Глава 5
Известия об этих событиях дошли и до Фландрии, но какое-то время после происшествия при дворе графа Болдуина ни словом не упоминался неистовый нормандский герцог. Матильда видела, как ее сестру уложили в супружескую постель, она помахала Юдит на прощанье, когда та с мужем отбывала в Англию.
— Милостью Господа, я бы никогда не соединила свою судьбу с таким, — прошептала она, вглядываясь в красные прожилки на лице Тостига.
— Успокойся, ты окончишь свои дни вдовой, дочка, — кисло утешила ее графиня Адела.
Матильда сжала руки.
— Мадам, я буду этим вполне довольна.
— Не разговаривай со мной таким тоном, дочка, — ответила Адела. — Я прекрасно понимаю, что у тебя на уме.
Матильда с опущенным взором ускользнула от матери. Все это время она хранила молчание: придворные поэты воспевали ее холодную загадочность, во множестве плохих стихов превозносились до небес колдовские глаза леди. Она прислушивалась к славословию с едва заметной улыбкой на устах, вызывая у мужчин бешеное желание обладать ею. Французский менестрель пел у ее ног страстные песни и бледнел от безнадежной любви, дама позволяла целовать себе руку, но он не мог сказать, какого цвета у нее глаза — они всегда были опущены. Матильда жалела беднягу, но, когда он пел, она размышляла о своем неистовом возлюбленном Вильгельме, задавая себе вопросы и отыскивая на них ответы, обдумывая, как себя вести дальше. Грустный поэт удалился, через какое-то время он ей понадобился, но когда сказали, что он уехал к Булонскому двору, ее ответом было только «А!» — без какого-либо удивления или сожаления.
Первые новости из Нормандии принес бродячий торговец. Дважды в год он проделывал путь от Рена, через Францию и Нормандию, через границу у Понтье в Булонь, а затем через север во Фландрию. Его длинный караван прибыл в Брюссель позже, чем обычно; он привозил роскошные ткани, искусно граненные драгоценные камни в золотой оправе, диковинки с Востока, безделушки из Испании, глазурь из Лиможа, но он не показывал своих сокровищ жаждущим горожанкам до тех пор, пока знатные дамы из дворца не отберут себе, что пожелают. Торговец разложил перед графиней и ее дочерью вышивки. Фрейлины восхищались, но Матильда лишь повертела в руках кусок жесткой ткани и уронила его.
— Да я сама вышиваю лучше! — сказала она.
Графиня отобрала кое-какую посуду и приказала отыскать казначея для оплаты. Она ушла, а торговец стал показывать Матильде серебряные зеркальца, покрытые с обратной стороны эмалью, шкатулки филигранной работы для гребней, две длинные вилки для мяса, флаконы драгоценных духов из Аравии. Она перебирала вещицы своими белыми пальчиками, а он болтал, стремясь пробудить у нее интерес или вызвать желание приобрести какую-то безделушку.
— А что покупают дамы в Нормандии? — вдруг спросила Матильда.
Торговец был болтлив, его рассказ начался издалека и неспешно продвигался, переходя от озорных скандальных историй к более значительным и важным.
— В Нормандии волнения, леди, и дороги небезопасны даже для честного торговца. Я потерял двух лошадей в Йесме, одного из моих парней до смерти забили грабители. Но герцог все наладит. — Он достал из тюка ковер и расстелил его перед дамой. — Только посмотрите, леди, я вез его для вас. У меня было два таких, когда я отправился из Рена, но один купил его светлость герцог. Он бы и второй взял, а я его припрятал.
Торговец начал перечислять достоинства ковра, но был прерван вопросом, придает ли герцог значение таким вещам, как эти.
— О, это такой благородный господин! Он всегда покупает самое лучшее и не торгуясь платит, не то что некоторые, которых можно было бы определенно назвать, если бы не природная учтивость. Граф Булонский, например! — Сентенция была закончена пожатием плеч и выразительной гримасой. — А герцог Вильгельм совсем иной, ему труднее угодить, но зато о цене он не спорит. В этом году, увы, хорошо заработать на герцоге не пришлось, ведь он был так занят своими неприятностями. И его тревоги весьма обоснованны, уверяю вас, леди.
