Рауль был не единственным мужчиной в Руане, который полюбил Элфриду. Очень скоро её стали окружать вниманием страстные поклонники, которые, на горе нормандских дам, стали клясться в том, что золотистые волосы, голубые глаза — это лучшее, что создал Бог. Она не привыкла к придворной жизни и потому сначала с подозрением отнеслась к своим обожателям, их ухаживания смущали её. Скромность Элфриды показалась им неотразимой, и они удвоили свои усилия, чтобы завоевать её сердце. К её дверям приносили букеты роскошных роз; поэты оставляли свои стихи там, где она наверняка смогла бы найти их; стоя на коленях, уважаемые рыцари вручали ей милые безделушки. Однажды Тейлиф своим нежным, как свирель, голосом спел в честь Элфриды песню во время пира, за что был щедро вознаграждён теми, кто добивался её расположения. Но Элфрида лишь густо краснела и не поднимала глаз. Две дамы, которые сильно невзлюбили её, попытались было излить свою желчь, чтобы посильнее оскорбить это невинное создание, но тут же поняли, что, несмотря на свою скромность, она вполне могла постоять за себя, если кто-то осмеливался её обидеть.

Потребовалось совсем немного времени, чтобы Элфрида привыкла, что её называют Небесной Звёздочкой, Золотой Мечтой, Белой Оленицей. Она скоро научилась спокойно выслушивать длинные перечни своих прелестей, о которых молодые люди с поэтическим складом ума говорили, не обращая внимания на то, что тем самым вгоняют её в краску.

Взгляд её удивлённых глаз был полон негодования и смущения, когда Болдуин де Мель впервые прочитал свои стихи, в которых воспевал прелесть её груди, по белизне сравнимой лишь с грудью лебедя, и восхищался красотой её тела, сияющего, как свет полной луны. Но потом она поняла, что он вовсе не хотел её обидеть. Элфрида заставила себя перестать чураться своих поклонников, что ранее вызывало столько насмешек у нормандских дам. По прошествии двух месяцев мужчины могли утопать в бездонных глазах, терять рассудок, опьянённые запахом её волос, теряться под её прямым взглядом, а она лишь беззаботно смеялась. Это было её единственным недостатком, хотя многие считали, что таковых у неё нет. Она могла рассмеяться в самый неподходящий момент, когда мужчина со всей искренностью изливал ей свою душу. Эта неистребимая привычка приводила окружающих в полное замешательство. И что ещё ухудшало положение, её смех был настолько заразительным, что просто невозможно было удержаться и не рассмеяться вместе с ней. Многие в гневе отступали — она смеялась ещё сильнее. Её смех звучал, как переливы тысячи звонких колокольчиков, и, несмотря на своё раздражение, обиженный кавалер сам начинал улыбаться. Другие делали ей замечание, а в её глазах смеялись задорные огоньки. Всем приходилось мириться с её смехом, даже присоединяться к нему, но никто из её ухажёров так и не мог понять, в чём заключалась шутка. Смех же её был вызван мыслью о том, что она, всегда считавшая себя ничем не привлекательной девушкой, вдруг оказалась в центре внимания и десятки мужчин, которые, кажется, должны были знать толк в женской красоте, стали ухаживать за ней как за какой-нибудь писаной красавицей.

Эдгар, который сначала ни на шаг не отходил от своей сестры, через месяц уже совсем позабыл о ней и полностью посвятил себя служению ярлу Гарольду. Он был невысокого мнения о всех тех рыцарях, которые стайками вились вокруг его сестры. Почти все они были молоды, Эдгар помнил их чуть ли не с колыбели и считал их необразованными, полными глупых мечтаний и безынтересными. Элфрида, которая с благоговением относилась к своему старшему брату, с грустью констатировала, что её поклонники были не так значительны, как друзья Эдгара, однако вряд ли можно было надеяться на то, что его столь почитаемые и уважаемые друзья, такие, как Фиц-Осберн или Вильям Малет, обратят внимание на её незначительную особу. Эдгар, который быстро заметил, какой эффект производит красота Элфриды на мужчин независимо от их возраста, предпочёл промолчать в ответ, чтобы она не возомнила о себе слишком много.

