальцах щуплого предмета. – А это кто? – уставилась она на потрепанное фото, с которого на нее серьезно смотрели две похожие друг на друга женщины – одна помоложе, другая постарше. – Это твои подружки? – с озорной искрой она вскинула глаза на неуклюже топтавшегося возле кресла Евгения.
– Мать и сестра, – каким-то чужим, совершенно не свойственным ему, по-домашнему теплым тоном пробасил парень и зачем-то гордо добавил, – сестра ходила к Амадео на прослушивание позавчера. Он сказал, что у нее суперский голос и что берет ее в группу. Контракт подписывать будет для творческого развития ее души! – Вероника в немом изумлении уставилась на Евгения, чья рубашка грозила вот-вот лопнуть прямо на хозяйской груди, до того последнюю распирало от переживаемой им гордости.
– Как? – отмерев, Вероника во все лицо залилась густой синюшной злобой. – Она будет в нашей группе? Будет петь? Да куда ей с такой рожей в певицы! Она же опозорит всю группу, каждого из нас! Амадео совсем спятил? Я не могу оставаться здесь после всего! Как можно петь в компании с этой уродиной!
– Ты посмотри! – стремясь найти поддержку, прима отвернулась от остолбеневшего Евгения и затрясла фотографией перед испуганно глядевшим на него Расулом. – Она же вся в мать и никогда лучше не станет! Посмотри, какая мать уродина! Что будут обо мне говорить, что я работаю вместе с этой страшилой! О, нет, я этого не переживу! АМАДЕО!!! – и без того оглушительно высокий голос Вероники взметнулся к потолку волной истерического визга. – АМАДЕО, мне препятствуют в творческом развитии! Мне опять строят козни! Я больше не могу! Я всем мешаю! Мне надо уйти из жизни, и все успокоятся! Я убью себя!
Пулей вылетев из кресла, она пронеслась через приемную и с грохотом захлопнула за собой дверь в шефский кабинет.
– Ты не войдешь! – опередив сорвавшегося вдогонку за примой парня, Расул живой стеной вырос перед ним на границе между двумя комнатами. – Ты не можешь… – непредвиденный удар в челюсть локально доказал широко известную истину, что на всякую преграду найдется свое преодоление.
– Я могу, и я войду, – глухо прорычал Евгений. Перешагнув через распластавшегося на полу баритона, он пинком отворил едва не слетевшую с петель массивную кабинетную дверь.
Черная земляная масса наваливалась на нее со всех сторон. Шорохи и скрежет слышались отовсюду, внезапно обрываясь, чтобы превратиться в омерзительную животную морду… Возникавшие из ниоткуда жуткие образины спустя мгновение исчезали, натолкнувшись на непреодолимое пока что препятствие, и оставляли ее во тьме кромешного одиночества. Но она не чувствовала его… Время потеряло для нее всяческое значение. Духота сжимала ее в своих потных объятьях, но ей было на это наплевать. Точно так же, как было наплевать на устрашающие скрипы, могильный холод и неутомимо прорывавшихся к ней инородных тварей…
Двери разъехались и яркий электрический свет ворвался в темную кабину лифта. Вздрогнув, как от удара, Анжелика медленно открыла глаза. На панели мутно горела кнопка 21 этажа. С трудом приподнявшись, девушка застонала, едва преодолевая затопившее ее бессилие. Нащупав спиной опору, с облегчением привалилась к ней и, расслабившись, подняла голову. И подскочила, столкнувшись взглядом с отвратительной старухой, пялившейся на нее с лифтовой зеркальной стены… Сгорбленная в три погибели, подметавшая спутанными седыми патлами заплеванный пол, покрытая морщинами, настолько глубокими, что они казались не кожными, а земляными бороздами, она казалась вопиющим воплощением невероятно отталкивающей в своем разложении старости…
