Книга: Прощание с первой красавицей
Назад: Глава 15
Дальше: Глава 17

Глава 16

Проснулась я с трудом и только из-за того, что какая-то мерзкая ворона повадилась каркать прямо над нашим окном. Причем делала она это очень противно, почему-то подражая котам. Возможно, когда-то гадкая птица стала свидетелем кормежки с балкона хвостатых-усатых. Наша пожилая соседка грешит этим, и кошки со всей округи, собравшись пестрой пушистой стайкой, вызывают ее громким мяуканьем, стоит ей немного задержаться. Животные и без будильников отлично чувствуют время, а память у них хорошая — стоит их один раз покормить, и мохнатое стадо будет приходить четко в один и тот же час.
Видно, ворона, заметив, как легко достается некоторым корм, сообразила, что «мяу» гораздо выгоднее, чем «кар». И срочно приняла меры. Звучало воронье мяуканье утробно-гулко, словно эхо в металлической бочке — «кмао». Поверьте, даже самые противные кошачьи вопли не идут ни в какое сравненье с этим ее жутким «кмао». Даниил, когда ворона не дала нам поспать в прошлое воскресенье, даже пообещал ее когда-нибудь пристрелить. Вероятно, услышав его, ворона несколько дней над нашим окном не появлялась. И вот опять.
Я поворочалась с боку на бок, пытаясь снова уснуть, и в итоге все-таки встала. События вчерашнего дня навалились внезапно, едва с меня слетела ночная дремота. Настроение сразу резко упало, и я побежала к телефону — звонить. Мне крайне важно было узнать, как себя чувствует Вика и какого приговора, в случае, если меня признают виновной, следует ждать.

 

В больнице трубку долго не снимали, и мне пришлось набирать номер несколько раз. Наконец, часа через полтора я все-таки дозвонилась и с облегчением узнала, что Виктория Андриенко была выписана домой в удовлетворительном состоянии. Значит, статья за «причинение тяжких телесных» мне уже не грозит.
Более-менее успокоенная, я достала с полки Уголовный кодекс и села его читать. В статье 115, под жизнерадостным названием «Умышленное причинение легкого вреда здоровью», мне обещали штраф до ста минимальных окладов. С этим я еще могла смириться — в конце концов, деньги дело наживное. Гораздо меньше мне понравилось продолжение фразы: «либо исправительные работы на срок до одного года или арест на срок от двух до четырех месяцев».
Перспектива попасть в тюрьму, будучи абсолютно невиновной, да еще на несколько месяцев, показалась мне весьма неприятной. Чтобы как-то успокоиться, я попыталась найти положительные стороны пребывания на зоне — к примеру, обогащение жизненным опытом, который потом можно использовать в журналистской работе. Но кроме этого, как я ни пыжилась, в голову ничего хорошего не шло.
Видно, чтобы окончательно доконать меня, внутренний голос поднял голову и противно пискнул: «А откуда ты знаешь, что повреждения легкие? Может быть, средней тяжести?» Я снова схватила УК и принялась листать. Сведения были неутешительными. Выходило, что если мне окончательно не повезет, то видеть «небо в клеточку» придется года три.
— Господи, что же делать? Что делать? — запричитала я, заламывая руки. — Ну почему я не взяла телефон хозяина щенка? Вот чем бы он мне помешал? Лежал бы себе тихонечко где-нибудь в уголочке кармана, зато какая польза была бы!
Я нервно схватила листок бумаги и написала: «Прошу откликнуться владельца щенка чау-чау. В четверг мы разговаривали на улице Зеленой недалеко от продуктового ларька «Мурена», приблизительно в 12 часов 20 минут». Потом подумала и дописала: «Очень жалею, что не взяла ваш телефон».
Последняя фраза, по моему мнению, должна была подтолкнуть парнишку позвонить как можно скорее. Но если это объявление попадется на глаза Даниилу, скандала совершенно точно не избежать. С другой стороны, должна же я что-то делать для своего спасения?! Теперь главное — разослать объявление в как можно большее количество периодических изданий.