Число её почитателей росло, и только один человек казался непреклонным. Часто Элфрида, прогуливаясь в окружении своих кавалеров, с грустью смотрела на Рауля де Харкорта, который продолжал держаться в стороне от неё. Она редко разговаривала с ним, он не дарил ей цветов, не воспевал её красоту, не отстаивал права находиться подле неё. Они иногда встречались, когда Элфрида приходила к брату; часто она даже специально искала повод пойти к Эдгару, если знала, что Рауль с ним. Однако хотя Рауль и улыбался, завидя её, и с почтением целовал руку, он почти всегда уходил, чтобы оставить её наедине с братом. Конечно же такое поведение заставило её ещё больше заинтересоваться им. Если Рауль намеренно старался привлечь её внимание, то не мог бы найти лучшего способа. Он понравился ей с первого взгляда. Время, проведённое в Понтье, нельзя было назвать приятным, а он был одним из первых, кого она увидела после освобождения и кто встретил её с добротой и любовью. Он был другом Эдгара и мог претендовать на особое отношение к себе. Однако этого он не делал. Элфрида не знала, как истолковать его странное поведение, и чем больше она наблюдала за ним, тем более интересным он для неё становился, тем больше она хотела узнать его поближе. Она думала, что, вероятно, он просто не любит женщин, и это казалось вполне правдоподобным объяснением, тем более что он был неженат и, судя по всему, уже немолод. Но очень часто она замечала, что он смотрит на неё издалека. Скоро она обратила внимание на то, что когда он заходил в комнату, в которой она находилась, то инстинктивно искал её глазами. Она начала побаиваться, что он занимает слишком высокое положение и это не позволяет ему находиться с ней. Его влиятельность трудно было преувеличить, он всегда сидел за столом вместе с герцогом. Не только её молодые ухажёры разговаривали с ним с почтением, его любили и герцог и герцогиня. Никто, кроме, пожалуй, самых близких родственников герцога, да и не каждый из них, не мог так же, как Рауль, входить и выходить из апартаментов герцога по собственному желанию. У Элфриды были весьма титулованные обожатели, которые всюду демонстрировали своё величие и могущество, однако она была достаточно проницательна, чтобы заметить, что скромный шевалье де Харкорт пользовался бóльшим уважением, чем все они, вместе взятые. Высокопоставленные сеньоры называли его другом, и такие гордецы, как бароны де Гурней и Тессон де Тюренн, не церемонившиеся с теми, кого считали ниже себя, никогда не позволяли себе надменно разговаривать с Раулем. Он почти всегда был с каким-нибудь могущественным бароном и разговаривал с ним, как со старым другом. Эдгар говорил, что у герцога не было никого ближе Рауля, за исключением, пожалуй, брата Мортена и сенешаля Фиц-Осберна. Элфрида решила, что не стоит даже мечтать о том, чтобы такой человек проявил к ней хоть какой-нибудь интерес. Будучи умной девушкой, она пришла к мысли, что не имеет права желать, чтобы Рауль просил её руки. Однако в глубине души не переставала думать об этом, ведь из всех мужчин при дворе герцога только Рауль ей так сильно нравился.

Спокойный нрав только делал его ещё более привлекательным и как бы оттенял его рыцарское достоинство. Другие мужчины могли щеголять в роскошных плащах, украшенных дорогим мехом, чванливо произносить громкие речи, дабы показать окружающим, насколько важными персонами они являются. Они надевали все свои ослепительные украшения, чтобы произвести впечатление на бедную девушку, но для неё всё это было не так привлекательно, как благородное спокойствие рыцаря, не желающего привлекать всеобщее внимание ненужными телодвижениями. Он почти всегда носил простой рыцарский плащ красного цвета и никогда не повышал голос.

Элфрида сделала из него героя, не переставая ругать себя за свою глупость, она представляла его человеком, который никогда не опустится до неё и будет всегда доброжелателен, но это будет лишь из вежливости, а не проявление дружбы. Если бы она знала, что всё это время мужчина, по которому она так страдала, был влюблён в неё и не мог глаз отвести от её лица, если она была с ним в одной комнате.

