Глава 15

Празднование углубилось в ночь. Офицеры, в зависимости от своих служебных обязанностей, приходили и уходили. Катон не старался угнаться за своим другом в поглощении вина, но выпил столько, что уже успел проникнуться веселым настроением своих товарищей. Макрон основательно напился, привычно впав в шумную беспечность бражника, и от всей души орал с остальными центурионами походные песни. Кое-кто из офицеров упился почти до бесчувствия и, кое-как добравшись до скамей и столов, расставленных у стен палатки, садился там и ронял лицо на руки, сложив их на столешнице. А младший трибун встал неподалеку от входа и, упершись руками в колени, безудержно разблевался.

Уже поздней ночью Катон заметил в дальнем углу небольшой кружок женщин, сидящих на скамейках вокруг стола. Офицерские жены. За исключением Поппеи, которая переоделась сразу же после своего визита к пленнику Катона, большинство из них были облачены в простые сто́лы. Её волосы уже высохли и были уложены в изящную прическу с жемчужной заколкой. Почувствовав на себе посторонний взгляд, она обернулась, и глаза их встретились. Катон несколько смутился и отвел было взгляд, но, заметив в ее глазах дерзкий вызов, не мог позволить ей восторжествовать, опустив свои глаза. Наконец она чуть заметно улыбнулась уголками губ и, приподняв чашу, слегка склонила голову в приветствии. Катон в ответ кивнул, после чего отвернулся и стал пробираться к прилавку.

Виночерпий, весь в поту, выбивался из сил, и Катон терпеливо ждал, пока тот уберет пустые кувшины и чаши, а затем бросится в боковой проход за свежим припасом с повозки. Стоя у прилавка, префект скучливо тарабанил по столешнице пальцами, и тут позади себя уловил сладковато-цветочный запах. Обернувшись, он увидел рядом с собой Поппею.

– Поппея Сабина, – моментально встряхнувшись, приветственно склонил голову Катон.

– Префект Катон, – с улыбкой произнесла она.

Улыбка этой женщины была очень обаятельна. Вообще в ее облике улавливалось некоторое сходство с Юлией, и это отчего-то вызывало смутную тревогу.

– Похоже, ваш славный военачальник не в восторге. Своим вкладом вы наносите урон успеху, который он хотел бы считать сугубо личным.

Катон с усилием собрался с мыслями. Вино и усталость – сочетание отвлекающее, но опрометчивости допускать нельзя – во всяком случае, с женой трибуна Отона.

– Мне и центуриону Макрону он воздал столько, сколько мы заслуживаем.

– Ой, да бросьте вы, – она игриво пихнула его в грудь. – Вряд ли он это сделал. Мой муж во всех подробностях рассказал, что произошло на том несчастном холме. Вы решили судьбу битвы и спасли нас от поражения.

– Мы просто внесли свою лепту.

– Вы сделали гораздо больше. Зачем так скромничать? Вам, безусловно, претит слышать все эти чрезмерные, как вам кажется, восхваления. Но вы должны знать: к тому дню, как Осторий доложится императору, ваша роль в судьбе сражения будет низведена до второстепенной.

Катон смотрел на нее неотрывно. Изысканно-красивая, с подвижным, слегка насмешливым умом, лишь подчеркивающим ее притягательность. Но сама непосредственность этой женщины несколько настораживала, более того, вызывала недоверие. Впрочем, сейчас он не доверял и себе, тщательно подбирая слова в теперешней, довольно шаткой ситуации. Любое неосторожное замечание, пусть даже вскользь, отдаленно напоминающее крамолу в адрес Остория, будет неизбежно передано Поппеей мужу, а Отон скрытностью не отличается. Повторы, как известно, рождают преувеличение, и если хотя бы слово о бахвальстве Катона достигнет ушей верховного, то на него, героя дня, начнут смотреть косо. Вся благосклонность, завоеванная на поле боя, рассеется как дым, и Осторий будет изыскивать любой повод, чтобы наказать зарвавшегося префекта назначением еще более незавидным, чем догляд за обозом.

– Я всего лишь солдат, госпожа, – натянуто сказал Катон, – и исполняю свой долг. Что говорит и делает верховный военачальник, не моего ума дело.

Она рассмеялась – приятно, серебристо.

– О боги… Похоже, префект, я вас смутила. Позвольте взять вам еще чашу вина.

