Записки влюбленной ведьмы
Для начала я заправил кофейный агрегат, подтащил к кухонному столу кресло из комнаты и разложил пухлые потрепанные тетради – все, которые обнаружил в книжном шкафу. Итак, можно было предпринять попытку номер два познакомиться с бабой Ариной поближе.
Первые же тетради, который я принялся изучать, как и папки в компьютере, были четко выдержаны в сугубо деловом стиле современной ведьмы: клиенты числились под номерами, следом шли медицинский диагноз и рецепты трав да снадобий, которыми Арина исцеляла пациентов. Тут же следовала история болезни: количество процедур, время приема снадобий, итог по прошествии определенного времени с итоговым выводом об эффективности того или иного зелья. Вся разница с компьютерными аналогами заключалась лишь в дате: самые последние рукописи-тетради были трехлетней давности; затем ведьма открыла для себя возможности компьютера и все данные стала заносить только в электронные папки.
Больше всего времени ушло на чисто «лечебные» тетради: среди списков клиентов я искал вполне конкретное имя – Алексей Талькин или Америка. Убив на это занятие два часа, пришлось сделать безутешный вывод: главный герой в данных списках не значился. Я отложил картотеку в отдельную стопку и принялся за «тома» ритуалов и заговоров.
Признаюсь честно, рецепты исцеляющих снадобий меня мало интересовали, хотя то и дело мелькала мысль, что отдельные из них могли бы заинтересовать отца для использования в косметических кремах. Чувствуя, как моя несчастная голова начинает понемногу опухать от всего этого ведьмовства, я изучал тетрадь за тетрадью, прежде чем нашел то, что мне было нужно: несколько записей на листочке, вложенном в один из последних «томов». Между тем этот листок стоил многого: скупые строчки можно было назвать записками влюбленной ведьмы.
Первая запись, интересующая меня, появилась пять лет назад, двадцать первого марта. После даты шло уточнение – пятый лунный день.
«Он пришел ко мне сегодня под вечер. Я только увидела его глаза и сразу поняла: он скоро умрет, и вместе с ним умрет моя любовь. Но пятый лунный день – один из лучших, когда можно работать с травами.
Я усадила его за стол и начала работу. Он лишь улыбался, не отпуская меня взглядом ни на минуту. Все послушно выпил, повторил за мной необходимые слова и вдруг неожиданно поймал и сжал мою руку.
– Ты знаешь, что настоящая красавица? Я таких за всю свою жизнь не видел. Заплатить тебе за лечение мне нечем, могу только помочь по хозяйству, если что поправить надо.
Я посмотрела на него, улыбнулась и ответила коротко:
– Оставайся».
Вот так, стало быть, все и произошло – без лишних слов-вздохов. В том же духе были и следующие весьма сдержанные и краткие записи – их было всего три. Баба Арина сохранила свою независимость даже в этом – оставила при себе свою личную жизнь.
«Седьмой лунный день – о чем попросишь открытое небо, то и будет. Я просила силы о нем – дать ему больший срок жизни, продлить его дни на земле, чтобы не торопился оставить меня вновь одну».
«Пятнадцатый лунный день – день силы. Молю богов дать мне силу удержать мою любовь со мной подольше. Но его глаза так быстро светлеют, становятся такими чистыми и прозрачными, что я плачу без слез – это первый признак готовности неба принять новую душу».
«Девятый лунный день – черный день. Я видела сон. Он скоро умрет, и не своей смертью. Арина, готовься: одиночество вновь возвращается к тебе».
Тема одиночества, кстати сказать, для Арины, судя по ее «томам», была особенно болезненной и актуальной. Целый «том» – толстенная тетрадь – был посвящен исключительно борьбе с одиночеством: множество всевозможных заговоров, сборов трав, рецептов настоек и перечислений ароматических масел и ритуалов.
Понятное дело, что с приходом Америки, которого Арина во всех четырех записках называла исключительно «он», в ее жизни появилась ощутимая радость. Могу поклясться, что именно в то время появился на свет и целый «том» ритуалов, заговоров, рецептов на приворот любви. В самом тоне описаний этих ритуалов ощущалась счастливая улыбка женщины.
«Встать перед зеркалом с зажженной свечой в руках. Внимательно смотреть на отражение пламени, стараясь представить себе лицо любимого: его удивительные глаза, улыбку, руки. Улыбнуться и повторить три раза: “Приди, любовь моя, явись, ко мне прилепись, спеши скорей, стань частью плоти и души моей. Аминь!” Он обязательно появится в вашей жизни – верьте, вера города берет».