Он видел, что её окружают мужчины намного моложе его и она была явно счастлива находиться в их компании. Он же, как ему казалось, был для неё не более чем просто другом брата. Не щадя себя, он без конца повторял, что она, вероятно, считает его седовласым стариком. Он не был высокомерен, но всё же никак не мог заставить себя присоединиться к этим юнцам в их попытках добиться расположения Элфриды.

Такая ситуация могла бы сохраниться надолго, если бы не грубое поведение лорда Вильгельма Мулине ла Марша, двоюродного брата герцога по линии матери.

Этот человек и Рауль никогда не ладили. Лорд Мулине ла Марш был невоздержан в своих желаниях, что не очень-то нравилось Раулю, и, кроме того, лорд по натуре был очень жестоким человеком и даже не пытался обуздать свой дикий нрав. Очень часто можно было услышать, как его пажи, забившись в какой-нибудь укромный уголок, рыдают, не в силах вынести унижения. Нередко его лошадь приводили в конюшню с изодранными в кровь боками, так немилосердно он пришпоривал её. Он был женат, но жена редко видела его, потому что в одном из его многочисленных домов всегда можно было найти какую-нибудь женщину лёгкого поведения, которую он взял себе в любовницы. Ни одна из них не задерживалась надолго, потому что он быстро уставал от них и тут же начинал искать новую чаровницу.

Он приехал ко двору через два месяца после приезда ярла Гарольда и его свиты. Необычная красота Элфриды тут же привлекла его внимание. Вряд ли он мог надеяться на то, что она когда-нибудь станет его любовницей, но, находясь рядом с такой красавицей, лорд Мулине ла Марш не мог не приударить за ней. У него было красивое, но жестокое лицо и весьма приятные манеры, когда ему этого хотелось. Лорд начал ухаживать за Элфридой, и, как только понял, что она боится его, дикий хищник, который, как утверждали его враги, жил в нём, проснулся и, лениво потянувшись, выпустил когти.

Элфриду предупредили о том, как опасен этот человек. Дама из свиты Матильды рассказала ей ужасные истории о жестокости и мстительности лорда, и поэтому, несмотря на то что его домогательства были ей неприятны, она ни слова не решалась промолвить об этом Эдгару, чтобы тот не вмешался и тем самым не навлёк бы на свою голову гнев лорда Мулине ла Марша. Некоторое время Элфриде удавалось держать его на расстоянии, но однажды ей очень не повезло и она попала прямо в руки лорда.

Он сидел на скамье, когда она, спускаясь по лестнице, завернула за угол и оказалась в галерее. Кроме них, там никого не было. У неё появилось подозрение, что он специально поджидал её, и так как она побаивалась его, то попыталась вернуться по лестнице назад.

Но он заметил её и тут же вскочил.

   — О, прекрасная Элфрида! — сказал он и пошёл к ней навстречу.

   — Рада видеть вас, лорд, — довольно тихо ответила она.

Он загородил ей дорогу, и, пытаясь пройти, Элфрида промолвила:

   — Я не могу задерживаться, меня ждут.

   — Да, конечно, ангелочек, — улыбнувшись, ответил он, — я вас жду. Неужели вы разочаруете меня? — Он попытался взять её за руку. — О, да вы дрожите, как от холода! А ну-ка посмотрите, вам нравится вот эта безделушка? — Он протянул ей цепочку, усыпанную самоцветами.

Она с достоинством ответила:

   — Спасибо, но я не могу принять такой дорогой подарок.

   — О, возьмите, моя дорогая. Это, право, всего лишь безделушка.

В этот момент он цинично попытался вспомнить, которой из своих любовниц он купил эту цепочку.

   — Я готов подарить вам куда лучшие вещи, чем эта безделушка.

   — Вы очень добры, лорд, но я вам должна признаться, что не люблю таких игрушек, — твёрдо сказала она. — Пожалуйста, позвольте мне пройти. Меня ждут.

Ему удалось взять её за руку. Он притянул Элфриду к себе и правой рукой вкрадчиво взял её за талию.

