Глава 11
Когда Кирилл Кручинин вышел из здания во двор, он зажмурился и неприятно поразился тому, насколько глаза отвыкли от яркого света за короткое время. Американские клены подметали двор пыльными ветвями, и он сорвал один лист, растер в пальцах и понюхал.
— Ты, Кирилл Андреевич, прямо как после долгой отсидки, — раздался сзади бодрый голос. — Лето еще на дворе, лето, не сомневайся.
Обернувшись, Кручинин увидел чернявого Давида, спешившего к нему с распростертыми объятиями, и пошел ему навстречу. За несколько шагов до помощника Кирилл сделал легкое движение, едва заметное, которое было затруднительно трактовать однозначно — что-то вроде подергивания плечами, — но Давид отчетливо осознал, что с объятиями торопиться не стоит, и опустил руки. К шефу он подошел, полностью перестроившись, и крепко пожал ему ладонь.
— Здорово, Кирилл Андреевич! Как ты?
— В норме. Пошли.
Пока они шли к машине, Кручинин то и дело проводил рукой по подбородку. За последние дни у него отросла щетина, и ему хотелось первым делом принять ванну и побриться, но он видел по лицу Давида, что у того есть новости. И подозревал, что они не доставят ему радости, а значит, их нужно услышать как можно скорее.
— Поехали, Сань, — сказал Давид, и шофер тронулся с места. — Ну что, давай сначала тебя домой забросим?
Он не собирался выражать сочувствие шефу, потому что понимал: сейчас это может лишь вывести Кручинина из себя. Вид у Кирилла Андреевича, подумал исполнительный директор, жутковатый: глаза красные, запавшие, в прожилках, черная щетина расползлась по щекам и подбородку, а лицо осунулось так, словно он не несколько дней провел в камере, а пару месяцев. Труднее всего оказалось выдерживать его взгляд — тяжелый, давящий взгляд волка, выбравшегося из капкана и бегущего по следу охотника вместо того, чтобы спрятаться в укрытии.
— Ты погоди домой, — приказал Кручинин. — Сначала говори, что случилось.
— В каком смысле?
— В прямом. Давай, не крути. Что у нас еще?
Давид покосился на шефа, поразившись его проницательности, и, вздохнув, начал рассказывать. Кирилл мрачнел с каждым его словом, похрустывал пальцами, и Давиду стоило больших трудов не дергаться при каждом щелчке, противном, словно давили таракана.
Новости были краткими: банк, в котором Кручинин взял приличную сумму под модернизацию производства, в одностороннем порядке повысил процентную ставку по кредиту.
— Кризис, что ты хочешь, — убитым голосом говорил Давид. — И ни к чему не придерешься!
Оборудование для цехов уже было закуплено у Виктории Венесборг, а возвращать кредит фирме Кручинина было нечем — все деньги он вложил в производство.
— В первый цех вчера приезжали, забрали машины…
— Как?! — не поверил Кирилл. — Да они что, сдурели?! Ты куда смотрел?!
— А я что сделаю?! Не подкопаешься!
— Черт, да невозможно за три дня такое провернуть!
— Ну, как видишь, возможно…
Интонация Давида заставила Кручинина пристально взглянуть на него.
— Что еще? Давай, выкладывай.
— Кирилл Андреевич, ты же понимаешь — бабла на возврат кредита нет… И они это тоже понимают…
— Не тяни кота за яйца.
— Ты же знаешь, сколько мы должны…
— Короче, Склифосовский!
— Они попытаются изъять часть имущества в счет погашения кредита.
Кручинин откинулся на спинку кресла, осмысливая сказанное.
— Что, цеха???
Давид молча кивнул. Кирилл грязно выругался сквозь зубы.
— Слушай, что происходит, а?! Как это можно проделать за такой короткий срок?! И потом, они же себе не враги! Пока суд идет, я успею…
Он замолчал, осененный новой мыслью, и подозрительно взглянул на исполнительного директора.
— Подожди-ка… Давид, это что — нас, типа, на абордаж берут? Перекупают?
Его помощник издал невнятный звук, который можно было трактовать и как согласие, и как отрицание. Но самое главное Кручинин услышал — Давид был ничуть не удивлен его предположением.
Кирилл втянул воздух сквозь сжатые зубы, как человек, откусивший слишком горячий кусок мяса.
— Предположения будут? Ну?!
Его «ну» прозвучало так угрожающе, что Давид сдался.
— Баравичов, — выдавил он. — Поговаривают, что руководство «Альфы» сдало нас ему с потрохами.
— Похоже на то… — отозвался Кирилл, барабаня пальцами по колену. — Похоже на то…
Он погрузился в глубокое раздумье, и Давид, искоса взглянув на шефа, почел за лучшее его не трогать. Неприятности, которые поначалу валились на них снежными шапками, а затем накатили снежным комом, теперь превратились в лавину, грозившую похоронить под собой и его, и Кручинина, и весь их «Мясновских». Вновь отметив про себя, как сильно изменился Кирилл всего за несколько дней, Давид цинично подумал, что он-то из-под этой лавины выберется, а вот шеф — вряд ли. У него было предчувствие, что Кручинину схватка с конкурентами дастся слишком дорогой ценой.
