Глава 16
Единство противоположностей
Безлюдье ночного офиса наполнялось серебристым светом заглядывающей между шторами Луны. Рассеянный в темноте, он начал густеть и собираться в отчетливо рисованный луч. В ровном круглом пятне лунного света, растекшемся на метровой от пола высоте, постепенно, словно примеряясь к новому пространству, проявлялось обнаженное человеческое тело. Вылеплявшийся из лунного луча жилистый мужчина лежал на спине, обратив к глядевшей на него Луне плотно закрытые неподвижные глаза. Струясь по гладкой коже, лунный свет подчеркивал ее мертвенную бледность.
Продвинувшись дальше, щупальце ночного светила медленно опустилось на мягкий ковер. Неожиданным толчком освободившись от несомого груза, луч исчез, рассеявшись пылинками разреженного света…
Открыв глаза, Геннадий несколько мгновений озадаченно созерцал окружающее пространство. Плавно поднявшись, он подошел к окну и проводил потерянным взглядом скрывшуюся за тучами Луну.
– Та-а-ак… – потерев затылок, вполголоса спросил он сам себя. – Что бы это значило?
Задрав голову, он удрученно рассматривал девственно целостный потолок. Подергав запертую снаружи дверь, заметался по комнате, натыкаясь на прячущуюся в темноте мебель, быстрыми нервными шагами. Отчетливые и резкие, как у заправского военного, они мало походили на змеиную вкрадчивость его прежних движений… Ослепленный накрывшим комнату мраком, он с грохотом врезался в дремлющий в углу платяной шкаф.
Луч лунного света, пробившийся сквозь неплотно занавешенные шторы, яркой надеждой прорезал окружившее его царство тьмы. Бросившись к лучу, Геннадий пытался поймать руками его светящуюся спасительную нить. Спугнутый его бесцеремонностью, луч отодвинулся в сторону, уводя заблудившегося странника за собой. Хлопая ладонями друг о друга, словно аплодируя самому себе, Геннадий безуспешно старался поймать просачивавшуюся между пальцами надежду…
Внезапно тьма стала еще насыщенней и гуще. Облако застоявшейся пыли вынырнуло из ее глубин и кинулось Геннадию в лицо. Закашлявшись и замахав руками, силясь разогнать непонятный мрак, он ухватил пальцами что-то вполне в нем осязаемое. Обшарив ближайшее пространство, Геннадий убедился, что стоит посреди чего-то мягкого, широкого и длинного, запутавшись в созданных этим чем-то тяжелых складках. Инстинктивно разведя их в стороны, он и не заметил, как они, послушные движению его кистей, разъехались в разные стороны.
Огромное, во всю стену, зеркало, подсвеченное изнутри отражавшимся в нем лунным светом, смотрело на него равнодушным стеклянным взглядом.
Лунный свет, впитавшийся в его идеально гладкую, незаметную поверхность, серебристым свечением рассеялся по отраженной в ней комнате. Повинуясь вспыхнувшему в душе побуждению, медленно, словно уйдя в глубинное воспоминание, Геннадий поднял руку и совершил перед зеркалом двойное круговое движение. Знак бесконечности, проявившийся в движениях его руки по ту сторону зеркала, загорелся тусклым металлическим светом. Немигающим взглядом Геннадий отрешенно созерцал мелкую рябь, пробежавшую по стеклянной поверхности. Прокатывающиеся по ней волны становились все больше и больше, пока полностью не поглотили посеребренное комнатное отражение…
Громовой удар, сотрясший зеркало изнутри, глухим гулом разлетелся по офису. Разметанные в стороны поверхностные волны зашипели, и вспышка кроваво-черного пламени, вылетев из зазеркальных глубин, бросилась на Геннадия.