   — Нет, вы не можете быть со мной так жестоки. Неужели мне так никогда и не удастся побыть с вами наедине? Вокруг вас всегда толпа глупых мальчишек, или же вы весело щебечете вместе с придворными дамами. А я тем временем сгораю в огне страсти.

Теперь он уже крепко обнимал её, его пальцы впились ей в бедро, другой рукой он ущипнул её щёку. Она зарделась под его пальцами. Он засмеялся, наслаждаясь тем, что Элфрида так смущается, и провёл рукой по её обнажённой шее.

Она попыталась высвободиться из его объятий.

   — Отпустите меня, лорд! — сказала она, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. — Такое поведение не принесёт чести ни вам, ни мне. Я умоляю вас, отпустите меня! Меня ждёт герцогиня.

   — Но, мадам, вы моя пленница, — сказал лорд, продолжая прижимать её к себе. — Какой выкуп вы готовы заплатить? Я немало потребую за такую бесценную заложницу.

   — Лорд, подобные шутки слишком грубы. Мне придётся звать на помощь!

Он сжал её горло. Его лицо было очень близко, Элфрида подумала, что никогда в жизни не видела столь жадного рта, и она испуганно вскрикнула.

   — Под моими поцелуями ты перестанешь кричать. Не отстраняй меня, я не причиню тебе вреда, но разбужу спящую в тебе страсть.

Он отпустил её горло и двумя руками прижал её к себе.

   — Неужели я первый, кто ощутит на своих губах сладость твоей кожи, моя маленькая девственница?

Именно в этот момент на другом конце галереи показался Рауль и пошёл к двери одной из комнат. Он медленно оглядел галерею, и то, что он увидел, заставило его застыть на месте с уже поднятой для того, чтобы повернуть засов, рукой. Он стоял, настороженно глядя на Элфриду, на его лице застыл вопрос.

Мулине ла Марш отпустил Элфриду, когда услышал шаги на лестнице, но он всё ещё загораживал ей проход. Она была сильно испугана, в её голубых глазах сверкали слёзы. Она с мольбой смотрела на Рауля.

Он отпустил засов и не торопясь, твёрдым шагом пошёл по галерее.

   — Ну, господин сторож? — недовольным голосом резко спросил Мулине. — Что вам здесь понадобилось? Если вам что-то от меня нужно, скажите и проваливайте!

   — Премного благодарен, — невозмутимо ответил Рауль. — Мне нужно, чтобы вы удалились, и как можно быстрее.

Лорд Мулине взбесился:

   — И это вы говорите мне в лицо! Вы слишком много себе позволяете! Уходите, а то я за себя не ручаюсь.

   — Таким тоном вы будете разговаривать со своими слугами, Мулине ла Марш, — спокойно ответил ему Рауль. — Леди, позвольте мне проводить вас в покои герцогини.

Она, благодарно глядя на него, сделала шаг навстречу, но Мулине оттолкнул её назад.

   — Оставайтесь на месте, девушка, я провожу вас.

Он повернул своё разъярённое лицо к Раулю, а его рука легла на рукоятку кинжала.

   — Ну что же, шевалье! Мой кузен герцог ещё услышит о нанесённом мне оскорблении.

Элфрида заметила насмешку в серых глазах Рауля.

   — Вы найдёте герцога в его комнате, — сказал он. — Идите и скажите, что я разгневал вас. Поскорей доставьте ему это сообщение.

Его голос звучал насмешливо, но глаза внимательно следили за рукой Мулине, свою он держал около пояса.

Мулине знал, что если он пожалуется на Рауля, то гнев герцога скорее обрушится на его собственную голову, а не на голову фаворита. И лорд совсем перестал сдерживать свою ярость и набросился с кинжалом на Рауля.

Элфрида закричала:

   — Осторожно!

Но, казалось, Рауль ждал этой коварной атаки. Его рука взлетела вверх, металл ударился о металл, кинжал Мулине со звоном упал на каменный пол. Элфрида заметила кровь на запястье лорда.

Рауль наступил на упавший кинжал. Лезвие сломалось.