Старуха одновременно с ней раззявила беззубый рот в немом крике. Напуганная ее возможным приближением, Анжелика протянула вперед руки, стремясь оттолкнуть человекообразное чудовище. Старуха тут же вытянула костлявые скрюченные лапы ей навстречу. Анжелика в панике замотала головой, протестуя против приближавшейся участи… Ходячий ужас тоже затряс грязно-серыми волосами, разбрасывая в стороны куски застарелой перхоти, застрявшей в обрывках невесть откуда взявшейся паутины…
Оглушенная неожиданной догадкой, Анжелика нарочито медленно поднесла руку к лицу. Старуха в зеркале в точности повторила ее жест. Проводя тонкими пальцами по гладкой молодой коже, она с диким напряжением следила за идеально скопированными своими движениями, производимыми ее прямой противоположностью… Нежные пальцы Анжелики скользили по упругой щеке, но, вперившись в глядевшую ей в глаза старость, она ощупывала исполосовавшие лицо глубокие борозды морщин, трогала сдутые кожные мешки под запавшими глазами, прикасалась к высохшим истонченным губам…
Не в состоянии переносить обуревавший ее ужас, она открыла рот… Но крик так и не вылетел из ее губ. Силясь освободиться от сжиравшей ее душевной боли, она пыталась крикнуть снова и снова… И опять, и вновь терпела неудачу… Наглотавшись лифтовой пыли, она сделала несколько кашляющих порывов… И снова беззвучных…
Леденящий холод, поднявшийся из самого сердца, придал странной энергии и заставил ее встать на ноги. Почти вплотную приблизившись к зеркалу, Анжелика в бессловесной просьбе протянула к старухе трясущиеся в ознобе ладони. Положив руки на стекло, с невероятной отчетливостью она ощутила проступавшее сквозь него тепло других ладоней… Беспомощно шевеля губами, она пыталась сказать хоть что-нибудь. И не слышала ни слова от стоявшей напротив старухи, в точности как она старавшейся что-нибудь произнести…
Вспышка обжигающе ледяного света пронзила сердце. В бессильной ярости Анжелика ударила кулаком по стеклу, стремясь уничтожить ожившее наваждение… Разрушить ненавистную и неподвластную ей реальность… Убить саму себя…
Удвоенный грохот удара напугал ее. Старуха с той стороны зеркала, как и она сама, застыла с занесенным для новой атаки кулаком. Беззвучно завыв, Анжелика развернулась и выбежала из лифта.
Не можешь напасть – беги. Открыв рот в безмолвном крике, Анжелика бросилась наутек. Подъездная темнота дохнула на нее застоявшимся смрадным воздухом. Отдаленные шумы, похожие на шипение и писк неведомых животных, доносились откуда-то снизу и наполняли узкое пространство дрожью недоброго предчувствия. Гонимая оседлавшим ее душу страхом, Анжелика понеслась к единственному источнику света, попавшему в ее поле зрения. Тусклая лампочка едва теплилась на верхнем этаже. Хлипкие лучи то появлялись, то исчезали под ворохом ползущих по ним сомнамбулических теней…
Впившись безумным взглядом в спасительный луч, Анжелика побежала вверх по лестнице. Ночной ветер бросился ей в лицо. Шорохи и звуки мчались за ней по пятам, заполняя ее же только что оставленные следы новыми тенями и свежим страхом…
Звездное небо заглядывало в узко раскрывшийся над нею просвет. Скорее, скорее туда, на безбрежный простор, к спасительному свету… Взобравшись по настенной лесенке, Анжелика вылезла на крышу. Ночь набросила на ее силуэт темное покрывало. Ослепленная и оглушенная им, она задрала голову и, подойдя к краю крыши, неотрывно смотрела туда, где хрустальная звездная россыпь дарила ей холодное равнодушное сияние… Ей надо улететь туда… Ей надо быть с ними – с этими вечными светилами. Потому что она – одна из них. Она – звезда, потерявшая голос, а значит, лишившаяся своего таланта. Но звезды – они все как она. Чтобы светить, им не нужно звучать. Они тоже безголосые. И все на них смотрят, ими восхищаются… И теперь все будут любоваться ею самой, поклоняясь ее недостижимости. Потому что отныне она будет вместе со звездами. Вместе и навсегда.
И она полетела…
