Глава шестнадцатая

Жан Ги огляделся. В бистро стояла тишина. Он оперся ладонями о подлокотники кресла и подтянул себя вперед. Кресло было теплым от огня. В топке лежали большие поленья, искры от них летели через чугунную решетку и тихо, медленно умирали на каменной подстилке внизу.

Кленовые поленья издавали приятный аромат, кофе был крепкий и густой, с кухни доносился знакомый запах.

Не домашний, а здешний.

Он подался ближе к Рут, заглянул в ее холодные голубые глаза. Зимние глаза на ледяном лице. Эти глаза смотрели с вызовом, жестко, невозмутимо.

Идеальный случай.

Он помолчал и через мгновение снова оказался там, потому что «там» всегда было рядом.

– Мой любимый сезон, наверное, зима, – сказал Гамаш.

– Я всегда любил зимы, – ответил молодой голос из монитора. – Потому что можно надевать теплый свитер и куртку и никто не видит, какой я тощий.

Морен рассмеялся. Гамаш тоже засмеялся.

Но больше инспектор Бовуар ничего не услышал. Он вышел из кабинета, прошел по офису к лестнице. Там остановился на мгновение, раскрыл кулак и прочел записку Гамаша:

«Найди агента Иветт Николь. Передай ей это».

К записке была приложена еще одна, сложенная, с именем Николь на ней. Бовуар раскрыл ее и застонал. Шеф что, с ума сошел? Потому что Иветт Николь почти наверняка сошла. Она была из тех агентов, которые никому не нужны. Агента, которого нельзя уволить, потому что в некомпетентности ее обвинить было трудно да и неподчинение ее не выходило за определенные рамки. Но она была интриганкой. В конечном счете шеф отправил ее заниматься телекоммуникациями. В окружение приборов, а не людей. Туда, где не с кем взаимодействовать. Некому причинить вред. Некого доводить до белого каления. Сиди себе, слушай, мониторь, записывай.

Любой нормальный человек на ее месте давно бы ушел. Любой порядочный агент подал бы в отставку. Как на процессах ведьм в старину. Если утонет – невиновна, если выживет – ведьма.

Агент Николь выжила.

Но все же Бовуар ни минуты не колебался. Побежал вниз по лестнице через две ступеньки, пока не оказался в подвале. Распахнул дверь, заглянул внутрь. В комнате царил полумрак, и ему потребовалось несколько мгновений, чтобы разглядеть чьи-то очертания перед зелеными экранами. Стоило произнести слово, как линии на овальных экранах приходили в неистовство.

Потом к нему повернулось лицо. Зеленое лицо и глаза, отливающие зеленым светом. Агент Иветт Николь. Бовуар не видел ее какое-то время и теперь почувствовал, что его кожу словно иголками колет. Предупреждение. Не входить. В эту комнату. В жизнь этого человека.

Но старший инспектор Гамаш приказал ему. И он вошел. Он был удивлен, услышав голос шефа по громкоговорителю, – теперь они говорили о разных собачьих игрушках.

– Вы когда-нибудь пользуетесь игрушкой «Принеси мячик», сэр? – спросил агент Морен.

– Никогда про такое не слышал. А что это?

– Ну, такая палка с чашечкой на конце. Помогает закидывать теннисный мячик. Анри у вас любит мячики?

– Больше всего на свете, – рассмеялся Гамаш.

– Идиотский разговор, – раздался женский голос. Зеленый голос. Молодой, созревший, наполненный желчью. – Чего вы хотите?

– Вы мониторили этот разговор? – спросил инспектор Бовуар. – Он идет по зашифрованному каналу. Считается, что к нему ни у кого нет доступа.

– Но вы тем не менее пришли, чтобы просить меня мониторить его, верно ведь? Не смотрите таким удивленным взглядом, инспектор. Не нужно быть гением, чтобы сообразить это. Сюда приходят только те, кому что-то нужно. Что нужно вам?