Последовал рассказ о мятеже Бюзака. Она проглотила историю с открытым ртом, сердце бешено стучало, грудь вздымалась.
— Он победил? — едва дыша, спросила она.
— Будьте уверены, леди! Но к своим врагам он слишком снисходителен. Да, это великий правитель, мудрый и внушающий страх. Светлейшая леди, извольте взглянуть на эту бирюзу, прекрасные камни, достойные королевы.
Леди кое-что купила и отпустила торговца, затем, уже в сумерках, присела, обдумывая услышанное. Судя по всему, герцог Вильгельм окончательно выбросил ее из головы и занят более серьезными проблемами. Матильда представила его себе, охваченного приливом энергии, сосредоточенного только на том, что он делает сию минуту, отбрасывая все остальные заботы в сторону. Она охватила ладонью подбородок. Вспомнит ли он о ней, когда очередной жестокий поход будет окончен? Женщину терзали сомнения и смутная тревога, от которой она не в состоянии была избавиться. «Он должен меня помнить, — помнить, даже если никогда больше не увидел бы моего лица», — заклинала она.
Прошли месяцы. Во дворце было получено сообщение от Юдит из холодной Нортумбрии, но по-прежнему ничего не было слышно из Нормандии. Сохраняя внешнее спокойствие, Матильда сгорала от нетерпения, мечтая, что герцог снова попытается преодолеть окружающие ее барьеры, и уже выстраивала в голове план новой обороны в предвкушении его поражения. А Вильгельм ничего не предпринимал; интересно, думала Матильда, он так себя ведет, чтобы заставить ее тосковать по нему, или просто больше не жаждет обладать ею?
Через какое-то время опять появился торговец, леди с трепетом ожидала новостей, но они едва ли могли ее успокоить. Когда он последний раз видел герцога, тот был в прекрасном настроении и покупал драгоценности для женщины. Рассказчик со значением повел бровью: можно предположить, что попахивает свадьбой. Правда, на прямо поставленные вопросы торговец ответить не мог: просто в Нормандии считалось, что герцог собирается жениться, даже называлось несколько женских имен, но кто может догадаться, кому из красавиц повезет?
Лицо Матильды побледнело от гнева. Она уставилась перед собой немигающими, широко открытыми, как у кошки, глазами, ее фрейлины даже перепугались: они знали, что, когда у леди такой вид, к ней лучше не подходить. Но леди Матильда очень быстро успокоилась. Было бесполезно говорить кому бы то ни было о смятении, царившем в ее душе. Пока Матильда тешила себя иллюзиями о том, что Вильгельм продолжает страдать по ней, то была спокойна, разговоры же о его женитьбе подействовали как удар хлыста, разбудив в ней собственнический инстинкт. Ее пальцы превращались в когти: ах, если бы он был здесь с ней!.. Если бы она могла добраться до той неизвестной незнакомки!
Матильда ненавидела их обоих и, скрывая возбуждение, все время жила в нетерпении, ожидая свежих вестей из Нормандии.
Год подходил к концу. Если герцог молчал, чтобы проучить ее, то он очень в этом преуспел. Неизвестность не давала ей спать по ночам, леди стала груба со служанками и нетерпелива к элегантным придворным, восхваляющим ее достоинства. Один из них, знатный фламандец, сложивший сердце к ногам прекрасной дамы, которая только смеялась над ним, упав однажды перед ней на колени, чтобы поцеловать краешек ее платья, назвал ее ледяной принцессой, величественной и недосягаемой. Матильда подняла взгляд, но вместо глаз обожателя увидела ястребиные глаза Вильгельма — на этом с беднягой было покончено. Ах, любовь ведь состоит не в том, чтобы валяться в ногах женщины в поэтическом экстазе! Мужчина должен драться за обладание тем, чего жаждет, требовать, а не умолять, крепко обнимать, а не стоять в благоговейном почтении перед дамой. Несчастный поклонник был отвергнут и вряд ли она когда-нибудь вспомнит о нем.
