Книга: Роковой сон
Назад: Глава 6
Дальше: Глава 2

Часть пятая
(1066)
Корона

Глава 1

Отступать некуда.
Речь Вильгельма Завоевателя
Вскоре после отъезда Гарольда в Руан прибыли гости из Англии — Тостиг, эрл Нортумбрии, вместе с женой и детьми, преисполненный мрачного озлобления. В пересказанной им истории соседствовали предательство, ненависть и отсутствие братских чувств. Концы с концами связать было трудно, ясно было одно: последние дни его правления были ознаменованы такой жестокостью, что подданные, как один, восстали и призвали на помощь Моркера, сына Эльфгара, причем их поддержал и эрл Гарольд. С этого места рассказ становился совсем уж нечленораздельным…
Герцог Вильгельм, иронически посмотрев на гостя, не пожелал тратить на него времени. Юдит же, запершись наедине с сестрой, высказалась более внятно.
Она располнела, в каштановых волосах пробивалась седина. Обладая спокойным характером, она большую часть времени проводила в праздности, поедая в непомерных количествах засахаренные сливы, а выходки мужа, как, впрочем, и все остальное на свете, не волновали ее. Юдит, лениво оглядев Матильду, заметила:
— Ах, моя дорогая, смотрю, ты все еще такая изящная! Кстати, ты родила мужу семерых или восьмерых?
— Восьмерых, трое из них сыновья, — гордо ответила Матильда.
— Они очень похожи на него. Интересно, сколько лет прошло с тех пор, как Сражающийся Герцог ворвался в наш будуар в Лилле и отстегал тебя?
Матильду давно уже не смущала та давняя история.
— Ровно столько же, сколько прошло с тех пор, как я уложила тебя в постель Тостига.
Юдит доела очередную засахаренную сливу и тщательно облизала пальцы.
— Да, воспоминание не из приятных. Тогда он был дураком, а сейчас стал просто зверем. — Она зевнула. — Отправившись в изгнание, Гарольда не победишь. А во всем виновата это тощая кошка, Эдгита.
— Королева? — Матильда оторвалась от своего шитья.
— Они с Тостигом сговорились в прошлом году покончить с Госпатриком. Король тогда ничего на это не сказал, но тут твой муж отпустил Гарольда; замечу, кстати, что последствия этого необдуманного поступка он вскоре почувствует — и с Тостигом было покончено в течение месяца после возвращения эрла. — Казалось, женщина задумалась. — Мой муж строит грандиозные планы, как и все они, сыновья Годвинсона, но, боюсь, ему не удастся воплотить их в жизнь, не тот он человек. Больше я ничего не скажу.
Герцогиня подумала о своем муже, так непохожем на мужа сестры, и про себя улыбнулась. Удобно развалившись на постели, Юдит наблюдала за ней сонными глазами.
— Понимаю, кролик, о чем ты думаешь! Что твой выбор более правильный, нежели мой. Не отрицаю! Герцог Вильгельм в мужья годится. Но помню также, он даже слова мне не сказал, когда пришел за тобой, так сказать, поухаживать по-своему…
Несколько недель эрл Тостиг провел в Руане, выставляя напоказ свои обиды, а на Рождество отправился во Фландрию. Сестры с чувством расцеловали друг друга на прощанье, но прежней близости между ними уже не было, у каждой появились свои тайны и ни та, ни другая не сожалели, что видятся, наверное, в последний раз.
Праздники прошли спокойно. Рауль отправился домой навестить отца, вспоминая по дороге, как частенько он проделывал этот путь когда-то вместе с Эдгаром. Шевалье пришпорил коня, чтобы передохнуть, но все равно рядом неотступно скакал призрак друга и, казалось, даже слышались звуки его любимой песни.
