Глава девятнадцатая

– Доктор Шевре?

Гамаш увидел, как напряглась спина человека. Это было красноречивое маленькое движение, непроизвольное и часто встречающееся. Перед ним был человек, погруженный в свои занятия и недовольный тем, что его прервали. Гамаш знал, что такая реакция вполне понятна. Кто сам не испытывал этого время от времени?

Но еще более красноречивой была последовавшая за этим долгая пауза. Гамаш практически видел, как Обри Шевре облачается в доспехи, как латы закрывают спину археолога, как кольчуга с колючками и шипами защищает его тело. А потом, защитившись и вооружившись, он впал в ярость.

– Что вам угодно? – строго спросила напрягшаяся спина.

– Я бы хотел поговорить с вами.

– Договоритесь о встрече.

– У меня нет времени.

– У меня тоже. Всего доброго.

Обри Шевре наклонился над столом, рассматривая что-то.

Гамаш знал: имеется причина тому, что главный археолог Квебека предпочитает работать с осколками гончарных изделий, наконечниками стрел и старыми каменными стенами. Он мог задавать им вопросы, и если они время от времени противоречили ему, то в этом не было ничего личного, ничего грязного, эмоционального.

– Меня зовут Арман Гамаш. Я помогаю расследованию убийства Огюстена Рено.

– Вы из Квебекской полиции, город не в вашей юрисдикции. Идите и занимайтесь своими делами.

Напряженная спина по-прежнему не двигалась.

Гамаш несколько мгновений смотрел на нее.

– Вы отказываетесь помочь следствию?

– Я уже помог. – Обри Шевре повернулся и сердито зыркнул на Гамаша. – Я весь день провел с инспектором Ланглуа, мы раскапывали подвал в Литературно-историческом обществе. Потратил на это целое воскресенье – и что мы нашли?

– Картошку?

– Картошку. Но Огюстен Рено даже этого не обнаружил в своих поисках Шамплейна. Не хочу показаться грубым, но оставьте меня. Мне нужно работать.

– Над чем? – Гамаш подошел к нему ближе.

Они находились в часовне монастыря урсулинок. Здесь горел прожектор, и в центре главного помещения были поставлены длинные столы. Доктор Обри Шевре стоял рядом с самым длинным из них.

– Здесь продолжаются раскопки.

Гамаш заглянул в отверстие в одной из грубых стен:

– Здесь были похоронены генерал Монкальм и его люди?

– Нет, их нашли там.

Шевре показал в другой угол подвала и вернулся к работе. Гамаш сделал несколько шагов и заглянул внутрь. Он прежде не спускался в этот подвал, но читал о нем еще школьником. Героический генерал, скачущий на великолепном коне, вдохновляющий войска. Потом залп – и генерал ранен, но все еще держится в седле. Когда стало ясно, что сражение проиграно, что Бугенвиль не придет на помощь, французские силы отступили в Старый город. Монкальм поехал туда, поддерживаемый с двух сторон пешими солдатами. Он добрался вот до этого самого места, где и умер. Мирно.

Примечательно, что он продержался до следующего дня и ушел уже тогда.

Монахини, опасаясь, что англичане осквернят тело, опасаясь репрессий, захоронили генерала на том месте, где он умер. Спустя какое-то время сестры выкопали его череп и кость ноги и захоронили их в склепе часовни, чтобы они были защищены и над ними можно было молиться.

Мощи.

Такие вещи имели силу в Квебеке.

Генерал Монкальм лишь недавно воссоединился с теми людьми, которыми командовал. Несколько лет назад его останки были захоронены в братской солдатской могиле. В этой могиле находились останки всех, кто погиб в тот страшный час на полях, принадлежавших некогда фермеру Аврааму.

Французские и английские солдаты, навечно упокоившиеся вместе. Достаточно, чтобы замириться.

Гамаш посмотрел на главного археолога, который склонился над кусочком металла, очищая его от земли. Можно ли считать это ограблением могил? Неужели люди никак не могут оставить мертвецов в покое? Зачем откапывать генерала и торжественно перезахоранивать его, воздвигать громадный монумент в сотне ярдов отсюда? Каким целям это служило?

Но Гамаш знал цель. Все знали.