В очередных известиях из Нормандии ничего не говорилось о женитьбе, а только о военных действиях и завоеваниях. Граф Болдуин, выслушав про деяния Аркуэ, крушение планов французского короля и про то, как улетучился из Мулена граф Ги-Жоффрей, даже не подождав, пока герцог явится за своей собственностью, долго поглаживал бороду, а затем медленно произнес:
— Этот человек — единственный из тех, кого я знаю, — может управлять своей судьбой. Дочь моя, ты нанесла прежде всего большой вред себе, отвергнув Вильгельма Нормандского!
Матильда ничего не ответила. Она внимательно прислушивалась к тому, что рассказывали при дворе о победах герцога. Те, кто разбирался в нормандских делах, считали графа Аркуэ самым опасным врагом Вильгельма. Высказывали предположения, что могло случиться, если бы герцог не прибыл в Аркуэ раньше французского короля или не заставил бы отряд графа вернуться назад в свою крепость. Граф Болдуин, прислушиваясь к этим пустым разговорам, сухо заметил:
— Господа, в христианском мире есть только два человека, действия которых не имеют отношения к этому словечку «если». Один из них — герцог Вильгельм, другой — я сам.
Поставленные на место, придворные замолчали. Задумчивый взгляд графа скользнул по веренице безмятежных лиц.
— Мы еще услышим о Нормандии, — заметил он и оторвался от созерцания окна, благожелательно оглядев придворных. — Да, и еще одно, — продолжал он. — Валь-Дюн, Мелен, Алансон, Донфрон и Аркуэ… боюсь, его мощь будет расти как на дрожжах. У него не будет поражений, нет, нет — ни одного. — Граф грустно покачал головой.
Его сын, Роберт Фризиец, многозначительно улыбнулся:
— Думаете, милорд, король Генрих будет этому рад?
— Сомневаюсь, — вздохнул Болдуин.
— Я лично весьма удивлюсь, если войска Франции вскоре не войдут в Нормандию, чтобы жестоко отомстить.
— Вы обладаете даром предвидения, сын мой, — покладисто согласился граф.
Из того, что доходило во Фландрию позже, вытекало, что нанесенный Вильгельму Аркуэ удар, лишивший его сторонников, был прекрасным средством для усмирения волнений в Нормандии. По разным каналам доходили до Брюсселя отрывочные сведения о продуманных действиях герцога — строгом соблюдении прекращения военных действий в установленные церковью дни, изгнании мятежников, возвышении преданных ему людей. Из всего этого обеспокоенная леди понимала лишь одно: герцог от нее отдалился. Она представляла себе, как он, увлеченный потоком собственной энергии, мчится вперед, к великим свершениям, оставив ее далеко позади. Матильда простирала руки, чтобы задержать его, заставить взять ее и унести вместе с собой в величественное будущее. Она боролась со все усиливающимся желанием позвать его, стереженое сердце превратилось в трепещущее и беззащитное, потому что герцогу наконец удалось заставить ее бояться, причем бояться неизвестности.
С Матильдой происходило что-то странное. Она со страхом ловила все новые и новые сплетни о его женитьбе. Его молчание сокрушало ее, лишало малейшей надежды. Она приучила себя встретить ожидавшееся известие о его свадьбе с подобающим спокойствием, но задрожала, как лист на ветру, узнав о прибытии в Брюссель нормандских посланцев.
Отец послал за дочерью, она пришла, ступая аккуратными шажками, выражение лица не выдавало ее внутреннего смятения.
Граф Болдуин начал прямо:
— Вот, дочь моя, мессир Рауль д'Аркур, а с ним множество знатных сеньоров снова здесь и просят твоей руки для герцога. Мне сказали, что он позабыл о происшедшем два года назад, что меня, пресвятые угодники, очень удивляет! — Обеспокоенный, он сурово посмотрел на дочь. — Меня сдерживает данное слово, дочка, поэтому не буду принуждать тебя к повторному браку, но если тебе дорога твоя шкура и моя честь, не позволь невежливым словам сорваться со своих губ!
— А что мне сказать? — тихо спросила она.
— Кто лучше тебя самой знает твое сердце?
— Видит Бог, я не знаю, — ответила Матильда.
Некоторое время граф Болдуин в молчании изучающе смотрел на дочь.
— Девочка, у тебя было два года, чтобы узнать, — сухо сказал он.
Ее пальцы теребили косу.
— Милорд, дайте мне еще час, — попросила Матильда.