Дома Юбер забросал его расспросами об Эдгаре и удивился, услышав, что тот покинул Нормандию, отправившись домой в Англию. Память у старика пошаливала, но он не любил в этом признаваться, неожиданно спросил:
— А у него была сестра?.. — и, будучи очень довольным, что смог вспомнить такое, порылся в памяти, торжествующе воскликнув: — Эльфрида!
Рауль вздрогнул, услышав это имя, произнесенное после долгих месяцев молчания. Он уже привык к мысли, что она существует лишь в его мечтах; впалые щеки рыцаря залил яркий румянец, и он ответил:
— Да, у Эдгара есть сестра.
— Никогда ее не видел, — пожалел Юбер, — но самого сакса хорошо помню и люблю его. Что погнало его в Англию?
— Отец, он же сакс, — напомнил Рауль.
— Слышал, слышал, — съязвил старик, — но он так долго жил среди нас… достаточно долго, чтобы сделать своим домом Нормандию. Он вернется?
Рауль с сомнением покачал головой и отвернулся к очагу, склонившись над ярким пламенем, чтобы отец не мог видеть выражение его лица.
— Жаль, — заметил Юбер.
Он впал в молчаливое созерцание и долго сидел так, глядя на огонь, будто воскрешая картины былого, потом улыбнулся чему-то, склонил голову и впал в легкую дрему. А когда проснулся, то уже не вспоминал Эдгара, зато хорошо помнил, что предстоял ужин.
В Руане герцог проводил Рождество в веселье, молитвах и охоте. Милорд Роберт пристроил мешочек с мукой на полуоткрытой двери своего грузного двоюродного деда Вальтера, а когда «ловушка» сработала и в этом обвинили шута, наследник решил, что день прожит не зря.
После праздников настали жестокие холода, вода в дворцовых рвах замерзла, снег покрыл свинцовые крыши. Мужчины выходили на улицу в подбитых мехом плащах, а сыновья герцога устроили во внутреннем дворе ледовую дорожку, что оказалось даже более увлекательным развлечением, чем они предполагали, потому что не менее трех взрослых, нечаянно на нее наступив, шлепнулись и еле поднялись.
Холод, который заставлял иных подолгу сидеть у огня, казалось, только питает энергию герцога. Иногда он целые дни проводил на охоте, и в лесах не переставая слышались рожки его егерей, поднимающих дичь. Закаленные, крепкие дворяне сопутствовали ему в этих вылазках, но было замечено, что самый преданный друг держится в стороне от других. Обычно шевалье д'Аркур плотно кутался в алый плащ, дрожа на сильном ветру, и молил Бога, чтобы герцог разрешил ему удалиться.
— Рауль не в духе, потому что расстался со своей прекрасной девой, — однажды лукаво заметил Гранмениль.
Ответом ему послужил холодный как лед, прямой взгляд шевалье. Правда, содержащаяся в словах придворного, не делала ее более сладкой для него.
Если Рауль и объяснял свое нежелание участвовать в охоте отвращением к холодной погоде, то в этом своем неприятии был не одинок. Однажды под Новый год герцог поплыл на лодке через Сену в Квевильский лес, чтобы поохотиться на оленя, причем на сей раз из всей компании только он единственный не дрожал от холода. Оголенные ветки деревьев были покрыты инеем, земля замерзла и поскрипывала под ногами, в чистом воздухе от дыхания людей появлялись облачка пара. Охотники постукивали ногами, чтобы разогнать по жилам кровь. Гранмениль, согревая дыханием закоченевшие пальцы, заявил:
— Это погода не для охоты!
В этот день герцог убил двенадцатилетнего оленя. Он будто не чувствовал холода, щеки его полыхали румянцем, а мантия была сброшена, чтобы освободить руки. Егеря гнали еще одного зверя, Ральф де Тоени попытался пристроить стрелу в луке, но со смехом заявил, что пальцы его не слушаются. Вильгельм де Варенн выстрелил и промахнулся. Герцог вытащил стрелу и стал прицеливаться.
