Глава 14
Конец мая. Три дня после исчезновения Киры
Алан Сэйвик, высокий седовласый мужчина, как обычно, обходил свои «владения». Полгода назад он сам добровольно уехал на этот остров, чтобы вести здесь затворническую жизнь. Врач по образованию, Алан работал в клинике пластической хирургии в пригороде Лондона и имел неплохой, а главное, стабильный доход.
Женился он в тридцать пять лет. Энн тогда было двадцать два, и она пришла к нему подправить форму носа. По скромному мнению Алана, милый курносый носик вовсе не стоило исправлять. Он так ей об этом и сказал. Но Энн возмутилась и стала горячо убеждать его сделать операцию.
– Понимаете, я не смогу с таким носом жить! Я хочу тонкий аристократический нос, как у Джейн Сеймур. Ну, вы помните, она еще в «Джеке-потрошителе» играла. Если вы не согласитесь, я брошусь с крыши, и виноваты в этом будете вы! – Она захлопала длинными ресницами и невинно улыбнулась. Точнее, изобразила наивную улыбку. Но глупышкой Энн не была никогда.
Взбалмошная, субтильная брюнетка, она всегда добивалась своего. Алана же это забавляло, и еще ему нравилось, что с ней никогда не приходится скучать. Но в этом положительном качестве имелись и побочные эффекты: никогда нельзя было заранее предугадать, что она вытворит завтра.
Прожили они вместе пятнадцать лет, родили двух дочерей – Эмми и Люси. В доме был достаток, в семье идиллия, так ему казалось, во всяком случае. И он как-то не заметил за рутиной будней, когда из веселой смешливой девчонки она превратилась в уверенную, знающую себе цену женщину. Он и не хотел этого замечать, потому что любил прежнюю Энн – забавную девчонку с веснушками на носу.
Однажды они сидели вместе у камина. Он смотрел на огонь, расслабляясь после трудного операционного дня, а она – в телевизор, где шло очередное шоу.
Вдруг она выключила телевизор, повернулась и спокойно произнесла:
– Я ухожу от тебя.
– Что ты сказала?
Ему показалось, будто он ослышался. Сейчас она сострит, потом рассмеется, и они вместе пойдут на кухню пить чай. Его лицо расплылось в улыбке, но Энн вдруг вскочила и, нервно пройдясь по комнате, сказала:
– Ты все прекрасно слышал. И не надо играть в эту игру, не поможет.
Алан опешил:
– Я правда не понял. Ты не могла бы повторить?
– Хорошо, – она достала сигарету, не обращая внимания на недовольную гримасу мужа, закурила. Затем села на маленькую тумбочку у выхода. Закинув ногу на ногу, оперлась спиной о стену. – Я не люблю тебя. И ухожу к другому. Видишь, как все просто?
– Но почему? У нас же все было хорошо! – искренне изумился Алан. В его представлении, их брак с Энн был идеальным.
Как оказалось, жена думала совершенно иначе. Она говорила около часа, вываливая на его несчастную голову все свои обиды и претензии. Он слушал и мрачнел. В числе прочего выяснилось, что Алан ее никогда не понимал, всегда жил своими интересами, а еще – что он черствый, эгоистичный, диктатор, душегуб, террорист и… звероящер. Последнее Алана удивило до такой степени, что он крякнул и, разведя руки в стороны, изумленно воскликнул:
– Но почему звероящер-то?!!
– Потому что только земноводное может жить рядом с женщиной и не замечать ее, – парировала Энн.
Это было обидно и несправедливо. Алану очень хотелось ей возразить, и он уже открыл рот, чтобы разразиться пламенной тирадой, но Энн опередила его.
Резко, словно вколачивая последний гвоздь в крышку гроба, она отчеканила:
– Это Марк.
– Что? – растерялся Алан.
– Я думала, тебе будет интересно узнать, кто тот мужчина, которого я люблю, – усмехнулась она, – так вот: это Марк. Твой друг и младший коллега.
Теперь он молча разглядывал ее, пытаясь понять, почему всего этого не замечал раньше: ее визгливого голоса, садистской манеры ухмыляться, когда ты едва ли не теряешь сознание от боли в сердце, и острого крысиного носика. Алан сам когда-то сотворил по ее просьбе этот тонкий изящный нос, но сейчас он невероятно раздражал его.
