Глава 21
Сколецифобия

Чайник на кухне запел тоненько и нежно, начав с мелодичного свиста и перейдя на виртуозные трели.

Лямзин насторожился.

– Это что?

– Это мы сейчас чай с булочками и маслом будем пить, – нарочито жеманно ответила Александра.

– Значит, чайник так свистит?!

– Ну что ты хочешь – француз. Новый, только сегодня купила.

– Ничего себе, – восхитился Лямзин. – А мой ревет, как паровоз. Я когда его слышу, каждый раз вспоминаю анекдот про чукчу, который попал под электричку. Потом бедолага с чайниками со свистком воевал, считая, что детенышей электричек надо добивать маленькими, пока не выросли. А вот твой – хороший, даже не хочется его убить. Положительно, я должен на это чудо природы посмотреть.

– Пожалуйста, смотри. Только не забудь, что он все-таки кипит. Поаккуратнее там.

Она, улыбаясь, сложила стопкой листы бумаги, разбросанные детьми по столу, и пошла следом за Лямзиным. Застала Александра его на кухне, где он любовался чайником, правда предварительно выключив его.

– Я в него влюбился, – доверительно сообщил Эдик. – Где они продаются? Я тоже себе такой куплю.

Александра рассмеялась.

– Давай уже чай пить, масло растает. А где магазин, я потом тебе на карте покажу.

Они сели за стол, но не успела Александра вонзить зубы в булку, как в прихожей раздался звонок. Она взглянула на часы и пояснила Лямзину:

– Это, должно быть, моя подруга Фаина. Я пойду открою.

Вскоре она вернулась с темноволосой изящной женщиной.

– А я вас заочно знаю, – засмеялась гостья, когда Александра представила ей Лямзина. – Вы тот самый человек, который помог мне найти специалистов по установке аппаратуры видеонаблюдения. Верно?

– Да. И как ваши дела, нашли воришку?

– Нашла. Даже двоих. Я этих девочек уже уволила, но в милицию на них заявлять не стала. Не хочу. Пусть идут с миром.

– Может быть, зря?

– Нет, – Фаина отмахнулась. – Там все сложнее, чем просто кража. Ну да не хочу сейчас это ворошить.

Александра, которая еще не знала, что воров поймали, изнывала от любопытства. Она ерзала на месте, поглядывала искоса на Фаину, но продолжать расспросы при Лямзине, зная характер подруги, не решалась.

К ее несказанной радости, Лямзин вдруг извинился и, поднявшись из-за стола, вышел.

– Прошу прощения, мне нужно срочно позвонить, – сказал он.

Едва его шаги затихли в коридоре, Александра наклонилась к Фаине и заговорщицким шепотом спросила:

– Фая, рассказывай, как это было? Кто во всем виноват?

Та недоверчиво оглянулась на дверь, потом встала и, приоткрыв ее, выглянула в коридор. Видно было, что ей совсем не хочется, чтобы кто-то из посторонних узнал эту историю. Потом она вернулась за стол и, наклонившись к самому уху Александры, прошептала:

– Мой муж.

– О боже, – охнула та, прикрывая рот рукой. – Но зачем?! И как он мог?

Фаина вздохнула:

– Зря ты так реагируешь, дорогая. Вот я почти не удивлена. Хотя нет, конечно, для меня это в первый момент тоже было шоком, но потом я пораскинула мозгами и поняла, что подсознательно чего-то подобного ждала. Потому и милицию изначально к этому делу привлекать не стала.

– Нет, не может быть. Да зачем ему это надо? А вдруг, тебя обманули и он не виновен?

– Я своими глазами видела запись с камеры слежения. Там фиксировалось все, и действия, и разговоры. Поверь мне, идея кражи принадлежит ему, девочки только исполнители. Да, это не снимает с них вины, хотя увольнения для них достаточно.

– Он был недоволен тем, что ты поставила начальником отдела Лилю?