 

Настроение мое улучшалось с каждым вновь поданым объявлением, как будто одно это обещало мне защиту. Вскоре я уже чувствовала себя довольно сносно и даже решила съездить в редакцию родной газеты — следовало прозондировать обстановку.
Видимо, такая мысль пришла в голову не только мне, потому что первой, кого я увидела в редакции, была Вика. Она сидела в своем кабинете со Светланой и курила.
— Батюшки, кого я вижу! — патетически воскликнула я. — Наша национальная героиня, великомученица Виктория Андриенко! Вы, милочка, давно близорукостью страдаете? — елейно спросила я. И зло закончила: — Может, все-таки объяснишь мне, кто тебя сбил?
— Ты! — заявила Вика и, выпустив густой клуб дыма, уставилась на меня, прищурив свои бледно-зеленые кошачьи глаза. — Не понимаю твоей иронии. Хорошо еще, что я отделалась ушибами. А если бы нет? Неужели ты до сих пор не можешь мне простить Ивана?!
В ее голосе послышались слезы. Из соседних кабинетов выглянуло несколько коллег, питавших симпатию к Вике, и уставились на меня с укором.
От такой наглости я даже не нашлась, что сказать. Хлопнула дверью и отправилась в кабинет главного редактора.
Секретарь стояла у окна и сосредоточенно разглядывала фикус. Выглядел тот неважно — листья пожелтели и частью осыпались.
— Ну вот чего ему не хватает? — со слезами в голосе спросила она.
— Не заливаешь?
— Да вроде бы нет, — пожала плечами Татьяна. — Поливаю, когда земля сухая становится.
— Тогда паутинный клещ. Очень похоже.
— И что делать?
— Травить. Ядом, — мрачно ответила я. Затем кивком указала на дверь Соломоныча: — Занят?
— Ест. Сейчас спрошу, сможет ли тебя принять. Он всегда был к тебе неравнодушен.
— Ой, Таня, что ты говоришь, — махнула я рукой, — мне сейчас не до шуток.
Секретарь посмотрела на меня с неподдельной жалостью:
— Да, я понимаю. Господи, и как тебя угораздило сбить Вику? Такая, как она, ни за что не простит. И еще… — Танечка понизила голос до шепота. — Говорят, у нее роман с прокурором, что значительно снижает твои шансы выиграть дело.
— Ты хотела сказать, сводит к нулю?
— Ну, не будем драматизировать, — не слишком уверенно пробормотала Татьяна.
Мне стало так хорошо, что хуже просто некуда. На глаза предательски навернулись слезы, и я торопливо полезла в сумку за платком.
— Эй, ты что? — Таня вскочила из-за стола и бросилась ко мне, не забыв по дороге налить стакан воды. — Прекращай реветь! Подумаешь, проблема — суд. Да сейчас судятся все, кому не лень. Это даже модно, если можно так сказать.
От ее слов мне стало еще «лучше». Я звякнула зубами о стакан и, давясь, сделала несколько глотков.
— Все судятся, только судят не всех, — сказала я, чуть-чуть успокоившись. — Три года лишения свободы не всем грозят.
— Не сгущай краски. За что три года-то? С ума сошла — три года?! Да вон она сидит, жива-здорова, пивко попивает. И вообще, знаешь, я не верю, что это сделала ты. Мне даже кажется, она сама все подстроила.
Слезы у меня моментально высохли, и я с удивлением посмотрела на Таню.
— Ты что-то знаешь? Расскажи, — потребовала я.
Татьяна смутилась и отвела глаза в сторону. Явно проболталась случайно и теперь жалеет. Я, выжидательно глядя на секретаршу, всем своим видом давала понять, что не отстану. Наверное, она это поняла, потому что тяжко вздохнула и сказала:
— У меня только предположения, толком-то я ничего не поняла.
— Говори!