– Старшему инспектору Гамашу нужна ваша помощь. – Он чуть не поперхнулся этими словами.

– А старший инспектор получает то, что ему нужно. Верно?

Сказав это, она снова повернулась к экрану. Бовуар пошарил по стене и нащупал выключатель. Включил его – и яркий флуоресцентный свет затопил комнату. Женщина, которая казалась такой угрожающей, такой потусторонней, вдруг обрела обычные человеческие черты.

Теперь на него смотрела невысокая, чуть грузная молодая женщина с серой кожей и отметинами от старых прыщей. Волосы у нее были тусклые, мышиного цвета, глаза она прищурила, привыкая к яркому свету.

– Зачем вы это сделали? – спросила она.

– Сэр! – рявкнул он. – Вы позор полиции, но вы все еще служите в ней. Вы должны обращаться ко мне «сэр», а к старшему инспектору – по его полному званию. И вы будете делать то, что вам говорят. Читайте.

Он швырнул записку агенту Николь, выглядевшей теперь очень молодой и очень рассерженной. Как капризный ребенок. Бовуар улыбнулся, вспомнив то беспокойство, которое испытал, войдя сюда. Она была такой жалкой. Маленькая женщина, вызывающая сочувствие. Ничего более.

Потом он вспомнил, зачем пришел.

Пусть она и маленькая, жалкая, но старший инспектор рискнул всей своей карьерой, решив привлечь ее к расследованию.

Почему?

– Скажите мне, что вам известно. – Она понизила голос и посмотрела прямо в глаза Бовуару. – Сэр.

Этот взгляд выбивал из колеи. Гораздо умнее, гораздо ярче, чем он предполагал. Внимательный взгляд, глубокий, спокойный, вспышка зеленого.

Он ощетинился, услышав ее слова. Формулировку фразы. «Скажите мне, что вам известно». С этой фразы обычно начинал шеф, появившись на месте преступления. А потом слушал – внимательно, уважительно. Вдумчиво.

Настоящая антитеза этому своевольному, перекореженному агенту.

Она наверняка таким образом подсмеивалась над шефом. Но сейчас были вещи и поважнее, чем устраивать ей выволочки.

Стрельба, похищение, сообщение фермера о бомбе, которая взорвется завтра утром в 11.18.

Они оба инстинктивно посмотрели на часы. Половина седьмого вечера. Осталось семнадцать часов.

– Старший суперинтендант Франкёр полагает, что похититель – испуганный фермер из какого-то медвежьего угла, приторговывающий марихуаной. Он считает, что этот тип запаниковал. Он полагает, что нет никакой бомбы и подспудного плана.

– Но старший инспектор Гамаш с этим не согласен, – сказала агент Николь, читая записку. – Он хочет, чтобы я внимательно промониторила разговор. – Она несколько мгновений переваривала содержимое записки, потом подняла голову. – Насколько я понимаю, наверху тоже идет мониторинг?

Она была не в силах или не хотела прогонять горечь из своего голоса. Говорила раздражающим и раздраженным писклявым тоном. Увидев короткий кивок Бовуара, она улыбнулась и тщательно сложила записку:

– Что ж, я думаю, старший инспектор обо мне лучшего мнения.

Агент Николь сверкнула взглядом на Бовуара, словно бросая ему вызов. Он сердито посмотрел на нее и наконец выдавил:

– Вероятно.

– Тогда ему придется сделать нечто большее, чем говорить о собачьих игрушках. Скажите ему, чтобы он делал паузы.

– Вы что, не слышали? При паузе бомба взрывается.

– Неужели кто-то действительно верит, что там бомба?

– А вы готовы проверить?

– А что? Мне здесь тепло и безопасно. Почему бы и нет?

