Глава 17
Пробуждение
– Что за ерунда… – обнажив острые белые зубы в ленивом зевке, Шалкар небрежно махнул рукой в сторону сцены. Выступающий на ней черно-белый хор безупречно подобранными голосами пел известную народную песню.
– Ненавижу хоровое пение, – пихнув локтем под ребро Эрика, заслушавшегося слаженным а капелльным исполнением, Шалкар с вежливым вызовом осклабился на сидевшего через кресло Амадео.
– У тебя к нему предвзятое отношение, – не поворачивая головы, усмехнулся атлетический гигант. – Ассоциации неприятные?
Презрительно скривив губы, Шалкар взъерошил идеально уложенные, залитые искусственным блеском волосы Эрика. Дернувшись под начальственной рукой, тот с испуганным негодованием воззрился на вышедшего на сцену ведущего.
– А с чего его любить? Общее безголосье скрывает бесталанность каждого… – брезгливо вытерев ладонь о велюровый пиджак побледневшего секретаря, Шалкар снова широко, во весь рот, зевнул, едва не вывихнув себе челюсть, и со скучающим видом сложил руки на груди.
– Ну, да, – поймав краем глаза ехидную улыбку примостившегося в соседнем кресле Александра Евстигнеевича, саркастически заметил Амадео. – Особенно это заметно в церковном хоровом пении.
Негодующий взлет густых бровей Шалкара не предвещал доброжелательного ответа.
– У них не то что голоса, но и внешности нет! – высокомерно вскинув подбородок, встрял в разговор взлохмаченный шалкаровский секретарь. – Деревенщина на деревенщине. Все девицы страшные. А вон та, с правой стороны, так вообще королева ужаса.
– Это ты король ужаса. Тебе слово давали? – отвесив Эрику такую тяжеловесную оплеуху, что бедняга чуть не слетел с кресла тряпичной куклой, бросил Шалкар. – Сиди и молчи, покуда тебя не спросили.
Схватившийся за затылок секретарь перепугано умолк, не преминув, однако, поджать губы в автоматической высокомерной гримасе.
– А вот эту цыпочку я уважаю, – в предвкушении удовольствия Шалкар выпрямился и потер руки. Появившаяся на сцене Меруерт, казалось, светилась изнутри холодным белым светом. Белоснежное длинное платье подчеркивало неестественную бледность ее кожи. Неподвижно застыв посреди сцены с закрытыми глазами, она напоминала безжизненную мраморную статую.
– Ну, что, недомерки, – обернувшись к невозмутимо восседавшему на своем месте Амадео, Шалкар кинул злобный взгляд на негодующе воззрившегося на него Александра Евстигнеевича. – Спорим на нее, что она победит? Конкурс мы выиграли! Лоханулись вы, полудурки! Да не переживайте, вас же после этого повысят! Станете полными придурками! Решили очередное благое дело сделать, нам места на конкурсе застолбив! Ага, сделали! Сейчас эта красотка рот раскроет и всех ваших подчистую срежет!
Выхватив из нагрудного кармана завозившегося в кресле Эрика безупречно выглаженный носовой платок, он кинул его себе под ноги.
– Урод, ботинки мне протри.
– А до ГЕНКИ я доберусь… – еле слышно, словно разговаривая с самим собою, произнес Шалкар, поставив свободную ногу на спину склонившегося перед ним секретаря.
Скрыв в уголках губ насмешливую улыбку и накрыв ладонью вспотевшую руку нервно заерзавшего Александра Евстигнеевича, Амадео с невозмутимым видом продолжал смотреть на залитую софитным светом огромную сцену.
Свет был повсюду. Она шла в него по погруженному в сумрак коридору, не чувствуя своих шагов. Притягиваемая ярким свечением впереди, она окутывалась им, еще не войдя в его владения. Сливаясь с окружающей ее сияющей белизной, она летела над полом, не властная над собой и в то же время полностью себе принадлежавшая… И сколь невыразимым было блаженство, сопутствующее ощущению собственной полноты! Сияние, пробужденное в ее сердце охватившим ее внешним светом, разгоралось в нем голубоватым пламенем подлинной жизни… Ее жизни… Купаясь одновременно во внешнем и внутреннем свете, она скоро перестала их различать. И окончательно смирилась с тем движением, которое порождалось их объединенной силой.
