Глава 14

Машина Даниила скрылась за поворотом, а я поплелась наверх, домой. Настроение было не ахти какое, оставаться одной в пустой квартире совсем не хотелось. И как Даниила угораздило отпустить мою помощницу по хозяйству Лизу именно в такой трудный период? Хотя откуда он мог знать, что все так обернется. Да и Лиза заслужила несколько дней отдыха.

Когда-то она рассказывала мне историю своей любви. Учились вместе в авиационном институте три друга: Белов, Петров и Аникеев. Ну и сама Лиза тоже. Девушка как-то сразу влюбилась в Леху Белова, едва увидев его среди первокурсников, и вскоре молодые люди сидели вместе на лекциях, да и все свободное время не расставались.

Еще больше их сблизила любовь к горам. Вчетвером они покоряли вершины и на привале пели под гитару песни у костра. Именно в горах Лиза первый раз поцеловалась с Лехой, там же они впервые стали близки. Лизе казалось, что будущее их предопределено: идти им по жизни рука об руку.

Годы учебы летели быстро. Приближались защита диплома и распределение. Лиза с нетерпением ждала от Лехи тех самых важных слов, после которых они будут всегда вместе, а тот молчал. И даже когда он вдруг закрутил роман с яркой и бойкой Ларисой у всего института на виду, девушка еще на что-то надеялась. Потом наступил прощальный вечер, Леха избегал ее и прятал глаза, и Лиза поняла: — они расстаются навсегда.

Довольно долго для Лизы не существовало никого, кроме Белова. Она понимала, что нельзя любить того, кто никогда больше не появится в ее жизни, но невольно сравнивала с ним всех мужчин.

И все-таки она решила выйти замуж. Но не потому, что полюбила, и не потому, что забыла наконец Леху, а потому, что дольше откладывать было нельзя: ей совсем не хотелось в одиночестве встретить старость.

Муж — милый и тихий человек — казался идеальным спутником.

«Пусть без любви, — думала Лиза, — зато у меня будет семья».

Действительность оказалась иной. Новизна чувств прошла, в отношения вплетался быт, характер у мужа портился день ото дня.

Супруг стал сварливым и злым, его почти все раздражало в Лизе, и, что самое ужасное, Лиза вдруг поняла, что они с ним совершенно разные люди. Она мечтала провести отпуск в горах, а ее муж — поваляться на диване перед телевизором. Она с удовольствием слушала бардов, а муж — только попсу. Она смотрела мелодрамы, а он — боевики. Список можно было бы продолжать и множить, но на самом деле беда была не в разногласиях, а в нежелании мужа понять Лизу. В одной из ссор вдруг выяснилось, что его не устраивает в ней все.

Это была катастрофа. Она чувствовала, что, подстраиваясь под мужа, теряет себя, а терпеть ее такую, какая она есть, тот не хотел. Еще хуже стало, когда родился ребенок. Лиза целиком погрузилась в уход за младенцем, и молодой отец почувствовал себя обделенным. Хотя ему теперь никто не мешал щелкать пультом телевизора, разыскивая на каналах боевики, издевки и придирки сыпались на бедную Лизу, как из рога изобилия.

Когда муж ушел, она вздохнула с облегчением. Оставила любимую работу, связанную с авиацией, и устроилась горничной в два дома, чтобы больше времени проводить с маленьким сыном, в котором души не чаяла. От ощущения свободы у нее словно выросли крылья, а все остальное казалось пустяками.

Лиза с головой ушла в заботы о сыне, а горы на долгие годы остались для нее безответной страстью.

Мне было тоскливо и одиноко. Я слонялась по квартире, смахивая пыль с мебели и поправляя книги. Потом подняла несколько игрушек, закинула ношеные вещи в корзину с грязным бельем и поплелась на кухню. Отсутствие Лизы уже было заметно: в мойке гора посуды, в холодильнике — только полуфабрикаты. Но в морозилке нашлись грибы и порезанная кусочками красная рыба, а значит, можно быстро сделать аппетитное блюдо. Разморозив то и другое, я выдавила в мисочку майонез, добавила к нему приправу для рыбы, можжевельник и чеснок и, размешав, опустила семгу. Маринад — дело тонкое, в нем что мясо, что рыба только ароматнее становятся. Причем, чем дольше они там лежат, тем насыщеннее вкус. Но мне, понятное дело, долго ждать не хотелось, я решила ограничиться получасом. А за это время вполне можно пожарить грибы.