— Дитя, — прямо ответил граф. — Можешь думать, пока не придут посланцы, и уж тогда ты должна дать ответ и им, и мне, потому что, Богом клянусь, второй раз от твоего имени я говорить не буду!
Матильда удалилась, но вскоре ее призвали в зал.
С громко стучащим сердцем она шла размеренным шагом по залу, полному незнакомых лиц, внимательно наблюдающих за ее приближением. Матильда крепко сцепила пальцы под складками шелковой накидки. Тайком глянув на посланцев из-под полуприкрытых век, она увидела Рауля д'Аркура, беспокойного и нахмуренного. На губах женщины затрепетала улыбка — она почувствовала свою силу. Вот что значит быть желанной. Матильда проследовала на свое место у отцовского трона и уселась там.
Граф Болдуин обратился к ней, сказав, что герцог Вильгельм предлагает ей руку, — сказал так, будто никогда ранее такого предложения не делалось и оно не было грубо отвергнуто. Матильда едва слушала отца, в мыслях происходила отчаянная борьба. Обрывки сказанного отцом доходили до ее сознания. Граф говорил о разрешении — женщина заметила появившийся пергаментный свиток. Он упомянул об епитимье — она поняла, что должна будет построить монастырь, если выйдет замуж за герцога, и обратила к отцу невидящий взгляд, заставивший его задуматься, что же все-таки у нее на уме.
Голос графа затих. Матильда, выпрямившись, сидела со скрещенными на подоле руками. Стояла такая глубокая тишина, что казалось, над залом навис рок. Леди понимала, что все собравшиеся ждут ее ответа и не могла решиться.
Матильда облизала губы кончиком языка. Уставившись на руки, она была захвачена изучением слабых следов голубых вен под белой кожей. Сын бюргерши, внебрачный ребенок дочери кожевника! Дама заметила, что пальцы смяли шелк платья, и принялась машинально разглаживать его. Это так, но если она откажет во второй раз, то увидит ли лицо герцога когда-нибудь снова? Матильда не была уверена в том, хочет ли его увидеть, ведь перед глазами все еще стояло то суровое и мрачное выражение, с которым он склонился над ней во время их последней ужасной встречи. Неистовый возлюбленный, устрашающий жених! Тут на одном из своих гладких ногтей Матильда заметила белое пятнышко и принялась внимательно изучать его. Стереженое Сердце! Далекая Цитадель! Она слегка покраснела, подумав, что почти чувствует под кожей боль он синяков двухлетней давности. Отпустить герцога? Матильда боялась его и ненавидела. Нет, она не для него.
Граф Болдуин прервал молчание.
— Дочь моя, мы ждем твоего ответа.
И тут она услышала собственный голос, произносящий удивительные слова:
— Ваша милость, я очень рада, — запинаясь, ответила Матильда.
Она слабо понимала, что было потом. Рауль, встретив ее позже, наедине, целовал ей руки и обещал, что все будет хорошо. Матильда безучастно смотрела на него. Почувствовав ее замешательство, Рауль сказал:
— Леди, не тревожьтесь. Вы будете очень счастливы в этом союзе.
Ласковое выражение глаз юноши успокоило ее, и она тихо произнесла:
— Ваша милость, я не знаю, почему ответила именно так, и боюсь.
— Мадам, отбросьте мрачные мысли. Если вы и видели моего хозяина в гневе, то скоро увидите его в совершенно ином настроении. Не передадите ли ему словечко?
— Нет, — ответила она. — А что просил передать он мне?
— Ни слова, мадам, только вот это. — И Рауль раскрыл ладонь руки, на которой лежало массивное золотое кольцо. — Он поручил мне надеть его вам на палец от его имени, но я решил сделать это, когда встречусь с вами наедине, а то там, в зале, мой поступок неверно бы истолковали. — В его глазах появилась улыбка. — Давайте руку, леди, герцог снял его со своей руки.
Матильда позволила взять свою. Она видела отлитых на кольце львов Нормандии, когда же оно скользнуло на ее палец, женщина вздрогнула, будто почувствовала, что сила герцога пропитала маленький золотой обруч, как иногда брошенная перчатка оказывается пропитанной запахом духов. Трепеща, она произнесла:
— Оно для меня слишком большое и тяжелое.