   — Уходите! — твёрдо, как никогда, проговорил он — Если вы будете и дальше вести себя подобным образом, то к герцогу придётся обратиться мне.

Отрезвлённый видом крови, лорд Мулине ла Марш уже устыдился своего предательского нападения. Он зло проговорил:

   — Вы спровоцировали меня. Можете говорить герцогу всё, что вам угодно, мы с вами ещё встретимся.

Он сжал запястье, чтобы остановить кровь, бросил гневный взгляд на Элфриду и пошёл к лестнице.

Девушка, напуганная этим кровавым поединком, бросилась к Раулю и своими дрожащими руками сжала его руку.

   — О Боже, что теперь будет? — спросила она, испуганно глядя ему в лицо.

Он положил свою руку на её.

   — Ничего не случится, леди! — сказал он. — Вам не следует бояться его. Я прослежу за тем, чтобы он и близко к вам не подходил.

   — Но я боюсь не за себя, а за вас! — ответила она. Её губы задрожали. — Он страшный человек, и я втянула вас во всё это, а ведь я знаю, мне рассказывали, как ужасна его месть.

Рауль посмотрел на неё сначала с удивлением, а потом улыбнулся:

   — Месть Вильгельма Мулине! Вам, леди, совсем ни к чему бояться за меня. Я уже много лет знаком с этим сорвиголовой, и не впервые мы пустили в ход кинжалы.

Он видел, что она всё ещё бледна и напугана, и поэтому отвёл её назад к скамье.

   — Следовало бы ещё раз пустить ему кровь за то, что он так растревожил вас, — сказал он. — Может быть, вы немного отдохнёте здесь? Я побуду рядом и защищу вас от этого злодея.

Леди Элфрида, которую так ждала герцогиня, не прекословя села на скамью и слабо улыбнулась своему защитнику.

Рауль опустился перед ней на колени, продолжая сжимать её руки в своих.

   — Он уже ушёл, дитя моё, — сказал он, — вы в безопасности. Немного погодя, когда вы перестанете дрожать, я провожу вас к герцогине, и вы позабудете об этом неприятном инциденте.

Она смущённо посмотрела на него. В его глазах она увидела искорку, заставившую трепетать её сердце. Элфрида отвела взгляд.

   — Мой господин, вы так добры ко мне, — пробормотала она. — Благодарю вас за то, что вы меня защитили. Право, я даже не знаю, как выразить...

Голос её стих, она надеялась, что он не посчитает её слишком глупой, но боялась, что так и будет.

На секунду в галерее воцарилась тишина, Рауль прервал её и тихо произнёс:

   — Вам не за что благодарить меня. Для меня самое большое счастье служить вам.

Её рука слегка вздрогнула под его сильными пальцами, она подняла на него глаза.

   — Служить мне? — повторила она. — Мне? А я-то думала, что не нравлюсь вам, мой господин!

Когда она опомнилась, слова уже были сказаны и ничего уже нельзя было вернуть. Она вся зарделась и смущённо опустила голову.

   — Не нравитесь мне? — Рауль усмехнулся. Он преклонил голову и поцеловал её тонкие пальцы. — Я просто боготворю вас.

Дрожь прошла по всему её телу. По её лицу он не мог понять, о чём она думает, но она не отняла руки.

   — Если бы я отправился в Англию, чтобы просить вашей руки у вашего отца, — сказал он, не сводя с неё глаз, — смогли бы вы выйти замуж за норманна?

Это предложение было неожиданным и слишком скорым для Элфриды. Она ответила слабым голосом:

   — Право, мне надо идти к герцогине, мой господин, она ждёт меня.

Он тут же поднялся, опасаясь того, что мог встревожить её. Они медленно пошли по галерее. Рука Элфриды мирно покоилась на его руке. Она украдкой посмотрела на него, раздумывая о том, скажет ли он ещё что-нибудь. Ей было страшно, что он снова заговорит, и в то же время она боялась, что он будет молчать. Она искала такие слова, которые могли бы дать ему надежду, но не повредили бы её девичьей чести. Они уже почти подошли к дверям в покои герцогини, а она всё ещё ничего не придумала. В отчаянии она проговорила:

   — Мой отец просил меня не выходить замуж до тех пор, пока мой брат не вернётся в Англию. И я поклялась в этом Святой Деве Марии много лет назад.

