Глава 14

– Добрый вечер, префект Катон, – улыбнулся Септимий, не поднимаясь со стула. Он старался говорить громко, чтобы перекрыть шум дождя, барабанящего о кожаный верх палатки.

– Что ты здесь делаешь? – нахмурился Катон. – И где Тракс?

– О, полагаю, что сейчас он в своей стихии. Я услал его с напутствием, чтобы он выбрал кувшин вина в качестве моего тебе подарка в честь героического подвига, что ты сегодня совершил. А там его уже ждало нежное попечение одной из лагерных гетер, которой был дан наказ отвлечь его на некоторое время, чтобы я имел возможность немного побеседовать с тобой.

– С меня достаточно разговоров о кровавых подвигах, – кисло поморщился Катон, устало потягиваясь и расстегивая застежку плаща. Его намокшие, заляпанные грязью полы он отбросил на сундук и расстегнул покрывающую плечи пелерину капюшона.

– И тем не менее ты их заслужил, – с улыбкой заметил Септимий. – Да и репутации они не вредят.

– Я сделал это, чтобы спасти армию. Победа и пленение Каратака были чистым везением.

– Никогда не отмахивайся от удачи, префект. По моему опыту, это важнейшее качество успешного солдата. Кому-то из нас боги благоволят именно через удачливость. А опыт и ум – так, плетутся позади.

Катон приподнял бровь.

– Не знаю. Это ты так думаешь. А мне бы хотелось считать, что свою удачу я творю сам, не подпадая под причуды и капризы богов.

– Богохульствуешь, однако…

Катон сделал глубокий вдох и, ухватившись за край кольчуги, принялся ее с себя стягивать. Наконец тяжелая масса колец сошла с головы, и он уложил ее на сундук возле капюшона, вслед за чем повернулся к имперскому лазутчику.

– Так зачем ты здесь? И будь добр, слезь с моего стула.

Септимий пожал плечами и, поднявшись, кружным путем прошел к одному из складных сидений. Между тем префект занял свое исконное место и заглянул в стоящий на столе кувшин. На донышке мерцали остатки темного вина. Налив себе, Катон обернулся к своему незваному гостю:

– Тебе плеснуть?

– Спасибо, я уже пригубил, – улыбнулся Септимий. – Между прочим, я здесь действительно затем, чтобы поздравить тебя с деянием, совершенным тобою сегодня. Это без преувеличения подвиг.

Катон на это насмешливо поднял чашу – мол, за сказанное – и сделал глоток.

– Ну ладно, к делу, – посерьезнев, сменил тему Септимий. – Я считаю, что в свете сегодняшних событий пора пересмотреть ситуацию.

– Ого… А ну, кто это теперь смеет занижать цену нашей победы? Разве она не меняет решительно всё? Мы разбили Каратака, уничтожили его армию. Кампания победоносно завершена. Теперь уж точно ни одно из племен не осмелится поднять на нас оружие, даже бриганты.

– Эх, мне бы твою уверенность… Ты пойми: с вычеркнутым из общей картины Каратаком нам все равно приходится иметь дело с Палласом и его интригами. Где-то сейчас действует его лазутчик, и пока до Палласа не дойдет весть о нашей победе, все отданные ему приказы остаются в силе. Но даже получив эту весть, он может решить, что фракционные интересы все же помешают благополучному покорению всей Британии, что будет для него как нельзя кстати. У меня тоже есть свои указания, и их никто не отменял. Я должен найти и уничтожить Палласова прихвостня до того, как он что-нибудь учинит. – Упершись локтями в колени, Септимий подался вперед. – К тому же не забывай: вы ведь тоже в опасности. И ты, и Макрон.

– Я помню.

– Отрадно слышать. Ты ведь из офицеров, лишиться которых для империи просто непростительно. Что ты сегодня с блеском и доказал.

Катон с легким стуком поставил чашу на стол.

– Ты закончил свои дифирамбы?

– При чем здесь это? Я просто хотел заострить твое внимание на том, что моя миссия еще не выполнена.

– Это мне ясно, – кратко кивнул префект. – Ну, а теперь, ежели на этом все, то буду признателен, если ты меня оставишь. У меня еще остались некоторые дела.

Секунду-другую Септимий молчал, затем нехотя поднялся.

– Я понял. Буду пока держать дистанцию. Как только что-нибудь проведаю, сразу извещу. Ты же, если что, знаешь, где меня искать.

Склонив голову, он выскользнул из палатки под дождь.

Катон, проведя рукой по лицу, прикрыл уставшие глаза. Слова Септимия эхом звенели в голове. Его приводила в отчаяние перспектива того, что Британия может быть потеряна. И из-за чего? Из-за пустых политических дрязг, сотрясающих фундамент императорского дворца в далеком Риме. Столько жизней, богатств, а в придачу и десять лет было потрачено на то, чтобы образовалась новая провинция… И все это может оказаться сметено впустую, как ненужный хлам. Мысль об этом тяготила сердце, словно железные вериги.