Рауль рассмеялся.
— Мадам, я передам герцогу, что посланное им кольцо плохо подходит к вашему пальчику.
— Да, передайте, пожалуйста.
Матильда больше не увидела посланцев. Утром они отбыли, а об их визите напоминало лишь золотое мужское кольцо, тяжело давящее на маленький пальчик.
Очень скоро служанки занялись шитьем свадебных нарядов. Их языки могли соперничать в скорости разве что с мелькающими иголками, а графиня Адела все разворачивала и разворачивала кипы отрезов полотна и сукна. Что касается Матильды, она понимала, что события ускользают из-под ее контроля. Она сидела в стороне, замкнутая от всех, скрытная, и вертела на пальце кольцо Вильгельма.
Она думала, что герцог мог бы и сам приехать в Брюссель, но он лишь присылал обычные в таких случаях подарки и высокопарные письма, написанные на латыни и подписанные «Ego Willelmus cognomine Bastardus».
Разглядывая подпись, Матильда краснела, размышляя, не подписался ли он так, чтобы посмеяться над ней. Увидев в последующих письмах, что герцог подписывается только таким именем, она непроизвольно рассмеялась, подумав, как это похоже на него — так бесстрашно выставлять на обозрение свое происхождение. Больше от него ничего не приходило, и по холодной сдержанности поведения можно было понять, что страсть его перегорела. Гордость леди была оскорблена таким отношением, и она резко изменилась. Поэтому в паланкине свадебного кортежа, который отправился к границам Нормандии, сидела уже не прежняя Матильда, а совершенно другая женщина, холодная и опасная, умеющая держать себя в руках.
Высланный герцогом эскорт сопроводил невесту в Ю, где должно было произойти венчание. Поглядывая через щелочку в занавесях паланкина, Матильда видела несчетное множество великолепных мантий, сверкание стали и драгоценностей. Кортеж графа Болдуина как-то потерялся во всем этом великолепии, в роскоши кавалькады нормандцев. Леди Матильда, поглядывая на пышность эскорта, испытывала удовольствие от этого зрелища.
Может, герцог Вильгельм и намерен быть холодным, но он демонстрировал перед возлюбленной весь этот блеск так же, как павлин распускает хвост, чтобы покрасоваться перед другими.
Недалеко от Ю их встретил большой отряд. Лицо Матильды было скрыто под вуалью, и она являла собой скромную особу, но и не поднимая глаз, леди не упускала ничего из происходящего. Замок был полон знатными баронами, приехавшими сюда с женами, рыцарями, оруженосцами, слугами, пажами, церемониймейстерами. Голова Матильды шла кругом, и она была рада, когда ее отвели в приготовленные для нее апартаменты.
Там ее собственные служанки, ища одобрения знатных дам, приставленных герцогом к невесте, искупали и одели ее для первой встречи с женихом. Матильда подчинилась их выбору в одежде. Она посматривала через узкое оконце на сереющий в сумерках ландшафт за окном и думала, какая унылая и мрачная эта Нормандия.
К ужину ее повела графиня Адела, пришедшая в комнаты дочери, чтобы убедиться, что служанки все сделали как надо. Графиня доброжелательно побеседовала с нормандскими дамами, но ее голос показался Матильде печальным.
Они прошли через бесконечные галереи увешанных гобеленами стен. Вышитые лица глядели вниз, на Матильду. Графиня вела дочь за руку, их сопровождала процессия знатных дам, их шлейфы от платьев волочились по каменному полу. Когда они дошли наконец до цели, Матильде показалось, что в зале горит тысяча свечей. Их огонь слепил, она видела только их желтые язычки, когда проходила зал, направляясь к возвышению под окном. Взойдя на него, услышала голос своего отца, а затем еще один, более низкий, угадав который, женщина вздрогнула. Кто-то сильно сжал ее руку. Несмотря на всю силу, пожатие это не было вполне уверенным, ее блуждающий взор смутно различил лицо герцога, склонившегося, чтобы поцеловать ее пальцы. Он произнес одну или две официальные фразы и тут же отпустил ее руку. Матильда села рядом с ним за стол, но разговаривал с ней лишь сидящий рядом Фицосборн. Герцог, казалось, был занят только графом Болдуином и его женой. Когда же обращался к Матильде, то говорил как незнакомец, хотя и не мог оторвать взгляда от ее лица.