Внезапно сила, несшая ее, остановилась. Пригвожденная к месту, она наслаждалась разлившимся в душе неземным блаженством. Пришедшая извне волна приятного тепла пробежала по ее телу. Она различила в ней биение сотен человеческих сердец… Побужденная скрытым в них ожиданием, Меруерт, не открывая глаз, тихо запела…
Голубоватое сияние, раскрывшееся вокруг нее с первыми же звуками ее голоса, казалось бесконечным… Раскинув руки, Меруерт безмятежно парила в его центре, переливающемся сиреневыми и фиолетовыми цветами… Голубой свет струился по ее телу роскошным длинным платьем… Нити золотого света вплетались в него по всей длине… Распахнув глаза, Меруерт смотрела на огромный золотой диск, проступавший перед ней из фиолетовой дымки. Ее душа, раскрывающаяся в дивной красоты неземной песне, устремилась на его беззвучный зов… Полет, захвативший ее душу, становился все явственнее и быстрее… Голубовато-золотое свечение платья, слившееся с Меруерт целиком, вдруг затмило все пространство вспышкой янтарного света… Вылетевшая из его глубин ярко-голубая птица, взмахнув широкими крыльями, устремилась к выплывшему из фиолетового пространства золотому диску и растворилась в его ослепительном сиянии…
Восхитительная музыка лилась вокруг нее разноцветным потоком… Тишина, просачивающаяся сквозь него, была такой чужеродной и родной одновременно…
Безмолвие зрительного зала качало Меруерт на волнах неподдельного восторга. Первое, что она услышала, открыв глаза, – наполнявшее ее сердцебиение. И подхватившая ритм одного сердца буря аплодисментов взорвала настоянную на глубоких чувствах тишину… Миллионы ее кусочков навсегда осели в таких разных, но безусловно единых человеческих сердцах…
Открыв глаза, Меруерт, улыбаясь, спокойно созерцала неистовавшее перед ней людское море. И лишь два взгляда из всех остальных заставили ее почувствовать волнение: бесстрастно-ледяные глаза Шалкара и теплые золотистые глаза Амадео. Вглядевшись в них, как в живые зеркала, она опустила голову, окинув себя быстрым взором. Так и было: голубое платье невесомо окутывало ее фигуру…
– Моя душа к твоим услугам… – склонившись над изящной кистью Меруерт, Амадео запечатлел на ней долгий и нежный поцелуй. – Побежали «праздновать» победу, – усмехнувшись недоуменному взгляду певицы, обращенному на пустые кресла рядом с ним, сообщил он.
Взмахнув головой, словно стряхивая застарелый сон, девушка тихонько сжала огромную ладонь Амадео.
– Благодарю вас за то, что вы пригласили наших артистов выступать на этом конкурсе! Без вашего участия я бы ни за что не попала сюда и не спела бы… По-настоящему, всей душой.
– Скажите спасибо Шалкару, что заставлял вас петь, – кивнув на покинутые кресла, сказал атлет, ответно пожав руку певицы.
– ШАЛКАР… Конечно, я тоже очень благодарна ему… Ему больше всех благодарна… – глядя куда-то вглубь себя, прошептала Меруерт. – Он сделал для меня столько добра… Он любит меня всем сердцем… Он заменил мне отца…
Перехватив полный ужаса взгляд Александра Евстигнеевича, Амадео послал ему предупредительный кивок.
– Вы, безусловно, правы, дорогая Меруерт! – обняв девушку за плечи, уважительно проговорил Амадео. – ШАЛКАР сделал для вас добра больше всех. Удивительное место – этот мир. Подчас наибольшее зло оборачивается наилучшим добром…
Рассмеявшись, он похлопал по спине зашедшегося в грудном кашле пожилого мужчину.
– Вам плохо? – встревожено глядя на покрывшегося крупными каплями пота секретаря, спросила Меруерт. – У меня есть валидол в сумочке, я сейчас… – Подобрав подол платья, она побежала было из зала.
– Не обращайте внимания, – поймав ее руку, остановил ее Амадео. – У нашего многоуважаемого Александра Евстигнеевича слишком впечатлительная душа. И оттого он слишком категоричен.
– Добром все это не кончится, помяните мое слово! – прокрякал пришедший в себя от услышанной критики секретарь.
– Да пусть кончается так, как положено, – устало вздохнув, отмахнулся от его раздражения Амадео. – И без вас тошно, чего тоску нагоняете? – развернувшись, он неожиданно резко накинулся на попятившегося секретаря. – Вечно вы каркаете, как старый ворон. Из-за вас потом все рушится.
– Из-за меня? – стремительно багровеющий от переполняющего его праведного гнева, Александр Евстигнеевич сжал кулаки и начал медленно наступать на озадаченно замолчавшего Амадео. – Я-то тут при чем? Я вам правду говорю, вы понимаете, ПРАВДУ! А если желаете сказочки слушать, такие, как вам хочется, ступайте к ШАЛКАРУ! Он вам понарассказывает, понаобещает! И плевать, что вы мой начальник! Из-за вас никак не могу стать полноценным младшим ангелом! Был бы другой начальник, у меня бы все по-другому получилось!!!
– Уж не сомневаюсь! – уперев в бока огромные кулачища и перейдя в ответную атаку, взревел Амадео. – Все у вас было бы по-другому! И мир был бы другой! И вы сами! Как с архангелами общаться, так я! А у вас духу не хватает! Коль кишка еще тонка, так и молчите лучше, делайте свое дело! Из-за ваших недоработок миры рушатся!!!