Увидев взбешенный взгляд Бовуара, она продолжила:

– Слушайте, я не предлагаю ему пойти и приготовить чашечку кофе. Просто пусть делает паузы. Секунду здесь, секунду там. Чтобы я зафиксировала фоновые звуки. Вы поняли? Сэр?

Агент Иветт Николь начинала работу в отделе по расследованию убийств. Ее выбрал лично старший инспектор Арман Гамаш. Он стал ее наставником. И потерпел почти полную неудачу. Бовуар умолял шефа уволить ее. Но Гамаш после нескольких провалов перевел ее. Чтобы она занималась тем, что должна усвоить.

Тем, что явно было ей не по силам.

Слушать.

В этом и состояла ее нынешняя работа. Единственная работа. А теперь старший инспектор Гамаш отдавал свою карьеру и, возможно, жизнь агента Морена в эти неумелые руки.

– Почему они до сих пор не проследили номер? – спросила агент Николь.

Она придвинулась к монитору и нажала несколько клавиш. Голос шефа стал звонче, четче. Словно он стоял рядом с ними.

– Кажется, не могут его засечь, – сказал Бовуар, наклоняясь над ее креслом и зачарованно глядя на рябь волны на экране. – А когда вроде бы засекают, то оказывается, что он в другом, новом месте, будто он двигается.

– Может, и так.

– То он у американской границы, а в следующий раз – в Арктике. Нет, он не двигается. Двигается сигнал.

Николь поморщилась:

– Вероятно, старший инспектор прав. Непохоже, чтобы такую штуку смастерил впавший в панику фермер. Что думает об этом шеф? – спросила она у Бовуара.

– Он не знает.

– Это должно быть что-то крупное, – пробормотала Николь, вглядываясь в экран и вслушиваясь в голоса. – Убить одного агента, похитить другого, а потом еще позвонить старшему инспектору.

– Мы должны общаться с ним так, чтобы это проходило мимо старшего суперинтенданта Франкёра, – сказал инспектор Бовуар. – Сейчас все послания ему отслеживаются.

– Нет проблем. Дайте мне пароль его компьютера, и я смогу образовать защищенный канал.

Бовуар помедлил, глядя на нее.

– Ну? – сказала агент Николь и улыбнулась. Улыбка у нее была непривлекательная, и Бовуар снова ощутил остерегающее покалывание. – Ведь вы пришли ко мне, не забывайте. Вам нужна помощь или нет? Сэр?

– …У Зоры уже целая куча, – зазвучал голос Гамаша. – Зубки прорезаются. Она обожает одеяло, которое прислали вы с Сюзанной.

– Я рад, – сказал Морен. – Я хотел прислать ей барабаны, но Сюзанна сказала, что лучше попозже.

– Превосходно. Еще можешь прислать немного кофеина и щенка, – рассмеялся Гамаш.

– Вы, наверное, скучаете по ним, сэр. По сыну и внучкам.

– И по невестке, – добавил Гамаш. – Да. Но им нравится Париж. Трудно на них за это обижаться.

– Черт побери. Ему нужно помедленнее, – проговорила раздраженно Николь. – Он должен давать мне паузы.

– Я ему скажу.

– Тогда поторопитесь, – велела Николь. – И добудьте его пароль.

Она повернулась спиной к инспектору Бовуару, а тот, выйдя за дверь и поднимаясь по лестнице, пробурчал себе под нос:

– Сэр. Сэр, идиотка.

На восьмом этаже он, тяжело дыша, остановился перевести дыхание. Приоткрыв дверь, он увидел неподалеку старшего суперинтенданта Франкёра. Из мониторов доносились знакомые голоса.

– Кто-нибудь говорил с моими родителями? – спросил молодой человек.

– Мы регулярно информируем их о ситуации. Я отправил агента, чтобы он оставался с твоей семьей и Сюзанной.

Последовала чуть более долгая пауза.

– Ты в порядке? – вскрикнул Гамаш.

