24 июня, среда
– Слышал, у Берии дочь родилась? – Хрущеву звонил Булганин.
– Да ты что! Когда?!
– Вчера вечером.
– А я сижу, и ничего не знаю!
– Он, хитрец, никому не говорил, что папой станет.
– Во как! Знал я, что Лаврентий к женскому полу неравнодушен, а чтобы так, с детишками, такого рыцарства предположить не мог! Надо его скорее поздравлять! – разволновался Никита Сергеевич.
– Мы уже поздравили – и я, и Маленков. Ворошилов готовится с целой речью выступить, в стихах, – уточнил Николай Александрович.
– Гляди, какие у нас люди – на все руки мастера, не то, что мы с тобой! Кто бы мог подумать, что боевой командир, товарищ Ворошилов, поэт?
– За него водитель рифмы строчит, а Клим только зачитывает с выражением, – хмыкнул Булганин.
– А я-то решил, еще один классик в поэзии объявился!
– Классиков, Никита Сергеевич, у нас без поэтов хватает. Ты давай, не тяни, звони Лаврентию, поздравляй.
– Обязательно, обязательно! Надо бы к нему поехать, цветы преподнести, как думаешь?
– Поезжай.
– Как ребенка назвали?
– Марта.
– Девочка, значит. А мать кто?
– Зоя Ланская.
– Что-то не слышал о ней, – промычал Никита Сергеевич.
– На прошлой неделе, за обедом у Кагановича, ее обсуждали, косточки Лаврентию мыли, – подсказал Булганин.
– Какой-то разговор был. Про студенток говорили, что он Дон Жуан, и что у него, что ни день – новая зазноба. Каганович еще возмущался. А про Ланскую Зою не припоминаю.
– Берия ее в прошлом году, на торжественном открытии магазина «Детский мир» приметил. Помнишь, когда с эскалатора вниз сошли, такая видная дивчина мороженым нас угощала, все улыбалась, глаза голубые! Подошла к Лаврентию Павловичу: «Попробуйте мороженого!» Я еще тогда ему подмигнул!
– Мороженое помню, а кто угощал – нет, – отозвался Никита Сергеевич. – В «Детском мире» отличное мороженое, они его сами делают. Шоколадное больно вкусное, но и сливочное – пальчики оближешь! Я тогда целых два ухватил – и сливочное, и шоколадное. С удовольствием оба слопал. Мороженое там в вафельных стаканчиках, – уточнил Хрущев. – Магазин тогда обошли и склады смотреть отправились, у них склады в подвале и гараж там, до мелочей все продумано! Я прям архитектора обнял.
– В подвал пошли, верно! – перебил Булганин. – А Лаврентий не пошел. Я сразу понял, к чему дело клонится. Стоит Лаврентий, как вкопанный, и глаз с нее не сводит! На открытие Центрального детского мира райкомовские всех симпатичных студенток собрали, чтобы вид у работниц был не бабский, а чтоб красотки по торговым залам расхаживали, и кроме смазливой внешности, язык был подвешен – вдруг спросят чего. Кому понравится, если начальству в ответ мычат? Мне не понравится! – заявил министр Вооруженных Сил. – Зойку с подругой, как самых видных, на мороженое определили. Я по заданию Лаврентия целое расследование провел, кто она, откуда.
– Значит, покушал товарищ Берия мороженого! – не удержался от саркастического восклицания Хрущев.
– Покушал, покушал! – хохотнул Булганин.
Никита Сергеевич держал трубку телефона двумя руками и от переполнявших эмоций время от времени прямо-таки душил ее.
– Память у тебя, Николай Александрович, замечательная, позавидовать можно. Я тот день, в таких подробностях на Страшном суде не вспомню, а ты – как по нотам, как по нотам! Только в одном напутал: открытие «Детского мира» не в прошлом, а в позапрошлом году состоялось.
– Ну, может! Сейчас это неважно. Главное, рыжуха-отличница нашего орла-беркута заарканила!
– Никогда бы не подумал, что Лаврентий может влюбиться!
– Я тоже не верил, а факт налицо! Она, стрекоза, голову Лаврентию вскружила. Поговаривают, что он всех своих баб разогнал, – вполголоса добавил Булганин.
– Чудеса!
– Это с нашим братом с возрастом случается. Чувства-с! – подытожил маршал.
– Со мной не случалось.
– Ты у нас кремень!
– Я не по этим делам, я семьянин.
– Я ж не спорю! – отозвался Николай Александрович. – Теперь, Никита, вот какой вопрос, – голос Булганина стал серьезным. – Маленков, как известие про товарища Берию получил, велел Ланской квартиру подобрать. По его поручению я тебе звоню. Остались у тебя приличные квартиры на Горького?