Отпрыгнув, он споткнулся о стоявший за спиной стул и с грохотом покатился по полу. Уворачиваясь от языков жидкой лавы, переливавшейся через зеркальный порог, очень скоро он оказался загнанным в угол. Раскаленные брызги, следуя инерции продолжавшихся в зазеркалье взрывов, врезались в открывшуюся им реальность. Соприкасаясь с мебелью, стенами, полом, куски пламени сжимались в черные точки и сразу же с шипением расправлялись, превращаясь в извивающихся тонких змей. Десятки, сотни черных блестящих рептилий заполнили комнату. И все как одна, следуя ведущей их незримой силе, они устремлялись к забившемуся в угол растерянному Геннадию…
Они взбирались по его ногам, обвивались вокруг бедер живой повязкой, распластывались на груди, сворачивались на плечах, скользили по шее, сливались с пульсирующими венами, растворялись в бледной коже… Запрокинув голову в смиренном оцепенении, он стоял, почти невидимый под сплошным покровом из змеиных тел… Открыв рот, он впустил в себя первую змею…
– Однако ж быстро они тебя возвращают! – громкий звонкий голос разлетелся по комнате. Безмолвные, змеи замерли на теле Геннадия, превратив его в живую статую. С усилием раскрыв глаза, он погрузился в прозрачный взгляд стоявшей в зеркале женщины.
Невыразимо прекрасная в пылающей огненно-черной раме иного измерения, она смотрела на него с ироничным вызовом в огромных, в пол-лица, ясных как весеннее небо глазах. Мягкие волны длинных светлых волос лежали на хрупких плечах. Не в силах оторвать глаз от завораживающей красоты ее обнаженного тела, Геннадий пожирал его хищным немигающим взглядом.
– АМЕЛИЯ… – несколько секунд всматриваясь в лицо незнакомки, наконец ошарашено произнес он.
– Память вернулась к тебе! – улыбнувшись еще обворожительнее, девушка грациозно переступила через зеркальный порог. Ожившие при ее приближении змеи, зашипев, осыпались с тела Геннадия. Стремительно проскользнув мимо длинноногой красотки, они юркнули в бурлящую в зазеркалье кроваво-черную бесконечность. Словно выпущенная из-под враждебной ему власти, она исчезла, скрывшись за мгновенно восстановившейся зеркальной поверхностью, едва вторая нога Амелии коснулась офисного пола.
– Но… Но ты… Но я же… – растерянно забормотал Геннадий, щурясь от окутывавшего девушку яркого сияния.
– Ну да, я была убита! ДАМБАЛЛОЙ, – весело рассмеявшись, воскликнула красотка. Остановившись посреди комнаты, она откинула назад свои светлые шелковистые волосы, выгнула спину и сладко потянулась. – Но ты же знаешь, смерть – это перерождение.
– Но я ведь… – не сводя горящих глаз с ее упругой высокой груди, с трудом вымолвил Геннадий.
– Понятное дело, сейчас тебе тяжело, – медленно приближаясь к остолбеневшему Геннадию, ласково сказала Амелия. – Ты растерян. Ты потерял себя. И обрел себя. Нового и непонятного. И не знаешь, что делать с этой потерей и этим обретением. Ты не знаешь, кто ты. Зачем ты. И что теперь будет… – подойдя почти вплотную к Геннадию, она коснулась кончиками пальцев его напрягшегося живота. Отдернув руку, резко развернулась и подбежала к смотрящему в ночь широкому окну.
– Но несмотря на твое очень странное положение, оно исполнено особой силы, которой надо воспользоваться… – заглянув в щель между тяжелыми багровыми портьерами, доверительно сообщила Амелия раскинувшемуся под окном спящему городу. Сжав в ладонях пыльную толстую ткань, она с наслаждением втягивала в себя аромат просачивавшейся в комнату ночной свежести. Рассмеявшись, она широко развела изящные белые руки, словно желая обнять открывшийся ей мир. Послушные ее движению, портьеры разъехались в стороны, и поток ничем не сдерживаемого лунного света хлынул в прозрачное оконное стекло.