– В полном, – ответил голос, прозвучавший слабо и напряженно. – Я за себя не волнуюсь. Я знаю, со мной все будет хорошо. Но моя мать…

Опять наступило молчание, но старший инспектор не дал ему затянуться, успокоил молодого агента.

Старший суперинтендант Франкёр переглянулся с инспектором.

На стене комнаты Бовуар видел часы.

Оставалось шестнадцать часов и четырнадцать минут. Он слышал, как агент Морен и старший инспектор разговаривают о том, что бы они хотели изменить в своих жизнях.

Но никто из них не говорил о том, что происходит с ними сейчас.

Рут выдохнула:

– Вот той истории, что ты мне сейчас рассказал, ее не было в новостях.

Она произнесла «истории» так, будто это было чем-то вроде сказочки для детей.

– Не было, – подтвердил Бовуар. – Об этом знают единицы.

– Тогда зачем ты рассказал ее мне?

– Кто вам поверит, если вы начнете это разносить? Все подумают, что вы просто выпили лишнего.

– И будут правы.

Рут хохотнула, и Бовуар выдавил еле заметную улыбку.

С другого конца бистро за ними наблюдали Клара и Габри.

– Что, будем его спасать? – спросила Клара.

– Слишком поздно, – возразил Габри. – Он заключил сделку с дьяволом.

Они вернулись к бару и выпивке.

– Значит, где-то между Маврикием и греческими островами на «Куин Мэри», – сказал Габри.

Следующие полчаса они обсуждали воображаемый отдых, пока в нескольких футах от них Жан Ги Бовуар рассказывал Рут о том, что случилось.

Арман Гамаш и Анри зашли в третий, и последний, магазин в их списке, списке Огюстена Рено, который при жизни часто наведывался в магазины старой книги Квебек-Сити, где покупал все, что могло иметь хоть самое отдаленное отношение к Самюэлю Шамплейну.

Когда они вошли, звякнул маленький звоночек над входом, и Гамаш быстро закрыл дверь, чтобы не напустить внутрь холода. Многого для этого не требовалось: маленькая щель – и холод пробирался внутрь, как привидение.

В помещении было темно, большинство окон заложено книгами. Стопки пыльных томов громоздились на подоконниках не столько для рекламы, сколько потому, что больше их некуда было складывать. Никто страдающий клаустрофобией не спустился бы на три ступеньки в полуподвал этого магазина. И без того узкие проходы были еще больше сужены книжными шкафами, набитыми до такой степени, что грозили рухнуть, а кроме того, стопки книг стояли и на полу. Анри осторожно пробирался по проходу следом за Гамашем. Плечи старшего инспектора задевали книги, и он решил, что лучше ему снять пуховую куртку, иначе он уронит тут все шкафы.

Но снять куртку тоже оказалось не просто – настоящий акробатический номер.

– Что для вас? – раздался голос откуда-то из магазина.

Гамаш оглянулся, то же самое сделал и Анри, его чуткие уши заходили туда-сюда.

– Я бы хотел поговорить с вами об Огюстене Рено, – ответил Гамаш потолку.

– А в чем дело?

– А в том, – ответил Гамаш.

Последовала пауза, поэтом раздался звук шагов, спускающихся по приставной лестнице.

– Что же вы хотите? – спросил книгопродавец, появившийся из-за книжного шкафа и маленькими быстрыми шажками двинувшийся навстречу Гамашу.

Он был невысоким, жилистым, на его рыбацком свитере виднелись подтеки и пятна. Из воротника торчала почти белая футболка. Волосы были седые и сальные, руки пыльные от старых книг. Он вытер ладони о грязные штаны и уставился на Гамаша, потом увидел Анри, который смотрел на него из-за спины хозяина.

Прятался.

