Глава 6
Они скакали на север, к Сен-Ло, через реку Вир, по дикому Котантену. Здесь их встретили гонцы из Руана с письмами для герцога. Он быстро просмотрел их, задержавшись только на одном, которое содержало вести из Англии. Вильгельм протянул послание эрлу Гарольду со словами:
— Мне кажется, это вас заинтересует.
Пока Гарольд читал письмо, герцог продолжал вскрывать остальные депеши, не поднимая глаз, будто его вовсе не интересовало, как эрл воспринял это короткое сообщение.
Но глаза сакса ничего не говорили. Он читал неторопливо, взгляд его был задумчив. В послании шла речь об ухудшении королевского здоровья: тот стал меньше охотиться, проводил большую часть времени в молитвах и размышлениях, ссорился со строителями, возводящими здание аббатства в честь Святого Петра, которое медленно поднималось ввысь недалеко от Лондона, на острове Торни. Аббатство должно было стать для короля местом последнего приюта, и он вбил себе в голову, что каменщики не успеют закончить свою работу до тех пор, когда его тело будет нуждаться в погребении.
Кроме того, в депеше сообщалось о волнениях на севере, где правил Тостиг. Прочитав послание, эрл тщательно сложил его и отдал обратно герцогу. Тот взял перо с чернилами и начал писать ответ в Руан. Перо бежало по бумаге решительно, не останавливаясь, оставляя жирные мазки, характерные для его почерка.
Не поднимая глаз от письма, Вильгельм сказал:
— Я думаю, мой друг, мне трудно было бы сохранять спокойствие, имея такого буйного брата, как ваш.
— У меня этого спокойствия и вовсе нет, — мрачно ответил эрл.
Некоторое время Вильгельм молча продолжал писать. Дойдя до конца листа, он посыпал его мелким песком, потом стряхнул его, отложил бумагу и снова окунул перо в рог с чернилами.
— Полагаю, — медленно, сводя эрла этой медлительностью с ума, заговорил он, — что для тебя настало время отплыть в Англию.
Гарольд почувствовал неукротимое желание немедленно вскочить, двигаться, что-то делать. Но сдержав порыв, продолжал спокойно сидеть, глядя на Вильгельма.
— Да, время подошло, и больше не терпит. — Герцог будто осторожно подбирал слова.
Гарольд следил, как перо его бежало по листу, потом он вдруг обратил внимание, на то, что его пальцы барабанят по резной ручке кресла, — раз, второй, третий, потом сжимают подлокотник, чтобы прекратить их беспорядочное движение. Эрлу хотелось, чтобы герцог заговорил, но тот продолжал писать. Гарольд мысленно перебирал в уме, отвергая одну догадку за другой, фразу за фразой. Наконец отрывисто бросил:
— Будьте откровенны со мной, Вильгельм, чего вы от меня хотите?
Услышав это, герцог поднял голову и отложил перо, резко отодвинул в сторону бумагу, положил на стол сцепленные руки и сказал:
— Эрл, много лет назад, когда я еще был ребенком, о котором заботились опекуны, король Эдвард жил при нашем дворе и был моим другом. В те дни он обещал мне, что, если когда-либо станет королем Англии и у него не будет ребенка плоть от плоти его, я буду его наследником.
Герцог остановился, но Гарольд молчал. Эрл откинулся в кресле, руки его спокойно лежали на темном дереве подлокотников, а на лице можно было прочитать лишь вежливый интерес. Вильгельм оглядел его, мысленно одобряя такое поведение.
— Четырнадцать лет назад, — продолжал Вильгельм, — я приехал в Англию навестить короля и он повторил свое обещание, дав мне в заложники Влнота, Хакона и Эдгара, сына Эдвульфа. Надеюсь, это вам известно?
— Я об этом слышал, — бесстрастно ответил Гарольд.
— Король уже немолод, и на его престол гляжу не один я…
Глаза эрла блеснули, но он опять ничего не сказал.
