5

Саша Попов проснулся от звонка. В комнате экспертов горел свет — он специально никогда не гасил его на дежурствах. Даже если прилечь и задремать — при свете легче врубиться в действительность, чем в темноте искать ногами кроссовки.

— Алло? — одной рукой он держал телефон, а другой поправлял задники у кроссовок, чтобы легче влезли ноги.

— Тринадцатое отделение беспокоит, — донесся до Саши знакомый мужской голос. — Мурашов говорит. — Мурашов был тот самый человек, который днем привозил физикотехникам вещдоки. — Мне бы дежурного эксперта.

— Слушаю. Попов.

— Саш, у нас вызов. Я сейчас за тобой заеду.

— О как. — Саша зевнул, зажал трубку между плечом и щекой и двумя руками стал завязывать шнурки. — Ты чего, через день, что ли, дежуришь?

— Ну да. Как и ты. — По голосу было слышно, что Мурашов тоже замотался.

— Заезжай. Съездим. — Саша отключился и осмотрелся в комнате. Почему именно по ночам их рабочее жилище (а как еще назвать помещение, в котором времени проводишь больше, чем дома) выглядит всегда так убого? Днем, когда почти за каждым столом сидят люди, что-то говорят, делают, печатают на компьютерах, перекусывают, пьют кофе, что-то рассказывают друг другу, незаметна скудость и убожество обстановки. И дело не в том, что в комнате плохая мебель — она в принципе и не плохая, обычная современная офисная мебель, и даже очень приличные компьютеры — спасибо, Хачек постарался, выбил, но днем ее заполняют живые люди и не видно пустоты. А ночью при свете этих проклятых ламп дневного света комната светла и мертва. Удивительно, что так же безжизненно выглядит чисто вымытая, пустая секционная. А когда в ней на столах лежат мертвые люди и высятся горы часто грязной, испачканной кровью или землей одежды, когда в ней копошатся санитары и работают эксперты — это помещение полно жизни.

Саша включил чайник и развел себе растворимый кофе. Пожалуй, здесь, в комнате экспертов, отличается от других только стол Вячеслава Дмитриевича. Из-за часов. Кстати, они опять показывают пять, когда на самом деле, он взглянул на свои наручные, — еще только два. Самое темное время ночи. Он глотнул кофе. Мураш не сказал, что за вызов. Хорошо бы не тащиться куда-нибудь в темный лес, как вчера ездил Витька, или в овраг на помойку, как ездил сегодня днем он сам. Что-то он как-то не в настроении тащиться на природу. Почему бы какому-нибудь алкашу не свалиться в канализационный люк где-нибудь поближе к Бюро, уж если ему вообще суждено куда-нибудь свалиться?

Саша слизнул с ложки не до конца растворившийся сахар. Например, сегодня, когда он ехал на работу, он объезжал как раз такой люк совсем недалеко, буквально в нескольких кварталах отсюда. К тому же экспертиза не должна быть в таком случае очень сложной — скорее всего, или черепно-мозговая травма, или отравление газом. Метаном каким-нибудь. Или СО. Окись углерода называется. А если кто-нибудь просто сломает себе шею или, допустим, ногу, тогда пусть возится «Скорая помощь». Саша подошел к телефону и набрал номер аварийной службы.

— Слушайте, у нас на дороге открыт канализационный люк.

Трубка в ответ что-то прокаркала.

— Я не смеюсь. Давайте подождем, когда туда кто-нибудь провалится. Тогда посмеемся вместе.

Карканье превратилось в собачий лай.

— Как это кто говорит, — тихим спокойным голосом сказал Саша. — Я говорю. Дежурный судебно-медицинский эксперт Попов. Либо закрывайте крышку, либо звоните в ГИБДД, либо сами делайте ограждение. Свалится туда кто-нибудь, я на вас представление напишу.