Чтобы никто не забыл этих смертей и принесенных жертв. Кто погиб и кто убил. Пусть город был построен на вере и мехах, на шкурах и костях, но питался он символами. И памятью.

Гамаш повернулся и увидел, что доктор Шевре смотрит в ту же сторону – туда, где прежде был захоронен генерал и откуда его выкопали.

– «Dulce et Decorum est», – сказал археолог.

– «Pro patria mori», – закончил Гамаш.

– Вы знаете Горация? – спросил Шевре.

– Я знаю эту цитату.

– «Смерть за родину сладка и прекрасна». Великолепно, – сказал Шевре, глядя за спину Гамаша.

– Вы так думаете?

– А вы – нет, месье? – Шевре подозрительно покосился на Гамаша.

– Нет. Это старая и опасная ложь. Смерть бывает необходима, но никогда не сладка и редко справедлива. Это трагедия.

Они смотрели друг на друга, разделенные пространством земляного пола.

– Чего вы хотите? – спросил Шевре.

Он был высок, худощав, жёсток и резок. Боевой топорик. К тому же нацеленный в голову Гамаша.

– Почему Огюстен Рено мог интересоваться некоторыми книгами, принадлежавшими Шарлю Шиники?

Доктор Шевре взглянул на Гамаша так, будто тот был сумасшедший, но это не вызвало удивления у старшего инспектора.

– Что это должно значить? Я даже не понимаю вашего вопроса.

– Незадолго до смерти Рено нашел две книги, которые заинтересовали его. Это книги из Литературно-исторического общества. Но когда-то они принадлежали отцу Шиники. Вы знаете, кого я имею в виду?

– Конечно знаю. Кто его не знает?

Весь мир понятия о нем не имеет. Забавно, как одержимые люди считают и других такими же одержимыми или хотя бы заинтересованными. И археологам, и историкам, погруженным в прошлое, невозможно было понять, как это другие живут иначе.

Для них прошлое было не менее живым, чем настоящее. И если люди, забывающие прошлое, рискуют его повторить, то те, кто принимает прошлое слишком близко к сердцу, обречены вечно в нем вариться. Здесь перед Гамашем был человек, который принимал прошлое слишком близко к сердцу.

– Какая могла быть связь между Шиники и Шамплейном? – спросил Гамаш.

– Никакой.

– Подумайте, пожалуйста. – Гамаш говорил любезным тоном, но добавил в него чуточку стали. – У Шиники было что-то, заинтересовавшее Огюстена Рено. Мы знаем, что у Рено была только одна страсть – Шамплейн. Значит, Шарль Шиники в конце девятнадцатого века, вероятно, нашел что-то, какие-то книги о Шамплейне, и когда Рено обнаружил их, то понял, что они выводят его на место захоронения Шамплейна.

– Вы шутите? Его выводили туда птицы. Его выводили туда тоненькие голоса, звучавшие в его голове, его выводил туда рисовый пудинг. Он повсюду видел знаки и неоспоримые факты. Этот человек был психом.

– Я не говорю, что в книгах Шиники и в самом деле содержался ответ на тайну захоронения Шамплейна, – пояснил Гамаш. – Но Рено мог поверить, что в них такой ответ есть.

Шевре прищурился, но Гамаш видел, что археолог больше не отметает его вопроса. Наконец Шевре отрицательно покачал головой.

– У меня есть еще один вопрос, – сказал старший инспектор. – Шиники и Джеймс Дуглас были друзьями, верно?

Шевре кивнул, ему даже стало интересно, к чему клонит собеседник.

– Зачем им понадобилось встречаться с двумя ирландскими рабочими-иммигрантами в тысяча восемьсот шестьдесят девятом году?

– Рабочие были либо пьяны, либо спятили. Либо и то и другое. Тут нет никакой тайны.

– В данном случае есть. Он встречались в Литературно-историческом обществе.

Шевре задумался.

– Да, действительно тайна, – признал он. – Ирландцы ненавидели англичан. Они ни за что не пошли бы в Литературно-историческое общество добровольно.

– Вы хотите сказать, что инициатива не могла принадлежать им?

– Откровенно говоря, я сомневаюсь, что они умели читать и писать. Вероятно, они и не подозревали о существовании Литературно-исторического общества, а если и подозревали, то это последнее место, куда они пошли бы по доброй воле.