— Есть Эдгар, сын Этелинга, — продолжил Вильгельм после небольшой паузы. — Не думаю, что у вас многие мечтают о его воцарении.
— Вполне возможно, — ответил эрл. Он пошевелил пальцем, через полуприкрытые веки любуясь игрой света в прозрачном красном камне своего кольца.
— Мне нужен человек, который будет сохранять для меня контроль над Англией, — сказал герцог, — блюсти мои интересы, пока Эдварду не придет время отправиться к праотцам… и после этого…
— Я? — В голосе эрла зазвенела сталь… — Я должен…
— Именно вы, — кивнув, подтвердил Вильгельм, — вы, связанный клятвой, должны поддержать мои притязания на престол.
Эрл улыбнулся. Он оторвал глаза от кольца и наткнулся на прямой взгляд Вильгельма. Гарольд встретил этот взгляд открыто. И так долго они в упор глядели друг на друга, что, наверное, можно было успеть сосчитать до пятидесяти. Ни один не нарушил тишины, только нежное пение жаворонка звенело в голубом небе.
— Так вот почему вы удерживаете меня, — наконец заговорил прозревший эрл без какого-либо удивления или возмущения.
— Именно поэтому, — кивнул Вильгельм. — Скажу честно, если бы вы оказались не таким, какой вы есть, я бы так не ломал себе голову. Говорю это со всей прямотой: вы единственный, к кому я почувствовал… уважение за все годы моей жизни.
— Я польщен. — В голосе эрла звучала ирония.
— Вполне возможно, — серьезно ответил герцог.
Он проследил, как последние песчинки высыпаются из коробочки песочных часов, и перевернул их.
— Какую взятку вы предлагаете мне? — спросил Гарольд.
Губы герцога скривились.
— Эрл, можете называть меня как угодно, но, умоляю, только не считайте дураком. Взятки припасены для личностей более ничтожных.
Гарольд слегка склонил голову.
— Благодарю. Я спрошу иначе: какой выкуп вы требуете за сына Годвинсона?
Герцог некоторое время с любопытством рассматривал его, будто видел впервые.
— Гарольд, если захотите, вы сможете стать в Англии вторым после меня человеком. Я отдам вам в жены свою дочь Аделу и обязательно оставлю вам ваши теперешние владения.
Если эрл и усмотрел какую-то нелепость в предложении жениться на девочке, намного моложе ребенка от его собственного первого брака, то и вида не подал.
— Что ж, это благородно! — только и пробормотал он, снова заглядевшись на свое кольцо. — А если я откажусь?
Герцог, хорошо изучивший этого человека, ответил:
— Говорю прямо: если вы откажетесь, я не выпущу вас из Нормандии.
— Понимаю, — кивнул Гарольд.
Он мог бы добавить, что понял это еще много месяцев назад и с тех пор обдумывал не только шансы на побег, но и то, что он должен будет ответить на подобное предложение. Поэтому теперь его глаза уже не улыбались, а лицо стало суровым. Эрл глубоко вздохнул, будто после долгой борьбы с самим собой пришел к нелегкому решению, но его голос, когда он заговорил, опять не выдавал никакого чувства.
— Кажется, у меня нет выбора. Я дам вам такую клятву…
Эдгар узнал о состоявшемся разговоре в тот же день. Когда он проводил эрла до спальни и уже собрался уходить, тот коротко попросил:
— Подожди, мне надо тебе кое-что сообщить.
Отослав полусонного пажа, зажигавшего свечи, эрл упал в кресло у стены, так чтобы свет не падал на его лицо.
— Закрой дверь, Эдгар. Через неделю я отправлюсь в Англию. Со мной ты и Хакон. Влнот остается.
Сакс застыл там, где стоял.
— Отправляетесь в Англию? — еще не совсем понимая, повторил он. — Герцог вас отпустил?