Увидев такое обращение, женщина начала оживать. Взгляд ее прояснился, она стала более внимательно следить за происходящим, оставаясь ласковой с Фицосборном и сохраняя холодное самообладание по отношению к герцогу. Матильда обратила внимание, что еда подавалась на золотых блюдах, но она мало что попробовала, отсылая еду обратно, мало пила и вскоре удалилась в сопровождении матери и своей свиты.
Графиня была восхищена замком Ю и уже предвкушала визит в Руан, со всеми этими обещанными празднествами, которые должны были сопутствовать свадьбе. Ей нравилось великолепие герцога и она хотела, чтобы дочь порадовалась такому знатному поклоннику. Она посидела какое-то время около дочери. А Матильда лежала, затерявшись в огромной кровати, завешенной со всех сторон жесткими занавесями.
— Я вполне довольна, мадам, — спокойно сказала она.
Проследив, как ушла мать, Матильда принялась размышлять, чего можно ожидать от холодности герцога. Когда она наконец заснула беспокойным сном, то много раз просыпалась, напуганная ночными кошмарами.
На следующий день Матильда не видела герцога, пока не настал час венчания в кафедральном соборе Нотр-Дам. Отец провел ее сквозь ряды зевак, специально съехавшихся в Ю, чтобы присутствовать на церемонии. На Матильде было длинное платье, расшитое драгоценными камнями, со шлейфом во много локтей длиной, который несли подружки невесты. Войдя в церковь, леди Матильда поискала глазами Вильгельма и обнаружила его у ступеней алтаря вместе со сводным братом Мортеном и другими баронами, которых она не знала. Герцог был одет в золото и пурпур, опоясан мечом, в короне поверх шлема и свисающей с плеч мантии, также отороченной золотом, которая доходила до самой земли и шелестела при каждом движении.
Одо, молодой епископ Байе, которому помогали епископы Кутанса и Лизье, провел церемонию венчания. Невзирая на то, что невеста была вдова, а не девица, над ее головой держали вуаль четыре рыцаря.
После произнесенных обетов и дарованного благословения супружеская чета была увенчана цветами и проследовала на пир в замок, где были и мимы, и акробаты, и наигрывающие сладкие мелодии менестрели. По кругу водили дрессированного медведя, на спине которого сидела мартышка, зверь ходил на задних лапах и, подшаркивая, исполнял танец под тамбурин. Затем вбежала группа акробатов, мужчин и женщин, а менестрели, сопровождаемые звуками арфы и рогов, пропели хвалебную оду герцогине, исполняя туш в конце каждой строфы.
Когда заголосил петух, слуги замка уже развешивали цветочные гирлянды между балками, посыпали пол свежим тростником. На столы были выставлены изысканные деликатесы, приготовление которых заняло у главного повара три дня. Жалко было прикасаться к ним, настолько восхитительно они выглядели. Одни были покрашены алканой в красный цвет, другие — покрыты золотыми листьями, припорошенными серебром. На высоком столе перед герцогиней стоял свадебный торт, украшенный, с намеком на будущее, фигуркой женщины, ожидающей рождения ребенка. Почетное место занимал фазан в полном оперении, и никто, глядя на него, не заподозрил бы, что птица под перьями уже зажарена и разрезана.
Начало пиру положила внесенная на плечах слуг голова дикого кабана, обложенная розами. Из пасти свешивался свиток с поэмой, восхваляющей гордость. За ним следовало королевское блюдо — олень в бульоне и другие лакомства, вызвавшие крики восхищения у гостей. Блюда были украшены соединенными эмблемами Фландрии и Нормандии, а надпись на скрепляющей их печати гласила: «Веселитесь на этом пиру и молитесь за герцога и герцогиню».
Пажи носились взад-вперед с кувшинами вина, мужчины криками приветствовали герцогиню, за ее здоровье было выпито несчетное число кубков. Матильда сидела на троне рядом с герцогом, улыбалась, что-то кому-то отвечала и краешком глаза посматривала на прямой профиль человека, сидящего рядом. Его глаза сверкнули, в них появился отблеск давней ярости, герцог торжествующе улыбнулся:
— Ну наконец я заполучил тебя, жена, — процедил он сквозь зубы.