Хотя Гамаш никогда бы не сказал это Анри в лицо, они оба знали, что он не самый смелый из собак. К этому нужно было добавить и то, что Анри не слишком уж сообразителен. Но он был предан без меры и знал, что имеет значение в этой жизни: еда, прогулка, мячики. Но самое главное – его семья. Его сердце наполняло грудную клетку и простиралось до самого хвоста и до кончиков здоровенных ушей. Оно наполняло его голову, вытесняя мозг. Но приемыш Анри был человеколюбцем и, не будучи особо умным, оставался самым толковым из псов, каких знал Гамаш. Все, что он знал, он знал сердцем.

– Bonjour. – В совершенно непроизвольном порыве хозяин магазина присел и протянул руку к Анри.

Гамашу был знаком этот жест. У него и самого появлялась такая же слабость в присутствии собак, как и у Рейн-Мари. Потребность наклониться, погладить.

– Можно? – спросил человек.

Так поступали опытные владельцы собак: сначала спрашивали. Это было не только уважительно, но и благоразумно. Никогда не знаешь, как будет реагировать та или иная собака.

– Вы рискуете, месье. Он, возможно, не захочет уходить от вас, – улыбнулся Гамаш, когда хозяин магазина достал печенье.

– Меня это устраивает.

Он дал Анри лакомство, потрепал его по ушам под радостное повизгивание собаки.

И в этот момент Гамаш заметил подушки на полу и имя Мэгги на боку собачьей миски. Но следов собаки не было.

– Давно это случилось? – спросил Гамаш.

– Три дня назад, – ответил человек.

Он встал на ноги и отвернулся. Гамаш не торопил его. Этот жест тоже был ему знаком.

– Итак, – произнес наконец человек, поворачиваясь к Гамашу и Анри, – вы сказали, что хотите поговорить об Огюстене Рено. Вы репортер?

У Гамаша и в самом деле был вид репортера, хотя и не радио- или телевизионного, а скорее из какого-нибудь интеллектуального ежемесячного журнала. Одного из тех мало кому известных университетских изданий, что специализируются на умирающих идеях и умерших людях, которые их поддерживали.

На Гамаше была рубашка с галстуком, кардиган цвета жженого сахара и вельветовые темно-серые брюки. Если хозяин и заметил шрам на лице Гамаша, то ничего не сказал.

– Non, я не репортер, я помогаю полиции, хотя и неофициально.

Анри прижался к маленькому владельцу магазина, который гладил его, трепал по голове.

– Вас зовут Ален Дусе? – спросил Гамаш.

– А вас – Арман Гамаш? – спросил Дусе.

Оба кивнули.

– Чаю? – предложил месье Дусе.

Через несколько минут оба сидели в задней части маленького магазина, среди залежей книг, слов, идей и историй. И месье Дусе, разлив душистый чай и предложив гостю диетическое печенье, начал рассказывать свою историю:

– Огюстен заходил минимум раз в две недели, иногда чаще. Иногда я звонил ему, если попадалась книга, которая могла его заинтересовать.

– А что его интересовало?

– Шамплейн, конечно. Все, что связано с ранним периодом колонизации, другие землепроходцы, карты. Он любил карты.

– Он не нашел здесь у вас чего-нибудь такого, что его особенно бы порадовало?

– Ну, теперь уже трудно сказать. Его, кажется, все радовало, но он почти никогда не давал волю чувствам. Я знал его сорок лет, но мы ни разу не присели вот так, ни разу не поговорили. Он покупал книги, бывал оживлен, воодушевлялся, но если я у него что-то спрашивал, он сразу замыкался в себе. Он был странный человек.

– Это точно, – сказал Гамаш, откусывая печенье. – Он вам нравился?

– Он был хорошим клиентом. Никогда не торговался. Правда, я никогда этим не пользовался – цену не заламывал.

– Но нравился ли он вам?

Забавно: Гамаш задавал этот вопрос всем владельцам книжных лавок, и все отвечали уклончиво.

– Я его не знал. Но вот что я вам скажу. У меня и не было никакого желания узнать его поближе.

– Почему?