Запрокинув голову, она медленно закружилась в обливавшем ее тело небесном серебре…
– Лунное светило… – закрыв глаза и всецело отдаваясь бесплотной ласке ночного света, мелодично промолвила, почти пропела Амелия. – Дарует время полусвета и полутьмы… Время, когда возможно все… Когда всякое действие приобретает невероятную мощь… Когда соединение света и тьмы порождает особую жизнь…
Приблизившись в своем странном танце к заворожено глядевшему на нее Геннадию, она обвилась вокруг его бледного тела и впилась страстным поцелуем в давно жаждавший ее касания рот.
– Кстати… – слегка отстранившись от тяжело задышавшего мужчины, вкрадчиво прошептала она. – Спасибо за то, что убил меня, – вспугнутый лунный свет заструился по ярко сияющим белым крыльям, вскинувшимся за ее спиной. – Мои полномочия и творческая сила возросли… Проверим, насколько…
– Я повинуюсь тебе, ангел третьего уровня… – облизнув пересохшие губы, выдавил задыхающийся от нетерпения Геннадий.
– Конечно, повинуешься, – улыбнулась Амелия и провела ладонью по его окаменевшей груди. – И пока ты находишься в своем промежуточном состоянии, мне нужна часть твоей силы. И то, что тебе уже не принадлежит. Ты должен отдать свой долг, проигравший демон. Хотя, кто знает, возможно, на самом деле ты победил…
Мягким толчком в грудь она заставила его лечь в замершее на полу пятно лунного света… Ее огромные белые крылья вздымались и опускались в такт синхронному движению их слившихся воедино тел…
– МИРА… – простонала Амелия, распахивая свои огромные, вспыхнувшие ярким серебряным светом глаза. Каплевидное облачко белоснежного сияния, на пике единения с Геннадием выплывшее из его сердца, поднялось и исчезло в ее бурно вздымающейся груди…
– Я отправлюсь в абсолютный мрак и приму сражение! – горящие желтым пламенем, в цвет расплавленного золота, глаза Амадео буравили стоявшего перед ним архангела ожесточенно-требовательным взглядом.
– Ты не можешь, младший ангел. Твое сознание недостаточно велико, воля не столь сильна, и ты заведомо проиграешь, – подняв руки в успокаивающем жесте, смиренно ответил Иеремиил.
– Тогда пусть пойдет ангел второго, третьего уровня или ты! Почему архангелы не идут на Самаэля? – сжав кулаки, Амадео потрясал воинственно вздыбленными крыльями.
– Никто не может бросить вызов Самаэлю на его территории! – Иеремиил покачал головой. – Ни ты, ни я, ни иные архангелы.
– А Начала? Пусть сражаются Начала!
– АМАДЕО! – улыбнувшись горячности ученика, промолвил архангел. Не спеша, он прошелся по сияющему белому пространству. Амадео не сводил глаз с его широченных длинных крыльев. Он бы отдал сейчас все на свете, лишь бы они раскрылись, готовясь вознести их обладателя на недоступную иным ангелам высоту или ввести его в битву с ненасытным злом… – Начала присутствуют везде и так. Но они не сражаются. Они творят. По Его приказу, разумеется, – отвернувшись от ученика, Иеремиил наглядно продемонстрировал ему отсутствие у него какого-либо намерения к активным действиям. Аккуратно сложенные крылья недвижимо покоились на его спине.
– Ну, так пусть… они сотворят что-нибудь! – переведя фокус своего внимания с наставника на высшие по отношению к нему Начала, не унимался младший ангел. – Надо ведь что-то делать! Не сегодня, завтра мир погибнет! А мы теряем время!
– Время всегда отпущено на решение конкретной задачи, – повернувшись к Амадео лицом, спокойно паровал архангел. – Пока что мы успешно решаем свои.
– Ничего себе решаем! – всплеснув одновременно руками и крыльями, Амадео нервно забегал по белоснежно светящейся бесконечности. – Ты же сказал, мы почти все проиграли!