Таня опять помолчала, а потом выпалила, набравшись храбрости:
— Вика в кабинете на днях запиралась. Не одна. И вид у нее был очень таинственный. Я сразу подумала: явно какую-то аферу замышляет.
— И все? — На меня нахлынуло разочарование.
— Да, но я никогда не ошибаюсь, — раскрыв широко глаза, начала убеждать меня Таня. — Вот увидишь, я права окажусь, это ее рук дело!
— Спасибо, Тань, ты вселяешь в меня надежду, — уныло пробормотала я и поднялась.
— Подожди! — Секретарь вскочила. — Сейчас к Соломонычу загляну, может, он поел уже, попрошу, чтоб принял тебя.
Я осталась стоять, а Татьяна поскакала к кабинету. Через несколько секунд вышла и махнула рукой:
— Заходи, ждет.
Главный сидел за чистым столом, без всяких следов пищи, и просматривал какие-то бумаги. Оторвавшись, вопросительно посмотрел на меня:
— Что случилось, Диана?
— Вениамин Соломонович, дайте мне отпуск за свой счет.
— Насколько я понимаю, у тебя сейчас больничный? Ну вот иди и болей. Отпуска не дам, и так работать некому.
Я начала всхлипывать.
— Таня, — главный открыл дверь и выглянул в приемную, — у тебя в аптечке успокоительное что-нибудь есть?
— Пустырник, — с готовностью кивнула секретарь.
— Неси.
Соломоныч дождался, пока я выпью лекарство и вытру слезы, а потом спросил:
— И что произошло? По какому поводу траур?
— А вы разве не слышали?
— О наезде? Слышал. Только знаешь, что я тебе скажу: раз ты не чувствуешь за собой вины, не стоит от всех бежать. Ты должна вести себя так, будто ничего не случилось. Так что поправляйся и приступай к работе. Вот мое личное мнение.
Едва выйдя из кабинета главного, я наткнулась на Вику, прогуливавшуюся неподалеку. Увидев меня, она выпалила:
— Диана, пойдем выпьем кофе. Я угощаю.
— С какой стати я буду пользоваться твоей добротой? — фыркнула я. — Сама вполне платежеспособна. И тебе не кажется это несколько странным… пятнадцать минут назад ты всем рассказывала, что именно меня подозреваешь в наезде, а сейчас приглашаешь на чашечку кофе…
— Надо поговорить, — многозначительно произнесла Вика, глядя на меня в упор.
— Да? И о чем же?
— Послушай, что было, то быльем поросло. Давай заключим пакт о ненападении.
— Вика, ты ошибаешься, я на тебя зла не держу. А за ту историю с Иваном я тебе почти благодарна: если бы не ты, может быть, и не было бы в моей жизни того хорошего, что произошло потом.
Я повернулась и отправилась в свой кабинет. Наверное, надо было выслушать Вику, но у меня после всего случившегося не осталось сил. От подковерных игр я уже порядком устала. Да и в искренность ее мне почему-то не верилось.
Но если уж неприятности начались, то они имеют тенденцию продолжаться. Не успела я остыть после разговора с Викой, как тут же на меня свалился очередной «подарок судьбы» в лице худосочного лейтенанта Ярошенко. По его собственному выражению, он меня соизволил навестить «чисто для беседы», но, лишь взглянув на его светлое чело, я прочла там надпись: «виновна». Оптимизма мне это не прибавило, и я сникла, ожидая очередной гадости.
— А вы знаете, гражданка Соколова, — ехидно начал следователь, — что ни один из ваших так называемых свидетелей до сих пор не найден? Лично я в существовании двух из них вообще сомневаюсь, а вот труп первого очень не хотелось бы найти где-нибудь на пустыре.
— Простите, а часовню тоже я развалила?
— Что? — оторопел тугодум.
— О существовании презумпции невиновности, я надеюсь, вы слышали, лейтенант? Так вот, в рамках той самой презумпции дальнейшую нашу беседу считаю нецелесообразной. Всего хорошего.