— Денег никто не дает, вот что… — скривившись, сказал он. — Не было бы долбаного кризиса, перекредитовались бы и заткнули дыру. Я сунулся везде, где мог, — повсюду отказ.
В памяти Кирилла всплыл стеклянный купол, и, вспомнив разговор, он почувствовал внезапное облегчение — все оказалось не так плохо, как могло быть.
— Деньги будут, — бросил он.
— Откуда?!
— Сказал, будут, значит, будут. А эти суки вместе с Баравичовым подавятся нашими цехами. Фабрика им не нужна, нет?
Давид придерживался мнения, что и фабрика нужна тоже, но предпочел оставить его при себе. Его очень интересовало, где шеф собирается найти средства на погашение кредита, но он видел, что обсуждать эту тему с ним не будут.
— Это все она… — подал голос Кручинин, и Давид не сразу понял, разговаривает ли он с ним или сам с собою. Подождав, он осторожно уточнил, кого имеет в виду Кирилл Андреевич.
— Вику, Вику… Ее рук дело. Так взяться за нас могла только она. Баравичов у нее — пешка. Пляшет под ее дудку, вот и все.
Наблюдательный Давид, давно сделавший свои выводы об отношениях Виктории Венесборг и своего босса, аккуратно спросил:
— А уговорить ее не получится, а, Кирилл Андреевич? Может, перемирие заключить? Сожрут они нас, как пить дать.
Кручинин молчал, но скулы его наливались кровью, и его помощник пожалел о своем вопросе. Он ждал, что шеф взорвется, но Кирилл, к его удивлению, не возразил ни слова.
— Добьется своего, — пробормотал он. — Вика-Викуша, что ж ты творишь, стерва?
Кручинин уперся затылком в подголовник и прикрыл глаза. Ровный шум мотора усыпляюще действовал на него, и он отключился от происходящего, забыв и об исполнительном директоре, с тревогой ожидавшем его ответа, и о шофере.
Сознание его раздвоилось. Остатки здравого смысла подсказывали заключить перемирие с Викой, хотя бы попытаться, но зверь, сидевший внутри, только свирепо оскаливался: он знал, что никаким перемирием не утолить ту жажду крови, что разрасталась в нем. Ее можно было утолить, лишь расправившись с человеком, осмелившимся бросить ему вызов и проколоть его шкуру до крови в нескольких местах. Оскалившийся зверь никому не прощал нанесенных ему ран.
«Перемирие… Ха-ха! Выманить ее, усыпить бдительность — и наброситься. Она не будет ждать… она поверит… Нет? Значит, нужно сделать так, чтобы поверила. Убедительность, мягкость… Может, добавить немного испуга…»
Ему представился снег, падающий на Вику, и с неожиданной четкостью, преподнесенной проснувшимся воображением, Кирилл увидел себя разделившимся на мириады снежинок, в каждой из которых торчала крошечная, незаметная глазу ледяная игла. Он мягко обрушился на Вику сверху, притворился теплым одеялом, укутывал ее плечи, и видел, как она смеется, ловя на ладонь снежинки. Затаившись, он наблюдал, как она макает варежку в снег, а затем машет ею, стряхивая снежную пыльцу. Он позволил себе казаться таким безобидным, каким только может быть снег в двух шагах от дома, где горит желтым светом окно и поднимается пар над стаканом с горячим чаем. Он усыпил ее, закрутился у нее перед глазами сверкающим калейдоскопом, ошеломил стрельчатой красотой снежинок, и когда она замерла, принялся обволакивать ее, погружая в снег, будто в теплую воду, убаюкивая, покачивая, не переставая засыпать снежинками.
Он видел, что она застыла на месте, не мешая ему накручивать, словно снежную сахарную вату, все новые и новые слои снега. И тогда он пронзил ее всеми ледяными иглами, впился в беззащитную кожу, разорвал ее, будто зубы вампира, и слушал, как звучит ее дикий, отчаянный крик, полный изумления и боли.
От крика Кирилл вздрогнул и непроизвольно дернул подбородком. Видение исчезло. Черт, что с ним?! Он что, спит наяву, в машине? Какой снег, какие снежинки? Ему и в самом деле нужно заключить с ней перемирие, пока не стало слишком поздно. Он встретит ее, заболтает, заставит поддаться его влиянию, и в итоге она сама поймет, что им выгоднее дружить, а не вырывать друг из друга заживо клочья мяса.
Кирилл Кручинин достал телефон и позвонил Виктории.
Но когда после разговора он убрал телефон в карман, крик бывшей жены все еще звучал в его ушах, и слушать его было наслаждением.
Виктория
Я шла по улице, не выбирая направления, не замечая даже, куда иду. Несколько раз я ловила на себе взгляды прохожих, но мне потребовалось увидеть свое отражение, чтобы осознать, почему на меня так смотрят.