Поймав себя на мысли, что ему очень хочется схватить жену за тонкую белую шею и одним движением свернуть ее набок, он испугался. Сморгнул видение и, проглотив комок в горле, глухо спросил:
– И давно это у тебя с ним?
– Скоро уже пять лет. Что только подтверждает: тебе на меня всегда было на-пле-вать.
Она так и сказала это – раздельно, по слогам и с видимым удовольствием. А Алан вдруг почувствовал себя опустошенным и обессиленным. Околпаченным дураком.
Выходит, Энн права, и ему ни до кого, кроме себя, никогда не было дела. Существовали только работа и он сам. Нет, работа все-таки была для него всегда важнее всего, даже себя.
Раздавленный и морально уничтоженный, Алан вышел. Покачиваясь на непослушных ногах, прошел по двору и сел на скамейку, приютившуюся под раскидистым мощным деревом. Прислонился к мокрому стволу спиной. Холодно и стыло – вот что чувствовал сейчас Алан. И дело не только во влаге, оставшейся от недавнего дождя.
Кто знает, сколько бы он еще сидел так, не шевелясь, невидящим взглядом уставившись перед собой. Но из дома вышла Энн с девочками и двумя увесистыми чемоданами в руках.
«Какой же я глупец! – сокрушался позже Алан. – Сам, своими руками, помог жене погрузить саквояжи в автомобиль». А надо было топать ногами, кричать, молить, держать ее за руки, но только не отпускать от себя… Может быть, она тогда поверила бы в искренность его слов и в то, что можно начать все сначала.
Алан вздохнул и, прищурившись, посмотрел в морскую даль. Мелкие белые барашки волн – шторм бала три, не больше. Уже полгода он живет здесь, на этом необитаемом острове. Но изученный вдоль и поперек, этот кусок суши так и не стал ему родным.
Это было его добровольное решение – уйти от мира. Он взял в клинике бессрочный отпуск, выслушал заверения в дружбе и любви и пообещал, что если надумает работать, то непременно вернется сюда. Его друг, Грег Сендлер, владелец нескольких необитаемых островков, разбросанных на территории более чем двадцать тысяч квадратных километров, предлагал ему бунгало на одном из них.
Алан наотрез отказался.
– Я хочу уединиться. Сам построю себе хижину, буду охотиться и ловить рыбу. А может быть, даже и выращивать что-нибудь из овощей. Я хочу жить в полной изоляции, только наедине с природой. От благ цивилизации возьму минимум – то, без чего нельзя на острове обойтись.
– Мне твоя идея кажется несколько безумной, – мягко возразил Грег. – Я тебе предлагаю: бери один из моих островов. Хочешь – самый дальний и неуютный. Я могу даже персоналу приказать, чтобы они к тебе не слишком часто приезжали. У нас, знаешь ли, так положено – у клиентов убирать. Но когда нашим гостям это не нравится, мы с готовностью идем им навстречу, и никто не приезжает, пока клиент сам не попросит или не уедет.
– Мне плевать и на твое мнение, и на твоих клиентов, – устало огрызнулся Алан. – Не хочу бунгало и не желаю никого видеть.
Грег на грубость друга никак не среагировал. За долгие годы он успел хорошо узнать Алана: если тот грубит, значит, ему совсем плохо. Следующая же фраза Алана подтвердила его мысли:
– Мне сейчас в петлю хочется залезть, а ты говоришь – бунгало. Нет уж, только необитаемый, да поскорее. А еще лучше, чтобы остров был плохо пригоден для проживания и с массой диких зверей. Преодоление трудностей – вот что может излечить меня.
– Хочешь знать мое мнение? Думаю, ты лукавишь.
Губы Алана сжались в тонкую полосу, и он, откинувшись на спинку стула, сложил руки на груди.
– Нет. Все, что мне сейчас нужно, – это убежать от самого себя. Уставать до чертиков, так, чтобы больше никаких мыслей дурацких в голову не лезло.
– Извращенец, – грустно констатировал Грег. – Но дело твое, спорить не стану. Даже отвезу тебя на остров, как обещал. Но у меня есть два условия…
– Говори.