Невнятная сердитая скороговорка продолжалась с минуту, после чего Саша, устав слушать, сказал:

— Фамилию свою назовите. — Он даже и ручку-то не взял, чтобы записать — все равно не скажет. Прислушался к телефонным гудкам и аккуратно положил трубку на рычаг. Из окна до него донесся призывный гудок полицейской машины. Саша торопливо допил кофе. — Да иду, иду, — сказал он сам себе и пошел из комнаты экспертов. Потом вспомнил, что хотел отдать Мурашову бумажную ромашку, вернулся, забрал ее и теперь уже окончательно вышел к машине. На часах Вячеслава Дмитриевича по-прежнему было пять.

Вова Мурашов сидел рядом с водителем и что-то ел из бумажного пакета.

— Жареную картошку хочешь? — спросил он у приблизившегося Саши. — Из «Макдоналдса».

Интересно, что, когда Мураш разговаривал с Сашей один на один, он всегда называл его на «ты» — они были приблизительно ровесники. Но в присутствии кого-нибудь третьего, например экспертов физикотехников, которых Вова считал по положению гораздо выше, чем Попов, хотя это было совершенно не так — положение в Бюро у них было совершенно одинаковое, Мураш называл Сашу на «вы» и по имени и отчеству.

— Нет, не хочу.

— Чего так?

— Наши химики говорят, что в нее добавляют акриламид, а это канцероген.

— Да фиг с ним, — Мураш засунул себе в рот целую пригоршню пахнущих маслом картофельных долек.

— А еще, — Саша ехидно посмотрел на него, — этот жареный крахмал способствует импотенции.

— Ладно тебе! — Вова поперхнулся, сердито прокашлялся и закрыл кулек.

— Точно говорю. Наши химики ведь даром что косые, кривые и шепелявые — они знаешь какие ушлые, все по химии знают. Больше, чем учителя в школе. — Саша, уже не стесняясь, прикалывался, но Мурашов не понимал его приколов — ночь, почти сутки не ел, и спать очень хотелось.

— Да знаю. Знаю, какие у вас химики…

Саша с непонятным и тайным удовлетворением проследил, как Мураш засунул пакет в боковой карман дверцы.

— Скажи лучше, куда мы едем?

— Здесь недалеко. — Вова вытирал жирные руки не очень свежим носовым платком.

— Надеюсь, не к канализационному люку?

— К какому люку? — Мураш слушал не очень внимательно. Он про себя вспоминал, а не слишком ли часто в последнее время перекусывал на дежурстве этой картошкой.

— Здесь на дороге люк недалеко был открыт.

— Точно! — вдруг вмешался шофер. — Я, когда сюда ехал, его объезжал.

— Да какой, на хрен, люк? Старушка повесилась. Едем в центр города. Внук пришел бабушку навестить — старушка в петле. Все дела.

— А-а-а, — протянул Саша. — Это хорошо. А то я сегодня днем чуть ногу не сломал, когда на происшествие и осмотр с парнем из седьмого отделения ездил. Подвернул, наверное. Болит.

— Что нога? — опять вмешался шофер. — Я прошлый раз башку чуть не сломал, когда у нас машина застряла в яме. Парни как раз толкнули, а я в окно высунулся, смотрел, чего они под колеса подсунули. Так об раму головой треснулся, чуть из кабины не вылетел. Хоть бы сказали, му…ки, что они сейчас толкать будут!

— Да ладно тебе, это в прошлом году уже было!

— А не важно когда. Башка с тех пор все равно болит.

Некоторое время ехали молча. Мурашов откинул голову на спинку сиденья и вдруг захрапел. Саша, который сидел сзади, равнодушно смотрел в окно. Но поскольку он все равно не мог увидеть в темноте ничего, кроме проносящихся за бортом фонарей, Саша думал о своем. Мысли его вяло переносились от воспоминаний об отце (интересно, уехал ли батя снова на дачу, зная, что Саша не придет ночевать), к сожалению, о том, что он не смог сегодня зайти к матери, хотя собирался. Эти дни один за другим выдались такие суетливые, что времени не было совершенно. Еще откуда-то снова примешалась мысль об этой рыжеволосой девчонке, но Саша отогнал ее с неудовольствием, заодно снова вспомнив и Соболевского, и огни его машины возле остановки. И вдруг, совершенно, казалось бы, не в связи с чем-либо, подумал: «А интересно, в случае у Витьки Извекова из какого оружия был произведен выстрел?»