– И тем не менее они пошли. Чтобы встретиться с отцом Шиники и доктором Джеймсом Дугласом. Зачем?

Когда ответа не последовало, Гамаш извлек из своего нагрудного кармана старую фотографию.

– Вот эти рабочие. Те, которые улыбаются. Вскоре после этого вот он, – Гамаш показал пальцем на фигуру Шона Патрика, – купил дом в Верхнем городе, за углом отсюда, на Де-Жарден.

– Невероятно.

– Но факт.

Шевре посмотрел в глаза Гамашу, потом снова на фотографию.

– Вы не знаете, что за земляные работы проводились в то время?

– В тысяча восемьсот шестьдесят девятом? Ну, я думаю, много работ проводилось.

– Судя по их одежде, это лето. И дело, вероятно, происходит в Старом городе. Посмотрите на каменную кладку.

Шевре впился взглядом в зернистую фотографию и кивнул:

– Я могу попытаться выяснить.

– Bon, – сказал Гамаш, протягивая руку за фотографией.

Шевре явно не хотелось с ней расставаться, но все-таки он отдал снимок Гамашу.

– А как вы узнали об этой встрече между Шиники, Дугласом и рабочими? – спросил археолог.

– Из дневника Рено. Понятия не имею, как ему стало известно. Предположительно об этом сказано в одной из книг из коллекции Шиники, которую он приобрел. Они хранились в Литературно-историческом обществе. В них были какие-то сведения, вот только мы не можем их найти. Кажется, Рено их спрятал. Что такого может содержаться в книге столетней давности, чтобы из-за этого убить человека? – с недоумением спросил Гамаш.

– Вы удивитесь, но не все похороненное на самом деле мертво, – сказал археолог. – Для многих прошлое живо.

«Что за истлевшая история затесалась среди нас? – спросил себя Гамаш. – Что потревожил Огюстен Рено?»

Он вспомнил одну из записей в дневнике Рено. Не ту, что была обведена кружочком, а более спокойную – о встрече, которая так и не состоялась. С неким ОШ.

– Вы не собирались встретиться с Огюстеном Рено?

Шевре замер, потом повернулся и уставился на Гамаша:

– Что?

– Во вторник в девять часов. У Огюстена Рено была назначена встреча с неким ОШ.

– ОШ? Это мог быть кто угодно.

– Ну да, с инициалами ОШ. Это были вы?

– Чтобы я встречался за ланчем с Рено? Уж я бы постарался, чтобы меня не видели вместе с этим человеком в публичном месте. Нет. Он все время просил, требовал, хотел встретиться со мной, но я никогда не соглашался. Он был отвратительным типом, который думал, что разбирается во всем лучше кого-либо другого. Он был мстительным интриганом. И глупцом.

– Но возможно, он все-таки оказался прав, – сказал Гамаш. – Возможно, он нашел Шамплейна. Вы этого опасались? Что он может добиться успеха? Вы потому на каждом повороте пытались его остановить?

– Я пытался его остановить, потому что он был круглый идиот, который своими фантазиями уничтожал совершенно нормальные и ценные площадки для археологических раскопок. Он был опасен.

Голос Обри Шевре зазвучал надрывно, резкие слова отлетали от каменных стен, как мячи, и возвращались в центр, к двум мужчинам.

Но последнее слово Шевре проскрежетал. Едва слышное, оно проскребло земляной пол, у Гамаша даже холодок пробежал по спине.

– Вы пытались его остановить. И вам это удалось?

– Вы хотите сказать, что я его убил?

Они уставились друг на друга.

– Я не договаривался с ним о встрече. И уж совершенно точно не убивал его.

– Вам известно, где захоронен Шамплейн? – спросил Гамаш.

– Что вы сейчас спросили?

– Вам известно, где захоронен Самюэль де Шамплейн?

– Что вы имеете в виду? – Шевре почти шипел и смотрел на Гамаша ненавидящим взглядом.

– Вы знаете, что я имею в виду. Вопрос ясен.

– Вы считаете, что я знаю, где захоронен Шамплейн, и держу это в тайне? – Каждое слово, каждый слог были произнесены с крайним презрением.