И ужаснуться…
Выглядела я кошмарно. Разорванные чулки, смятое платье в зелени травяных разводов, торчащие из пучка на голове пряди, как перья птицы, которой поиграла и выпустила кошка… Кажется, я напоминала людям жертву группового изнасилования, чудом спасшуюся от мучителей.
Но, как ни странно, именно это помогло мне собраться. Я всегда придавала очень большое значение внешнему виду, и теперь, увидев себя, поняла, что мне нужно что-то предпринять, и немедленно, иначе я нарвусь на неприятности. В большом городе, если ты не хочешь притянуть их к себе, ты не должен выглядеть как жертва. А я ею выглядела.
К счастью, в этом спальном районе было полно магазинчиков, и я нырнула в один из них. Двадцати минут мне хватило, чтобы переодеть чулки в примерочной, а заодно привести лицо в порядок. Все, кроме его выражения, потому что даже тренировка с эмоциями не помогла. Из зеркала на меня смотрела сорокалетняя женщина с туповатым лицом. Мне не сорок, и я не глупа, но зеркало в магазине было безжалостно.
Как мой муж, подумала я. О да, Кирилл будет безжалостен! Он выбрался из-под того танка, который должен был раскатать его, вдавить в землю, и он не из тех, кто прощает покушения.
Я представила, что он может сделать со мной, и на минуту мне стало так жутко, что я вынуждена была присесть на стул в примерочной. Руки тряслись. Иррациональный страх охватил меня и не отпускал до тех пор, пока я мысленно не сказала: все, хватит, ты убиваешь сама себя.
Это подействовало. Своим страхом я действительно убивала себя, и делала это куда эффективнее, чем получилось бы у Кирилла. Не стоило облегчать ему задачу…
Когда я расплачивалась за чулки, зазвонил телефон, и я уронила его на пол в надежде, что он разобьется. Потому что знала, кто мне звонит. Но корпус выдержал, и, поняв, что от разговора мне не уйти, я подняла его с пола.
— Здравствуй, дорогая, — тихо и почти нежно сказал Кирилл. Слышно было так хорошо, что я с трудом подавила порыв обернуться — мне показалось, что я увижу его за спиной, в двух шагах. — Как поживаешь, Викуша?
— Твоими молитвами. — Кажется, мой голос все-таки дрогнул. — Как ты сам?
— Ты знаешь, лучше, чем могло бы быть. Принимаю ванну, лежу в пене… — Он издевался надо мной. — Пускаю целлулоидных утяток. Знаешь, желтеньких таких? Плещусь в водичке…
— Кровь смываешь с рук? — не выдержала я.
Не стоило этого говорить! Глупая, ребяческая выходка! Но голос его был так вальяжен и расслаблен, что я не совладала с собой. Повисла пауза, а когда Кирилл заговорил, он уже не издевался:
— Ну вот что… Надо встретиться. Есть что обсудить.
Теперь его слова падали по одному, как камни — ровные серые глыбы, каждая из которых способна убить. Я пыталась выиграть время, увернуться от камней:
— Зачем нам встречаться?
— Ты знаешь зачем. Да не бойся, Викуша. Я же тебя не съем.
Я отчетливо увидела, как, произнеся это, он провел языком по губам.
— Попробуешь съесть — подавишься.
— Скорее отравлюсь.
— Грубишь…
— Ну что ты, ласточка! Отдаю тебе должное.
Я не сразу нашлась, что ответить, потому что мне польстило то, что я услышала. Это было смешно и отчасти жалко, но всегда приятно, когда сильный противник ценит тебя по заслугам.
— Я заберу тебя через час там, где ты скажешь, — веско добавил он.
Вы не поверите, но я едва не согласилась! Стоило Кириллу заговорить в приказном тоне, как во мне всплыли воспоминания о том времени, когда я подчинялась ему во всем, и потребовалось сделать усилие, чтобы выбраться из-под давящей силы привычки. Привычка требовала покорно сказать: «Хорошо, Кирюша», и ждать, пока приедет мой властный муж и сделает все так, как надо. Я и не догадывалась, до какой степени это укоренилось во мне! Впору было повторять, как заклинание: «Ты не имеешь власти надо мной! Ты не имеешь власти надо мной!», и я бы так и сделала, если бы собиралась обмануть саму себя. Но себя не обманешь: это неправда.
— Через два часа, — поправила я, надеясь, что голос скроет мою растерянность. — И не рассчитывай на то, что я сяду в одну машину с тобой.
— Викуша! Ты меня обижаешь…
— Встретимся в каком-нибудь ресторане. Где-нибудь в центре.
— «Под куполом», — спокойно предложил он.
— Что?
— Ресторан так называется — «Под куполом». Встречаемся там через два часа, и не опаздывай. Не на свидание идешь!
Я была уверена, что после этих слов он ухмыльнулся. Раздались короткие гудки, и я обнаружила, что девушка-консультант вопросительно смотрит на меня.