Возвратился виночерпий, с пыхтением неся в каждой руке по тяжелой амфоре. Едва он их поставил, как Поппея подозвала его нетерпеливым жестом.

– Слушаю, моя госпожа.

– Кувшинчик вина. Да не этой кислятины, а старого тосканского, которое ты придерживаешь для своих лучших клиентов.

– Тосканского?

Поппея сузила глаза.

– Не прикидывайся дураком, во всяком случае, со мной. Я все вижу насквозь, в том числе и тебя. Мой муж трибун Отон. Вино запишешь на его счет.

При упоминании этого имени виночерпий покорно склонил голову и перевел внимание на стоящий за прилавком ряд кувшинов и амфор.

– Собственно, в этом нет необходимости, – хотел было возразить Катон.

– Ерунда, – чарующе улыбнулась Поппея. – Разве ты не заслуживаешь награды? Пока будет достаточно и вина. А потом, – она понизила голос, – есть и другие награды, которых заслуживает мужчина, наделенный столь несомненными талантами.

Катон оторопело застыл.

– Я, э-э… не вполне уверен, что правильно понял.

– Не дурачься, префект. Ты отлично понимаешь, что я имею в виду.

– Но твой муж…

– Мой муж напился в стельку и сейчас дрыхнет в палатке. Не таким, совсем не таким представляла я его до замужества… На публике он очарователен, а вот дома тихоня и зануда. И совсем не усердствует в плане выполнения супружеских обязанностей…

У Катона на мгновение отвисла челюсть. Мысли спутались так, что он не нашелся с ответом. Выручило возвращение виночерпия, который нес изящный глазурованный кувшин. Вынув пробку, он пустил вишневого цвета струйку в чашу, которую извлек из-под прилавка. Поппея встала между Катоном и виночерпием, чтобы ее принять. В это мгновение над лагерем остервенело пронесся воющий порыв ветра. Стены шатра встопорщились и захлопали складками, словно крылья огромной птицы. Катон обернулся на звук, а затем снова к Поппее, протягивающей ему чашу.

– Твоя награда, префект. А если пожелаешь, сможешь получить и нечто большее. Неимоверную усладу, – вкрадчиво подалась она к нему, отчего приоткрылся лакомый разрез меж ее спелыми грудями.

Ветер набрался еще большей лютости. Проносясь над лагерем, он с размаха ударил по тыльной стороне шатра, где сидели женщины, и, судя по всему, выдрал из земли колышки оттяжек. Ветер и дождь ворвались внутрь, в момент выдув наружу густую теплынь. Послышались всполошенные женские возгласы, раздосадованно заворчали мужчины: только что согрелись – и на тебе, снова непрошеное буйство стихий… Между тем оказалось вырвано еще несколько колышков, и дальний конец шатра начал заваливаться.

Мысли Катона непроизвольно обратились к его людям, что сейчас ютились в своих прибежищах. Его место было с ними: случись чего, безопасность лагеря окажется под угрозой.

Он повернулся к Поппее:

– Прошу прощения, но мне надо идти.

Не успела она что-либо возразить, как он вдавил ей в ладони чашу и развернулся, ища глазами Макрона. А тот уже сам прокладывал путь к нему навстречу.

– Ну и дела, разрази меня гром, – сказал он с ухмылкой. – Давай-ка двигать обратно к нашим людям.

Катон кивнул, заметив, что друг его достаточно трезв и, несмотря на количество выпитого, сможет добраться до палаток своими силами. Примерно так же были настроены еще несколько офицеров, разыскивающих сейчас у входа свои плащи. Выйдя наружу, Катон двинулся первым, плотно прижимая к голове капюшон плаща. С минуту шли молча, после чего Макрон окликнул друга:

– А ну-ка, постой.

Он подошел к обочине раскисшей глинистой тропы и, наклонившись вперед, с натужным стоном блеванул. Основная часть рвоты пришлась на обочину, но из-за встречного ветра что-то осталось и на его тунике. Макрон выругался и дал новую струю, на этот раз повернувшись по ветру. Затем он распрямился.

– Ну что, управился? – уперев руки в бедра, язвительно спросил Катон.

– Это лучше, чем держать в себе, – со смиренным видом ответил Макрон. – И совет на заметку: никогда ничего не делай против ветра. – Он удрученно указал на свою испачканную тунику.

– Идем, – нахмурившись, сказал Катон.