Саша подумал об этом машинально и даже без особенного интереса. Ну может же человек о чем-нибудь вдруг подумать, и все. Но эта мысль Сашу почему-то зацепила. Он попробовал вспомнить, а что он слышал об этом извековском огнестреле? Это вдруг стало казаться ему важным. Саша прекрасно знал эту особенность человеческого мозга — сначала собирать информацию, а потом подспудно, незаметно для человека отсортировывать самое важное по крупицам. При этом нельзя ни ограничивать мыслительный процесс — отгонять от себя мысли, которые почему-то кажутся ненужными, ни, наоборот, — пускать процесс на самотек. Ассоциации могут навести на правильную дорогу только тогда, когда они ограничены некоей задачей, а не льются свободно в океане бессмысленных сожалений, воспоминаний и обид.

Итак, Саша от нечего делать стал вспоминать. Вот он попал ногой в какую-то лужу. Вот Хачек распределяет работу и разговаривает с Витькой. Они что-то говорят о парочке, которая нашла труп в Заречной роще. Да, Витькин труп был обнаружен в роще рядом с машиной. Это было вчера ночью. Извеков уже на месте обнаружения трупа установил — слепое огнестрельное ранение в спину. Потом Соболевский поехал на эксгумацию, а Витька в это время этот огнестрел стал вскрывать. Он, Саша, в это время ходил к физикотехникам, а когда вернулся, Витька уже печатал на компьютере данные экспертизы. Он, Саша, еще спросил его: «Ну чего? Что-нибудь нашел?» Просто так спросил, из одного необязательного любопытства. А Витька ответил:

— Ничего особенного. Выстрел с неблизкого расстояния.

— А снаряд? — еще спросил Саша.

— Пулю нашел. Револьверную. Семь шестьдесят два. Следователю отдал. Это не наше. Пусть несет к баллистикам. Скорее всего, оружие нестандартное. На пуле — царапины, видны невооруженным глазом.

— А это не ты пулю скальпелем поцарапал? — еще пошутил Саша.

— Сам дурак, — коротко ответил Витек.

А потом и Сашу вызвали на происшествие. Только ездил он на осмотр трупа не с Мурашом. Тот умчался в клуб собирать дурацкие ромашки. Вернулся Саша примерно к семи. Привез он вот этого самого мужика с развороченной башкой. Получается, это был второй огнестрел за двое суток. Или даже за одни — с какого момента считать. Лешка-санитар уложил этого мужика там, в секционной, до утра. Вскрывать его Саша не стал, что было естественно — случаи распределял Хачек, но одежду осмотрел и нашел у него в кармане бумажную ромашку и приблизительное время наступления смерти тоже установил. К сожалению, временной разброс получался приличным — несколько часов. Саша усмехнулся. Как раз такой случай, когда нельзя установить время наступления смерти с точностью ни до часа, ни до тем более минуты. Это не детективный роман. Не кино. Свидетелей нет. Выстрела никто не слышал — во всяком случае, никто Саше не сказал, слышали или нет. Не собрали еще свидетелей, наверное. Но, судя по тому, что мужика этого нашла женщина, гуляющая с собакой в овраге, поросшем деревьями, пролегающем между двумя небольшими микрорайонами современных домов, вряд ли найдется кто-нибудь, кто этот выстрел слышал. Саша прикинул. Ранение было пулевое. Сквозное. Тоже с неблизкого расстояния, как и у Витьки. И пулю они не могли найти. Да и гильзу тоже. То ли подобрал ее тот, кто стрелял, то ли просто затерялась в овраге. Да и что там найдешь? Горы мусора, палой листвы, проросшей травой. Да еще настоящий бурелом из веток. Прошлой зимой как раз наломало. А убрать — никто не убрал. Саша как раз там чуть ногу и не сломал — попал в какую-то яму. Интересно, а как этот мужик там, в овраге, очутился. Если посчитать по выведенному Сашей времени, он должен был прохаживаться там либо поздним утром, либо уже в полдень. А может, и в обед. Но в таких местах не прохаживаются. Это ведь не парк. Саша пожал плечами. Да хрен его знает, как он там оказался. Но пришел туда мужик собственными ногами, это точно. Где стоял, там и упал. И умер на месте. Сразу. При таком выходном отверстии, если бы убегал или полз или если бы его волокли — точно были бы потеки крови. Да и рана у него — бах! Как воронка изнутри вылетела. Вместе с костями, зубами, мягкими тканями и тканью мозга.