В этот момент и появился гонец из Руана, который подбежал к герцогу и опустился перед ним на колени, не дав тому даже пустить стрелу. Его кожаная туника и сапоги с выступившими пятнами соли на них свидетельствовали о том, что он прибыл издалека и очень спешил.
— Лорд, — обратился он к герцогу, — мне приказано разыскать вас здесь!
Герцог недовольно опустил лук, повернулся и насупленно посмотрел на гонца. Сердитое слово уже было готово сорваться с языка, но что-то удержало его. Вильгельм передал лук слуге и подал знак приближенным отойти подальше.
— Говори! Какие новости ты привез из Англии?
— Лорд, король Эдвард мертв и похоронен на Крещение, все церемонии погребения уже закончены. Коронован Гарольд Годвинсон.
— Коронован! — Герцог побледнел. — Это правда?
— Да, господин. Он был помазан архиепископом Стигандом, который не имел права этого делать. В Англии сейчас правит Гарольд. — Гонец замолчал, не осмеливаясь продолжать.
— Выкладывай, что еще случилось? — приказал герцог.
— Лорд, Гарольд взял в жены Эльдгиту, вдову Гриффида и дочь эрла Эльфгара, — пробормотал гонец.
Герцог сжал кулаки, будто хотел кого-то ударить. Он вернулся к ожидавшим его в тревоге охотникам. Не промолвив ни слова, Вильгельм грубо выдернул из рук пажа свою мантию и набросил ее на плечи. Так же молча, что всех пугало гораздо сильнее, нежели вспышки гнева, он быстро пошел к реке.
Этот безмолвный уход был настолько непонятен, что охотники не знали, что и подумать. Хью де Гранмениль тупо уставился на де Тоени, а Варенн тихо удивился:
— Что же произошло? Никогда не видел нашего герцога таким. Давайте поедем за ним следом, но, чур, ничего не спрашивать.
Бароны отдали оруженосцам свои луки и в полной тишине последовали за своим господином к реке. Они видели, насколько он был мрачен и как нервно теребит мантию, но никто не решился задать прямой вопрос. На берегу их ждала лодка, Вильгельм ступил в нее, не обращая внимания на опасный крен, и пристроился на корме, не говоря ни слова и не обращая внимания на свиту. Он глядел на другой берег, машинально теребя складки одежды. Гранмениль, искоса следивший за ним, заметил, как уголки губ Вильгельма исказились гримасой, и предостерегающе махнул де Тоени. Такую же гримасу они впервые увидели, когда он два года назад, в припадке жестокого гнева, прогнал обоих. Поэтому, вздрогнув, де Тоени приложил к губам палец, призывая к молчанию. Сегодня они были ни в чем не виноваты, но чувствовали признаки надвигающегося, готового разразиться гнева своего господина и боялись его.
Когда нос лодки царапнул по прибрежной гальке, де Варенн выскочил на берег, чтобы помочь герцогу, но тот, не замечая протянутой руки, вышел сам и почти побежал ко дворцу.
За ним, не говоря ни слова, последовали остальные. Судя по тому, что герцог ни на кого не обращал внимания, они могли и остаться.
Вильгельм ворвался в холл дворца. Привратник поспешил принять его плащ и перчатки, подбитые мехом куницы, но сильная рука оттолкнула его, и человек отлетел в сторону, изумленный; только изумление это длилось недолго — он не глянул даже на лицо вошедшего. Герцог ринулся к скамье, стоящей под одной из каменных колонн, и упал на нее, закрыв плащом лицо.
В холле столпились дворяне, очевидно догадавшиеся о причине столь необычного поведения герцога. Один из них с жаром зашептал что-то на ухо де Варенну, и де Тоени только уловил:
— Кажется, Гарольд коронован в Англии, — и тот кивнул, что понимает.
Гранмениль подал знак привратникам, стоявшим посреди холла и не знавшим, что делать. Потоптавшись, они на цыпочках удалились.