Пока они весело трещали маслом на сковородке, я налила себе чаю и села у окна. Люблю смотреть в начинающее темнеть небо… Люблю закаты, подсвеченные малиновым облаком, постепенно гаснущие, поглощаемые чернильной кляксой неба… В такие вечера грусть светла, а радость имеет оттенок грусти… От телефонного звонка, показавшегося слишком громким, я вздрогнула, пролив на себя чай.

Ни с кем разговаривать совершенно не хотелось, и я малодушно ждала, когда телефон сам собой замолчит. Но он трещал и трещал, пришлось снять трубку.

— Диана? — прошептал в трубку кто-то бесполый и противно захихикал. — Мне нужно кое-что тебе сказать. Я знаю, что…

И тут связь оборвалась. От волнения я положила трубку мимо рычага и, не заметив этого, заметалась по квартире, размышляя над тем, кто же мог сейчас звонить и что ему нужно от меня. Постепенно мне удалось убедить себя, что звонок случайный и адресован не мне. Действительно, разве я во всем городе одна-единственная Диана?!

Запахло подгорающими грибами, и мне стало не до размышлений — нужно было срочно спасать ужин. Пока грибы остывали на краю плиты, я разожгла духовку, достала форму и выложила в нее куски рыбы. Затем высыпала сверху слой грибов и разровняла, потом натерла твердого сыра. Полюбовавшись содеянным, перед тем, как сунуть в духовку, я подумала, что к такому блюду подошло бы белое вино. Я протянула руку к сотовому — позвонить Даниилу и попросить его заехать в магазин, и вдруг телефон, опережая меня, зазвонил сам.

«Номер не определен», — высветилось на дисплее. Я немного помедлила, потом все-таки нажала на кнопку соединения.

— Зачем же ты бросаешь трубку, детка? Нехорошо! — произнес все тот же бесполый голос и, как в первый раз, захихикал.

Руки противно затряслись, я брезгливо отбросила от себя трубку. И тут на улице под балконом кто-то заорал:

— Диана! Ди-а-на!!!

Это было уже слишком. Чувствуя себя загнанной в угол, я опасливо приблизилась к окну и чуть-чуть приоткрыла штору. К счастью, внизу оказалась всего лишь Галя Молочкова, с которой мы продолжали общаться, хотя уже и не работали вместе. Я распахнула окно и, улегшись животом на подоконник, завопила:

— Привет! Чего не поднимаешься? Давай скорей наверх!

— Код скажи, — засмеялась Галина, — я забыла.

— Сейчас сама открою!

Когда я распахнула входную дверь, Галина как раз выходила из лифта, согнувшись под тяжестью большой дорожной сумки.

— Тренируешь мышцы, кирпичи таскаешь? — удивленно спросила я.

— Почти угадала. Давай помогай.

И тут ее взгляд упал на мою повязку.

— Это что? — осеклась Галя.

— Пустяки, боевое ранение при исполнении ответственного задания.

— Шутишь!

— Да какие уж тут шутки, — вздохнула я, — только сегодня из больницы.

— О, господи… — пробормотала Галина, решительно отстраняя меня.

— У меня вторая рука здорова.

— Нет уж, дудки. Только открывшегося кровотечения нам и не хватает. Убери руки, как-нибудь сама справлюсь.

В прихожей она водрузила сумку на стол и, раскрыв ее, вытащила изумительной красоты пагоду — уменьшенную в десятки раз копию буддийского храма.

— Какая прелесть! — восхитилась я. — Знаешь, она похожа на подаренную Викой Лесе, жене мэра Правдина. Помнишь? Вика тогда еще принесла фотографии, и вся редакция сбежалась разглядывать их.

Галя кивнула:

— Конечно, помню. Я ведь видела твои глаза тогда, в них было восхищение. И вот представь, в маленьком заштатном городке, в крошечном магазинчике, натыкаюсь вдруг на такую красоту. И, главное, совсем за смешные деньги, практически за копейки. Ну, я-то не особый любитель антиквариата, а о тебе сразу вспомнила. Смущал только цвет: эта белая, с голубизной, а та была словно окрашена багрянцем заходящего солнца.

— Или крови, — задумчиво произнесла я.

— Что? — не поняла Галина.

— Леся погибла. Ударилась виском о ту самую пагоду, которую ей подарила Вика.

— Как? Когда?

— Не так давно. Наверное, ты как раз была в командировке. Все газеты пестрели заголовками. Ладно, давай не будем о грустном. Пагода восхитительна, и даже хорошо, что она другого цвета. Кофе, чай?