Вообразить такое было невозможно, но тут Эдгару на ум пришла одна мысль, и он с надеждой спросил:
— Лорд, он так поступил потому, что вы достойно сражались за него в Бретани? Я знал это, он любит храбрых людей, но и мечтать не мог о таком…
Его перебил презрительный смех Гарольда. Эдгар подался вперед, пытаясь заглянуть в лицо своему господину.
— Какова же цена этой свободы? — настойчиво добивался он, и его внутреннее напряжение выдавали лишь руки, судорожно вцепившиеся в край стола.
— Я обещал принести ему клятву, обязуясь поддержать его притязания на английский престол, передать ему после смерти короля замок Дувр и жениться на его дочери Аделе, когда та достигнет брачного возраста.
— Господи, Боже мой! Вы шутите?! — Эдгар подхватил со стола тяжелый подсвечник и высоко поднял его, чтобы посмотреть на лицо эрла. — Милорд, вы что, с ума сошли? — грубо бросил он.
Гарольд заслонил рукой глаза.
— Не сошел! Просто я выбрал единственный путь, который ведет к свободе.
— И поклялись отказаться от короны, единственной цели вашей жизни? — Подсвечник задрожал в руке Эдгара. — А что будет с нами, с теми, кто вам доверял, шел за вами и умирал? Господь наш распятый, неужели это говорит сын Годвинсона?
Эрл, как заведенный, вышагивал по комнате.
— Глупец, а ты знаешь, что, если бы я отказался принести эту клятву, Вильгельм вообще никогда бы меня не отпустил? И что тогда бы было с вами, с теми, которые мне верили и верят? Разве тогда я не предал бы вас? Отвечай!
Эдгар грохнул подсвечником о стол.
— Лорд, у меня нет слов, и я вообще отказываюсь что-либо понимать! Умоляю, будьте со мной откровенны!
— Говорю тебе, для меня это единственный выход. Отказавшись, я остаюсь пленником и утрачу то, чего жаждал всю жизнь. — Эрл помолчал в волнении, потом продолжил: — ты уже забыл, как я год назад поклялся, что вырвусь из его сетей любой ценой и любыми средствами?
— А что она вам даст, эта свобода в цепях? — Тут до Эдгара внезапно дошло, что означают слова эрла, и он рухнул на табурет, стоявший около стола, в отчаянии закрыв голову руками и вцепившись пальцами в волосы. — О Боже! Я действительно недоумок! — с горечью вздохнул он. — Подумать, что Гарольда Годвинсона скорее разорвет на части, чем он нарушит клятву! Простите меня! Я позволил себе помечтать…
Эрл подошел к своему тану.
— Скажи, какую клятву мне следует нарушить: клятву Вильгельму или клятву Англии? — сурово спросил он. — Говори! Я ведь должен выбрать одно или другое. Следует ли мне убояться пятна на репутации и отдать нашу Англию нормандскому тирану? Ты хочешь, чтобы я поступил именно так? Я, Гарольд Годвинсон? Господи, да если ты считаешь, что я на это способен, то выбрось такое из головы, я живой человек, а не порождение твоей фантазии! Я представляю Англию, и она будет оставаться моей, пока душа не покинет тела. Думай обо мне все, что хочешь, пусть я нарушу клятву, данную кому угодно, но Англии буду верен всегда. Стоит ли беспокоиться о том, что моя душа окажется в аду, если можно будет сказать: все, что я делал, делалось для безопасности родной страны?
Голос эрла, казалось, заполнял собою всю комнату. Когда он замолк, наступила мертвая тишина. А свечи горели так спокойно, и за окном в темноте светили такие яркие звезды.
Раздалось гуканье совы. Эдгар вздрогнул и поднял голову.
— Простите меня! — умоляюще сказал он и нахмурился. — Каким же дьявольским коварством должен обладать герцог, чтобы обременить такой тяжестью вашу душу? Господи, должна же и для него наступить расплата! Но, может быть, он даже и не предполагает, что такой клятвой вас не связать?