Влетевший вдруг через одно из высоких окон воробей заставил настороженных баронов вздрогнуть от неожиданности. Де Варенн прошептал:
— Может быть, нам следует уйти? Или лучше заговорить с ним?..
Но прежде чем Гранмениль успел ответить, готовую взорваться тишину нарушил звук, мало соответствующий настроению собравшихся. Кто-то шел вниз по лестнице, весело напевая себе под нос.
Де Тоени невольно бросил взгляд на герцога, но тот даже не шелохнулся. Из-за поворота лестницы вышли Фицосборн с Раулем. Палец сенешаля украшало кольцо с аметистом, на предплечье красовался браслет с таким же камнем. Дружелюбный взгляд его обвел кучку столпившихся в дверях людей, но веселая ритмичная песенка не прервалась.
Де Варенн подал ему знак молчать и кивнул на герцога. Фицосборн и Рауль оглянулись, мелодия угасла, а сенешаль подошел к сидящему и бесстрашно положил ему на плечо руку.
— Чего это вы здесь делаете? Можете не молчать, все и так знают, новость разошлась прежде, чем вы вернулись из леса.
Герцог позволил упасть своей мантии; злиться он перестал, но настроение было не из лучших.
— Вильгельм, клятвопреступник Гарольд Годвинсон, стал королем Англии.
— Я уже знаю, — спокойно ответил герцогу Фицосборн. — Ваша милость, неужели вы ему верили?
— Слишком сильно, — ответил Вильгельм.
Он встал и начал мерить шагами холл, а заметив наконец переминающихся с ноги на ногу у входа дворян, недовольно спросил:
— Помилуй Бог, а вы что здесь делаете?
— Ваша милость, позвольте нам удалиться, — робко попросил Гранмениль.
Герцог только расхохотался, продолжая ходить по холлу. Приняв это за разрешение, все удалились, а Фицосборн засунул руки за изукрашенный драгоценными камнями пояс.
— Сеньор, вас жестоко обманули. Теперь надо завоевать Англию, что ты на это скажешь, Рауль?
Тот стоял у длинного стола, скрестив на груди руки.
— Ничего не скажу, — ответил он. — Герцог прекрасно знает, что я думал и думаю, и знал это всегда.
Вильгельм бросил через плечо:
— Успокойся, дружище, ты получишь свою Эльфриду в награду за свой боевой дух.
Не так шевалье рассчитывал завоевать любимую женщину, но что ему оставалось делать?..
— Эх, если бы жизнь была такой, какой она представлялась в далекой молодости! — устало вздохнул он, неторопливо подходя к огню и вставая около, уставившись на полыхающие поленья.
Позади был слышен торопливый обмен мнениями между сенешалем и герцогом. Фицосборн ратовал за немедленный переход к боевым действиям, в его мечтах английская корона уже украшала голову Вильгельма. Он говорил об армии и кораблях, и Рауль, прислушиваясь, осознал, что одна половина его существа уже мчится впереди сенешаля на эту кровавую войну, снедаемая страстью получить желаемое с помощью меча. А другая? Ничего, думала она, эта половина, но все же, когда услышала, как Фицосборн уговаривает герцога послать Гарольду депешу с объявлением войны, эта вторая половина решительно вмешалась:
— Безрассудный болван! Когда это наш герцог нуждался в понукании к битве? Дай совет получше или вовсе промолчи. Неужели и ты тоже не видишь в исходе этой войны ничего, кроме победы?
Фицосборн удивленно вытаращил глаза.
— А разве в христианском мире есть более грозный воин, чем Номандец?
— Нет, — ответил Рауль, — но после этой войны не будет другого, столь же запятнанного кровью, как он.
— Знаю, знаю! — отмахнулся герцог. — Рауль, мы много раз об этом говорили. Но сейчас ты меня с пути не собьешь!
Он посмотрел на сенешаля:
— Я отправлю в Англию посланца, не объявляя войны… Пока.