— Чай. Бог мой, такая молодая… Ведь жизнь дала ей все…

— Смерти все равно, сколько жертве лет, — пожала я плечами. — И до чужого счастья ей тоже дела нет. Что касается Леси — это дикая, нелепая случайность. Она в ванне поскользнулась — и все, конец. Кстати, — спохватилась я, — ты же только приехала, значит, не в курсе последних событий?

— Каких? — удивленно округлила глаза Галина.

— Помнишь, я тебе говорила, что мы, скорее всего, пойдем в ресторан на день журналиста?

— Ну да.

— Так вот, в ресторан мы не попали, зато оказались у Вики в гостях.

— Да ты что? — она всплеснула руками. — Ты ж собиралась быть с Даном. Или он не поехал?

— Как бы не так, — поскучнела я. — Это я готова была никуда не ехать, уговаривала его, уговаривала, но он уперся — и ни в какую. И ведь были у меня предчувствия!

— Неужели опять Вика…

Галя не договорила, но я прекрасно поняла, о чем она. Естественно, Галина вспомнила ту давнюю вечеринку, на которой я застала Вику с Иваном.

— Не без того, — я поморщилась от неприятных воспоминаний. — Но Даниил уверяет, что у них ничего не было. И знаешь, я склонна ему верить. И вообще, там дела похуже случились. Вася погиб — упал с балкона. Сусанна потом умерла — какая-то странная инъекция… Не знаю, что именно произошло, похоже, препарат подменили.

— Боже мой! — Галя в ужасе закрыла рот руками, будто боясь закричать.

— А Любимцева…

— Тоже?!

— Да нет, что ты! С ней все в порядке, слава богу. Хотя ее пытались отравить.

— Зачем кому-то травить Любимцеву? Она же совершенно безобидна!

— Ну не знаю.

Я вздохнула и помолчала.

— А еще меня обвиняют в преднамеренном наезде на человека и в нанесении телесных повреждений. И знаешь, на кого был наезд? — зловеще спросила я.

У Галины широко распахнулись глаза в предчувствии недоброго.

— На кого? — одними губами спросила она.

— На Вику! Причем она сама меня обвинила. Свидетелей же того, что за рулем была не я, а другой человек, нет. И, значит, доказать, что я не виновна, будет сложно.

— И ты так спокойно об этом говоришь?!

— Пожалуй, я уже адаптировалась к неприятностям. Когда они происходят постоянно, то не ужасают, а становятся нормой жизни. Кстати, судя по запаху, рыба готова. Предлагаю снять пробу.

— Пахнет просто восхитительно, но, увы, мне уже пора. Обещала дочке, что к фильму, который она обязательно со мной хотела посмотреть, приду.

— Жаль. Но дочка — это святое. Приходи в следующий раз с ней. И Андрюша уже домой вернется, поиграют вместе.

— Да, непременно. Надеюсь, у тебя все будет хорошо и обвинение снимут.

— Может быть, — загрустила я. — Правда, учитывая степень моей везучести, я в этом уже сомневаюсь.

Я закрыла за Галиной дверь и, вспомнив, что так и не дозвонилась Даниилу, пошла к телефону. Обнаружила снятую с аппарата трубку и суетливо сунула ее на базу. Естественно, телефон отключили. Пришлось разыскивать, где я оставила сотовый. Потратив минут пять на поиски, обнаружила его завалившимся между диванными подушками и отключенным — вероятно, я случайно нажала не ту кнопку. Но едва я включила мобильник, как он немедленно зазвонил.

— Диана, — снова зашептал бесполый голос, — зачем сотовый отключаешь? Нехорошо… А выслушать меня все равно придется. Так что ты не бросай трубочку, это в твоих же интересах.

Я попыталась сказать «Да», но только невнятно хрюкнула. В трубке засмеялись:

— Испугалась? Думаешь, откуда я номер твоего сотового знаю? Это для тебя еще не самое страшное, — продолжал издеваться голос. — Например, я знаю, что именно ты хотела убить Вику. И даже в курсе, за что. А еще у меня есть неопровержимые доказательства твоей виновности, и если не хочешь ознакомиться с ними в милиции, придется поторопиться. Завтра ровно в два часа дня ты должна положить двадцать тысяч долларов в ячейку камеры хранения на вокзале. Жди звонка. Номер ячейки я скажу тебе потом.

И телефон замолчал.

Я обессиленно рухнула в кресло. Трясущимися руками зачем-то расправила складки на одежде, потом всхлипнула и тихонько заскулила.