– Я считаю невероятным, что нам известно, где похоронен каждый третьестепенный священник, где могилы героев войны, фермеров, – сказал Гамаш, не сводя глаз с главного археолога, – но при этом мы не знаем, где похоронен основатель страны, ее отец. Я думаю, что вы и археологическое сообщество выставляли Огюстена Рено на посмешище не потому, что он делал глупости, а, напротив, потому что не делал. Он что, подобрался слишком близко к тайне? На самом деле нашел Шамплейна?

– Вы с ума сошли? Зачем мне прятать величайшую археологическую находку нации? Это бы сделало мне карьеру, обеспечило репутацию. Я бы остался в истории человеком, который вернул Квебеку часть его пропавшего прошлого.

– Эта часть не пропала, месье. Пропало только тело. Почему?

– Был пожар. Первоначальная церковь сгорела, сгорели документы…

– Я знаю официальную версию, но она ничего не объясняет, и вам это прекрасно известно. Почему не было найдено это тело? Тут что-то не складывается. И поэтому я задаю себе другой вопрос. Не «почему он не был найден?», а «не был ли он найден?». Зачем это скрывать? – Гамаш с каждым словом подходил ближе к главному археологу, пока они не уперлись лоб в лоб. И тогда Гамаш прошептал: – Не останавливаясь даже перед убийством?

Они простояли так несколько секунд, и наконец Шевре отступил.

– Но зачем кому-то это могло понадобиться? – спросил Шевре.

– Для этого есть только одна причина, верно? – сказал Гамаш. – Шамплейн не был тем, чем казался. Он не был героем, отцом нации, великим человеком. Шамплейн стал символом величия Квебека, ярким символом того, чем могла бы стать колония, если бы не победа англичан. И это использовали в своих целях сепаратисты. Шамплейн ненавидел англичан, высмеивал их, говорил, что они невежественные деревенщины. Как ни посмотри, Шамплейн – идеальный инструмент для квебекских сепаратистов. Но что, если он совсем не такой, каким его выставляют?

– Что это вы такое говорите?

– Многое из того, что мы знаем как историю, вовсе и не история, – продолжал Гамаш. – Вам это известно. И мне это известно. Это служит определенной цели. События преувеличиваются, герои фабрикуются, цели переиначиваются, чтобы выглядели они благороднее, чем на самом деле. И все это для манипуляции общественным мнением, для создания общей цели, общего врага. И основы для воистину великого движения, да? Мощный символ. Уберите его, очистите ото лжи – и все начнет крошиться, все станет спорным. Этого нельзя допустить.

– Но что может быть плохого в Шамплейне? – спросил Шевре.

– Когда он родился?

– Нам это не известно.

– Как он выглядел?

Шевре открыл было рот, но тут же закрыл.

– Кто был его отец?

Шевре даже не попытался ответить.

– Может, он был шпионом? Он был умелым картографом, но на многих его картах присутствуют какие-то нелепые существа, отмечены события, которых не было.

– Таков был стиль времени.

– Лгать? Это, по-вашему, стиль времени? Мы знаем, кто хотел его отыскать, доктор Шевре. А вот кто хотел, чтобы он оставался похороненным?

Простившись с главным археологом, Гамаш пожалел, что встреча с ним не была более дружеской, если только такое возможно с Обри Шевре. Он бы хотел внимательнее разглядеть этот легендарный подвал, поспрашивать о битве на Полях Авраама, о ядрах, которые все еще можно было найти в деревьях Старого Квебек-Сити.

Ему хотелось бы порасспрашивать о странном совпадении – участии капитана Кука и Бугенвиля в одной битве и о почти немыслимом решении Бугенвиля не помогать своему генералу.

Но эти вопросы могли подождать, и, возможно, ответа на них не было.

Прежде чем вернуться в холод квебекской зимы, Гамаш позвонил инспектору Ланглуа и договорился с ним о встрече. Десять минут спустя он шел по коридорам полицейского управления в поисках кабинета инспектора Ланглуа – шел как приглашенный профессор, ученый, приехавший читать лекции.

– Старший инспектор, – шагнул ему навстречу Ланглуа и протянул руку.

Остальные полицейские, находившиеся в большом кабинете, тоже поднялись при появлении Гамаша. Он кивнул им, улыбнулся, и Ланглуа проводил его в свой кабинет.

– Вы, вероятно, уже привыкли к этому, – сказал Ланглуа.