Вообще, думал Саша, в наших дворах одно удовольствие кого-нибудь застрелить. Вечно в них по периферии гниют чьи-то старые железные гаражи, обязательно находятся какие-то замусоренные пустыри, загаженные овраги, плохо огороженные помойки…

— Приехали, — сказал водитель.

Мураш встрепенулся, убрал потные волосы со лба. Саша достал из кармана латексные перчатки. Взял свою «дежурную» сумку, вышел из машины. Дикая мысль шевельнулась в голове. А с чего он взял, что в этом втором его случае был именно огнестрел? У Витьки понятно — он пулю нашел. А у этого второго трупа ведь не было никакой пули. У Саши заколотилось сердце. И следов действия пороховых газов, частиц копоти, металла — ведь тоже он не нашел? Ну да, он решил, что не нашел потому, что стреляли метров эдак… ну, больше трех, наверное. В судебной медицине ведь можно определить расстояние близкого выстрела. Хоть приблизительно, до сантиметра, но можно. А с неблизкого — это все, что дальше полутора-двух метров. И еще многое зависит от оружия. Вот он дознавающему и сказал — стреляли, вероятно, с неблизкого расстояния. То есть совершенно исключено, что в упор и до метра. То есть этот мужик нападавшего не видел. Он стоял спиной. Но если вдруг его чем-нибудь огрели сзади? Вернее, даже не огрели, а проткнули, как кусок мяса на шашлычный вертел? Подкрались и воткнули в него какой-нибудь шомпол? Поэтому и входное отверстие без следов огнестрельного поражения? И не стоит ли это повреждение в какой-нибудь связи с этими протыканиями кнопками-ромашками. Одного проткнули кнопкой, а второго каким-нибудь железным стебельком?

Саша вошел в подъезд за Мурашом и поморщился. Ну и дурацкие же фантазии приходят в голову в четвертом часу ночи. Рана-то выходная — все-таки больше тянет на огнестрел. Он вздохнул. Хотя… если так наискосок каким-нибудь шомполом с большой силой всадить… Можно зубы-то вместе с челюстью и выбить.

По всей вероятности, внук их ждал. Сверху на лестницу падал свет из открытой входной двери. «Скорая» подъехала чуть раньше, и, войдя в квартиру, Саша услышал, как врач со «Скорой» пытается впарить внуку какую-то фирму ритуальных услуг. Они прошли в комнату и увидели старушку. Чистенькая, маленькая, в старенькой розовой шерстяной кофточке поверх синего халата, она лежала на полу, на ковре, и позади шеи от ее тела отходила полоска синей материи — хвост петли, подумал Саша. Поясок от халата. Он натянул перчатки, присел. Пощупал старушке руку. Достал термометр, чтобы измерить температуру. Ручки у старушки были маленькие, беленькие, сухонькие, с коротко остриженными ногтями. На ногах — носки и гамашки. Один носок аккуратно заштопан.

— Долго висела? — это вопрос к внуку.

— Ну часа два.

— А вы откуда знаете? — удивился Мурашов.

— Ну я говорю — минимум два часа. Я сюда пришел… — внук посмотрел на часы, — где-то после двенадцати. Пока увидел… — нижняя губа у него задрожала. — Я не мог понять, пытался снять… — он запутался в словах, — …вынуть бабушку… У меня не получилось. Я тогда стал вызывать «Скорую», а они приехали вот только сейчас…

— А в милицию вы звонили? — спросил Саша.

— В полицию, — поправил его Мураш.

— Нет, не звонил. Мне в «Скорой» сказали, что если она… все равно умерла, то они сами позвонят…

— А вы что, навестить бабушку всегда так поздно приходите? — спросил Мурашов.

— Да я не навестить… Я с ней живу.