— Что? — спросила я, и, кажется, вышло довольно резко. — Что-то не так?
— Вы очень побледнели, — сказала она, будто оправдываясь. — С вами все в порядке?
— Да… да. Спасибо.
Я схватила свои покупки и поспешно вышла из магазина, мельком взглянув на себя в зеркало и торопливо отвернувшись. Цвет лица как у утопленницы, полежавшей в холодной озерной воде, а выражение такое, словно я жертва, обреченно ждущая, когда ее утопят. Нет, если я хочу переиграть Кирилла, мне нужно держать себя в руках…
Я прошла еще несколько шагов, думая об умении властвовать собою, и, только встав у проезжей части, чтобы поймать машину, поняла, что сказала себе. «Если я хочу переиграть Кирилла…» Так я этого хочу?! Несмотря на то, что полчаса назад считала себя проигравшей по всем фронтам?!
Что-то случилось со мной за то короткое время, что я разговаривала с ним… Телефонный разговор подстегнул меня, мобилизовал во мне силы, о которых я и не подозревала. И дело было не в Кирилле, дело было во мне самой: стыд, охвативший меня за собачью готовность подчиняться ему во всем, подействовал на меня как удар кнута. Я сама себя ударила.
Добравшись до гостиницы, я возбужденно принялась ходить по комнате из угла в угол, не в силах остановиться. Времени до встречи оставалось все меньше и меньше, но вместо того, чтобы привести себя в порядок, я лихорадочно обдумывала план дальнейших действий.
Итак, та карта, на которую я поставила почти все, проиграла: мне не удалось доказать, что Кирилл виновен в Сениной смерти. Но оставался человек, которого я совершенно выкинула из головы, решив, что и здесь потерпела полное поражение.
Алиса Кручинина… Возможно, я преждевременно сбросила эту девочку со счетов?
У меня не вышло соблазнить ее Романом, не получилось влюбить ее в подставного красавца, а все почему? Потому что она слишком сильно любит своего мужа. И я опрометчиво решила, что это является непреодолимым препятствием к тому, чтобы использовать девочку. Но кому, как не мне, знать, что любая сила оборачивается слабостью, если нажимать на правильные рычаги?
Я резко остановилась посреди комнаты и стояла так, заново перебирая все, что мне было известно об Алисе Кручининой, представляя себе маленькие бумажные карты, на каждой из которых был записан случайный факт, касающийся ее. Колода перетасовывалась, из нее вылетали короли и дамы, но на этот раз карты складывались не так, как прежде. Я вспомнила, как сожалела о несбыточности одной идеи, и вновь подумала о том, что поторопилась: что угодно может осуществиться, если приложить к тому старания. А та идея… она и в самом деле была невероятно удачной, осенившей меня в счастливую минуту. Одним ударом разрубить узел, который затянулся почти намертво, и не где-нибудь, а на моей шее, потому что я знала — Кирилл не оставит меня в покое! Нужно лишь выбрать правильное оружие и точку, в которую ударить. Определенно, моя идея нравилась мне все больше и больше.
Скажите на милость, почему бы Кириллу Кручинину не убить свою жену?
Помните, я уже задумывалась над этим? И пришла к выводу, что слишком мал шанс удачного развития событий — удачного для меня, вы понимаете? Но зачем ждать шанса, если можно самой подтолкнуть события в правильную сторону?
Не сомневаюсь, сейчас вы сочли меня жестокой… Поверьте, мне не доставляет удовольствия мысль о том, что придется пожертвовать этой славной девочкой. Но глупо из-за сантиментов отказываться от возможности, которую ждал много лет! Клянусь вам, я искренне жалею ее, но Кирилл не оставил мне выбора. Это игра, понимаете? Либо вы пешка и вас едят, либо вы игрок, и тогда, хотите вы того или нет, вам придется жертвовать пешкой. Моя игра стала значить для меня так много, что теперь я готова пожертвовать любой фигурой на доске, если это поможет мне выиграть партию.
Знаете, что я поняла? Я становлюсь такой же, как мой муж. Нет, даже хуже, потому что Кирилл всегда был зверем: сначала маленьким зверьком, потом молодым, наглым, свирепым, и, наконец, стал взрослым матерым хищником. А я считала себя человеком. С каждым моим следующим шагом человеческого во мне остается все меньше, и вылезает звериное, темное, отчасти пугающее меня саму, но отчасти вызывающее восхищение, как некая скрытая способность, которой я сама от себя не ожидала. Быть зверем — значит выбирать любые пути для достижения своей цели, и если вы как следует поразмыслите, то поймете, что это означает быть свободным.
Доставая телефон, я не имела ни малейшего понятия, как буду использовать маленькую Алису во второй раз. Моя рыжеволосая золотая рыбка, исполняющая желания, должна сама попасться в сеть, но из чего я сплету ее, мне пока неизвестно. Передо мной маячил самый простой вариант: рассказать ей всю правду о нас с Кириллом и показать досье, собранное на него, — уверена, там было чему произвести на нее впечатление. Я даже пожалела, что такая тривиальная мысль не пришла мне в голову раньше, и вместо этого я пошла куда более извилистым путем, на котором закономерно потерпела поражение.