– К вниманию? Ну, это приложение к званию, так что да, я к этому привык. – Гамаш протянул Ланглуа свою куртку. – Но все это, разумеется, изменилось после похищения и других событий.

Бесполезно делать вид, что все осталось по-старому.

Инспектор Ланглуа повесил куртку Гамаша.

– Я, конечно, отслеживал последствия случившегося. Главный вопрос, на мой взгляд: почему мы не понимали, что готовится нападение такого рода?

Ланглуа вгляделся в лицо Гамаша в поисках ответа. Но не нашел его.

– У людей, которые сделали это, достало терпения. Этот план возник давно, – сказал наконец Гамаш. – И продвигался медленно, а потому оставался невидимым.

– Но преступление такого масштаба…

Инспектора Ланглуа мучил тот же вопрос, что и всех остальных. Как они могли не заметить этого?

Введение в заблуждение. И хитрость. И способность нападающих приспосабливаться. Вот почему, думал Гамаш.

Он сел на предложенный ему стул, но ничего не сказал.

Ланглуа уселся напротив него.

– Когда вы поняли, что это нечто большее, чем простое похищение?

Гамаш сидел не двигаясь. Он снова видел инспектора Бовуара, который возвращался от агента Николь из подвала в управлении полиции. Туда старший инспектор отправил Николь примерно год назад. Он знал, что она будет ненавидеть эту работу, но это было для нее уроком. Она должна была научиться слушать других людей, а не говорить.

Научиться владеть собой.

Бовуар не был доволен, когда Николь привлекли к расследованию. Да и сам Гамаш не был доволен. Но он не видел другого варианта. Старший суперинтендант Франкёр преследовал похитителей по маршрутам, которые, как все больше убеждался Гамаш, были проложены самими похитителями. А те водили полицию за нос. Морена засекали то в одном, то в другом углу громадной провинции. Отслеживание превратилось в фарс.

Нет. Им требовалась помощь. И озлобленный молодой агент из подвала был единственным, к кому мог обратиться Гамаш.

Старший суперинтендант Франкёр никогда бы и не вспомнил о ней. Как, впрочем, и никто другой. И поэтому Гамаш мог тайно действовать через нее.

«Она говорит, ей нужен пароль вашего компьютера, – нацарапал Бовуар. – Чтобы никто другой не мог видеть нашу переписку. Еще она просит вас делать максимально долгие паузы, чтобы она могла определить фоновые шумы».

Гамаш кивнул и без колебаний дал свой пароль. Он знал, что таким образом открывает доступ ко всей имеющейся на его компьютере информации, но еще он знал, что выбора у него нет. Они были как слепые котята. Даже Морен ничем не мог им помочь. Он был связан и видел перед собой только стену и часы. Он как мог описал обстановку. Цементный пол, грязь. По его впечатлению, это было какое-то заброшенное место. Поль Морен описал тишину.

Но он ошибался. Это место не было заброшено. И тишина там стояла относительная. Его вводили в заблуждение наушники, из которых звучал далекий голос Гамаша, но звуки, источник которых был в нескольких футах от него, до Морена не доходили.

Их обнаружила агент Николь. Тихие звуки в тишине.

– Кажется, премьер-министр рад, что это пока не вышло на политический уровень, – сказал Ланглуа, закинув ногу на ногу. – Масштаб ущерба удалось скрыть.

Увидев выражение лица Гамаша, он тут же пожалел, что сделал это замечание:

– Désolé, я не это имел в виду. Я был в траурном кортеже. Конечно, далеко позади.

Гамаш слегка улыбнулся:

– Ничего, иногда не знаешь, что и сказать. Подозреваю, что нужные слова находятся не всегда. Не извиняйтесь.

Ланглуа кивнул. Приняв решение, он подался вперед:

– Так когда вы поняли, что происходит?

– Вы ведь на самом деле не ждете от меня ответа на этот вопрос, правда?

Сказано это было с шутливой интонацией, чтобы сгладить острые углы слов.

– Да, вы правы. Извините. Я знаю, вы приносили показания под присягой, но мне как полицейскому любопытно. Как же мы все это пропустили? Ведь оно же было очевидно. Спланированная атака была такой… – Ланглуа никак не мог найти нужное слово.

– Примитивной? – помог ему Гамаш.