– Мы проиграли несколько битв, но не всю войну, – подняв брови, возразил Иеремиил. – Друг мой, умоляю тебя, успокойся. Напоминаю: никто из нас, ангелов, не может войти в царство абсолютного мрака. Таковы Правила. Так же, как и мрак не может войти в сферу света. Все битвы происходят на нейтральной территории. А эта территория…
– Души людей, – мрачно отозвался Амадео. Словно начиная что-то понимать и целиком погрузившись в постижение этого чего-то, он смотрел перед собой неподвижным, невидящим взглядом. Ободряющая улыбка засветилась в глазах созерцавшего его усилия Иеремиила. Отчетливо и медленно он выговаривал каждое слово, стараясь донести его смысл до углубившегося в себя Амадео. – Ты прав. Это те самые пространства, где свет смешан с тьмой. Именно там происходят сражения между Самаэлем и нами. И право выбора человека – мощнейшее оружие, вложенное в руки противоборствующих сторон.
– Да, но ты же говорил, что ничто не в силах повлиять на выбор человека… – не скрывая обуревающего его изумления, Амадео уставился на учителя, открыв рот.
Иеремиил пожал плечами и в шутливом отчаянии воздел руки.
– Верно. Только человек решает, в каком направлении сделать следующий шаг. И решение должно исходить из глубины его духовного сердца, причем неважно, осознанно или нет он это делает. Человек следует преимущественной силе, светлой или темной, накопленной им в сердце за долгие годы и жизни. Поэтому любой выбор отражает сущность души. Решение, принятое в сторону зла, гасит свет в сердце, таким образом закрывая его. Выбор в пользу добра усиливает яркость света и раскрывает сердце. Чем плотнее оно закрыто, тем ближе душа к абсолютному мраку.
Чем больше оно раскрывается, тем явственнее Он проявляется в жизни человека. Полностью закрытое сердце – это смерть духовной индивидуальности, гибель души.
– Но почему же все-таки человек ответственен за свои поступки? Почему, если он находится под влиянием зла и добра? – не унимался в попытках получить спасительное знание дотошный младший ангел. Но Иеремиила такая настойчивость совершенно не волновала. Напротив, улавливая поощрительные нотки в голосе наставника, ученик продолжал закидывать его вопросами.
– Дело в том, Амадео, что силы света и тьмы находятся в самом человеке. Они исходят из его души. Они вложены в нее при ее создании. Только внутри человека Самаэль приобретает возможность действовать. Через человека он проводит свои действия в мир. И точно так же человек может провести в мир творческую силу света. Поэтому каждый отвечает за свой выбор. Существовать в праве выбора – участь людей.
– Поправь меня, если я делаю не те выводы, – сцепив за спиной мускулистые руки, Амадео начал сосредоточенно расхаживать по разлитому вокруг сиянию. – Мы не можем войти в абсолютный мрак и сразиться с ним на его территории. Мы не можем вызвать Самаэля к нам и здесь разделаться с ним. Но он постепенно набирает вес в душах людей. Что же делать?
– Знаешь, младший ангел… – с задумчивой улыбкой Иеремиил наблюдал за судорожными попытками ученика добраться до истины. – Мы находимся на переломном этапе вселенского пути. И в такие моменты, когда неопределенность пугает, именно в ней нужно искать спасения…
– Но как?!! – вцепившись в свои растрепанные кудри, Амадео почти что взвыл от осознания собственной ограниченности.
– При смешении карт возникают подчас очень интересные расклады… – ироничный тон непробиваемо спокойного Иеремиила привел младшего ангела в чувство.
– Ты что-то недоговариваешь, архангел… – присмирев, пробубнил повесивший голову Амадео. – Так в чем фишка? – подняв глаза, он выжидающе смотрел на учителя.
– Ты долго живешь в материальном мире, Амадео… – Иеремиил продолжал стимулировать осознание ученика, заполняя паузу растерянности намеками и недосказанностями.
– И что же? – стараясь сдерживать растущее напряжение, Амадео неловко, словно туго стреноженный конь, топтался на одном месте.