— Предполагает? Да он уверен в этом! — Гарольд усмехнулся. — Ох, уж этот Ланфранк! Ты что, Эдгар, все еще не понимаешь? Подумай только, какой крик поднимет Вильгельм на нарушившего клятву Гарольда, когда корона Англии будет водружена на мою голову! — Он расстегнул пояс, стягивающий тунику, и бросил его на стол.
— Как же все это мрачно, господин, — тихо заговорил Эдгар. — Оскорбление Господа и рыцарской чести, пятно на вашем имени. — Он неожиданно встал, отшвырнув табурет. — Мне казалось, в нем отыщется для вас хоть капля доброты! Все это время, пока вы ели, спали и сражались вместе, он, стало быть, носил маску, этот двуличный Нормандский Волк.
Гарольд прекратил метаться и с любопытством взглянул на тана.
— Ты ошибаешься, думая, что он ненавидит меня. Нет, я ему нравлюсь, а если бы покорился его воле, то мы стали бы настоящими друзьями. Знаешь, он предложил… нет, не имеет значения… Мой путь выбран, и я должен его пройти. — Он приблизился к Эдгару и положил руки ему на плечи. — Тебя, говоришь, мучают опасения? А думаешь, у меня их нет? Но все же оставайся со мной и верь, пусть даже если я и погублю свою душу. Сейчас, как никогда раньше, мне нужна твоя вера.
Он отпустил его, но Эдгар не уходил, он бросился на колени и умоляюще протянул к лорду руки.
— Я верю в вас, милорд, Бог тому свидетель, да вы и сами это знаете. Будь, что будет, я последую за вами до самого конца.
Гарольд слегка коснулся его плеча.
— Да, я знаю. — Он поднял тана с колен. — Становится поздно, да мы обо всем уже переговорили. Оставь меня и молись, чтобы Вильгельм не потребовал такой клятвы, нарушение которой не простила бы святая церковь.
На следующий день отряд продолжил свой путь. Эдгар скакал рядом с эрлом, держась в стороне от своих нормандских друзей. Фицосборн начал было прохаживаться насчет его холодности, но быстро умолк, заметив недовольство Рауля. Он подъехал к другу и спросил:
— Что с ним случилось? Не помню уж, когда я видел его таким мрачным.
— Оставь его, Вильгельм! Неужели непонятно, как он сейчас нас ненавидит?
— Ненавидит нас?! И все из-за той клятвы, которую эрл должен дать в Байе? Не может быть, его ведь это не касается?
Рауль подавил поднявшееся было раздражение.
— А тебя бы касалось, если бы Вильгельм сегодня оказался на месте Гарольда? Нет, я не сомневаюсь, что Эдгар все еще любит нас, своих друзей, но в его сердце горит ненависть к нашему народу. Оставь его в покое, тут мы ему ничем не поможем.
— Все равно я не понимаю, почему он так ведет себя, — гнул свое Фицосборн. — Эрла ни к чему не принуждали, между ним и Вильгельмом все согласовано, как между людьми, которые хорошо понимают друг друга. Над чем же ты смеешься на этот раз?
— Не принуждали? — переспросил Рауль. — Боже, дружище, ты действительно полагаешь, что принуждать можно только пыткой? Эх, скорее бы все это кончилось!.. — в сердцах воскликнул он.
В Байе их встречал епископ. Если взгляд эрла и искал кого-то среди собравшихся, то это был приор Эрлуин, но он его так и не нашел. Гарольд был весел, как обычно, оживленно беседовал и с герцогом, и с Одо, охотно посмеиваясь их шуточкам, будто ничто на него и не давило. Только его приближенные, нахмуренные Эдгар, Эльфрик, Сигвульф, Эдмунд, Освин и Эрнвульф, не спускали с него обеспокоенных глаз. Каждый из них был удостоен доверия эрла и поклялся молчать, но, хотя они упорно твердили, что никакая вынужденная клятва не может связать их господина, всех мучили мрачные предчувствия и какая-то еще не осознанная тревога.