– В резерве должны стоять.
– Найдешь?
– Для такого дела, тем более для нашего товарища, подберем! – с ударением в трубку правительственной связи выговорил Никита Сергеевич. – Обязаны подобрать!
– И Маше моей что-нибудь подыщи! Я давно Машке квартиру обещал. У них, в Большом театре очередь на жилье бесконечная. Там или лауреатам дают, или заслуженным, или выжившим из ума маразматикам. А ей же не сто лет, балеринке моей, она у меня еще маленькая! Так что, выручай! – с сочувственными нотками в голосе попросил Булганин.
– Вот вы неугомонные! – воскликнул Никита Сергеевич, имея в виду Булганина и Берию. – Что ни день, у вас новая спутница!
– Нет, Никита, Машенька – это особый случай, ты с кем попало ее не путай!
– Я не путаю! Это вы с Лаврентием не запутайтесь!
– Не ругайся, Никита! Лучше квартиру Машке дай! – не унимался Булганин. – А не дашь, я обижусь!
– Да подыщу ей квартиру, успокойся!
– Спасибо, друг! – Николай Александрович знал, раз пообещал Никита Сергеевич, то обязательно сделает.
– Значит, дочка… – повторил Хрущев. – Радуется Лаврентий?
– На седьмом небе! В трубку пел, когда я позвонил.
– Надо ж, какая любовь! Все равно не верю, чтоб старый бес угомонился!
– Ну и мудак! – определил Булганин. – Близких Лаврентий завтра в ресторане «Прага» собирает. К семи велел подъезжать.
– А что дарить?
– Я детскую одежду дарю, ходунки и присыпку, чтобы раздражения у малышки на попке от расстройства кишечника не было. Этакое новшество заграничные педиатры выдумали. Из Вены военным самолетом летит! – похвастался Николай Александрович.
– А другие что дарят?
– Х… их знает!
– Понятно, – озадачился Хрущев. – Спасибо за информацию.
– Не за что.
– Ты с ребятами говорил?
– С ребятами?
– Про то, что в бане решали?
– Поговорил, поговорил!
– Не бузят?
– С нами ребята, – очень серьезным тоном ответил Булганин. – Повидаемся, расскажу. Ну, будь здоров!
– И тебе здоровья!
После разговора с Булганиным Никита Сергеевич набрал Фурцеву.
– Какие, Катя, у нас квартиры на Горького остались? Большие, – уточнил он. – Хватай список и лети ко мне!
Фурцева появилась через пару минут и протянула руководителю документ. Никита Сергеевич надел очки и стал внимательно изучать перечень квартир.
– Это все квартиры?
– Все, что на улице Горького.
– Маловато.
– Без вашей команды ни одна не ушла, – пожала плечами Фурцева.
– Та-а-к! Вот эта, номер двенадцать, сто сорок два метра, в доме шесть.
– Мы ее для маршала авиации Голованова держим, – доложила Екатерина Алексеевна. – Он уже и ремонт там сделал.
– Но ведь не отдали ее маршалу, документы не оформили?
– Документы не оформили, – подтвердила Екатерина Алексеевна.
– Значит, не его квартира! – заключил Никита Сергеевич. – Перетопчется Голованов. Ему другую квартиру подыщи, извинись. Можешь две соседние в одну объединить, чтобы не скандалил. Если так сделать, он согласится. В двух квартирах в квадратных метрах значительный выигрыш получится, а Голованову чем больше хоромы, тем лучше!
Фурцева понимающе кивнула. Хрущев перевернул страницу.
– Значит, Катя, эту квартиру – раз! – продолжал он. – И вот дом одиннадцать, квартира тридцать, сто три метра, три комнаты – это два. Эта, не занята? – поверх очков посмотрел начальник.
– Свободна.
– Ясненько. Значит, в ту, которая большая, сто сорок два метра, туда сама поезжай! – приказал Хрущев. – Порядок наведи, чтобы кругом опрятно было, в подъезде лишнее не отсвечивало. У дома пройдись, пусть дворники тротуар выметут. Мы, Катя, вероятно, с товарищем Берией туда подъедем. Понимаешь ответственность?
– Понимаю, Никита Сергеевич! Не беспокойтесь. Прямо сейчас побегу!
– Ордера чистые заготовь, надо в этот же день квартиру оформить, и в паспортный стол позвони, чтобы там документы на прописку ждали, чтобы никто без нашей команды никуда не утек, поняла?
– Поняла.
– Как мы приедем, Лаврентию Павловичу ордер вручишь. Данные я тебе продиктую.