Ланглуа кивнул:

– Такой простой.

– Именно это и делало ее столь эффективной, – сказал Гамаш. – Мы годами искали высокотехнологическую угрозу. Бомбу последней модели. Биологическое оружие, генетическое, ядерное. Мы просматривали Интернет, использовали телекоммуникации. Спутники.

– А ответ все время был рядом. – Ланглуа потрясенно покачал головой. – И мы его не заметили.

«Я тебя найду. Я не допущу, чтобы с тобой что-то случилось».

«Я вам верю, сэр».

За время коротких пауз, внедряемых Гамашем в разговор с Полем Мореном, удалось установить далекие фоновые звуки, похожие на шепоток призраков.

Агент Морен был не один. «Фермер» все-таки не оставил его одного. Там были другие. И они разговаривали. Тихо. Очень тихо. Ходили тихо. Очень тихо. Они почти не производили шума. А если и производили, то очень незначительный. Но достаточный для того, чтобы совершенное оборудование и удивительно чуткие уши уловили его.

А слова, которые произносились? На это ушли часы. Драгоценные часы. Но Николь все-таки удалось разобрать критические слова.

«Ла Гранд».

Снова и снова прокручивала она это для Бовуара, исследовала каждый слог, каждую фонему. Тональность, дыхание. И наконец они пришли к однозначному выводу.

«Ла Гранд». Плотина электростанции, сдерживающая триллионы тонн воды. Гигантская плотина, в десять раз крупнее любой другой плотины в Северной Америке. Гидроэлектростанция, обеспечивавшая электричеством миллионы, сотни миллионов людей.

Без нее бóльшая часть Канады и Штатов погрузится в темноту.

Гидроэлектростанция «Ла Гранд» находилась бог знает в какой глуши. Попасть туда без специального разрешения было практически невозможно.

Гамаш посмотрел на часы как раз в тот момент, когда Бовуар и Николь прислали ему из подвала эти несколько строк, кричавшие так громко, что могли взорваться перепонки.

Было три часа ночи. Оставалось восемь часов. Они с Мореном обсуждали образцы красок и названия: «кремовая банбери», «прибрежная волна», «мышиный волос».

Широким шагом Гамаш подошел к громадной официальной карте Квебека на стене. Его палец быстро нашел реку Ла-Гранд и черточку на ней – плотину, которая перегородила водный поток и погубила тысячи акров старых лесов, стада карибу, оленей и лосей. Взбаламутила беспокойные местные сообщества индейцев.

Но еще плотина была чудом инженерного искусства и вот уже не одно десятилетие обеспечивала людей электричеством. А если она вдруг исчезнет?

Палец старшего инспектора Гамаша прочертил опустошающий путь на юг, прослеживая направление потока, который возникнет, когда вся эта масса воды, вся эта энергия будут внезапно освобождены. Это будет подобно ядерной бомбардировке провинции.

Его палец прошелся по деревням индейцев кри, потом по более крупным городкам, по городам. Валь-д’Ор. Руэн-Норанда.

Как далеко дохлынет поток, прежде чем иссякнет его напор, прежде чем он рассеется? Сколько трупов принесет он с собой?

Теперь Поль Морен рассказывал о том, как кот напи́сал в отцовский принтер.

Неужели Поля Морена отвезли туда, на дамбу?

«Я тебя найду».

«Я вам верю, сэр».

– Сэр?

Гамаш перевел взгляд на инспектора Ланглуа.

– С вами ничего не случилось?

Гамаш улыбнулся:

– Я в порядке. Мои извинения.

– Так чем могу быть полезен?

– Я по поводу дела Рено. Вы нашли коробки с книгами, которые могли принадлежать Рено, но не были найдены в его квартире?

– Несколько книг есть у его бывшей жены. Несколько недель назад он отвез их в ее подвал. А в чем дело?

– Вы не дадите мне ее адрес?

– Конечно. – Ланглуа записал адрес, протянул бумажку старшему инспектору. – Что-нибудь еще?

– Нет, этого достаточно. Merci.

Гамаш сложил бумажку, сунул ее в карман, поблагодарил инспектора и вышел. Его ботинки целеустремленно отбили размеренную дробь в длинном коридоре, и наконец он вышел в мороз.