– Наверное, ты замечал, что твоя левая рука, отражаясь в зеркале, кажется правой…
Тишина, разлившаяся в белоснежном сиянии, наполнялась звуком сильного и размеренного сердцебиения воплощенного ангела.
– Кажется… я понял… – пристально глядя в глаза Иеремиилу, промолвил младший ангел.
– Я уверен, что ты понял, – тепло улыбнувшись в знак полного с ним согласия, подтвердил архангел.
– Постойте… Я не могу вас пропустить! Куда же вы?!! – вскочив с офисного кресла, Александр Евстигнеевич мгновенно запнулся о его массивную ножку, запутался в собственных ногах и, окончательно потеряв равновесие, грохнулся на пол. В полете он успел-таки схватиться за край рабочего стола, но не сумел удержаться за столь ненадежную опору. Один нарушенный баланс неизбежно разрушает другую целостность. Сдернув разложенную на столе кипу исписанных от руки бумаг, секретарь увлек в непродолжительный, но эффектный полет примостившиеся на ней предметы. Ручки, карандаши, очки в пластиковой круглой оправе и даже мирно дремавшая в стороне стайка фаянсовых кружек с шумом и звоном обрушились на его грузно распластавшееся на ковре тело.
– Простите… – прошептал потрясенный столь неповоротливой торопливостью Геннадий, помогая красному от смущения Александру Евстигнеевичу выбраться из-под груды канцелярско-посудного хлама. Отряхивая изумленно таращившегося на него пожилого мужчину, он, словно поставленная на повтор программа, продолжал твердить. – Я не сам… Меня вызывали… Я не сам…
– Да кто ж вас вызывал, прости господи! – наконец отмер секретарь и сделал решительный шаг вперед, намереваясь изгнать из родных стен незваного гостя. Тут же наступил на катящийся по полу карандаш и едва не растянулся в шпагате перед оторопевшим Геннадием. Вцепившись в его плечо, с трудом перевел дух, сдерживая выскакивающее из груди сердце.
– Меня вызывали… – с нешуточной тревогой вглядываясь в полные отчаяния глаза Александра Евстигнеевича и на всякий случай придерживая его за то место, где положено быть талии, вымолвил пришелец.
– Извините, я не могу вас пропустить! – приободренный отсутствием у визитера всяческой агрессии, опираясь на предложенную руку, секретарь самоотверженно налег на него грудью. Используя преимущество в весе, Александр Евстигнеевич принялся выталкивать Геннадия из приемной. – Никак не могу, даже не просите! Нет уж, увольте, я не могу пойти против должностной инструкции. Уходите туда, откуда пришли! – истерически выкрикивал покрывшийся пунцовыми пятнами офисный страж, настойчиво наступая на растерянно озиравшегося Геннадия. Серая тоска во взгляде последнего проникла за должностную броню Александра Евстигнеевича и заволокла его душу склизким туманом дурного предчувствия.
Волна заливистого смеха и возбужденных голосов, чуть не сорвав с петель офисную дверь, ворвалась в приемную и обдала двоих слившихся в странных объятиях мужчин брызгами молодежного веселья. Перевалившая через порог толпа человек в двенадцать молодых людей заполнила приемную гомоном радостных голосов. Одетые в одном стиле – черный низ, белый верх, юноши и девушки напоминали отраженные друг в друге ожившие шахматные фигуры. Аккуратные прически и задорно блестящие глаза свидетельствовали о приятном, только что свершенном или вскоре ожидаемом, важном событии. Рассыпавшись по комнате и недолго покружив по ней, они все вместе, как будто по команде, дружной стайкой угнездились на коротком диване напротив входной двери.
Вошедший в нее невысокий, средних лет, темноволосый мужчина привлекал внимание очевидно добрым выражением интеллигентного лица. Не успел он переступить порог, как несколько парней одновременно подскочило со своих мест.