– Раз в три месяца к тебе обязательно будет приезжать яхта и привозить продукты, медикаменты и другие необходимые вещи.
– Раз в полгода достаточно.
Грег вздохнул.
– Ладно, пусть так.
– Второе условие какое?
– Если тебе понадобится хоть малейшая помощь, слышишь – малейшая!!! – ты обязательно дашь мне об этом знать. Ты должен мне пообещать, – с нажимом сказал Грег, – убийцей я быть не намерен.
После этих слов Алан долго молчал, раздумывая. Потом горько усмехнулся:
– Что ж такое, я ни над жизнью своей не властен, ни над смертью. Хорошо, я приму твое условие, но с одной поправкой. Право выбора – прервать одиночество или испытывать судьбу дальше, все-таки останется за мной. С тебя, мой дорогой друг, я ответственность за мою жизнь снимаю.
Грег долго спорил, не соглашаясь. Но потом уступил. После долгой перепалки он все-таки пошел на компромисс, и Алан отправился на остров. Уже там выяснилось, что Грег слукавил: бунгало на острове оказалось. Правда, несколько старое и заброшенное, но вполне пригодное для жизни. Алан сначала жутко разозлился на Грега и в качестве протеста попытался строить собственную хижину. Но тут пошли дожди, и в недостроенном жилище стало невозможно жить. Упрямый Алан вынужден был перебраться в бунгало, тем более что и там нашлось, к чему приложить свои силы. Так что обида на старого друга за небольшой обман сменилась чувством глубокой благодарности.
* * *
Из прибрежных кустов под ноги Алану выползла ядовитая змея, и он отбросил ее палкой. Потом выбрал место и забросил удочку. Рыба, жаренная на углях на ужин, – это то, что нужно.
Звук раздался откуда-то слева. Вроде бы стон. Но такой тихий и слабый, что Алан даже решил сначала: ему померещилось. Он замер и внимательно вгляделся в даль, прислушиваясь. Тишина, и только крысы снуют по выброшенным недавним штормом обломкам растений и дохлой рыбе.
На душе отчего-то было неспокойно. Алан воткнул удочку в песок и, прислушиваясь, пошел вдоль берега по направлению к большой куче мокрой тины и хвороста. Только плеск волн да крики птиц нарушали тишину, и Алан решил было, что ему почудилось, как вдруг стон повторился. И тут он разглядел белую бескровную руку, согнутую в локте. Водоросли и тонкие травинки словно вплелись во всклокоченные темно-рыжие волосы.
Женщина лежала ничком. Алану показалось, что она мертва, так была бледна ее кожа. Он осторожно тронул ее за плечо и тихо сказал:
– Эй, леди, вы слышите меня?
Она не пошевелилась. Тогда, став на колени, Алан торопливо раскидал в разные стороны мусор, вынесенный прибоем, и перевернул женщину на спину.
Если бы он надумал вылепить из глины рыжеволосую ведьму, он изобразил бы именно такое лицо – тонкий с горбинкой нос, слегка припухлые чувственные губы и высокие скулы породистого лица. Через левую щеку женщины протянулась багровая полоса, на подбородке отпечатались ракушки и прибрежная галька. Руки ее тоже были сильно исцарапаны, на левой ноге зияла большая рваная рана. Он взял женщину за запястье, пытаясь нащупать пульс. Нитевидный, почти неслышный, он все-таки был.
– О, мой бог, она жива.
Он торопливо подхватил ее на руки и понес в свое бунгало. Удочка так и осталась сиротливо торчать на берегу.
* * *
Кира уже сутки лежала без сознания. Иногда она на мгновение открывала глаза, бессмысленно смотрела вокруг себя и что-то бессвязно бормотала. Алан присаживался рядом и внимательно вглядывался в лицо своей подопечной. Он старался уловить малейшее изменение ее состояния, чтобы не пропустить тревожные признаки.
Кира опять что-то пробормотала, и он наклонился, почти коснувшись ухом ее губ.
– Я знаю… – еле слышно шептала она, – Лес…
Алан выпрямился.