Оказавшаяся между ними Меруерт закрутила головой и жалобно пропищала:
– Вы о чем? Простите… Я не понимаю… – ощущение, что ее сдавливают две невероятно тяжелые каменные плиты, заставило ее легкие жадно глотать пока что доступный воздух.
– О, ни о чем, не волнуйтесь, дорогая! – мгновенно приняв невозмутимый вид, торжественно изрек Амадео. – У нас это так… рабочие разногласия. У всех бывают, не так ли?
– Так… – с трудом сглотнув застрявший в горле комок плотного страха, робко согласилась девушка. – Но мне кажется, вам врача нужно… – обратилась она к багровому и угрюмо молчавшему Александру Евстигнеевичу.
– Мы его сейчас как раз к врачу и отведем… – взяв ее за руку, успокаивающим тоном сказал Амадео. Наклонившись, он дотронулся теплыми губами до кончиков ее пальцев. Удерживая ее руку в своей, Амадео продлил несколько дольше, чем то предписано этикетом, этот невинный контакт.
– Я поздравляю вас, МЕРУЕРТ, – подняв голову, он проникновенно и серьезно посмотрел в ее затуманенные лаской глаза. – Для вас с этого дня началась совершенно другая жизнь.
– Я знаю, – не отводя взгляда, тихо ответила девушка. Ожившие в памяти переживания проступили голубым свечением вокруг радужки ее карих глаз. Всплывшее из их глубины до боли родное имя беспомощной бабочкой затрепетало на острие пристального внимания. Откуда это чувство неизмеримой близости с этим малознакомым ей человеком?
– Мы пойдем, с вашего позволения, – отпустив руку Меруерт, Амадео и Александр Евстигнеевич чинно раскланялись. Не дождавшись ее ответа, они поспешно пошли, почти побежали к выходу из опустевшего зала. Замерев на мгновение возле самой двери, Амадео обернулся и послал отстраненно глядевшей на него девушке воздушный поцелуй. Повернувшись и сделав шаг, он растворился в разлившейся за дверным порогом театральной темноте.
О, сколько раз за последний месяц она пережила это неописуемое состояние! Когда, находясь в одном пространстве, вдруг оказываешься в другом… Когда время останавливается или начинает течь по-иному… Когда привычное становится непривычным, раскрываясь новой своей стороной…
Она жила воспоминанием об этом чудесном мгновении, столь кратком, но таким наполненным новым знанием… Память о нем навсегда поселилась в ее душе. Созерцая картинку, навечно отпечатавшуюся в ее сознании, Меруерт радостно и умиротворенно улыбалась. На той картинке были изображены двое знакомых ей мужчин, молодой и в возрасте, стоявшие перед выходом из зрительного зала. Полумрак затененного помещения окутывал их фигуры… Такая в целом простая картинка, но с недавних пор Меруерт знала: самое важное всегда сокрыто в деталях. И именно эти детали бросались ей в глаза с самой главной страницы ее новой земной памяти. На спинах обоих мужчин подчеркнутые царившим вокруг сумраком ярко светились белые аккуратные крылья…
И в ее памяти застывшая было картинка вдруг ожила, развернулась неведомой прежде перспективой. Почувствовав ее осознанное внимание, пожилой мужчина повернулся и одарил ее долгим печальным взглядом.
– А что вы думаете, легко быть на нашем месте? – схватившись обеими руками за сердце, вопросил он. – Все ругают меня за то, что я ною и жалуюсь. Но ведь без нас мир рухнет! – мужество самозабвенно страдающего человека стальным блеском засветилось в скорбных глазах Александра Евстигнеевича. – Никто иной как мы, плачущие ангелы, берем на себя страдания мира! Люди вырабатывают слишком много негативных чувств! И мы проживаем за них часть их последствий… А вы думали, – неожиданно повысив голос, он решительно шагнул к Меруерт, но был остановлен твердой рукой продолжавшего стоять к ней спиной Амадео. – Почему со мной все время гадости происходят? Я просто беру на себя излишние человеческие страдания…
По задрожавшей щеке секретаря медленно, чересчур медленно, будто специально, чтобы быть увиденной, скатилась крупная слеза.
– А! – безнадежно махнув рукой на ее оцепенелость, бросил секретарь. – Вы же еще не доросли до понимания всего происходящего, чего я тут распинаюсь. Одно я вам скажу, полуангел, – его взгляд, насыщенный огромным количеством проживаемых чувств, прожигал Меруерт, выталкивая ее на какой-то новый уровень понимания. – Час вашего главного испытания близится… Не заблуждайтесь. Вы еще не появились на свет. Вы еще только рождаетесь. И чем все закончится – зависит только от вас…
Круто развернувшись на каблуках, Александр Евстигнеевич вновь застыл у двери, демонстрируя свои белые крошечные крылья. Глубоко вздохнув, Меруерт вернулась в окружающую ее реальность, запрятав невероятную памятную картинку в надежный тайник в глубине сердца. Подобрав подол голубого платья, она вышла из зала.