– Галымжан Каримжанович, присаживайтесь! – застыв в пригласительных полупоклонах, они наперебой звали мужчину к освободившимся местам на диване.
– Сидите, сидите. Я сейчас к шефу пробегу, там посижу, – застенчиво улыбнувшись и взмахнув рукой, мужчина побежал к скрытой в офисных недрах кабинетной двери. Миновав диковинную живую статую из замерших в слитом молчании Геннадия и Александра Евстигнеевича, полностью погруженный в свои мысли, добежал до заветной цели и… хлопнув себя по лбу, выпустил из руки прохладную латунь дверной ручки.
– Добрый день, Александр Евстигнеевич, дорогой! Как дела? – пожав автоматически протянутую ему руку побледневшего секретаря и не дожидаясь ответа, мужчина развернулся к крепко прижатому к дородному секретарскому телу Геннадию. – Добрый день, Геннадий! Как вы? Какими судьбами? Очень рад видеть вас у нас! – одарив остолбеневшего секретарского пленника искренней широкой улыбкой и опять-таки не дождавшись его ответа, добежал до вожделенной двери и скрылся за ней прежде, чем услышал отклик: «Войдите!» на свой тихий, но настойчивый стук.
– Ну, знаете ли… Я тут будто лишний, – оторопелый вид вновь покрасневшего Александра Евстигнеевича вызвал взрыв дружного смеха у рассевшейся на диване молодежной стайки.
Недоверчиво уставившись на тоскливо молчавшего Геннадия и слегка отодвинувшись от него, но так, чтобы не дать пройти дальше на охраняемую территорию, процедил сквозь зубы:
– А почему это он не удивился, увидев вас здесь? Вы что, в сговоре?
– Если он и в сговоре, то только со мной! – громогласно изрек внезапно появившийся на пороге своего кабинета Амадео. – Александр Евстигнеевич, я вас умоляю, пропустите посетителя.
– Пропустить?! – часто заморгав воспаленными от возмущения веками, прошипел секретарь. – ЕГО?!! Да какой же он посетитель?!! Это же… Он же… Это же черт знает что такое! – развернувшись в поисках поддержки к увлеченно болтающей молодежи и так и не получив ее, с досадой взмахнул полными белыми руками. – Этим все равно! Им только концерты подавай! Слава! Вот это их волнует в первую очередь.
– Вы опять все драматизируете, дорогой Александр Евстигнеевич! – увесистым дружеским хлопком по плечу Амадео прервал зарождающуюся жалобно-обвинительную тираду. – Жажда славы и потребность в творческом самовыражении – разные вещи. Вы пропустите, в конце концов, ко мне посетителя? Или мне прямо здесь вести с ним переговоры?
– Как изволите, шеф, ваше право… Хотя я бы нипочем его не пропустил… – убираясь с пути Геннадия, раздраженно забурчал секретарь. – Проходите! – отвернувшись от нежеланного посетителя, но не выпуская его из периферийного поля зрения, гавкнул Александр Евстигнеевич.
Поспешно пробежавший мимо него Геннадий исчез в кабинетных глубинах амадеовского обиталища.
– И какие с этим чертом могут быть переговоры… – расстроено потирая вспотевшие виски, забормотал пожилой мужчина. – И где мои очки?
– Эй, чего расселись, вы не в гостях! – резко вклинился он в молодежный мирок на диване. Насладившись испуганным видом сбившихся в плотную кучку юных лиц, с жалобно-негодующим видом скомандовал: – Идите, помогите старому больному человеку собрать вещи. Скоро, сдается мне, покину я эти стены навсегда… Что ж это такое делается… Куда мир катится…
Свет, заливающий кабинет, казалось, поступал в него отовсюду. Вливающиеся в окна солнечные потоки смешивались с подспудным свечением белых стен, с голубоватым электрическим сиянием потолочных ламп, с янтарным блеском в глазах Амадео… Световые лучи, касаясь стен и потолка, рассыпались игривыми зайчиками по мягкому старинному ковру, ласковыми бликами взбирались на колени сидящих вокруг стола людей, душевным теплом собирались в морщинках их улыбающихся и грустных лиц…
– Ну, так что, Галымжан, возьмете ГЕНУ себе в хор? – заговорщицки подмигнув, Амадео наклонился к доброжелательно улыбавшемуся навстречу ему интеллигентному мужчине. – Ему надо заняться творчеством на какое-то время. Душа горит, – усмехнувшись, он посмотрел на неподвижно тоскливого Геннадия.