Лицо Ярошенко залила краска, он вскочил и желчно произнес:
— Что ж, побеседуем в милиции.
— Как вам будет угодно, — согласилась я.

 

Дома стояла мертвая тишина. Я нервно швырнула сумку, сбросила туфли так, что они разлетелись в разные стороны, села на тахту и разрыдалась. Плакала долго, с поистине «МАЗ» охистским наслаждением. Наревевшись, взяла телефон, набрала номер мужа и заныла в трубку:
— Данюша, приезжай срочно, ты мне нужен!
— Что-то случилось? — напряженно спросил он.
— Случилось, — уныло кивнула я, будто он мог меня видеть. — И чем скорее ты приедешь, тем лучше.
И сразу, не давая ему опомниться, отключила телефон, швырнув его туда же, где между двумя диванными подушками нелепо торчала сумка.
Даниил вскоре приехал. Ворвался в квартиру и с ходу бросился ощупывать и осматривать меня. Я с трудом вырвалась из его цепких рук и, отскочив на безопасное расстояние, заорала:
— Я цела, цела! Душа у меня болит, а она руками не прощупывается!
— Да что случилось-то? — застыл супруг в недоумении.
Я горестно вздохнула:
— Пошли, покормлю. Наверное, ты без обеда сегодня?
— Без обеда, — кивнул Дан и, не заставляя себя упрашивать, двинулся на кухню.
На протяжении всего времени, пока он ел, я жаловалась на лейтенанта Ярошенко, но лицо Даниила оставалось непроницаемым. Настолько непроницаемым, что я даже не могла понять, на чьей мой муж стороне. Доев, он отставил тарелку и мрачно спросил:
— Где твои выдержка и чувство юмора? Я просто не узнаю тебя.
— Да, но следователь сказал…
— Мало ли что он сказал! — перебил меня Даниил. — Работа у него такая — говорить. Для него идеальный вариант, чтобы ты испугалась и наболтала кучу всяких глупостей, дав ему возможность отрапортовать о раскрытом преступлении. В любом случае, как бы ни повернулось расследование, ты должна сохранять самообладание и спокойствие. Сейчас же и вовсе волноваться не о чем. Извини, мне нужно идти. А ты не грусти, посмотри какую-нибудь комедию.
Дан встал и чмокнул меня в нос, всем своим видом давая понять, что очень торопится.
Нет, поразительный все-таки человек мой муж! Возможно, он как сангвиник и может в ожидании очередных неприятностей сидеть и смотреть комедию, а мне с моим холерическим темпераментом, чтобы остыть, надо переключиться на что-нибудь активно-подвижное. Например, на бег по стенкам с препятствием в виде потолка.
И, словно предоставляя мне возможность проявить себя в действии, зазвонил телефон. Я подпрыгнула от неожиданности, сразу вспомнив про вчерашние звонки, и бросилась вслед за Даном.
— Дан, я не успела тебе сказать, — закричала я в лестничный пролет.
— Потом, хорошо? — отозвался супруг откуда-то снизу.
— Дан! — жалобно взвизгнула я, но услышала удаляющиеся шаги и хлопок подъездной двери.
Мне же надо было что-то решать, причем немедленно! Поддавшись эмоциям и раскиснув, я совсем забыла рассказать Даниилу о вымогателе, а переложить ответственность за свои поступки на мощные плечи мужа очень хотелось, тем более что я никак не могла сообразить, как правильно поступить. Дозвониться до него тоже не удалось — с первым же гудком в трубке до меня донеслась мелодия сотового Даниила из кухни. Он элементарно забыл мобильник дома! Увы, выкручиваться мне придется самой.