Но рассказать правду — самое простое… Следовало подумать, как разыграть мой спектакль дальше, чтобы золотая рыбка не только не выскользнула из сети, но и заманила в нее акулу, а поэтому нельзя было потерять ни крупицы информации. Никогда не представляешь, что именно пригодится в качестве наживки.
Из фирмы, занимавшейся для меня сбором сведений, мне звонили накануне, и я знала, что ничего существенного они не нашли. Человек, вышедший из тюрьмы за покушение на убийство Кирилла Кручинина, переехал жить в Краснодар, и уже поэтому не представлял для меня интереса. Я не спросила, появились ли новые факты по Алисе Кручининой — я давала задание раскопать по ней все, что только возможно, — но здесь на успех вряд ли приходилось рассчитывать.
Тем не менее я позвонила своему помощнику и распорядилась привезти мне все данные, собранные сотрудниками фирмы. Интернет, обещанный мне при заселении, не работал в отеле уже вторые сутки, а бегать с ноутбуком в поисках подходящего кафе, где можно было бы подключиться к Сети, не входило в мои планы.
Только после этого я стала собираться, изредка поглядывая на часы — до встречи оставалось сорок минут. В сумочке, которую я чудом не потеряла, бродя по городу в приступе паники (теперь мне было стыдно вспоминать об этом), обнаружилась брошь, найденная сыщиком в шалаше. Золотая птица с зеленым глазом… Я в который раз вспомнила о Сене и подумала, что он обязательно помог бы мне, если был бы жив. Он хорошо ко мне относился.
Я надела тонкое черное платье и приколола к нему брошь. Золотое на черном… Могло получиться крикливо, но не получилось: смотрелось изысканно и загадочно. Мне снова подумалось невесть отчего, что птица поможет мне, и я подмигнула ей перед тем, как отвернуться от зеркала.
Обнаружив побег пленника, Сергей и Макар отреагировали на это по-разному: первый выругался и метнулся наружу, но быстро убедился, что Данилы Прохорова простыл и след. Второй пожал плечами, сбросил с кресла рассыпанные ручки, и упал в него, откинувшись на спинку. Когда запыхавшийся Бабкин вернулся, Макар созерцал любимую фотографию, висевшую на стене: маяк, стоявший над скалистым обрывом.
— Вот сукин сын… — выдохнул Сергей. — Как он ухитрился?..
— Судя по замеченной мною скрепке, открыл ею наручники. Парень-то не так прост, как показался вначале.
— Мне он и вначале не показался простым. Что будем делать?
— Да ничего, — пожал плечами Илюшин, не сводя глаз с маяка. — Зачем нам что-то делать? Работа выполнена, а Венесборг и ее смуглый поклонник пусть разбираются сами.
— А если он ее убьет?
Макар перевел на него взгляд, и в нем мелькнула ирония.
— Неужели тебя это огорчит? Ладно, ладно, шучу! — Он поднял ладонь в предостерегающем жесте, видя, что напарник рассержен. — Успокойся, не убьет. Сейчас он направляется к своей машине в надежде, что ее не угнали за последние несколько часов, а после помчится домой со всей скоростью, на которую способен его «Чероки».
— У тебя волшебное зеркальце завалялось, а? — поинтересовался Бабкин. — Откуда такая уверенность? По-моему, все совсем иначе: сейчас он выслеживает нашу клиентку, чтобы закончить то, в чем мы ему помешали.
— Этот тип не показался мне слабоумным, а сделать то, что ты ему приписываешь, может только слабоумный. Если его действительно нанял бывший муж, он сообщит ему о провале всей операции и заляжет в кусты. Мы его видели, мы можем дать показания, так не дурак же он, в конце концов! Зачем ему подставляться с убийством или похищением, если он станет первым, на кого падут подозрения?
— Ты упускаешь кое-что из виду. — Бабкин опустился у стены и запрокинул голову назад, разминая хрустнувшую шею. — Если его нанял бывший муж, то все правильно. А если нет? Если он преследует ее по каким-то личным мотивам? Тогда он воспользуется ситуацией, выследит ее и прикончит.
Илюшин хотел заметить, что это их уже не касается, но посмотрел на крутящего шеей напарника и передумал.
— Ты у нас просто ходячая совесть! — недовольно заметил он. — Опекун дамочек, попавших в беду. Раньше я не замечал в тебе такого альтруизма.
— Должен же тебя хоть кто-то уравновешивать, циничный ты наш, — парировал Бабкин. — А бабу мне просто-напросто жалко. Загнала сама себя в переплет, а потом махнула на себя рукой. Обидно, если такая красота пропадет.
— Искусственная, прошу заметить, — уточнил Макар.
— В каком смысле?
— В таком, что природа, конечно, потрудилась над лицом госпожи Венесборг, но не меньше над ним потрудился пластический хирург. Ладно, это лирика. Как ты собираешься ее искать?