– Да, разумеется! – разулыбавшись еще шире, охотно откликнулся Галымжан.
– Петь он, правда, не умеет… – Амадео задумчиво постучал пальцами по столу, рассматривая упорно молчавшего Геннадия. – Но куда же еще мы его можем пристроить…
– Ничего, научим! – полный энтузиазма возглас вклинился в раздумья хозяина офиса. – Мы его поставим так, что его голос особо влиять на общий звук не будет. Определим, куда поставить. Я его прослушаю и определю.
– Вот и я так думаю, – одарив Галымжана благодарным взглядом, вымолвил Амадео. Карандаш, внезапно появившийся в его пальцах, казалось, материализовался из парящего в комнате солнечного света. – Тем более что взять его надо на недолгий срок. Я так предполагаю…
– На какой срок надо, на такой и возьмем! – с готовностью откликнулся добродушный Галымжан. Мысль, мелькнувшая у него в голове, была поймана гибким сознанием и заискрилась в глубоких карих глазах. – А вдруг у парня талант! – взгляд мужчины загорелся неподдельной радостью глубоко увлеченного своим делом человека. – Раскроем, проявим!
– Вот за что я вас люблю, Берекешев, – Амадео перегнулся через стол и, взяв руку Галымжана в свою огромную ладонь, бережно сжал ее. – Так за вашу неискоренимую, прямо-таки ангельскую доброжелательность, миролюбие и страсть к творчеству. Вы им не занимаетесь. Вы им живете! Такой человек, как вы, дорогой наш хоровик и композитор, никогда не пропадет!
Музыкант, с уверенной теплотой ответивший на предложенное рукопожатие, радостно улыбнулся.
– Спасибо, шеф. Но как же без этого? Людям надо давать шанс. Мы ведь все… – с искренним сочувствием он заглянул в заблестевшие глаза Геннадия, – …хотим быть счастливыми и не желаем страдать, не так ли? А творчество как раз помогает обрести гармонию с собой.
– Вот и отлично! – воодушевленно воскликнул Амадео, вложив холодные пальцы Геннадия в сухую теплую ладонь Галымжана. – Значит, по рукам.
– По рукам! – согласно кивнул композитор, одновременно отвечая на два рукопожатия.
Выйдя из кабинета, Галымжан осторожно прикрыл за собой тяжелую дверь.
Устроившись в кресле поудобнее, Амадео заложил обе руки за голову и принялся с интересом рассматривать своего чрезвычайно немногословного гостя.
– Прав хормейстер. Шанс надо давать людям. И нелюдям тоже, – уловив нервное подрагивание опущенных век визитера, не без ехидства добавил: – попал ты, ДАМБАЛЛА.
– Да, попал, – усталым голосом отозвался Геннадий. Взгляд, полный тоски, окутал массивную фигуру Амадео.
Стряхивая с себя чужеродную печаль, Амадео повел широкими плечами. Покрутив между пальцами солнечный карандаш, несколько минут с явным удовольствием созерцал впалую грудь Дамбаллы.
– Знаешь, – сообщил Амадео, изучая сидевшего перед ним мужчину с азартом зоолога-коллекционера, – я лично не стал бы тебе оказывать услугу.
Опустив голову еще ниже, Геннадий тяжело вздохнул.
– Я понимаю тебя, младший ангел.
– Черт, не называй меня так! – подскочив на своем месте, вскипел ученик архангела. – Ты мне не начальник, чином тыкать!