— Зачем же тогда посылать? — возразил Фицосборн. — Чего вы еще ждете, ваша милость? Этот человек нарушил священную клятву и опозорил вашу дочь, леди Аделу. Чего еще надо?
Герцог словно не слышал этих слов.
— Мне нужен сейчас Ланфранк, — сказал он. — Побеспокойся, чтобы в течение часа в Бек отправили гонца с пакетом. — Тут герцог заметил, что все еще держит в руках перчатки, и положил их на стол.
Первоначальная ярость уже проходила, уступая место реальным заботам: времени на бесплодный гнев тратить не следовало.
— Когда умер Эдвард?
— В пятый день января, — ответил Фицосборн. — Аббатство, где его похоронили, было освящено в День избиения младенцев.
— Значит, как две недели. — Герцог задумчиво барабанил пальцами по столу. — Времени прошло достаточно. Если у Тостига есть в Лондоне шпионы, то он уже знает новости и скоро мы увидим его в Руане.
Рауль поднял голову.
— Почему? — не понимая, спросил он.
Глаза герцога засветились улыбкой:
— Да чтобы попросить у меня помощи, мой друг, или совета. Вот это второе я ему и дам. Думаю… да, думаю, я могу рассчитывать, что Гарольд справится с Тостигом.
— Тостиг не настолько глуп! — воскликнул Рауль.
— Ставлю моего нового жеребца против твоего гнедого, что именно глуп, — возразил Вильгельм.
— Того жеребца, которого Жиффар привез вам из Испании? — уточнил Рауль. — А что старик Вальтер скажет на это?
— Ничего, я не проиграю, — подмигнул герцог.
— Да Тостиг прежде должен сойти с ума, чтобы обратиться к вам за помощью! Однако договорились, сеньор, ваш испанский жеребец против моего гнедого.

 

Можно было не сомневаться, он потерял своего коня. Едва посланцы герцога с первыми осторожными письмами только что отбыли в Англию, как в Руане появился Тостиг на покрытой пеной кобыле, а с ним и таны, сопровождавшие его при бегстве из Нортумбрии. Он рвал и метал от ярости, слишком тупой, чтобы молчать, готовый выплеснуть свой гнев и свои планы именно тому единственному человеку, которого и следовало опасаться.
Тостиг не знал ни о посланцах в Англию, ни о честолюбивых устремлениях Вильгельма, и никто из окружения герцога не позаботился его просветить. После сбивчивого рассказа последовало и требование о помощи со стороны Нормандии для свержения Гарольда.
Герцог достаточно легко со всем справился, но позже посетовал Раулю:
— Как это умудрился Годвин, который слыл всегда вполне разумным человеком, произвести на свет Божий такого дурака, просто не понимаю! Помощь Нормандии? Боже правый, ведь я единственный человек, которому бы ему не следовало ни в коем случае доверяться!
Герцогиня, которая сквозь узкое окно наблюдала за играющими в саду сыновьями, повернулась спросить, неужели Тостиг сам хочет быть королем.
— Как и многие другие, — констатировал герцог.
— И при этом просит у вас помощи? — Матильда сердито фыркнула. — Великолепно! Нормандец будет служить исполнению желаний Тостига! И что вы собираетесь предпринять?
— Использовать глупца в своих собственных целях, — решительно ответил ей муж. — Я дал ему совет, который он счел очень ценным. Тостиг, попрощавшись с женой, поплывет в Нормандию, чтобы обратиться к Гарольду Хардраде. — Он ласково коснулся своей мощной, почти квадратной рукой подбородка жены, заставив ее поднять голову, и улыбнулся. — Такой ход должен порадовать ваш изощренный ум, моя дорогая. Тостиг может, с моего благословения, напасть на Гарольда. Я думаю, что он вряд ли это переживет, зато расчистит мне путь. — Он взглянул на Рауля и встретил обращенный на себя взгляд. — Мой Страж, знаю, что бы ты хотел сказать. Тебе не по душе такое коварство, но оно приведет меня к цели.