– Полька, что ли… Или, может быть, словачка. Бормочет что-то непонятное…
Он встал и, налив в тазик теплой воды, принялся аккуратно и осторожно обтирать ее лицо и тело мягкой тканью. Потом достал с полки банку с мазью, приготовленной им самим из лечебных трав, и обильно смазал ею рану на ноге Киры. Мазь он сделал, растирая и смешивая целебные травы с жиром страуса эму. Жир эму сам по себе обладает сильными противовоспалительными свойствами, и аборигены Австралии используют его при любых болезнях – ранах, вывихах, ожогах и растяжениях. Но Алан все-таки предпочел усилить его действие, добавив порошок и вытяжку из трав.
Потом он прикрыл рану копрой – кокосовым волокном – и наложил повязку. Перевернув Киру, тщательно обработал ссадины и синяки на спине и глубокие царапины на руках.
Он старался смотреть на женщину только как на пациентку, но руки предательски дрожали и пот струйками стекал по его лицу. Интересно, какой у нее голос? Как она говорит: «I love you»? Может быть, голос сильный и слегка хрипловатый, как у его любимой певицы Мины Маццини? Или кристально чистый и хрустальный, как у Энн?
Он вздохнул и провел рукой по лицу, словно стирая наваждение.
«Алан, ты сходишь от одиночества с ума. Не пора ли тебе вызвать помощь?»
Женщина вдруг страдальчески скривилась и снова что-то бессвязно пробормотала.
– Что? Что вы говорите, леди?..
Она продолжала беззвучно шевелить губами, не открывая глаз, но он, как ни прислушивался, так и не разобрал ни слова.
– Кто же ты такая? – задумчиво глядя на нее, спросил Алан. – Невинная красота, попавшая в беду, или беглая преступница, скрывающаяся от правосудия?
Он выжал тряпку, которой мыл Киру и, встряхнув, повесил ее сушиться за окном. Потом вылил оставшуюся воду во двор и вышел из дома. Он не узнавал себя. Всегда законопослушный и осторожный, сейчас он бы запросто скрыл правонарушительницу, если б незнакомка ею оказалась. Да, она очень нравилась ему. И еще Алану хотелось, чтобы женщина поскорее пришла в себя. Тогда он смог бы посмотреть ей в глаза и, может быть, найти ответное чувство.
Вернувшись, он взял настой из лечебных трав и попытался напоить свою подопечную. Приподняв ее голову, он вливал ей в рот целительный настой. Но зубы Киры были так плотно сжаты, что лекарство тонкой струйкой стекало по ее лицу и терялось в густых волосах на шее.
– Надо пить, надо, – ласково бормотал Алан, осторожно пытаясь разжать ей зубы. – Тебе силы, красавица, нужны. А откуда тебе их брать, если ты не ешь, да еще и не пьешь?! Ну же, ну! Давай же, пей. Это хороший настой. Будь умницей.
Услышала ли она его или нет, но Алану все-таки удалось влить ей в рот немного настоя, и Кира сделала глоток.
– Хорошо! Вот и умница. Давай-ка еще выпьем чуть-чуть.
Кира поморщилась и села в постели.
– О, какая хорошая оказалась смесь, – засмеялся он. – Меня зовут Алан. Это я вас спас.
– Кира, – она сначала сказала это по-русски, а потом, спохватившись, выговорила четко, по-английски.
– Да, да, – закивал Алан, – я понял: как Найтли. Кайра.
* * *
– Горячий котелок выглядит точно так же, как и холодный, – назидательно произнес Алан, после того как Кира едва не обожгла руку. – Принцип относительности котелков, однако.
– Предупреждать надо, – буркнула она, оборачивая палец влажной тряпкой.
– И все-таки почему ты не желаешь, чтобы я вызвал помощь? – спросил Алан. – Тебя ведь ищут, должно быть. Нет, я очень не хочу, чтобы ты уезжала, мне даже приятно твое решение. Но мне нужно знать, осознанно ли оно.
– Пойдем, пройдемся по берегу, – Кира вышла из дома и, сощурившись, посмотрела на закат. По оранжево-красному небу плыли алые облака и уходили куда-то в лиловое море.
Лучше бы он ничего ей не говорил и ни о чем не спрашивал. Кире не хотелось даже вспоминать о том злополучном утре. Два близких человека, предавших ее, – пусть они будут счастливы, но только подальше от нее. Видеть их, думать о них все еще было мучительно больно.