— Живете… Ну что там? — Мурашов наклонился к Саше. Тот вынул ножницы, аккуратно разрезал сбоку петлю. Отдал ее следователю. Нежно повернул голову старушки вбок. Показал Мурашу след от петли.

— Смотри. Странгуляционная борозда. Выражена не очень заметно, но и петля скорее мягкая, чем жесткая, — Саша кинул внимательный взгляд на поясок. — Дай посмотреть — петля скользящая. Да еще и двойная, кажется?

Мурашов тоже посмотрел на петлю.

— Точно, двойная.

— Ну вот. Это тебе не проволока. Такие петли грубых следов не оставляют. Расположение борозды косовосходящее, переднее, типичное, что соответствует вообще-то версии, что старушка повесилась сама. Правда, вот валика от двойной петли я не вижу, но… старушка худенькая, легонькая… Божий одуванчик. Мог быть и не выражен этот валик. — Саша вынул термометр, посмотрел на часы, зафиксировал время, измерил, записал температуру. Оба они, он и Мураш, встали с корточек, отошли на шаг, еще раз посмотрели на повесившуюся. Лицо ее не было синим. И язык не был высунут, вопреки всем расхожим представлениям, что он обязательно высовывается при такой смерти. Она действительно была безобидна и как бы пушиста. Правильно Саша определил «божий одуванчик».

— Сколько ей было лет? — спросил следователь.

— Семьдесят пять.

— На вид выглядела моложе, — заметил Мураш.

Саша поднял старушке веки, осмотрел глаза.

— Кровоизлияния в конъюнктиву, — заметил как бы себе.

— Это что? — испугался Мураш.

— Нормально, так и должно быть. — Саша еще отметил слегка влажные на бедрах гамашки, окончательно захлопнул свой блокнот и снял перчатки.

— Ну, зови водилу, забирай. Или вызывай перевозку.

— А куда ее? — заволновался внук. Был он парень такой же аккуратный, светленький и будто воздушный. Такой же, как бабушка. Они, наверное, в молодости были на одно лицо.

— Вскрытие надо сделать, — пояснил Мурашов.

— Что вы! Она же верующая была! Она бы с ума сошла, если б узнала, что ей будут делать вскрытие.

— Верующая — а повесилась, — заметил Саша.

— Я вас отблагодарю, только не надо вскрытия! — Внук стал доставать из карманов деньги. Саша уже заметил протянутую руку Мурашова.

— Вова! — Попов легонько обнял Мураша за талию. — Сейчас нельзя. Вези. — Мурашов вопросительно и с неудовольствием повернул к Саше голову. Тот еле заметно в ответ покачал своей. — Надо вскрывать, — тихонько одними губами сказал он.

— Ну че ты? Ведь косовосходящая же борозда? — прохныкал Мураш.

— Если что пропустишь — оно потом все равно где-нибудь обязательно выплывет, — так же тихо сказал Саша.

— Вы что, мне взятку предлагаете? — громко и мрачно пробасил Мурашов в сторону внука, и тот испуганно отошел в сторонку. — Полагается вскрытие, значит, полагается.

— Насильственная смерть, — ласково пояснил ему Саша.

— Какая же насильственная?! — вспыхнул внук. — Ведь бабушка сама!

— Сама — это когда в постели, под одеялом, во сне. Или от болезни. А здесь — в петле. Какая разница, сама или не сама? Если бы петли не было, бабушка ведь еще бы жила?

— Жила, — печально повторил внук.

— Ну вот, — сказал Саша. — Поэтому смерть — насильственная. Бабушка случайно застрахована не была?

— Не была.

— Это хорошо. А то не выплатили бы страховку.

Мурашов сел писать протокол, попросил внука:

— Паспорт свой принесите.

— Прислать тебе водилу? — спросил собиравшийся подремать в машине Саша.

— Не надо, я уже позвонил в перевозку.

И уже от самой двери Саша услышал, что на вопрос Мурашова о том, где он учится или работает, внук ответил, что он является студентом юридического университета.