Матильда отвернулась, почувствовав, что краснеет. Он что, женился на ней с местью в сердце? В нем умерла любовь? Сжалься, Пресвятая Дева, если это так!
Она собрала остатки своей храбрости, в этот момент к ней обратился граф Роберт Ю:
— Госпожа, — сказал он. — Как получилось, что вы согласились выйти за моего кузена, если он так жестоко поступил с вами?
К своему собственному изумлению, она весело ответила:
— Знаете, граф, он показался мне человеком мужественным и дерзким, если решился прийти и отлупить меня в отцовском доме. Значит, он прекрасно мне подходит.
— Прекрасно сказано, кузина! — зааплодировал граф.
Матильда увидела, что герцог смотрит на нее не отрываясь. Он слышал ее ответ графу Роберту, и в его глазах появилось выражение, похожее на восхищение. Рука Вильгельма потянулась к руке жены, но он сдержался и вместо ее ладони сжал подлокотник кресла. Матильда приободрилась, поверив, что наконец сможет понять его. С оживлением, которое сразу привлекло к ней сердца ее новых подданных, она продолжила разговор с графом Ю и Робером Мортеном, который смотрел на нее с нескрываемым восхищением.
Пир продолжался много часов, настроение собравшихся становилось веселее. Наконец со смехом и шутками женщины окружили Матильду и повели ее в спальню. Леди Матильда ушла, улыбаясь, и последнее, что она видела в зале, было множество развеселившихся рыцарей, поднимавших кубки за ее здоровье, а герцог Вильгельм, который стоял рядом со своим креслом, смотрел на нее из-под черных бровей.
Дамы раздели Матильду и сложили тяжелые свадебные одежды, расплели ее великолепные светлые волосы и расчесали их так, что они окутали плечи невесты блестящим покровом. С пришептыванием ласковых словечек ее уложили в кровать. Снаружи послышались голоса и шаги. Дамы бросились открывать дверь перед герцогом, его сопровождала веселая компания баронов, у спальни они оставили его одного, а дамы вышли, и дверь закрылась.
Голоса затихли, затихли и удаляющиеся шаги. Некоторое время герцог стоял, пристально глядя на Матильду и храня молчание. Его глаза вспыхнули страстью, но он крепко сжал губы, как бы обуздывая свои желания, и подошел к кровати.
— Итак, мадам жена… — сказал он с вожделением. — Как обстоят дела с вашей обороной?
Ее глаза были полузакрыты. Желание отомстить уже не владело ею. Улыбаясь, Матильда пошутила:
— Милорд, очень интересно, вы на мне женились, чтобы любить или ненавидеть?
Как бы защищаясь, Вильгельм скрестил на груди руки.
— Я женился, потому что поклялся сделать вас своей, мадам, и еще потому, что я никогда не терплю поражений. Видит Бог, я буду укрощать вас вот этой самой рукой, пока вы не признаете во мне своего повелителя!
Матильда выскользнула из-под прикрывающего ее горностаевого меха и встала перед ним — белая изящная фигурка на фоне темных занавесей.
— Думаю, вы не рады такой победе, мой муж, — сказала она, пристально глядя ему в глаза. — Моя оборона сломлена, но сможете ли вы затронуть мое стереженое сердце?
Женщина стояла так близко от него, что могла почувствовать, как бушуют в нем страсти.
Герцог сжал ее плечи, скрытые золотой вуалью волос.
— О Боже мой, Матильда, я ведь поклялся, что ты не найдешь во мне нежности! — неуверенно прошептал он.
Матильда ничего не ответила, глядя на него с соблазнительной улыбкой на устах. Вильгельм схватил ее в объятия и безжалостно сжал, целуя веки и губы, пока она не начала задыхаться. Женщина покорилась, ее холодность исчезла, тело запылало. Почти потеряв сознание, окунувшись в обжигающее море его страсти, она услышала шепот:
— Я люблю тебя! Клянусь сердцем Христовым, все дело в этом, моя желанная!