Перебрав все возможные варианты, я остановилась на самом, как мне показалось, идеальном: отправиться на вокзал и, подложив в ячейку «куклу» — нарезанную вместо денег бумагу, выследить мошенника. Деньги я, естественно, не собиралась нести, потому что в случае, если об этом станет известно, передача их шантажисту косвенно будет свидетельствовать не в мою пользу: раз принесла, значит, испугалась, а раз испугалась, значит, виновна. Нарезать бумагу вместо денег времени не оставалось, поэтому я взяла полиэтиленовый пакет, бросила в него несколько детективов в мягкой обложке и, отстранив от себя, с сомнением осмотрела. Выглядело не слишком похоже, и я была вынуждена достать с антресолей старую кожаную сумку и засунуть книжки туда. В конце концов с удовлетворением пробормотала себе под нос:
— Вот и славно, сразу два добрых дела сделаю: и подлеца проведу, и от сумки избавлюсь, а то все жалко было выкинуть. Теперь только нужно прийти пораньше и выбрать удачное место для наблюдения.
Окрыленная честолюбивыми помыслами, я быстро собралась и вышла из дома. Хотелось пройтись по набережной и отвлечься от всего происходящего. Вид чужого счастья обычно вселяет надежду, что и у меня когда-нибудь все будет хорошо, а чужие неприятности настраивают на философский лад: если есть люди, которым еще хуже, то мне раскисать непростительно.
Спустившись к морю, я влилась в праздную толпу и с наслаждением вдохнула. Пахло солнцем, свободой и бездельем. Пестро одетые отдыхающие неторопливо прогуливались, приглядываясь к товарам с ценниками и к плакатам с предложением услуг.
«Делаю временное тату, плету африканские косички», — прочитала я на одном из них. И тут же, рядом с плакатом, мастерица то ли от скуки, то ли для привлечения клиентов сооружала африканское великолепие на голове у своей подружки. Не мешало бы ей помыть вначале волосы, невольно подумала я, успев разглядеть грязные космы с остатками рыжей краски на концах.
«Сумка пляжная — 1500 рублей», — едва разобрала я корявый почерк на следующем объявлении.
— Ого! — тихонько пробормотала я. — В центре я вчера точно такую же видела за 500. Хороший навар за доставку на пляж.
Рядом с сумкой стояли пляжные тапочки за две тысячи, что было как минимум втрое дороже их истинной цены.
После таких невероятных расценок остальные ценники не произвели сильного впечатления.
«Апельсин — 35 рублей» — гласила табличка перед кучкой фруктов.
«Сладкий апельсин — 40 руб.» — перекликалась с нею другая.
«СамИй сладкЫй апельсЫн — 60 руб, мандарЫн — 45 руб» — было написано на третьей.
Дальше по ряду, едва выглядывая из-за угла маленького кафе, торчала одинокая табличка: «10 рублей». Такая низкая цена поражала воображение и вызывала желание поскорее узнать, что же стоит столь скромно. Я невольно прибавила шаг, вытянула голову… и с перепугу едва не осталась со свернутой шеей. Вот не зря же говорят, что любопытство — порок. За углом рядом с табличкой, уныло свесив нос, сидела тетка неопределенного возраста и дремала.
Первой моей мыслью было, что супернизкая цена относится к ней, но потом я догадалась, что где-то там, за ее спиной, скрывается потайной вход в отхожее место, то есть в туалет, а она всего лишь билетерша.
Рядом с двумя колоритными персонажами — студентами из Африки, разодетыми в пух и перья, — стояла очередь. Зарабатывали ребята, фотографируясь с желающими, которых было очень много, они даже составили очередь и перегородили дорогу, не давая пройти. Я остановилась поглазеть. Конечно, у меня пестрый наряд темнокожих парней вызвал сильное сомнение в национальной достоверности, но, видимо, ожидающие своей очереди сфотографироваться так не считали. В основном, конечно, там стояли женщины всех возрастов. Один случайно затесавшийся муж с неодобрением наблюдал, как его благоверная не только сама прильнула к горячему негру, но еще и усадила к нему на колени малолетнюю дочь.