Признаться, я достаточно подробно просмотрел этот «любовный» том, потом вновь вернулся к тоненькой тетради и трижды перечитал четыре записки о «нем», затем вернулся к «тому» с описанием ритуалов на избавление от одиночества, надеясь где-то среди молитв и комментариев отыскать нечто более конкретное и личное.
Так ничего более не обнаружив, я вновь открыл «записки влюбленной ведьмы», к тому времени уже зная каждую из четырех едва ли не наизусть.
«Он пришел ко мне сегодня под вечер. Я только увидела его глаза и сразу поняла: он скоро умрет, и вместе с ним умрет моя любовь. Но пятый лунный день – один из лучших, когда можно работать с травами…»
«…Я просила силы о нем – дать ему больший срок жизни…»
«…Его глаза так быстро светлеют, становятся такими чистыми и прозрачными, что я плачу без слез – это первый признак готовности неба принять новую душу».
«…Он скоро умрет, и не своей смертью. Арина, готовься: одиночество вновь возвращается к тебе».
Первая, самая длинная из четырех, но такая краткая запись, почему-то волновала меня больше всего. Я невольно позавидовал бабе Арине: она любила, ее любили, и в этой любви не было ни капли пошлости и банальности. Интересно, у меня будет когда-нибудь такая любовь? Или – была?..
Тут, естественно, мысли перешли на мою собственную жизнь. Да уж, я, как и тысячи моих сверстников, влюблялся и любил, и не один раз. В таком случае можно ли назвать это настоящей любовью? Ведь недаром существует легенда о двух половинках! Значит, если бы я хоть раз за свою молодую жизнь встретил настоящую любовь, мы «прилепились» бы друг к другу душой и телом и до сих пор были бы вместе. Между тем я – один…
Всякий, кто знает меня хорошо, в курсе: всю свою сознательную жизнь я люблю девушку по имени Соня. Как и я, она – полукровка: папа швейцарец и русская мама. Мы познакомились с Соней в годы учебы в институте кинематографии; я был первокурсником актерского отделения, она – художественного. Как говорится, мы встретились и полюбили друг друга и почти полгода были одним целым, покуда я по собственной дури все не испортил.
До конца жизни буду вспоминать, как однажды попытался объяснить Соне, что жизнь – коротка, и надо успеть ее прожить как можно роскошнее, взяв от нее как можно больше. В конце концов, когда Соня чуть с ума не сошла от моих непонятных речей, я популярно объяснил ей, что она – красивая и удивительная, но вокруг ходит немало других красоток, с которыми я бы хотел провести вечерок-другой, а затем непременно вернуться к ней, любимой.
В тот вечер бедная Соня безутешно плакала. Ну, а чуть позже взяла мои слова себе на вооружение: начала так же ловить радостные моменты жизни, изменяя мне с каждым интересным, на ее взгляд, парнем. Так что в конце концов плакал я: моя любимая и не думала ждать меня на кухне, она предавалась всем соблазнам жизни, обитала в своем собственном особняке на другом конце Москвы, писала уму не постижимые картины, гребла за них деньги лопатой и изменяла мне по поводу и без. Что делать? Я сам «накаркал» себе беду. Оставалось только надеяться, что ближе к пенсии мы с Соней сочетаемся законным браком, а пока что…
Я просидел над рукописями бабы Арины далеко за полночь. В определенный момент мне вдруг стало не по себе – я вновь ощутил то самое жжение в затылке, как уже было в нечистом доме не раз. И на этот раз никого за моей спиной быть не могло, я – один во всем доме! И все-таки пару минут я сидел неподвижно, боясь обернуться.
– Кончай ломаться, что за детский сад! – громко произнес я и даже пару раз хлопнул себя по щекам, приводя в чувство. – Ты – один в доме, ты – упертый атеист, не веришь в духов, чертей и иже с ними!
С этими словами я обернулся. На табурете за моей спиной сидел черный кот Маврик и спокойно смотрел на меня прозрачными зелеными глазами.
Каюсь, я не сдержался: что есть сил шлепнул бестию ладонью по пятой точке, согнав с табурета.
– Прибью в следующий раз! Не будешь пялиться.
Кот нырнул за плиту, а весь дом вновь словно наполнился невыносимой тишиной, которая давила на меня, заставляя слышать оглушительный стук собственного сердца. Я захлопнул тетрадь и поднялся.
– Простите, если что не так, но я отправляюсь на боковую.
Я и сам не знал, к кому обращаюсь. Ощущая себя до крайности глупо и испытывая сильнейшее желание попросить прощения конкретно у Маврика, которого столь грубо сшиб с табурета, я отправился в спальню.
Едва опустив голову на подушку, я провалился в сон.