– Он был фанатиком, а я фанатиков побаиваюсь. Я думаю, он на что угодно был готов, если бы это хоть на дюйм приблизило его к обнаружению тела Шамплейна. Поэтому я был с ним вежлив, но сохранял дистанцию.

– У вас нет каких-либо предположений о том, кто мог его убить?

– У него был дар настраивать всех против себя. Но ведь людей не убивают за то, что они вызывают у вас раздражение. Иначе весь мир был бы усеян трупами.

Гамаш улыбнулся и неторопливо отхлебнул крепкого чая. Немного помолчал.

– Вы не знаете, была ли у Рено какая-нибудь новая идея? Новая теория о месте захоронения Шамплейна?

– Вы имеете в виду Литературно-историческое общество?

– Я имею в виду любое место.

Месье Дусе задумался, потом покачал головой.

– А вы покупали у них книги?

– У Лит-Иста? Конечно. Прошлым летом. У них была большая распродажа. Я купил три или четыре коробки.

Гамаш поставил кружку.

– И что в них было?

– Если откровенно, то не знаю. Обычно я просматриваю книги, но стояло лето, и я был слишком занят на блошином рынке. Масса туристов, масса книголюбов. У меня не было времени разобраться с этими коробками, и я убрал их в кладовку. Потом пришел Рено и купил две.

– Книги?

– Коробки.

– Он их просматривал, прежде чем купить?

– Нет, просто купил. Некоторые так делают. В особенности коллекционеры. Хотят разобраться с ними наедине. Я думаю, это часть удовольствия. Я потом купил еще две коробки у Лит-Иста, прошлой осенью это было, но затем они решили прекратить распродажи. Я позвонил Рено, спросил, интересует ли его. Сначала он сказал, нет, не интересует, но вот три недели назад объявился и спросил, у меня ли все еще эти книги.

– Гм. – Старший инспектор отхлебнул чаю и задумался. – И о чем это вам говорит?

Ален Дусе посмотрел на него удивленным взглядом. Он явно не задумывался об этом, а вот теперь пришлось.

– Возможно, он нашел что-то в первой партии и решил, что может обнаружиться еще что-нибудь.

– Но почему с таким опозданием? Если он купил первые коробки летом, то зачем ждать до Рождества?

– Вероятно, он был похож на большинство коллекционеров. Покупает кучу книг, собирается их просмотреть, но они лежат месяцами без дела, пока у покупателя не дойдут руки.

Гамаш кивнул, вспомнив тесноту в квартирке Рено.

– Вам эти цифры говорят что-нибудь?

Он показал Дусе выписанные каталожные номера из дневника Рено. 9-8499 и 9-8572.

– Нет. Но на старых книгах чего только не бывает написано. Некоторые имеют цветовой шифр, другие цифровой, некоторые подписаны. Их цена от этого только понижается, если, конечно, это не подписи Бодлера или Марселя Пруста.

– Как он выглядел, когда пришел за этими книгами?

– Рено? Как всегда. Бесцеремонный, озабоченный. Похожий на наркомана, которому нужна доза. Книгофилы, они все такие, причем не только старики. Посмотрите на детишек, которые выстраиваются в очередь за новой серией похождений их любимого героя. Да, истории – тот же наркотик.

Гамаш знал, что это правда. Но на какую историю напал Огюстен Рено? И где были две эти книги? Не в его квартире и не на его теле. А что случилось с другими книгами из этой коробки? В квартире их тоже не обнаружилось.

– Назад он книг не приносил?

Дусе покачал головой:

– Но вы можете поспрашивать в других книжных лавках. Я знаю, он во все захаживал.

– Я у них спрашивал. Вы последний. И единственный, кто делал закупки в Лит-Исте.

– Только глупцы пытаются продать английские книги в Старом городе.

Зазвонил телефон Гамаша, и он достал его, посмотрел – звонил Эмиль.