– Извини… – испуганно съежившийся Геннадий часто-часто заморгал заслезившимися глазами.
– Но я не вправе принимать решения такого рода и уж тем более обжаловать их. Насколько мне известно, у вас, как и у нас, это не принято, – мгновенно остыв, ледяным тоном изрек Амадео.
– Не принято, – слабым эхом подтвердил сжавшийся на стуле Геннадий. Развалившийся в кресле Амадео по-американски взгромоздил обе ноги на стол. Взглянув на свои давно не чищенные туфли, он поморщился, но продолжал с вызывающим упрямством осыпать уличной пылью дорогую обивку стола и разложенные на нем документы.
– Вот и хорошо. Хоть какие-то точки соприкосновения… Так вот… Согласно полученным мною инструкциям, ты найдешь в моем лице защиту и приют. Если того пожелаешь, разумеется.
Замерший в ожидании полного приговора, Геннадий, казалось, перестал не только двигаться, но и дышать.
– Ах, да, я и забыл… У вас же, демонов, нет желаний, кроме указов вашего хозяина. Рабы… – Амадео полусочувственно-полупрезрительно ухмыльнулся и сощурил блестящие глаза. – Но я не вправе так же вас осуждать, – едва не вывалившись из кресла, атлет попытался вальяжно потянуться. – Хотя, следует признать, видеть у себя в кабинете поверженного демона – очень приятная штука. Большего наслаждения я в этом мире не испытывал… Я бы, пожалуй, довел его до экстаза. Честно говоря, мне очень хочется добить тебя, ДАМБАЛЛА. Вот прямо здесь…
Гнетущая тишина повисла в залитом ярким светом просторном кабинете. Внезапно охрипшее дыхание Геннадия распугивало собравшихся вокруг него солнечных зайчиков.
– Хорошо, – твердо сказал Амадео, мощным рывком поднимаясь из кресельных глубин. – Вопрос уже решен, и я лишь исполняю принятое не мною решение.
Подойдя к двери, он выглянул в закабинетное раздолье.
– Александр Евстигнеевич! – требовательный окрик шефа пронесся по вмиг притихшей приемной.
– А? Что? – услышав голос Амадео, трагично возлежащий на диване секретарь попытался встать. Смоченный в холодной воде носовой платок, приложенный к его багровому лбу, съехал на нос и оттуда упал прямо в руки шустро подбежавшей к Александру Евстигнеевичу девушки из черно-белого хора. С трудом усевшись, он отвел в сторону протянутую другой девицей чашку с благоухающим дорогим коньяком крепким кофе.
– Тихо там! – неожиданно сильным голосом рявкнул он на молодых артистов, наводящих порядок на его рабочем столе.
– Возьмите деньги и закажите раскладное кресло и два комплекта постельного белья. Кресло-кровать установите в моем кабинете. С сегодняшнего дня ДАМ…, то есть Геннадий Андреевич будет жить здесь.
Завершив тираду, Амадео предупреждающе сердито зыркнул на секретаря и скрылся за массивной кабинетной дверью.
– О, нет! – покрываясь лиловыми пятнами, простонал пожилой офисный служитель, откинувшись на диванные подушки и прижав к пылающему лбу похолодевшую ладонь. – Пропали мы… Все пропало… То с Шалкаром сотрудничать… То этого черта приютил… Чего вы мне принесли? – спохватившись, он ткнулся носом в упорно маячившую перед ним фарфоровую чашку.
– Как вы просили – кофе с коньяком… – осторожно придерживая остывающую посудину, произнесла девушка.
– Какой там кофе! – трагически закатив глаза, придушенно закричал Александр Евстигнеевич. – У меня сердце прихватило! – взявшись за грудь, он неуклюже завалился набок. – Срочно бегите в аптеку… нет, в магазин… и принесите мне настоящей чачи! А не этого… лекарства липового… От него я точно сдохну… – громко всхлипнув, он бессильно уронил руку на свой толстый живот.