Еще две девушки, судя по оттенку кожи, приехавшие откуда-то с севера, в нетерпении ждали своей очереди. Точнее, в нетерпении пребывала только одна из них, рыжеволосая булочка, а вторая, невзрачная худая блондинка с длинным носом, стояла с брезгливо поджатыми губами. Когда до них дошла очередь, рыжая с разбегу взгромоздилась на колени к одному из африканцев, едва не свалив его, вторая же не шелохнулась, так и оставшись стоять, прикрывая сумкой колени.
— Карин, ты чего? Иди сюда! — радостно проворковала рыжая, обнимая темнокожего парня полными руками и прижимаясь щекой к его щеке.
У блондинки остекленел взгляд — похоже, она пребывала в ступоре. Тогда второй студент, видимо, не прочувствовав ситуацию, подошел к ней и попытался обнять за талию. Блондинка сразу же «проснулась» и отвесила ему увесистую оплеуху.
Надо отдать ему должное, из роли героя-любовника парень не вышел: красивым жестом убрал руку с ее костей и роскошно улыбнулся, обнажив ровные белоснежные зубы. Дурнушка же, отодвинувшись от него подальше, скрючилась под прицелом фотоаппарата и опять зачем-то закрыла сумкой ноги.
Посмотреть, что же будет дальше, мне помешал телефонный звонок.
— Слышишь меня? — прошептал все тот же мерзкий голос. — Ровно в семь часов положишь деньги в ячейку 29. Наберешь код А123. И смотри, не перепутай! — хихикнул мерзавец, явно намекая на отсутствие у меня достаточного количества извилин.
Странное дело, я ведь ждала, что гадина позвонит, но стоило только услышать этот голос, как мое настроение сразу полетело вниз, за несколько секунд достигнув ядра земли. Может быть, в глубине души я надеялась, что телефонные угрозы — дешевый блеф и от меня все-таки отстанут?
Так, вздыхая и кляня свою горькую долю, я дошла до вокзала. Оставшееся до семи время кружила там, вглядываясь в лица и пытаясь понять, кто может быть вымогателем, и планируя, как буду следить за ним. Все казалось очень просто: я положу сумку с «деньгами», потом спрячусь в какое-нибудь укромное местечко и оттуда стану наблюдать за входом. Одновременно я поглядывала в сторону камеры хранения, стараясь подметить всех в нее входивших и выходивших оттуда. На девяносто девять процентов я была уверена, что вымогатель — из моего близкого окружения, хорошо осведомленный о состоянии моего счета.
Не увидев никого знакомого, я ровно в семь засунула сумку в отсек, набрала шифр и, сделав вид, что ухожу, заняла наблюдательный пост в заранее присмотренном уголке. Оттуда одинаково хорошо было видно и ячейку, и выход из камеры хранения. К несчастью, меня вдруг стало клонить в сон, и я с трудом заставляла себя оставаться на месте и ждать. Несколько раз даже клюнула носом, едва не свалившись с выступа, на котором сидела. Испугавшись, что провалю всю тщательно продуманную операцию, я принялась энергично растирать уши, так как где-то читала, что массаж ушных раковин вызывает приток крови к голове и активизирует деятельность мозга. Но или активность моего мозга была совсем на нуле, или массаж я делала неправильно, но помогло это ненадолго. Вскоре я поймала себя на том, что успела увидеть сумбурный сон, чуть снова не упав с постамента. Пришлось наблюдение прекратить, я к тому времени решила, что все-таки мерзавец блефовал.
Поколебавшись, я надумала забрать детективы — вдруг еще перечитаю на досуге, чего добру пропадать? Подошла к ячейке, открыла ее и застыла в немом изумлении: она была пуста. Абсолютно.
«Интересно, как такое могло произойти? — успела подумать я, как вдруг в голове взорвались мириады искр и пол опасно приблизился. Настолько близко, что я успела рассмотреть окурок со следами губной помады и плевок около него. А потом отключилась.
Назад: Глава 15
Дальше: Глава 17