Вместо ответа Сергей выразительно посмотрел на телефон.
— Ну-ну, — отозвался Илюшин. — Попробуй.
Бабкин набрал номер, подождал и, когда трубку сняли, торжествующе взглянул на Макара.
— Виктория?… Да, Сергей. Хотел спросить — с вами все в порядке? Нет, почему… А где вы сейчас? Ага, ясно. Так, значит, в порядке?… Ну и отлично. Всего хорошего.
— Где она? — спросил Макар по окончании разговора.
— В гостинице. Говорит, что нормально доехала и теперь собирается отдохнуть. Она не настроена общаться, отвечала односложно, но вполне любезно.
— Предлагаю тебе на этом успокоиться, — небрежно посоветовал Илюшин. — Или ты собираешься убедиться своими глазами, что она сказала тебе правду? — добавил он, видя, что Бабкин оглядывается, словно что-то ищет.
Сергей отыскал наконец визитку гостиницы и похлопал Макара по плечу.
— Я всего лишь собираюсь довести дело до конца. Много времени это не займет — съезжу к отелю, осмотрюсь, проверю, не околачивается ли там наш сбежавший похититель. Если я прав, то он обнаружится рядом с ней.
Пока она стояла в дверях ресторана, спокойно оглядывая зал и ища его глазами, пока неторопливо шла, покачивая бедрами, которые обрисовывало черное, очень идущее ей платье, Кирилл смотрел на нее с улыбкой и думал о том, как хорошо было бы ударить ее по лицу прямо сейчас, как только она подойдет. Не просто дать пощечину, а вмазать кулаком, от души, чтобы хрустнули выбитые зубы, а подбородок залило кровью.
— Рад тебя видеть, — сказал он, когда она села.
— Я тебя тоже.
Они замерли друг напротив друга в одинаковых позах: откинулись на спинки стула, руки расслабленно положив на стол. Ни один толкователь языка жестов, взглянув на них, не сказал бы, что перед ним люди, мечтающие уничтожить друг друга.
— Неплохо выглядишь…
— Ты тоже.
Они примерялись друг к другу, сохраняя лица непроницаемыми, ничего не выражающими, кроме любезности. Но официант, неслышно появившийся рядом, умудрился поздороваться почти беззвучно и так же беззвучно оставил два меню для клиентов, решив не задерживаться возле этого столика. Он и сам не мог бы объяснить почему: красивые, явно успешные мужчина и женщина, неуловимо похожие друг на друга — так бывают похожи супруги в счастливых парах… Но чутьем человека, по роду деятельности зависящего от людей, с которыми он общается, официант понял, что от этих двоих лучше находиться подальше. Что-то жуткое витало в воздухе рядом с ними, словно невидимый глазу черный смерч, всасывающий в свой бешеный круговорот всех неосторожных, оказавшихся слишком близко.
Несколько минут они молчали, делая вид, что выбирают блюда, но каждый ткнул наугад в то, что оказалось наверху страницы. Затем отложили меню в сторону одинаковым жестом и посмотрели друг на друга в упор, уже без фальшивых улыбок, без масок вежливости. И в эту секунду на их лицах промелькнуло одинаковое выражение, словно они отразились друг в друге.
Битва началась.
— Ты меня до тюрьмы и до сумы хочешь довести? — без предупреждения спросил Кирилл. — Или есть альтернатива?
Вика помедлила с ответом лишь секунду — все-таки его прямота смутила ее.
— Ты же знаешь, альтернатива есть всегда.
— Маленькая месть за счастливые годы семейной жизни, а?
— Скорее благодарность учителю за преподанный урок, выраженная в форме практической отработки материала.
— Слушай, девочка моя… — Он перегнулся через стол и взял ее за руку. Вика вздрогнула, но руки не отдернула. — Я знаю, что виноват перед тобой. Не считай меня зверем. Если бы у меня была возможность переиграть все заново, я бы поступил иначе — тогда, при разводе.
Вика негромко рассмеялась, высвободила пальцы и провела по его щеке. Теперь настала очередь Кручинина сдерживаться, чтобы не отшатнуться от ее прикосновения.
— Что, дорогой, сильно прижало, да? — сочувственно спросила она, ведя пальцем от скулы вниз, к уголку обветренной губы.
Кирилл медленным движением перехватил ее кисть, поднес к губам и поцеловал, сдерживая желание вцепиться зубами в белую тонкую кожу. Затем повернул руку женщины запястьем вверх и, прежде чем Вика сообразила, что он делает, прижал к нему палец, считая учащенные удары пульсы.
— Беспокоишься о моем здоровье?
— Проверяю, есть ли у меня шанс.
— Шанс на что? — Она притворилась непонимающей, но он улыбнулся так, что притворство стало бессмысленным. — Милый, ты же не считаешь меня дурой до такой степени? Или полагаешь, что можешь затащить меня в постель, после чего я растаю, и мы разойдемся, пожелав друг другу всего хорошего? Нет! Не разочаровывай меня! Не хочу верить, что ты настолько поглупел с возрастом!