Посидев так с минуту, Катон открыл глаза, распрямил спину и покатал голову по плечам, разминая шею. Затем потянулся к связке уложенных возле стола вощеных табличек, чтобы написать отчет, и вдруг заметил на земле рядом с ними небольшой кожаный кошелек. Префект наклонился и поднял его, взвесив на ладони – увесистый, туго набитый монетами. Петля шнура, которым он крепился к поясу, была перетерта и порвана.

Должно быть, Септимия. Мелькнула мысль отправиться за ним следом, но тут по верху палатки тяжелой рябью прошел порыв ночного ветра. Да ну его, этого Септимия. Если ему надо – пусть сам приходит и забирает. Не хватало еще за ним бегать…

Кинув кошель для большей сохранности в сундук c казной, Катон наконец взялся за стилус, писать отчет. Хотя с него еще никто не спрашивал, он все же решил изложить свои доводы и результаты принятых им решений заранее, пока события были свежи в памяти. И если его призовут к ответу за то, что он оставил лагерь без приказа верховного, то можно будет объяснить необходимость своих действий. Поразмыслив, префект решил, что лучше написать сразу два отчета. Один для немедленного рассмотрения Осторием, где стоит несколько сгладить хаос и без пяти минут провал лобовой атаки верховного. Второй же пусть содержит правду – во всяком случае, с точки зрения Катона, – которую, хотелось бы надеяться, смогут подтвердить другие офицеры, если это понадобится.

Он был раздосадован необходимостью думать о мерах предосторожности, чтобы обезопасить себя от амбициозных соперников. Но деваться некуда. Продвижение по служебной лестнице обходилось в соответствующую цену. На мгновение Катона охватило чувство светлой тоски по тем беспечным временам, когда он, будучи солдатом, изо дня в день безоглядно жил по установленному порядку. Теперь же ему постоянно приходилось размышлять о будущем, учитывая все возможные последствия своих поступков. Он чувствовал, как из солдата превращается в политика.

Вполголоса ругаясь себе под нос, Катон приступил к работе и уже набросал черновик обоих отчетов, когда за спиной зашуршали клапаны входа и в палатку вошел Макрон, под ногами которого тотчас образовалась дождевая лужа.

– Уф-ф… Господин префект, сведения о вернувшемся из боя сопровождении обоза собраны.

– Садись давай, – кивком указал Катон на табурет, где до этого сидел Септимий. – У меня, между прочим, еще осталось немного вина. Будешь?

– Отчего бы нет, – заметив кувшин, разулыбался Макрон.

Усевшись и приняв от Катона чашу, он со вздохом сказал:

– Полагаю, сперва ты хотел бы получить от меня сводку потерь.

Катон кивнул. Макрон полез в наплечную суму и, достав оттуда табличку, повернул ее под углом к скупому свету жаровни.

– Основная тяжесть удара пришлась на Первую центурию. Шестнадцать убитых, двадцать три раненых. Из них шестеро, по словам хирурга, вот-вот помрут. Еще двое, скорее всего, тоже не жильцы: у них смертельные раны. Пятерых, когда поправятся, придется списывать. У троих ранения легкие, так что вернутся в строй. Остальные ходячие. В центурии Криспа убитых семь, раненых девять, из которых серьезно пострадал всего один. У остальных раны поверхностные. Так что на сегодня в строю двадцать один и сорок два человека соответственно. – Макрон задумчиво покачал головой. – То есть и на одну полную центурию не наберется. Вот тебе и вся Четвертая когорта Четырнадцатого легиона. Все, что осталось.

Катон невольно глубоко вздохнул. Это действительно тяжелые потери.

– А что насчет моих Воронов?

Макрон снова сверился с табличкой.

– Здесь все не так плохо. Погибло двенадцать, ранено четырнадцать. Шестьдесят четыре по-прежнему в седле.

– Все равно потери большие…

– Чего же ты ожидал? – отхлебывая вино, поднял брови Макрон. – Атака на фланг была отчаянным, рискованным шагом. Посмотри на это с другой стороны, – не отдай ты вовремя приказ, из нас сейчас, скорее всего, никого не осталось бы в живых.

– Может быть… Только нас теперь слишком мало, чтобы защищать обоз.

– От кого? Враг с поля боя изгнан. Заботы теперь только, чтоб обозники меж собой не цапались. Ну, а уж кого за шкирку тряхнуть или там башкой о башку стукнуть, на это у нас людей хватит. Так что до нового пополнения как-нибудь дотянем.

– Вопрос в том, когда оно будет, это самое пополнение.