Алан подошел к ней и улыбнулся, заглядывая в глаза. У него оказалась такая привлекательная улыбка, что невозможно было не улыбнуться ему в ответ.
– Ты похож на Хемингуэя, тебе говорили об этом? – не удержалась от вопроса Кира.
– Серьезно? Вот уж не думал. Хотя, если сравнивать его со мной по нелепостям, совершенным в жизни, наверное, да, похож. Но ты не ответила мне. Что заставляет тебя сидеть здесь со мной, на острове? Ты уже достаточно окрепла, и я мог бы вызвать для тебя транспорт. Им не придется специально идти сюда, достаточно только немного отклониться от привычного курса. Вокруг полно островов, на которых отдыхают люди, и они совсем недалеко.
– Я не хочу, – привычно уклонилась от ответа Кира.
– Но почему? Твоей жизни что-то угрожает, тебя хотят судить?
– Что? – не поняла сразу Кира, а когда до нее дошел смысл сказанного, громко рассмеялась.
– О, мой бог! Ты думаешь, я беглая преступница!
Она бурно хохотала, хлопая себя по бокам ладонями и пританцовывая. Алан, глядя на нее, тоже начал сдержанно смеяться, а через пару минут, заразившись весельем, уже хохотал как сумасшедший.
Вытерев слезы, выступившие на глазах, Кира сказала:
– Алан, меня впервые приняли за уголовницу, это так забавно! Извини. Но я вовсе не такая, как ты подумал. Просто мне тяжело сейчас видеть своих близких, и прежде всего мужа. Он несколько моложе меня, и недавно я застала его целующимся с моей взрослой дочерью.
– Все так серьезно?
– Я думаю, да. И пусть это кажется глупым, но я не хочу мешать их счастью. Если я для них погибну, им ничто не помешает быть вместе.
– Ты кривишь душой.
– Да. Но совсем чуть-чуть.
– Но не хочешь же ты провести остаток жизни на диком острове?
– Ты же хотел этого, – мягко улыбнулась Кира.
– Да, и у меня на то есть веские причины. Но я все-таки собираюсь когда-нибудь вернуться.
– Вот и я вернусь. Но только не сейчас, хорошо? И давай больше не будем говорить на эту тему. Мне слишком больно.
* * *
Посещали ли Киру сомнения в том, что она поступает правильно?
Да. Но она старательно избегала их, «отключая мозги» и пытаясь жить сегодняшним днем. Она целыми днями бродила по острову, собирая фрукты и травы, загорела до черноты, сильно похудела, слегка одичала и, по меткому замечанию Алана, выглядела как настоящая креолка. Правда, он добавлял: если бы не рыжий цвет волос. Ее шевелюра теперь, выгорев на солнце, стала золотистой, нос облупился, а щеки покрылись яркими веснушками.
Ей было абсолютно все равно, как она выглядит. Будто что-то очень важное, что делает женщину женщиной, умерло внутри ее. И поэтому взгляды, полные молчаливой страсти, которые кидал на нее Алан, оставляли ее равнодушной. Пожалуй, она даже не замечала их.
Но чем больше она загоняла в подсознание свои проблемы, старательно избегая мыслей о Лесе и его измене, тем мучительней были ее сны.
Ей снились каждую ночь кошмары. Будто она садилась вместе с детьми в переполненный вагон – почему-то Кира видела их всегда маленькими, какими они были лет двенадцать-тринадцать назад, – но едва поезд трогался, она вдруг с ужасом понимала, что Лес не успел в него сесть. Она начинала метаться, кричать, плакать, а потом дергала стоп-кран, выпрыгивала прямо на насыпь и бежала навстречу Лесу. Между ними оставалось метров семьдесят, когда невесть откуда взявшаяся толпа отрезала его от нее. А схлынув, оставляла после себя пустой перрон.
Кира растерянно бродила по нему, зовя Леса, а потом шла к поезду, где остались ее дети, но вместо пассажирского находила на его месте унылый серый товарняк. И понимала, что осталась совсем одна…
Проснувшись утром, Кира старательно прогоняла остатки сна, внушая себе, что все делает правильно. Действительно, не могла же она признаться, что просто боится посмотреть в глаза своему страху. Потому что тогда увидит в них отражение монстров, которые бродят в ее душе.