Звонивший точно назвал сумму, которую я могла беспрепятственно получить в банке в любой момент. Может быть, у меня началась самая что ни на есть параноидальная паранойя, но мне навязчиво казалось, что это человек, без сомнения, из самого близкого моего окружения. Потребуй он тридцать тысяч — мне пришлось бы обратиться за помощью к мужу или к друзьям. Но нет — ровно двадцать. Столько, сколько лежит у меня на счету в банке, а следовательно, я могу быстро и тихо их снять и отнести вымогателю. И тем самым избавиться от неприятностей.

А может быть, наоборот — попасть в еще большую беду, потому что вымогатель решит, будто я испугана, и станет шантажировать меня и дальше.

Когда-то давным-давно, в далеком детстве, дети в нашем дворе играли в «ловитки».

— Апанас, Апанас, лови кошек, а не нас! — кричали они и с визгом разбегались в разные стороны.

«Кто такой этот Апанас? Зачем ему ловить детей? А что он будет делать с ними потом?» — размышляла я, стоя в стороне, по причине малолетства не принятая в игру.

Детей было жалко, кошек тоже. Но еще более жалко себя, потому что совсем непонятно, кого надо опасаться. Может быть, деда Панаса из второго подъезда? Тогда почему ребята кричат «Апанас», а не «Панас»?

Но спрашивать у самого деда Панаса, зачем ему дети, было жутко. Так и не найдя ответа, я стала на всякий случай держаться от него подальше. И хотя старик не проявлял совершенно никакого интереса ни ко мне, ни к остальным детям, но вдруг людская молва не лжет?

И вот сейчас я тоже боюсь. Если тогда, давно, у моего страха имелось имя, то теперь опасность была везде. Я не знала, кому верить, а кого избегать. Не могла понять, кто затеял со мной странную игру, и, главное, что в ней стоит на кону.

Я рухнула в кресло, поджала к подбородку ноги и обхватила колени руками. Снова мысленно перебирая все события по порядку, я постаралась не упустить ни малейшей детали. И вдруг вспомнила о своем визите в больницу и о встрече с Яковлевым.

— Господи, как же я забыла про диск! Где же он, черт побери? — бормотала я, вытряхивая все из сумки.

Диска не было. Я прощупала сумку и от разочарования запустила ею в стенку. Раздался глухой шлепок, и на пол вывалился белый конвертик с диском. Где он был, для меня так и осталось загадкой. Наверное, провалился в другое измерение.

Компьютер грузился издевательски медленно. Я нервничала и вышагивала из угла в угол. Наконец загрузка закончилась, на диске оказалось два вордовских файла. Первый был озаглавлен одинокой буквой «Ф», второй — «Д-к». Но оба были запаролены! Я отправила их в память компьютера, чтобы в случае чего отдать Яковлеву его диск, и стала пробовать все возможные пароли. Дата рождения Яковлева… та же дата, но с его инициалами, набранными латиницей, потом прописными буквами, написанными задом наперед… Номер его дома, название улицы, город, в котором он родился… любимый одеколон, любимый цвет, любимый писатель… Все было зря, файлы не открывались. Табличка, извещающая о том, что пароль набран неправильно, каждый раз вылетала с мелодичным звоном, мне он уже казался просто отвратительным.

— Вцепилась, — недобро высказалась я в ее адрес, — как кот в мясо, не отдерешь.

И вдруг меня осенило. Когда я вынимала диск, мне показалось, что на внутренней стороне конверта написано какое-то слово. Может быть, там как раз пароль? Быстро схватила конверт и заглянула внутрь. Так и есть, там стояло «Федот».

Я быстренько вбила пароль в окошко файла, и он открылся.

— Батюшки! — пробормотала я, едва взглянув на содержимое. — Вот уж не подозревала, что Яковлев промышляет ремеслом папарацци… Да за такие снимки не только побьют, а и голову оторвать могут!

На фотографиях — их было четыре — ссорились мужчина и женщина. Оба были мне хорошо известны мне: мэр города Виктор Правдин и ныне покойная его жена Леся.

Крупный план лица Виктора, искаженного злостью, и Леся, вытирающая слезы. Виктор, швыряющий что-то в Лесю. Опять крупный план: Виктор с озверелым лицом трясет Лесю за плечи. И, наконец, на четвертом, последнем, снимке — Леся, падающая на пол рядом с камином.

— Боже мой! — в ужасе прошептала я. — Неужели это Правдин убил ее и отнес в ванну? Бедная Леся…