Рауль остановился и посмотрел ей прямо в глаза:

   — Но когда он вернётся, Элфрида?

   — Я не знаю. Не думаю, что мой отец захочет, чтобы я выходила замуж за чужестранца, — смущённо сказала она.

Она была так хороша, что он едва удержался, чтобы не поцеловать её. Элфрида высвободила свою руку и пошла к двери в покои герцогини. Только когда её пальцы уже лежали на ручке двери, она решилась повернуться и взглянуть на Рауля. Девушка застыла в замешательстве, на губах её играла нежная улыбка, и едва слышно она проговорила:

   — Я не могу сказать, что мне не нравятся норманны, мой господин.

Он хотел было броситься к ней, но она исчезла ещё до того, как он успел сделать хоть шаг, дверь с грохотом захлопнулась за ней.

Тем вечером, как раз тогда, когда на улице звонили отбой, Рауль пришёл в комнату Эдгара. Тот сидел за столом и при свете свечей осматривал своё охотничье копьё. Он поднял глаза на Рауля и улыбнулся:

   — Привет, Рауль! — Ногой он пододвинул другу стул: — Садись, я весь день тебя не видел.

Он заметил, что Рауль многозначительно поглядывает на пажа, который держал в руках снаряжение для охоты. Эдгар протянул руку и похлопал юношу по плечу:

   — Ты свободен, Хелуин. Возьми ещё вот этот плащ и проследи, чтобы на моём копье не было ни пятнышка, когда мы отправимся на охоту в следующий раз.

   — Хорошо, хозяин, — ответил Хелуин слабым голосом и быстро удалился.

Эдгар вопрошающе посмотрел на Рауля:

   — Что-то важное, Рауль?

   — Да, — ответил тот.

Он не садился, а расхаживал взад-вперёд по комнате, будто не мог решиться произнести то, ради чего пришёл.

Эдгар смотрел на него, и в его глазах сверкал радостный огонёк.

   — О каком таком ужасном происшествии ты хочешь мне рассказать? Ты сегодня ездил на моей лошади Барбари, она что, начала хромать? Или, может быть, твой отец сообщил тебе, что не пришлёт из Харкорта гончих, которых он мне обещал?

Рауль улыбнулся в ответ:

   — Ни то, ни другое. Эдгар, согласился бы ты на то, чтобы твоя сестра вышла замуж за норманна?

При этих словах Эдгар подскочил от радости и обнял своего друга за плечи.

   — Неужели ты хочешь жениться на ней? Конечно, я согласен, если этим норманном будешь ты.

   — Спасибо. А как на это посмотрит твой отец?

Руки Эдгара тут же опустились.

   — Может быть, если я поговорю с ним о тебе. Я не знаю.

Теперь его голос звучал куда менее радостно, а брови нахмурились.

   — Я мало что могу предложить, — смущённо проговорил Рауль, — ведь я не заботился о том, чтобы получить земли или титул. У меня есть только моё родовое поместье, но, думаю, что, если я захочу, герцог, вероятно, поможет мне. Об этом был разговор, но тогда я предпочёл остаться возле него, больше мне ничего не нужно было. Но если я женюсь... — Он серьёзно посмотрел на Эдгара. — Ну, как ты считаешь?

Несколько секунд Эдгар ничего не говорил. Казалось, он не может найти нужных слов для того, чтобы выразить свои мысли. И даже когда он наконец заговорил, чувствовалось, что он всё ещё сомневается:

   — Дело совсем не в этом. Ни у одного человека в Нормандии нет таких возможностей, как у тебя, стать могущественным и богатым. Я прекрасно знаю, что стоит тебе моргнуть, и герцог поможет тебе. У меня нет никаких сомнений в том, что ты сумеешь сполна заплатить выкуп за невесту.

Он неожиданно улыбнулся, но улыбка скоро исчезла с его лица.