– Вы не возражаете? – спросил он у Дусе, и тот кивнул. – Салют, Эмиль. Вы дома?

– Нет, я в Лит-Исте. Удивительное место. Даже понять не могу, как это я не бывал здесь раньше. Ты можешь зайти ко мне сюда?

– Нашли что-нибудь?

– Я нашел Шиники.

– Сейчас буду.

Гамаш поднялся, вместе с ним поднялся и Анри, готовый следовать за Гамашем хоть на край света.

– Фамилия Шиники вам что-нибудь говорит? – спросил он, когда хозяин провожал его до двери.

Было почти четыре часа, и солнце уже зашло. Теперь магазинчик выглядел уютно, он был освещен изнутри, а книги казались всего лишь тенями, которые могут обернуться чем угодно.

Дусе подумал и ответил:

– Нет, к сожалению.

Время, подумал Гамаш, снова выходя в темноту, которая окутала почти все. События, людей, воспоминания. Шиники исчез в бездне времени. Когда за ним последует Огюстен Рено?

Но вот ведь Шамплейн остался и даже вырос.

Однако Гамаш знал, что вырос не человек – тайна. Отсутствие Шамплейна было куда более действенным, чем его присутствие.

Ускорив шаг, они с Анри обгоняли прохожих с пластиковыми канистрами, наполненными «карибу»; на их пуховых куртках светились веселые значки. Они носили улыбки, громадные рукавицы и пушистые яркие шапочки, словно восклицательные знаки на головах. Вдалеке раздавался почти что сказочный звук пластикового рожка. Призыв к оружию, призыв к веселью, призыв к юности.

Гамаш слышал этот звук, но рожок звал не его. Его звали другие дела.

Через несколько минут они с Анри стояли у ярко освещенного здания Литературно-исторического общества. Маленькая толпа зевак уже рассеялась, наверное, их приманили рожки и они решили, что там происходит что-то более интересное. Их звали к жизни, не к смерти.

Гамаш вошел и увидел своего старого наставника в библиотеке, окруженного маленькими стопками книг. Мистер Блейк переместился со своего кресла на диван, и теперь двое стариков оживленно о чем-то разговаривали. Они посмотрели на вошедшего старшего инспектора, помахали ему.

Мистер Блейк встал и указал на свое место.

– Нет-нет, оставайтесь, пожалуйста, – сказал Гамаш, но опоздал.

Вежливый старик уже стоял у своего насиженного кресла.

– У нас состоялся замечательный разговор, – сказал мистер Блейк. – И все о Шарле Шиники. Удивительный человек. Правда, мы склонны к некоторым преувеличениям, – произнес он со смехом.

– Я нашла еще одну, месье Комо, – громко сообщила Элизабет Макуиртер с антресоли и, увидев Гамаша, помахала ему.

Гамаш встретился взглядом с Эмилем и улыбнулся. Его наставник успел одержать здесь несколько побед.

Вскоре все четверо сидели за кофейным столиком.

– Итак, – сказал Гамаш, глядя на три нетерпеливых пожилых лица. – Скажите мне, что вам известно.

– В первую очередь я позвонил Жану, – начал Эмиль. – Ты его помнишь? Мы с ним обедали несколько дней назад в «Шато-Фронтенак».

Гамаш помнил: Лорел и Харди в исполнении Рене Далера.

– Член вашего Общества Шамплейна.

– Правильно. Но он также изучает квебекскую историю. Большинство членов общества заняты этим. Он знал Шиники, но немногим больше, чем я. Шиники был своего рода фанатиком в том, что касается трезвости, он ушел из католицизма и стал протестантом. Он считался немного чокнутым. Сделал хорошее дело, а потом все испортил, ударившись в экстремизм. Я шел домой и проходил мимо Лит-Иста, когда мне вдруг пришло в голову, что они здесь могут знать Шиники. Ведь это же Литературно-историческое общество, и предположительно оно связано с протестантизмом. Вот я и зашел.