– Думаю, сразу после того, как наша армия вернется обратно в Корновиорум, на постой. Пришлют, само собой, зелень необученную, ну да я из них быстро солдат сделаю. То же самое и насчет Второй Фракийской алы, хотя от фракийцев там останется разве что название. Взамен пришлют батавов или кого-нибудь вроде них. Наездники хорошие, только вот дикарской лихости в них не хватает… Ладно, дареному коню в зубы не смотрят. Что дадут, то и возьмем, так же как и другие подразделения. А верховному еще придется попыхтеть, чтобы объяснить, откуда такие потери… – Макрон, умолкнув, обеспокоенно поглядел на друга. – Парень, да ты же сейчас свалишься! Тебе нужно поспать. Все, что могли, мы уже сделали. А утром, как только наладится погода, разберемся с остальным.

– Хорошая мысль, – встряхнув отяжелевшей головой, откликнулся Катон. – А как там пленные?

– О них не беспокойся, все в порядке. На моих парней можно положиться.

Вновь зашуршали клапаны входа, и внутрь вошел посыльный. Отсалютовав, он обратился к Катону:

– Господин префект! Полководец Осторий желает здравствовать и просит, чтобы вы и центурион Макрон прибыли к нему в офицерскую палатку.

– В самом деле? А зачем, он не сказал?

– Нет, господин префект. Просил прибыть, и всё.

– Значит, прибудем. Свободен.

Еще раз отсалютовав, посыльный удалился.

– Вот и отдохнули, – сухо усмехнулся Катон.

Шум празднования достиг их ушей, как только они приблизились к центру лагеря. Между тем ряды легионерских палаток были погружены во мрак. Уже давно стемнело, но костры в лагере этим вечером не жгли из-за дождя и ветра, который своими порывами раздувал козлиные шкуры палаток, словно паруса кораблей. Людей вокруг было мало, большинство укрылись от непогоды в своих палатках. Снаружи находились лишь часовые да те редкие смельчаки, что наперекор дождю и буре решились сходить по нужде.

– Ого, – оживился Макрон, ускоряя шаг. – Похоже, вино там льется рекой. Давай-ка быстрее, а то нам ничего не достанется.

Катон не отозвался. Он пытался вспомнить, чувствовал ли себя когда-нибудь таким же смертельно уставшим, как сейчас. Мучительно хотелось одного: упасть и как следует отоспаться. Для похода в штаб он надел свежий плащ, однако дождь уже начинал просачиваться через пропитку из жира, втертого в ткань. Тело бил безудержный озноб. Поспевая за другом, Катон чувствовал себя совершенно не в настроении поднимать здравицы и пить за победу. Злой от усталости, он мысленно клял Остория за то, что тот за ними послал.

Штабные палатки, стоящие в центре лагеря, имели куда более представительный вид, чем сооружения легионеров, и были прикреплены к тяжелым, вбитым в землю кольям двойной веревкой. Но и эти шатры, вздуваясь, напряженно колыхались на ветру. Освещенные внутри, они мягко сияли в ночи, и несмотря на никудышный настрой, Катон все же поймал себя на мысли, что не прочь погреться у жаровен.

Снаружи стояли нахохленные, закутанные в плащи часовые. Однако при виде двух офицеров они тут же выпрямились и молодцевато отсалютовали, пропуская гостей в просторный штабной шатер. Их тут же обволокла влажная, липкая духота. Оглядевшись, друзья увидели здесь столько народу, что и яблоку упасть негде. Воздух был тяжел от запаха отсыревшей одежды, пота, древесного дыма и винных паров. Плащи Катон с Макроном бросили поверх исходящих паром балахонов, плащей и накидок, уже застлавших настил возле входа в шатер. Отсюда друзья направились к прилавку, за которым усердствовали виночерпий со слугой, едва успевая справляться с требованиями добавки, с которыми их шумно осаждали сгрудившиеся вокруг офицеры. Едва вновь прибывшие были узнаны, как их тут же взялись громогласно поздравлять за судьбоносное участие в бою. Катон старался не морщиться, когда сильные руки сердечно, от души хлопали его по спине и плечам. Кое-как превозмогая эту нежданную экзекуцию, он благодарно кивал и пробирался дальше. Макрон, напротив, явно млел от похвал своих товарищей-центурионов.

Едва они пробрались к длиннющей очереди за вином, как офицеры – многие из них уже с помутневшими глазами – с дружными криками продвинули их к самому прилавку. Здесь им вручили по объемистой, налитой по самые края медной чаше. Не успели они отойти и на пару шагов, как к ним навстречу вышел полководец Осторий. Морщинистое лицо старика рассекла широкая улыбка, в которой обнажались потемневшие зубы.

– Ба-а, префект Катон! Виновник нашего нынешнего торжества!