   — Дело не в этом, — снова повторил он. — Мы с тобой долгие годы были друзьями, я не знаю человека, который был бы больше, чем ты, достоин стать мужем моей сестры... нет, более того, я вопреки всему даже надеялся на это. — Он стал изучать рисунок на ткани тяжёлого полога над своей кроватью. — Но всё это лишь пустая мечта, Рауль, ничего, кроме глупой, бессмысленной мечты.

Рауль молчал и ждал, что он скажет дальше. Эдгар поднял на него глаза.

   — Между вами глубокая пропасть! — сказал он таким тоном, будто ждал, чтобы Рауль сам понял то, что ему не хотелось говорить вслух.

   — Однако ты сам мне рассказывал, что твой отец взял невесту из Нормандии, — сказал Рауль.

   — Да. Но тогда всё было по-другому. — Эдгар сжал губы, дальше он не мог объяснять.

   — Так, значит, ты запрещаешь мне просить руки твоей сестры? — напрямик спросил Рауль.

Эдгар отрицательно покачал головой.

   — Я слишком сильно хочу назвать тебя братом, — ответил он. — Я на твоей стороне. Но что готовит нам будущее? Да и такие дела, как помолвка, — улыбнувшись, добавил он, — так с ходу не решаются. Вы ведь не крестьяне, чтобы просто влюбиться и пожениться по собственному желанию.

Вдруг Рауль почувствовал, что не может больше ждать.

   — Клянусь тебе, если леди Элфрида доверит мне свою руку и сердце, я женюсь на ней вопреки всем предрассудкам и соображениям.

   — Да, это говорит истинный норманн, — тихо сказал Эдгар. — Мародёрствующий, хватающий всё, что под рукой, стремящийся не упустить добычу!

Гнев закипел в груди Рауля, но он сдержался и спокойно сказал:

   — Я этого не заслужил. Хотя мои слова и могут показаться дикими, ты прекрасно знаешь, что я никогда не поступлюсь честью.

   — Я не сомневаюсь в тебе, — ответил Эдгар, — но впереди у тебя тернистый путь.

В груди Рауля бушевала весна, и все сомнения и дурные предчувствия казались ему столь далёкими, что он снова ощутил приступ нетерпения.

   — Господи, Эдгар, неужели ты не можешь хоть на секунду забыть о плохом? Какое дело нам, маленьким людям, до того, какие планы имеют наши вожди? Я не собираюсь даже думать об этом!

Эдгар с усмешкой посмотрел на него:

   — Делай как знаешь. Тебе прекрасно известно, что это будет значить, Рауль. Мне больше нечего сказать.

Получив разрешение от Эдгара просить руки Элфриды, Рауль не стал больше терять времени. Он знал, что леди весьма стеснительна, но она не отталкивала его. Когда он шёл через комнату к ней, она всегда улыбалась ему, и, если во время охоты его лошадь оказывалась рядом с её, она всегда старалась некоторое время побыть вместе с ним.

Прошло совсем немного времени, а он снова заговорил с ней о любви. Элфрида знала, что ей не следует слушать человека, который не получил соизволения её отца, она понимала, что должна делать добропорядочная девушка, однако даже немного качнулась в его сторону. Кто же станет после этого обвинять его в том, что он не выдержал и обнял её?

Так они закрепили свою помолвку. Держа её руки в своих, Рауль сказал:

   — Я могу послать письма в Англию вашему отцу, однако мне эта идея совсем не нравится. Я думаю, что ответ будет холодным, а вы?

   — Боюсь, что да, — ответила она. — Моя мама, правда, была нормандкой, но в целом, с тех пор как король начал благоволить к тем норманнам, которые живут в Англии, отец стал плохо к ним относиться. Возможно, если Эдгар поговорит с ним и попросит за нас, может быть, он примет вас более радушно.

   — Эдгар будет на моей стороне. Я приеду в Англию сразу, как только смогу, после вашего возвращения.

Неожиданно его охватил страх.

   — Элфрида, вас не связывают никакие обязательства?