В первый вечер пребывания в Байе ничего особенного не происходило, церемонию принесения клятвы назначили на следующее утро, все должно было случиться в зале совета замка.
Герцог с короной на голове восседал на троне, держал обеими руками за рукоять меча, острие которого было направлено в пол. Позади него собрались рыцари и знать, а прямо перед троном, посередине зала, стоял большой ящик, прикрытый расшитой золотом тканью. Рядом ожидал епископ Одо с капелланом и священниками.
Утро выдалось на удивление ясное, в косых солнечных лучах, пробивавшихся сквозь узкие окна, плясали пылинки, и весь зал производил впечатление позолоченного. Теплый воздух струился через открытые окна, донося сюда отголоски городского шума.
Последним появился эрл, сопровождаемый собственными приближенными. Он был в кольчуге, но с непокрытой головой. С плеч свисала синяя мантия, золотые браслеты украшали руки. И у Рауля мелькнула вдруг странная мысль, что вместе с эрлом в зал вошло еще одно солнце.
Гарольд мгновение помедлил в дверях, быстро окинув внимательным взглядом собравшихся — герцога на троне, Фицосборна рядом с ним, Мортена, Гранмениля, Тессона, Сен-Совера, де Гурне, де Монворта, Жиффара. Они замерли, держа в руках мечи и, как ему показалось, мрачно наблюдая за происходящим.
Эрл неторопливо двинулся вперед, бледный, слегка нахмуренный, вокруг рта заметнее проступили жесткие складки, но выглядел он спокойным. Саксы тотчас полукругом выстроились позади своего лорда.
Потом занавеси над одним из проходов раздвинулись, и в зал вошел священник с двумя маленькими ковчегами, которые с благоговением поставил перед епископом Одо на большой, покрытый золотой тканью ящик. Гарольд, не меняя выражения лица, взглянул на ковчеги и снова обратил свой взор к герцогу.
Эдгар облегченно вздохнул, потому что ковчеги были не так важны, как он боялся.
Герцог изменил позу, слегка подавшись вперед: солнечный луч блеснул на острие меча, тяжелая мантия упала с одной руки и стала видна подкладка из горностая. Когда он заговорил, его низкий отчетливый голос был настолько силен, что никто из присутствующих не упустил из сказанного ни слова.
— Эрл Гарольд, — начал герцог, — вы знаете, зачем мы все явились сюда. Перед этим благородным собранием я требую, чтобы вы клятвой подтвердили данные мне обещания — быть моим наместником при английском дворе, и пока король Эдвард жив, делать все, что в ваших силах, чтобы сохранить для меня престол после смерти, передать мне крепость Дувр и другие крепости, в которых я считаю необходимым разместить нормандские гарнизоны. Именно это вы обещали, эрл.
— Да, именно так я и обещал, — механически повторил Гарольд.
Епископ сделал шаг вперед, но вряд ли сакс его заметил, неотрывно глядя на Вильгельма и на его приближенных, пытаясь что-то прочесть по их лицам. Эрл обратил внимание, что Рауль не поднимает глаз от рукояти меча, которую держит обеими руками, а Фицосборн помрачнел, будто испытывал какое-то неудовольствие. Только глаза Мортена пылали. Он быстро перевел Взгляд на Вильгельма, но и на этот раз ничего не смог прочитать на волевом бесстрастном лице.
За всеобщим молчанием и сосредоточенным вниманием окружающих явно что-то скрывалось. Взгляд Гарольда скользнул по ковчегам, на вид вполне безобидным: стало быть, западня ждала не здесь?.. Инстинкт самосохранения подсказывал, что ему следует каждый миг быть настороже. Он снова обвел внимательным взором зал, ощутив царящую в нем напряженность и какое-то скрытое возбуждение, причин которого он не мог для себя уяснить от этой нависшей неизвестности. Эрл на мгновение почти отшатнулся назад, но овладев собой, медленно подошел к ковчегам, мельком глянув на расшитое золотом покрывало, накинутое на большой ящик.