Шевалье промолчал. Он смотрел на герцогиню и удивлялся, как она может одобрять планы мужа, которые, по всей вероятности, сделают ее сестру вдовой. Рауль вспомнил вдруг, как она и Юдит в прежние давние дни, еще в Лилле, бродили рука об руку, каштановая и золотая головки склонялись друг к другу, и зеленоглазая поверяла свои секреты голубоглазой…
Вдруг за окном послышался голос милорда Роберта, зовущий Рыжего Вильгельма. Рауль заметил, как Матильда повернула голову, прислушиваясь и улыбаясь, и внезапно понял, что об Юдит она и не думает. Сестра и молодость остались в прошлом, утонув в тумане забвения. Сейчас Матильде нужна была корона, может быть, для мужа, может быть, и для нее самой, но прежде всего для ее прекрасного сына. Шевалье предполагал, что герцогиня уже считает корону по праву своей; наверное, если бы даже ее собственный отец протянул сейчас к ней руку, она поступила бы с ним не менее беспощадно, чем герцог с Тостигом.
Оставив мужа, Матильда внимательно посмотрела на Рауля и спросила его:
— Ты против нас?
Он грустно покачал головой. Женщину это не удовлетворило, а даже слегка обеспокоило. Тогда, видя это, Рауль ответил:
— Нет, леди, я по-прежнему предан вам.
Он не мог объяснить ей, какие сомнения его терзают, не мог заставить ее понять, что сияние короны стало навязчивой идеей герцога. Да и вряд ли бы она это поняла. Как и у герцога, у нее всегда была цель впереди, но то, какими средствами будет это достигнуто, беспокоило женщину еще меньше, чем мужа.
Внезапно Рауля осенило: «Если бы только я мог стать таким, как они, видеть единственную цель, ради которой стоит бороться, не терзать свою душу размышлениями о том, что бы могло быть, не ощущать, что счастье горчит на губах, если за него пришлось заплатить слишком большую цену. Если бы я мог разорвать надвое свое сердце!»
Но шевалье был уверен, что никогда не сможет стать таким, какими были они. Ему всегда будут более дороги маленькие радости и печали, которые несет с собой жизнь, чем отдаленные, пусть даже величественные цели. «Нет во мне ни на йоту величия, — думал он, — и правы те, кто называет меня мечтателем, а куда они приведут, эти мечты? Наверно, никуда. Пока я блуждаю во мраке, Вильгельм прокладывает путь вперед, растаптывая ногами препятствия, которые, знай я об этом больше, заставили бы меня вздрогнуть. Но сейчас я за него боюсь. О Вильгельм, господин мой, не растеряй всего того, за что я полюбил тебя, из-за этой проклятой короны!»
Как будто отвечая на его мысли, герцог вдруг сказал:
— Верь мне, Руль. Пусть ты и не одобряешь мои поступки, но все кончится так, как надо, и тебе тоже будет хорошо…
— Мне будет хорошо, если в Нормандии воцарится мир, — ответил Рауль, смело встретившись взглядом с Вильгельмом. — Только мир… хоть когда-нибудь.
— И безопасность для всех нормандцев и прекрасное наследие, — настаивал герцог.
Рауль едва улыбнулся.
— Согласен, но это ваши слова, сеньор, а не мои. Я никогда не заглядывал настолько далеко, пока вы не указали мне цель. И даже сейчас мне кажется, что вы видите впереди сияющую звезду, которую мои взор не в состоянии различить, потому что я ослеплен тьмой, отделяющей меня от нее.
Услышав эти слова, герцогиня округлила глаза:
— Рауль, да вы похожи на поэта, который когда-то сочинял стихи в мою честь. Это что, работа Эльфриды? Вы действительно стали таким?
— Нет, мадам. Я всего лишь несчастный, которого мучают сомнения. Подобно Гале, я должен сказать: «Пожалейте бедного глупца!»
Назад: Глава 6
Дальше: Глава 2