— Это не я поглупел, а ты похорошела. В постель я хотел бы тебя затащить независимо от того, чем окончится наша маленькая игра.
Вика подумала, что не может понять, говорит он сейчас правду или лжет и насколько наигранно вожделение в его глазах.
Официант поставил перед ними тарелки, но ни он, ни она не притронулись к еде.
— Чего ты хочешь, девочка моя?
«Девочка моя»… Он никогда не называл ее так прежде, а ей всегда хотелось услышать это от него. Чтобы избавиться от щемящего чувства, она возразила чуть резче, чем было нужно:
— Девочка твоя — это женщина, на которой ты женат, Кирилл. А я уже давно не девочка.
— И давно не моя.
— Исключительно твоими усилиями.
— Я уже сказал тебе, что жалею! Клянусь, я жалею о том, как обошелся с тобой.
— Видимо, жалость проснулась в тебе за то время, что ты сидел в камере. Потому что прежде ты мне об этом не говорил, — съязвила Вика.
— В какой-то степени ты права, — спокойно сказал он. — Раньше я не понимал, как сильно тебя обидел. А потом увидел, что ты готова на все, и понял, в чем причина. Можешь считать меня тупым бараном, но так оно и есть.
«Все, — решила она, — пора. Сейчас как раз подходящий момент для того, чтобы убедить его».
— Ты в самом деле жалеешь о том, что выгнал меня? — Голос ее дрогнул как раз в той мере, в какой и должен был. Это получилось от волнения другого рода — она страшно боялась, что Кирилл раскусит ее игру, но вышло очень естественно.
— Да. — Убедительности ему было не занимать, потому что мысленно он добавил: «Мне стоило убить тебя тогда — сейчас было бы меньше хлопот и плясок на задних лапках перед тобой, мстительная сука». — Я не знаю, что могу сделать для тебя, Викуш. Скажи, что?
«О-о, в ход пошли взятки. Ты слишком дешево рассчитываешь купить меня, милый».
Она молчала, опустив глаза, чтобы он не видел их выражения. Ее целью было убедить его в том, что она больше не представляет опасности, и теперь нужно было понять, не поторопилась ли она, не сдалась ли слишком быстро.
«Чертова сука… Хрен поймешь, что у тебя на уме. Я готов трахнуть тебя сорок раз подряд, лишь бы ты отцепилась от меня. Неужели Давид прав и все получится проще, чем я ожидал?»
— Если я попрошу тебя отдать мне твой бизнес, ты согласишься?
Он подумал совсем немного и отрицательно качнул головой, увидев, где ловушка.
— Нет. Извини. Есть такие игрушки, которыми большие мальчики не жертвуют.
— Даже ради девочки? — нарочито удивилась она.
— Даже ради девочки, — усмехнулся Кирилл.
«Что, стерва, устраиваешь проверку? Если бы я согласился, ты бы поняла, что все это чушь, потому что ни один мужик в здравом уме не пойдет на такое… Не держи меня за кретина, придумай что-нибудь посложнее».
— А знаешь, Кирилл, ты мне уже дал все, что я хотела, — медленно проговорила Вика, — когда признал свое поражение. Ведь признал, правда? Наша с тобой встреча — лучшее тому подтверждение. Так что давай не будем тратить времени зря. Если хочешь знать правду, я все решила еще до того, как пришла сюда.
Она поднялась, воротник ее платья сдвинулся, открывая брошь, и золотая птица сверкнула под лучами вечернего солнца, падающими сквозь стеклянный купол. Кирилл перевел взгляд на украшение и окаменел, словно человек, толкнувший балконную дверь, за которой вместо тверди балкона оказалась свистящая пропасть в двадцать этажей с крошечными машинками на дне. Будто наяву, его обдало дыханием ветра, готового слизнуть человека, балансирующего на краю бездны.
Вика не поняла, отчего он изменился в лице. Она смотрела на Кирилла, заставляя себя выдавливать победительную улыбку, показывающую, что она знает куда больше, чем говорит. Бывший муж смотрел на нее каким-то напряженным взглядом, и она улыбнулась еще шире. «Я переиграла тебя, потому что ты не знаешь, чего от меня ожидать», — говорила ее улыбка, и ни один человек не заподозрил бы эту женщину в лицемерии. Не заподозрил и Кирилл.
Глаза его сузились, превратившись в щелочки, и хотя Вика не понимала, с чем связана такая перемена, она уловила угрозу. Это был не ровный фон опасности, окружавший ее прежде, а нечто, подобное вспышке. Как животное, инстинктивно бегущее при первых, еще не осознаваемых толком признаках лесного, пожирающего все пожара, она встала, не отдавая себе отчета в своих действиях, и наклонилась к нему. Золотая птица оказалась перед лицом Кирилла и уставилась на него зеленым глазом.