Гарольд протянул над ними руку и услышал, как слабый вздох облегчения пронесся по залу. Было слишком поздно, чтобы отказываться от клятвы, он глубоко вздохнул и стал перечислять ее условия.
Твердая рука не дрогнула, речь лилась без запинки, голос не дрожал.
— …Делать все, что в моих силах, чтобы передать вам английский престол, отдать вам крепость Дувр и другие крепости, если вы сочтете необходимым. — Голос стал громче. — И да поможет мне в этом Бог и Святое Писание!
Он замолчал. Последние слова прозвучали достаточно звонко и эхом прокатились под сводами зала.
Мечи были подняты, бароны воскликнули: «Да поможет ему Бог».
Голоса их громом отозвались в мозгу Гарольда. Его руки безвольно повисли, и все увидели, что он, задохнувшись, смертельно побледнел.
Эрл услышал всеобщий вздох облегчения, по лицам многих было заметно, как возбужденное ожидание на них теперь явственно сменилось улыбкой удовлетворения.
Герцог подал брату знак. Епископ направил двух своих помощников вперед. Они убрали ковчеги и подняли золотое покрывало. Затхлый запах защекотал нос эрла: ящик был полон человеческих костей, и тихие объяснения епископа Одо оказались лишними — и так всем стало понятно, что это истинные, полные останки мощей святых — то, чего так все время опасался Гарольд.
Эрл вздрогнул и отшатнулся, закрыв лицо руками, и в то же мгновение за ним раздался лязг мечей. Эдгар воскликнул:
— Обманут! Выходи, нормандский пес!
Гарольд бросился к нему и, как стальным зажимом, сжал его руку:
— Назад! Клятва принесена! — Он повернулся к герцогу. — Что еще надо сделать? — резко бросил он.
— Больше ничего, вы поклялись на святых мощах. Так тому и быть! — Какой-то миг они глядели в глаза друг другу сквозь разделяющее их пространство, затем эрл повернулся на каблуках и быстро вышел.
В зале снова раздался лязг стали. Мортен от неожиданности чуть не подскочил и, обернувшись, увидел, что это Рауль отправляет свой меч обратно в ножны.
— Бога ради, дай мне пройти! — воскликнул он дрожащим от ярости голосом. — С меня всего этого достаточно!
Он растолкал изумленных дворян и помчался к узкой лестнице, вскоре исчезнув за ее поворотом.
Гранмениль пожал плечами, шепнув на ухо Мортену:
— Попомни, Страж когда-нибудь зайдет слишком далеко! Интересно, как герцог отреагирует на такую грубость?
Но Вильгельм и виду не подал, что заметил выпад Рауля. Передав меч канцлеру, он отпустил собравшихся и ушел вместе с братьями и Фицосборном.
Наверху, в узком коридоре, Рауль наткнулся на Эдгара. Оба замерли и некоторое время не могли вымолвить ни слова. Эдгар скрестил на груди руки, в его глазах все еще горело возбуждение, а злой тихий голос произнес:
— Вот он, твой герцог! Настоящий Нормандский Волк! Насквозь фальшивый коварный жулик!
Рауль нахмурился и крепко сжал губы, но не проронил в ответ ни слова.
— Решили хитростью провести эрла? А ты, признайся, все знал? Да, да, вы все знали и молчали, пока шла эта дьявольская церемония!
— Достаточно! Разве я осуждаю твоего господина, который произносит слова клятвы, втайне лелея намерение нарушить ее? Поэтому лучше не задирай меня!
Эдгар быстро опомнился:
— О чем это ты? Кто сказал, что Гарольд намерен нарушить клятву?