– А вторую квартиру тоже ехать смотреть?
– Адрес второй квартиры адъютанту Булганина передашь. Булганин туда свою цацу из Большого театра поселит.
Квартира Берии понравилась, Голованов сделал там сногсшибательный ремонт.
– Дочкину комнату надо где посветлей устроить, чтобы солнышко чаще заглядывало. Для малышей после мамы солнышко самое важное! – заключил Лаврентий Павлович.
– Еще раз прими мои самые искренние поздравления! – прижимая руку к сердцу, проговорил Никита Сергеевич.
– А ты, Никита, у нас однолюб! – напоследок заметил Берия. – Может, это и лучше. А то мы с Булганиным между бабами разрываемся, уже и ни знаем, в какую сторону бежать!
– Вы известные спортсмены! – усмехнулся Хрущев.
– Спортсмены, говоришь? Ну, вроде того! – хмыкнул Берия. – Завтра к семи жду в «Праге», не опаздывай!
Никита Сергеевич вернулся на работу. Только сел за стол, как зазвонил телефон.
– Да что ж такое! – раздраженно воскликнул Хрущев, в этот день телефоны его замучили.
На трубке был Булганин.
– Только что, в районе города Хуадань, над Китаем, наш пассажирский самолет американцы сшибли. Он в Порт-Артур летел. Регулярный рейс. Все погибли – и пассажиры, и летчики. Детишки малые были. Ведь видели, гады, что гражданский летит, и расстреляли без жалости! – Николай Александрович тяжело дышал в трубку.
– Недавно и мы их грохнули, теперь мстят.
– Тогда военный самолет летел, а наш – пассажирский, мирный. Сорок два человека не стало.
– Гады!
– В печать давать будем?
– И в «Правду», и в «Известия», и в «Комсомолку» – всюду дадим! – гневно отозвался Хрущев. – Тебе, Коля, с американским послом встретиться надо, объясни ему, что пора бойню бессмысленную кончать. Хватит пакостить исподтишка!
– Я ему перед тобой звонил, послу гребаному! Отвечает, что ничего о случившемся не знает. Врет, подлец!
– Так ты ему объясни!
– Объяснял.
– И что?
– Доложу в госдепартамент, отвечает.
– Он не в госдепартамент, он президенту доложить обязан! – прорычал Хрущев. – Эйзенхауэр воевал, знает, что такое война и что такое смерть, знает, он понять должен! Тереби посла, Коля!
– Я ему слово в слово сказал! Прикидывается, что информацией не располагает. Государственная политика это, я так понимаю.
– Тогда, Николай, если американцы в наше воздушное пространство сунутся, бей их изо всех сил, бей, не жалей! Понял?! – лютовал Хрущев. – В газетах мы Америку позором заклеймим! Это же надо, гражданский самолет расстрелять! Чем люди-то виноваты?!
После разговора Никита Сергеевич долго не мог успокоиться. Кряхтя, выбрался из-за стола, стал расхаживать по кабинету. Хотел звонить Главному маршалу авиации Голованову, но передумал.
– Подонок! – процедил он и, подняв трубку правительственной связи, снова соединился с Булганиным.
– Голованов на Дальнем Востоке авиацией командует?
– Он.
– Значит, знал, что американцы по небу рыщут!
– Знал.
– Так не сиди, сложа руки, сопровождение гражданской авиации дай, истребители в воздух подними, перестрахуйся! А он вместо этого хоромы на Горького ремонтирует! Ремонтом, вот чем голова командующего воздушными армиями забита! На пенсию гони Голованова!
– Согласен. Только маршалы у нас на пенсию не уходят.
– Тогда академией заведовать отправь или в группу военных инспекторов, пусть в «Райской группе» ошивается. За произвол в небе надо отвечать! А то, б…дь, Главный маршал! Раньше Ваське Сталину зад вылизывал, и теперь казакует! Не жалей его, Николай, не жалей! Моя воля, я бы его, засранца, разжаловал!
– Кое-кто не поймет.
– Ну, кто, кто?!
– Ворошилов с Молотовым. Голованов с ними в десны целуется.
– Ты у нас министр Вооруженных Сил?! – гаркнул Хрущев.
– Я.
– Вот и командуй!
На столе Хрущева стояла фотография жены в окружении детишек: Илюши, Иришки, Рады, Сергея. Никита Сергеевич еле заметно улыбнулся и погладил фотографию пальцем.
– Мои вы, дорогие! Скучаете без папочки? А я тут, как проклятый, вкалываю, ругаюсь, ни себе, ни другим покоя не даю, а родных ни расцеловать, ни приголубить. Все борюсь, все сражаюсь! Господи помилуй!