Положив руку Катону на плечо, он крепко, до боли сжал его костлявыми пальцами. Затем, ослабив хватку, развернулся к одному из младших трибунов:

– А ну-ка, юноша! Принеси мне что-нибудь, на чем можно стоять. Да поживей!

Молодой человек нырнул в толчею и вскоре возвратился с простым деревянным стулом. Опершись юноше на плечо, Осторий неуклюже взгромоздился на эту трибуну и выпрямился так, чтобы его было видно над толпой.

– Славные мужи Рима! Прошу внимания!

Стоящие вблизи почтительно умолкли, но из дальних концов шатра все еще доносились нестройное пение и смех. Нахмурившись, верховный сделал глубокий вдох и проревел:

– Тихо!!

Когда последний из офицеров наконец замолк и повернулся к нему лицом, в шатре воцарилось молчание, разбавляемое лишь хлопаньем на ветру стен из козлиных шкур и дробным стуком дождя над головой, который просачивался через любые зазоры.

Прежде чем заговорить, Осторий величавым жестом указал Катону встать рядом со стулом.

– Доблестные мужи, товарищи! Сегодня для нас поистине великий день. Для нас и наших солдат, для императора Клавдия и Рима. Победа!

Он торжественно вознес чашу, часть содержимого которой выплеснулась Катону на переднюю сторону туники. Шатер взгудел восторженным ревом офицеров.

– Победа, которая окончательно утверждает за нами покорение Британии. Враг разбит, усмирен и коленопреклоненно ждет в цепях своей участи. Армия Каратака повержена, и тысячи его бывших вояк будут распроданы как военные трофеи. Ну, а вам и вашим легионерам от их продажи причитается кругленькая сумма!

Вновь раздался одобрительный гул голосов: все были рады скорому звону потока серебряных монет. Макрон, ткнув друга локтем в бок, озорно подмигнул:

– Вот у нас ауксиларии-то зубами поскрипят! Те, которых послали преграждать врагу отступление. Им-то пленных с поля боя не достанется, а только беглецы, которых они сумеют выловить. Нам же лучше.

При этой мысли он весело рассмеялся – это было давнее соперничество между легионами и вспомогательными когортами.

Между тем верховный снова поднял руку, остужая пыл, и гул поутих. Сурово сдвинув брови, он продолжил:

– Да, победа. Но победа, давшаяся нам немалой ценой. Наши люди сегодня сражались как львы, храбро встречая каждую стрелу, каждый камень, которыми трусливый враг осыпал нас из-за укреплений, где чувствовал себя в безопасности. Но мы выстояли и взяли врага за горло, упорно продвигаясь к вершине холма, и в итоге рассеяли их, как труху по ветру. Их поражение было неизбежным. Однако обошлось оно нам дорого, и стоило бы еще больше, если бы не своевременное вмешательство префекта Катона, центуриона Макрона и их небольшой группы храбрецов, вонзившейся врагу во фланг. Этот маневр склонил чашу весов с тяжело доставшейся нам победой против сокрушительного удара врага в нашу пользу. За это мы сейчас и поднимем чаши, восславив имена наших героев. За Катона и Макрона!

Он с сияющей улыбкой глянул на Катона сверху вниз, и высоко поднял свою чашу.

– Катон и Макрон! Катон и Макрон! – эхом перекатывалось по шатру. Офицеры радовались и пили.

Осторий, пошатываясь, слез со стула.

– За ту роль, что вы сыграли во фланговом маневре, вам воздастся в полной мере, – улыбнулся он. – Кто знает, может, вас даже пригласят в Рим, когда будет чествоваться моя победа…

– Благодарю, командир, – учтиво сказал Катон, а Макрон ограничился кивком.

После этого верховный повернулся и скрылся в толчее, а офицеры возобновили свое бесшабашное веселье.

– Ты глянь-ка, – фыркнул Макрон, – просто образец деликатности… Сказал с таким видом, будто бы мы так, прогуляться туда вышли. Приглашает на чествование его победы… Что у них за манера такая, вечно всю славу загребать себе?

– А ты чего ждал? Что он тебя в колесницу посадит? Езжай, мол, вместо меня триумфатором по Священной дороге… Размечтался. Нет уж, заведенный порядок не изменить. Так было, и будет всегда. Хотя это не меняет того, что произошло на самом деле. – Катон с вымученной улыбкой поднял чашу. – Ну что ж, за центуриона Макрона, самого боевитого офицера во всем Четырнадцатом легионе. Да и во всех других легионах тоже.

Лицо Макрона расплылось в пьяной улыбке, и он тоже поднял чашу.

– И за префекта Катона, самого, язви его, въедливого мыслителя во всей армии, чтоб ее.

Катон, секунду подумав, пожал плечами:

– А что? За это тоже можно выпить.

Сдвинув медные чаши в тосте, они дружно осушили их и двинули к прилавку за добавкой.