— Почему же тогда он в испуге отшатнулся от мощей? — пошел в нападение Рауль. — Успокойся, на моих устах печать молчания! Но кто, скажи, глубже погряз в позоре: мой господин, который устроил эту западню, или твой, который произносит торжественную клятву, а сам думает, как бы не исполнить ее. Давай с этим покончим, очень тебя прошу! Наши разговоры ни к чему не ведут, только рассоримся.
Он уже хотел было уйти, но Эдгар остановил:
— Скажи, ты предан герцогу? Ты сам?
— До самой смерти! — искренне выдохнул Рауль. — А теперь позволь мне удалиться.
Казалось, гнев Эдгара угас на глазах.
— Не уходи, друг, я тебя понимаю. Эх, Рауль, на что можно надеяться и что такое дружба, если мы с тобой рассоримся из-за всего этого? — Он коснулся было руки друга, но тут же безвольно опустил ее. — Между нами обнаженный меч, но я все равно счастлив, что мы вместе сражались в Бретани. — Сакс опустил голову, задумавшись, но тут же поднял снова. — Мы оба связаны обязательствами по отношению к нашим лордам, но когда я думаю о том, что было в прошлом — наша дружба и все эти маленькие радости, — я слышу, как некий голос в моем сердце кричит, не слушая призывов быть преданным своему долгу: «Боже, сделай так, чтобы у меня не было господина!»
— О Боже, и в моем сердце творится то же самое! — вскричал Рауль с горькой усмешкой, протягивая Эдгару руку. — Несмотря на меч…
Тот пожал ее. Казалось, ему трудно было говорить, но наконец он все же вымолвил:
— Ты должен был ехать с нами в Англию. Но теперь… этого не случится, Рауль! Я так хотел проводить тебя к супружеской постели, но вчерашний день положил конец нашим мечтам и всему тому, чем мы оба так дорожили.
— Понимаю, — ответил Рауль, — позволь, однако, мне хотя бы лелеять надежду, Эдгар… — Он замолчал, пожимая другу руку. — Нет, я не могу этого сказать… Я должен увидеть ее еще раз. Когда вы отплываете? Как можно скорее? — Он неуверенно усмехнулся. — Господи, Боже мой! Как будет пусто без тебя в Руане!
Они отправились из Байе утром. Эрл скакал рядом с герцогом, будто ничего и не произошло накануне. Никто не вспоминал о клятве, но по прибытии в Руан заговорили о его помолвке — невеселом событии в жизни маленькой Аделы. Она не доставала и до локтя своего жениха и разрывалась между гордостью, оттого что у нее будет такой муж, и благоговейным страхом перед ним. Гарольд всегда легко находил общий язык с детьми, он взял ее на руки и поцеловал в щечку. И память о его улыбке осталась в ее сердце на всю ее жизнь.
Больше в Нормандии ему делать было нечего. На следующий день после обручения эрл направился к побережью, в его свите ехал и Рауль, стараясь держаться поближе к палантину Эльфриды.
Они уже простились. Девушка, рыдая, как малое дитя, еще была в его объятиях, а он гладил ее волосы и шептал ободряюще вселяющие надежду слова:
— Я приеду, чтобы просить твоей руки, жди меня и верь! Это будет скоро. И под видом кого бы я ни прибыл, помни, что я люблю тебя и жизнь бы отдал, чтобы разделить твои страдания! Помни об этом всегда, моя любовь!
Она обещала, удивляясь и пытаясь по выражению его лица понять смысл его слов.
Рауль продолжал:
— Больше я ничего не могу добавить к сказанному. Только помни! И хотя будущее принесет и боль и печаль, помни одно: и Эдгар, и я — мы оба связаны узами, которые невозможно разорвать.
— Но я боюсь! — воскликнула девушка. — Какая печаль от этого ужасного расставания! Какая боль! О Рауль!
— Возблагодарим Господа, если не будет никакой иной печали! Но помни, сердце мое, если случится так, что я смогу добиться тебя только мечом, смертью клянусь, так я и сделаю!