Наверное, не дорос еще до судебной медицины, подумал Саша, выходя на улицу. Или учат там черт знает как. Или парень — разгильдяй и двоечник, несмотря на весь его божески-одуванчиковый вид.

Саша спустился вниз и сел к водителю.

— Не спишь?

— Не сплю.

— А что делаешь?

— Да вот, в Интернете шарю, — водитель показал на мобильный телефон.

— Да… Модернизация и инновация. — Саша пожал плечами, взглянул на часы. Скоро пять. Интересно, что там показывает Хозяйка Медной горы на своем циферблате на столе у Вячеслава Дмитриевича? Саша не заметил, как сами закрылись у него глаза.

— Эй, сейчас поедем. Ты здесь останешься или пересядешь назад?

Саша, ни слова не говоря, вылез с переднего сиденья. И надо ж тебе, как только они поехали, сна опять как не бывало.

— Тебя в Бюро?

— Угу. — Следом за ними тащилась перевозка.

Уже во дворе Саша вспомнил, о чем хотел узнать весь вечер.

— Слушай, Вова, а ты нашел родных этого Сергеева А. Л.?

Мураш посмотрел на Сашу не то чтобы сконфуженно, а как-то с неохотой.

— Родных не нашел. Зато сам этот А. Л. появился сегодня вечером в своей квартире собственной персоной.

— Сергеев А. Л.?

— И не один появился, а с девушкой.

— У него что, удостоверение выкрали?

— Сам, говорит, отдал. Институтскому приятелю. Чтобы тот за него поработал. Папаша, видишь ли, у этого А. Л. строгий. Попросту говоря, самодур. Сынок вроде бы на втором курсе жениться решил, так папаша отрядил его на работу. Чтобы мальчик понял, как непросто семью содержать. Завтра привезу его к тебе утром на опознание. Пусть посмотрит на своего приятеля.

— Что и требовалось доказать, — констатировал Саша. — Хотя этому приятелю, по-видимому, не очень повезло. Пока А. Л. с девушкой развлекался, его кнопочками потыкали.

— Ему-то не повезло, ну а мне все-таки полегче, что это не высокопоставленного сынка замочили. Вот увидишь, как только выяснится, что это не Сергеев, прокуратура сразу к этому делу интерес потеряет.

— Это их проблемы.

— Я и говорю. — Мураш закурил. — Ну а ты с причиной смерти еще не разобрался?

— Вова, я же тебе сказал, — с деланой скукой во взгляде ответил Попов. — Не раньше, чем будут готовы все исследования. И особенно гистология. Наркотиков, алкоголя и другой гадости в крови этого парня не обнаружено. Тебе хватит?

— Не-а. — Мурашов сплюнул почти себе под ноги.

— Кстати учти. Табачный дым в сочетании с жареной картошкой из «Макдоналдса» и пивом приводит к импотенции в ста процентах случаев.

— Да с этой работой и без пива импотентом станешь. — Мурашов уже тоже смотрел на Сашу с раздражением. Хорошие они люди, эти эксперты, но на хрен они все время зазнаются?

— А-а-а, — понимающе кивнул Саша. — А ты случайно не видел, как мы утопление вскрываем? Через недельки три-четыре после попадания в воду? — Это он сказал специально, чтобы Мураша позлить. Устали они уже оба друг от друга и от дежурства.

Мурашов чуть не подавился дымом.

— И не надо тебе это видеть. Ну ладно, пока. До утра, что ли?

Мурашов вяло хлопнул по Сашиной ладони, сел в машину и уехал. Санитар Леша, заслышав звук подъ-ехавшей машины, вышел на крыльцо и ждал, пока выгрузят труп. Вышел шофер перевозки, открыл задние дверцы «газельки». Саша обратил внимание, как блеснули в темноте металлические пуговицы на розовой кофточке у лежащей на носилках бабульки, и в отвратительном настроении пошел к себе в комнату.

— Вещи сейчас будете осматривать? — крикнул ему вдогонку Леша.

— Оставь до утра. По всей вероятности, это самоубийство. Скорей всего, постановления на экспертизу не будет. Утром осмотрит тот, кто будет вскрывать. — Что ему в ответ буркнул Леша, Попов не расслышал.