Поймав такси, он позвонил Эмилю. Водитель по его просьбе сделал крюк к дому Комо, и они вдвоем поехали через старые ворота по Гранд-Алле с ее нарядно подсвеченными барами и ресторанами. Машина свернула на авеню Картье, потом еще раз направо, в маленькую улочку рю Абердин.

Гамаш из такси позвонил мадам Рено, чтобы убедиться, что она дома. Минуту спустя она открыла дверь, и Гамаш с Эмилем вошли в дом. Это была квартира на первом этаже уютного таунхауса с наружной чугунной лестницей, ведущей в верхние апартаменты.

Полы в доме были из темного дерева, комнаты просторные, прекрасная планировка. Белый поясок оригинального карниза шел по стенам в месте сочленения с высоким потолком. Каждая люстра свисала из гипсовой розетки. Этот дом принадлежал к разряду модных домов в квартале, где недвижимость неизменно пользовалась спросом. Не все хотели жить в тесных стенах, построенных давно умершими архитекторами. Здесь же улицы были широкие, засаженные старыми деревьями, а перед каждым домом имелся маленький садик, сейчас занесенный снегом.

Мадам Рено оказалась невысокой веселой женщиной. Она взяла их куртки, предложила кофе, пригласила в гостиную.

– Мы приносим вам наши соболезнования, мадам, – сказал Гамаш, садясь за стол в уютной гостиной.

– Merci. Он был, конечно, невыносим. Упертый эгоист. И все же…

Гамаш и Эмиль дождались, когда она возьмет себя в руки.

– И все же теперь, когда его нет, жизнь стала пустой, не такой яркой. Я завидовала его страсти. Пожалуй, именно это и вызывало у меня самые сильные чувства. И знаете, он был вовсе не глуп, понимал, какую цену платит, но был готов ее платить.

– И что же это за цена? – спросил Эмиль.

– Над ним смеялись, издевались, но самое главное, никто его не любил.

– Кроме вас, – сказал Гамаш.

Она ничего не ответила на это.

– Он ведь был одиноким человеком в конце жизни. Но все равно не мог остановиться, не мог променять мертвого первооткрывателя на живых друзей.

– Когда он принес вам эти книги? – спросил Гамаш.

– Недели три назад. Четыре коробки. Сказал, что у него в квартире шагнуть негде.

Эмиль и Гамаш переглянулись. Да, квартира Рено была заполнена книгами, но в том кошмаре четыре лишние коробки не делали погоды.

Нет. Он привез эти книги к бывшей жене по другой причине. Чтобы они были в безопасности.

– А больше он ничего не принес? – спросил Эмиль.

Она покачала головой:

– Он по натуре был скрытным человеком, некоторые даже говорили, параноидально скрытным.

Она улыбнулась. Мадам Рено была женщиной с юмором, и Гамаш спрашивал себя, почему же Огюстен Рено выбрал именно ее. Возможно, в течение нескольких ярких лет он знал счастье? Возможно, это была его блестящая попытка изменить свою жизнь? Найти место в тихой гавани с этой веселой, доброй женщиной? Но у него, конечно, ничего не получилось.

Гамаш наблюдал, как мадам Рено болтает с Эмилем, и думал, что она все еще любит Огюстена Рено, любит, несмотря ни на что. Так что же это – благословение или проклятие?

И еще он спрашивал себя, пройдет ли это со временем. Заглохнет ли в памяти голос, сотрутся ли черты? Уйдут ли воспоминания, вымещенные другими приятными, но нейтральными событиями прошлого?

Avec le temps. Любим ли мы слабее?

– Вы не возражаете, если мы посмотрим эти книги? – спросил Гамаш.

– Бога ради. Другие полицейские тоже смотрели, но их, похоже, ничто не заинтересовало. Что именно вы ищете?

– Две книги, – сказал Гамаш, проходя вслед за ней по квартире в большую старомодную кухню. – К сожалению, мы не знаем названий.

– Надеюсь, вы их найдете.

Она открыла дверь и включила свет.

Гамаш и Эмиль увидели деревянные ступеньки, уходящие в темный подвал с земляным полом. В нос ударил слабый едкий запах, а когда они спускались по лестнице, ощущение было такое, будто они уходят под воду. Гамаш чувствовал, как холодный воздух обволакивает его ноги, грудь, и наконец он весь, с головой, погрузился во влажную прохладу.