Буря на холмах все бушевала, ветер, швыряя потоки дождя, демонически взвывал и бесновался среди палаток и всего живого в лагере. Сзади послышался крик, и оглянувшись, Катон увидел, как в воздух, вырвав из земли оттяжки, взмыла офицерская палатка и, спутавшись, завалилась. Стража верховного, побросав оружие, кинулась вбивать колышки в попытке ее закрепить. Куда ни глянь, везде буря учинила форменный хаос, и люди выбегали из своих укрытий, чтобы как-то их сберечь. Но и в таком хаосе отрадно было видеть, что часовые на укреплениях стоят исправно.

– Яйца Юпитера! – покачал головой Макрон. – Ты когда-нибудь видел что-либо подобное? Богам явно в нос попала соринка: вон как расчихались.

– Хорошо хоть, что это случилось сегодня, а не вчера, – сохранил оптимизм Катон. – Представляешь, как после всего этого будет выглядеть тот холм?

Они брели согнувшись, прямо навстречу ветру. Подолы плащей хлопали их по ногам. Наконец они оказались в сравнительном затишье за лагерной стеной и повернули в ту сторону, где располагался обоз.

– А что от тебя хотела жена трибуна? – спросил Макрон.

– Да ты, я думаю, видел.

– Ну да. Все выглядело вполне пристойно. Она, часом, не из тех армейских жен, что выполняют роль ублажительницы?

– Откуда мне знать… Она хотела всего лишь похлопать меня по спине и предложить вина. Вот и всё.

– А, ну конечно, – усмехнулся Макрон. – Похлопать по спине. В самом деле.

– Макрон, – устало вздохнул Катон, – я женатый человек. И люблю свою жену.

– Ну так и что с того?

– А то, центурион, что на этом следует прекратить обсуждение. Это приказ.

– Слушаю, господин префект.

Когда они добрались до палаток обозного сопровождения – вернее, того, что от них осталось, – у Катона тревожно замерло сердце. По меньшей мере половина из них была сорвана с места, и вокруг метались фигурки людей, пытаясь уберечь то, что осталось. Кровавые Вороны побросали палатки, отправившись успокаивать своих лошадей, пронзительное ржание которых доносилось сквозь хаос ночи.

– Я пригляжу за людьми, – сказал Катон. – А ты проверь пленных.

– Пленных? Да пес с ними. Чуток дождя им нипочем: глядишь, не размокнут.

– Может быть. Но они нужны мне в хорошей форме на момент, когда мы будем передавать их императору. Так что сходи удостоверься, что с ними все в порядке, а их цепи на месте.

– Как скажешь.

Макрон отсалютовал и заспешил к большой загородке. Катон вначале повернул к своей палатке и с облегчением увидел, что она по-прежнему стоит. Тракс сейчас вбивал в землю дополнительные колышки.

– Есть ли внутри какой-нибудь ущерб? – осведомился Катон.

Слуга опустил молоток и поглядел на своего командира.

– Всё в целости, господин префект. Вашу одежду я уложил в сундук заранее. Письменные принадлежности и дощечки тоже убрал.

– Молодчина! – похвалил Катон. – Оставляю тебя здесь за старшего. А сам пока схожу проверю, как там обстоят дела у других.

Тракс поспешно кивнул и возобновил работу. Катон приблизился к ближайшему ряду палаток, принадлежащих легионерам макроновой когорты. Впереди маячил гигантский силуэт центуриона Криспа, оравшего приказы солдатам. Катон взял курс против ветра на него.

– Центурион, доложитесь!

Крисп отер с лица дождевые струи.

– Дела неважнецкие. Большинство палаток потеряны. Хорошо, если удастся спасти хотя бы те, что остались. Я велел парням сложить их и сесть сверху, пока не уймется буря.

Катон зевнул, чувствуя, как утомленные руки и ноги сковывает непомерная усталость.

– От добра добра не ищут. Как только ветер поутихнет, людей запустить обратно. А пока не рассветет, пусть ночуют в палатках, что уцелели. Хозяева могут потесниться.

– Тесновато же им будет.

– В тесноте, да не в обиде. К тому же тепло.

– Катон! Катон!

Оба обернулись на отчаянный крик. Коренастая фигура Макрона возле маленькой загородки едва различалась. Размахивая руками, он бежал навстречу.

– В чем дело? – чуя неладное, встрепенулся префект.

– Пропал! – с глазами навыкате выкрикнул Макрон. – Каратак! Сучий потрох, ушел! Как сквозь землю провалился!