— Я больше не держу на тебя зла, дорогой, — мягко проговорила Вика, не замечая, что он не сводит застывшего взгляда с броши на ее платье. — В конце концов, мы оба знаем, что теперь ты зависишь от меня, а не наоборот. Я не стану этим злоупотреблять.
Она повернулась и пошла к выходу, отсчитывая про себя такт, чтобы не ускорять шаги. «Бог мой, кажется, я его убедила. Главное, что я нигде не переигрывала… Если бы притворилась, что растаяла от его обаяния, он бы мне не поверил».
Кирилл достал телефон и набрал номер водителя, ждавшего внизу.
— Сейчас выйдет женщина в черном платье, — очень тихо и отчетливо сказал он. — Поедешь за ней. Куда она, туда и ты. Понял?
— А вы, Кирилл Андре…
— Понял, твою мать? — страшным голосом повторил Кручинин, и шофер заткнулся.
Кирилл отшвырнул трубку и уставился на прозрачную дверь невидящим взглядом.
Официанту, пробегавшему мимо с подносом, показалось, что мужчина за столиком издал странный звук, похожий на горловое рычание. Но, затормозив и бросив взгляд на хорошо одетого мужчину лет сорока с жестким волевым лицом и ярко-голубыми глазами, отливавшими льдом, он решил, что ошибся. Такие не рычат. Они перегрызают горло молча, не размениваясь на лишние звуки.
«Она знает».
Кирилл ощутил, будто по его спине снизу вверх ползет змея, переливая холодное тело с одного позвонка на другой, и подбирается все ближе к шее. Он рефлекторно дернул головой, провел рукой по затылку, словно стряхивал гибкую тварь, несущую ему смерть.
«Она знает».
«Значит, ты все решила еще до того, как пришла сюда…. — Каждое ее слово теперь, после того, что она ему показала, получило новое истолкование. — Как же ты узнала? Хотя это неважно! Как-то узнала…»
Не замечая, что делает, Кирилл смял в кулаке скатерть, и тарелки поехали ему навстречу, угрожающе остановившись на краю стола.
Он почти купился! Если бы в последний момент она не показала ему, что все ее слова были ложью и наглой, вызывающей игрой, он бы остался в уверенности, что ему поверили. Но она выбрала другой способ — дала понять, чего ему стоит ждать. «Что, решила, что Кирилл Кручинин совсем никуда не годится и не сможет ничего сделать? Рано ты так решила».
Выйдя из ресторана, он позвонил начальнику службы безопасности. Теперь действовать следовало быстро — так быстро, как только возможно. «Не исключено, что прямо из ресторана она поехала к…»
Телефон не отвечал, и он выругался, набрал исполнительного директора. Тот схватил трубку после первого же гудка, как будто ждал его звонка.
— Где Туканова носит… — начал Кирилл, и его тут же прервали.
— Сбежал Туканов! — взвизгнул Давид. — Я тебе собирался звонить. Исчез! Нигде его найти не могут!
— Тихо! — рявкнул Кручинин, и на него обернулись прохожие. — Откуда известно, что сбежал? Может, по делам поехал, а телефон забыл где-то? Что ты несешь?
— Да брось, Кирилл Андреевич! — Давида окончательно понесло. — Что ты как маленький, ей-богу! Ничего он не терял, ничего не забывал, это и дураку понятно! Почувствовал, что жареным запахло, — и удрал!
— Каким еще жареным… — по слогами проговорил Кирилл, ощущая, что от ярости сводит скулы. — Ты что, нажрался, твою мать?!
— Да не пьян я! Говорю тебе, он удрал! И парни его ни черта не знают, стоят болванчиками…
— Его же, кретина, потом на работу никто не возьмет, если так оно и есть, — удивленно сказал Кручинин, на короткое время забыв о том, зачем ему понадобился Туканов.
— Да, вот только нам от этого не легче! Как крысы с корабля, честное слово!
Слова Давида вернули Кирилла к мысли о том, что ему необходимо сделать.
— Я перезвоню.
Он убрал телефон и встал возле дороги, сунув руки в карманы, покачиваясь на носках вперед-назад. Если Вика, выйдя из ресторана, направилась к тому человеку, к которому она собиралась ехать, то ему, Кручинину, крышка. Все, конец. Игра закончена.
Если нет, у него еще остается шанс. Но решить проблему руками Туканова, как он планировал, не получится.
— Значит, придется самому, — вслух сказал Кирилл Кручинин почти спокойно.
Телефонный звонок выдернул его из размышлений.
— Кирилл Андреевич, дама ваша — в гостинице, — почтительно сообщил водитель.
— В гостинице? — Он задумался ненадолго. — Так, оставайся там, тебя сейчас сменят. Следи за выходом. И вот что, Дима… Если ты ее потеряешь, я тебе сверну шею вправо. Осознал?
Водитель по имени Дима хотел пошутить в ответ, но внезапно так зримо увидел, как Кручинин своими крепкими руками с короткими мужицкими пальцами сворачивает ему шею вправо, что сглотнул и быстро ответил:
— Не потеряю, Кирилл Андреевич.