Она покраснела и отрицательно покачала головой, но тут же начала объяснять, почему так получилось, ведь тот факт, что девушка в двадцать с лишним лет не обручена и даже не помолвлена, был настолько необычен, что мог бросить на неё некоторые подозрения. Она посмотрела в смеющиеся глаза Рауля и с достоинством заявила:

   — В этом нет моей вины, мой господин.

Рауль широко улыбнулся; он стал один за другим целовать её пальцы и не остановился до тех пор, пока она не побранила его, сказав, что здесь в любой момент может кто-нибудь появиться и увидеть их. Он отпустил её руку и обнял её за талию. Она не возражала: вероятно, тогда, когда они сидели вместе на скамье, ей понравилось, что можно рассчитывать на поддержку этой сильной руки.

   — Сердце моё, расскажите-ка мне, как же это так случилось, — прошептал ей на ухо Рауль.

И вполне серьёзно, даже с трепетом в голосе, Элфрида рассказала ему, как ещё в детстве она была помолвлена с Освейном, сыном Гундберта Сильнейшего, крупного землевладельца из графства Уэссекс.

   — Он вам нравился? — прервал её рассказ Рауль.

Она его почти совсем не знала. Элфрида даже не говорила с ним один на один, потому что в Англии было не принято, чтобы девушка оставалась наедине с юношей до свадьбы. Он был порядочным молодым человеком, но умер ужасной смертью как раз тогда, когда она достигла совершеннолетия и могла выйти замуж. Он поссорился с неким Эриком Йарлсеном, странным и необузданным человеком, который приехал в Уэссекс из Дании. Элфрида не знала, в чём была причина ссоры, но она думала, что Освейн нанёс датчанину какое-то оскорбление. Потом Освейн слег с ужасной лихорадкой, некоторые считали, что это была желтуха, потому что его кожа пожелтела. Но, несмотря на то что он голодал девять дней и даже несмотря на то, что живительная жаба, пойманная в канун дня святого Джона, была посажена к нему на грудь, чтобы выгнать лихорадку, жизнь с каждым днём всё уходила и уходила из его тела. Никакие способы не помогали, лихорадка не отступала. И в конце концов юноша умер в самом расцвете сил.

   — Потом, — продолжала Элфрида, незаметно для самой себя положив свою руку под руку Рауля, — некоторые стали обвинять Эрика. Среди них был и Гундберт, отец Освейна. Говорили, будто Эрика изгнали из Дании за то, что он якобы налагал на людей проклятия и занимался колдовством.

Она быстро перекрестилась дрожащей рукой.

   — Эти люди заявили, что он использовал против Освейна магические заклинания. Будто бы он сделал фигурку своего врага и, взывая к злым духам, чтобы те убили его, воткнул в эту фигурку иглу.

   — Чёрная магия, — понимающе произнёс Рауль. — Ерунда всё это! Ну и что же сделали с Эриком?

   — На суде графства он предстал перед главным магистратом и, не признав своей вины, потребовал священного суда. Священник протянул ему две деревянные таблички, на одной из которых было изображение священного креста, а на другой — нет. Эрик, помолившись Богу о том, чтобы тот ему поведал правду, смело выбрал одну из табличек. — Элфрида придвинулась поближе к Раулю. — И на табличке, которую он взял из рук священника, ничего не было, так все люди поняли, что Господь считает его клятвопреступником и подтверждает, что он убил Освейна при помощи магических заклятий, а это есть не что иное, как колдовство.

   — И что было потом? — спросил Рауль.

   — Некоторые говорили, что он должен заплатить за убийство Освейна, который был приближенным короля, как и мой отец. Сумма этого выкупа составляла двести шиллингов, и вряд ли Эрик смог бы его выплатить. Но главный магистрат графства решил, что преступление, совершенное Эриком, настолько тяжкое, что не может быть смыто простой выплатой денег, поэтому он решил, что его надо забить камнями до смерти. Это было сделано в Хоктайде. Я сама не видела, но мне рассказывали. Вот почему я до сих пор не помолвлена.

Обе её руки покоились на груди Рауля, щека прижалась к его щеке.

   — Ты жалеешь об этом, птичка моя? — спросил он.

   — Нет, — призналась она. — Только не теперь.