Элизабет подхватила нить монолога:

– Он спросил про Шиники. Мне эта фамилия незнакома, но я нашла кое-какие книги в нашем собрании. Его перу принадлежат несколько. Потом подошел мистер Блейк, и я направила месье Комо к нему.

Мистер Блейк подался вперед:

– Шарль Шиники был великим человеком, старший инспектор. Сильно оклеветанный и непонятый. Его нужно числить среди великих героев Квебека, а он по существу забыт, и о нем помнят только за его чудачества.

– Чудачества?

– Нужно признать, что он в некотором роде занимался саморекламой. Вел экстравагантный образ жизни и речи произносил довольно экстравагантные. Харизматик. Но он спас немало людей, построил лечебницу. Когда он был на вершине популярности, десятки тысяч людей, прослушав его лекцию, давали зарок не пить. Он был неутомим. Мм… – Мистер Блейк слегка запнулся. – Потом он зашел слишком далеко, и католической церкви это не понравилось. Ради справедливости нужно сказать, что они несколько раз остерегали его, но он в конечном счете отошел от церкви. Он в гневе покинул ее и стал пресвитерианцем.

– Он не заявлял, что Рим плетет заговоры, чтобы занять владычествующее положение в Северной Америке, и посылает иезуитов, чтобы убить Линкольна? – спросил Эмиль.

– Возможно, он и говорил об этом, – сказал мистер Блейк. – Но он совершал и много добрых деяний.

– И что с ним случилось? – спросил Гамаш.

– Он переехал в Иллинойс и там восстановил против себя столько людей, что ему пришлось уехать и поселиться в Монреале, где он и умер. Да, он женился, у него было двое детей, кажется, девочек. Он умер в возрасте девяноста лет.

– В тысяча восемьсот девяносто девятом году, – уточнил Гамаш и, увидев удивленный взгляд Элизабет, пояснил: – Я нашел это вчера вечером, но там были только даты рождения и смерти и никакой информации о самом человеке.

– «Нью-Йорк таймс» разместила огромный некролог, – сказал мистер Блейк. – Многие считали его героем.

– А многие – сумасшедшим, – добавила Элизабет.

– А с какой стати Огюстен Рено стал бы вдруг интересоваться Шиники?

Все трое недоуменно покачали головой. Гамаш стал размышлять вслух:

– Тут рядом большая пресвитерианская церковь, а в Лит-Исте есть несколько его книг, так можно ли предположить, что одно как-то связано с другим? Что тут существовали какие-то взаимоотношения?

– Между Шарлем Шиники и Лит-Истом? – спросила Элизабет.

– Ну, там был еще Джеймс Дуглас, он, возможно, и был такой связью, – сказал мистер Блейк.

– А кто это? – спросил Гамаш.

Элизабет и мистер Блейк повернулись на своих стульях и уставились в окно. Гамаш и Эмиль тоже посмотрели туда, но увидели только свое отражение.

– Это Джеймс Дуглас, – пояснил мистер Блейк.

Но они продолжали смотреть в окно, и все, что они видели, – это только свое отражение.

– Окно? – спросил наконец Гамаш, прождав достаточно долго и опасаясь, что Эмиль перейдет к другой теме.

– Не окно, а бюст, – сказала, улыбнувшись, Элизабет. – Это Джеймс Дуглас.

И в самом деле, на подоконнике стоял белый гипсовый бюст викторианского джентльмена. Такие бюсты всегда действовали на нервы Гамашу – его пугали эти белые пустые глаза, словно скульптор изображал призрака.

– Он был одним из основателей Литературно-исторического общества, – сказал мистер Блейк.

Элизабет наклонилась к Эмилю:

– Знаете ли, он к тому же был расхитителем могил. Коллекционировал мумии.

Ни Гамаш, ни Эмиль не знали. Но хотели узнать.