– Берегите головы! – крикнула сверху мадам Рено, но они были знакомы с такими старыми домами и уже пригнулись. – Коробки стоят у дальней стены.

Глазам Гамаша потребовалось некоторое время, чтобы приспособиться, но наконец он увидел четыре картонные коробки. Он подошел и опустился на колени перед одной из них. Эмиль – перед другой.

В коробке Гамаша лежали книги разного размера. Сначала он проверил их каталожные номера – все они принадлежали прежде Литературно-историческому обществу, на нескольких было даже написано имя Шарля Шиники, но ни на одной не обнаружилось номеров, совпадающих с номерами в дневнике Эмиля. Он перешел к другой коробке.

Эта была заполнена переплетенными проповедями, справочниками и старыми семейными Библиями, как католическими, так и пресвитерианскими. Он открыл первую книгу и проверил номер. 9-8495. Сердце его учащенно забилось. Это была та самая коробка. Он открывал одну книгу за другой – числа возрастали. 9-8496, 8497, 8498. Гамаш вытащил следующую книгу, собрание проповедей в черном кожаном переплете, и открыл ее. 9-8500.

Он смотрел на нее, словно побуждая цифры измениться, потом осторожно, медленно открыл снова и вернул в коробку все двадцать книг. Одна отсутствовала.

9-8499.

Прежде она лежала между этой книгой проповедей и Библией Шиники, которой он пользовался при конфирмации.

– Maudits, – ругнулся Гамаш вполголоса.

Почему книга отсутствует?

– Ну, вам повезло? – обратился он к Эмилю.

– Ничего. Эта чертова книга должна быть здесь. – Эмиль показал на пустое пространство между двумя томами. – Но она исчезла. Девять-восемь-пять-семь-два. По-твоему, кто-то побывал здесь до нас?

– Мадам Рено сказала, что только люди Ланглуа.

– И все же даже то, что мы имеем, может оказаться полезным, – заметил Эмиль.

Гамаш заглянул в его коробку. Там было несколько томов в кожаном переплете, корешками наружу, все одного размера. Гамаш вытащил один и открыл. Это был дневник. В этой коробке были дневники и записки Шарля Паскаля Телесфора Шиники.

– По книге на каждый год, – сказал Эмиль. – Отсутствует том за тысяча восемьсот шестьдесят девятый год.

Гамаш сидел на корточках и смотрел на своего улыбающегося наставника.

Даже в слабом свете подвала Гамаш видел, как светятся глаза Эмиля.

– Ну, старший инспектор, – сказал тот, поднимаясь. – Что дальше?

– Теперь осталось только одно, старший инспектор, – улыбнулся Гамаш и подхватил коробку с дневниками Шиники. – Пойти и выпить.

Они поднялись наверх и с разрешения мадам Рено забрали коробку с собой. За углом было кафе, и минуту спустя они уже сидели за угловым столиком, подальше от других клиентов. Было шесть часов вечера, и люди только начали прибывать. Чиновники, политики из близлежащих правительственных учреждений, профессора, писатели и художники. Это было богемное заведение и вот уже несколько десятилетий – приют сепаратистов.

Официантка в джинсах и свитере принесла им вазочку и две порции виски. Они пили виски, закусывали орешками и читали дневники Шиники. Это было очаровательно – знакомство с умом сколь благородным, столь и одержимым. С человеком, который абсолютно не понимал себя, с личностью целеустремленной и полной заблуждений.

Он спасал души и проклинал сильных мира сего.

Завибрировал телефон Гамаша, и он ответил.

– Старший инспектор?

– Привет, Жан Ги. Как поживаешь?

Этот вопрос перестал быть просто данью вежливости.

– Вообще-то, неплохо. Лучше.

И голос у него тоже изменился. Такой энергичности в голосе своего подчиненного Гамаш не слышал вот уже несколько месяцев.

– А вы? Где вы? Я слышу какой-то шум.

– В кафе.

В трубке раздался смех Бовуара.

– Понимаю, глубоко погружаетесь в дело.

– Bien sûr. А ты? – Он тоже слышал фоновый шум.

– В бистро. Расследую.

– Конечно. Бедняга.

– Мне нужна ваша помощь, – сказал Бовуар. – В связи с убийством Отшельника.