– Примерно так. Решил доказать, что как руководитель я ни на что не гожусь и не только не умею дела вести, но и в людях не разбираюсь. Впрочем, мне его мотивы неинтересны. Об одном жалею: зря я тогда, пять лет назад, не ушла от него. Может быть, и Миленочка моя была бы сейчас жива.

– Фая, не кори себя. – Александра взяла ее за руку.

– Нет, я виновата. Вместо того чтобы порвать с ним всякие отношения и начать жить заново, я мучилась, переживала, съедала себя. Каждую его новую пассию ненавидела и с головой уходила в страдания. Наверное, я в эти моменты забывала про Милену, – с горечью добавила она. – Хотя мне, конечно, казалось, что все нормально. Я ведь всегда была рядом, знала, где она и с кем. Часто разговаривала с ней. Но что-то важное упустила. Может быть, способность слышать тот самый внутренний голос, который нашептывает тихо: не отпускай ее, попроси остаться с тобой. Или иди следом. Да, мне было не до нее. – И она заплакала.

– Фаечка, ну сколько же можно терзать себя, два года прошло. – Александра начала гладить ее по голове, но Фаина резко сбросила ее руку.

– Не надо. Я виновата, и больше не о чем говорить. Все остальное – лукавство. Милена для меня все равно жива, понимаешь? И то, что я не могу прикоснуться к ней, погладить ее так, как сейчас ты меня, убивает.

В этот момент в коридоре раздались шаги Лямзина, и Фаина испуганно замолчала.

– Барышни, простите за долгое отсутствие, – потирая руки, весело сказал он, – можем продолжать наш банкет. Что у нас дальше в программе?

Они сидели молча и глядя в разные стороны. Вид у них тоже был не самым праздничным, и Эдика это порядком озадачило.

– Так, я понял, вошел не вовремя. Не стесняйтесь, можете договорить. А я пока рыбок покормлю.

Он отошел к аквариуму и, искоса поглядывая на Александру и Фаину, достал корм и стал бросать его рыбам. Постепенно он так увлекся, что стал вполголоса с рыбами говорить.

– Кажется, вот эта симпатичненькая краснохвостая больна, – озабоченно сообщил он Александре. – Не стоит ли отсадить ее подальше от остальных?

– Какая? – Александра вскочила и встревоженно кинулась к аквариуму.

– Да вот же! – он показал в «развалины» замка, откуда торчала только спина рыбки и хвост. – Забилась в угол и ни на что не реагирует. Даже от сухого корма отказалась, – обиженно добавил он.

– Наверное, она сыта, – предположила Александра. – Вот если бы ты ей деликатес какой предложил, а она отказалась – тогда бы стоило бить тревогу.

– Давай проверим! – обрадовался он. – Доставай мотыля.

Александра вынула баночку с красными мелкими червячками и сунула ему в руки.

– Корми, раз невтерпеж.

– О, мотыль! Хорошо.

Он с радостью ребенка принялся кормить рыб, стараясь, чтобы непременно краснохвостая это увидела, и, когда она встрепенулась и кинулась, отталкивая всех, ловить ртом червей, довольно засмеялся.

– Жива, ага. Фаина, идите-ка к нам, – позвал Лямзин. – Смотрите, как у нас весело, давайте вместе рыб кормить!

Фаина отрицательно покачала головой и не тронулась с места. Тогда он, не выпуская из рук банки с мотылем, стремительно подошел к ней. Никто толком не понял, как это произошло. То ли Лямзин был неаккуратен и опрокинул банку на Фаину, то ли она сама ее задела, выбив из пальцев Эдуарда, но мотыль вывалился ей на платье.

– Ой, простите, – испугался Лямзин, собираясь почистить ткань.

Но Фаина оттолкнула его и стремглав бросилась в уборную. Александра кинулась за ней.

Вернулись после довольно долгого отсутствия они вместе. На Фаине был банный халат Александры.

– Знаешь, – извиняющимся тоном сказала Александра Лямзину, – тебе лучше уйти.

Уже у двери, когда она провожала его, он повинился:

– Прости, я не хотел. Не знаю, как это получилось.

Александра удрученно махнула рукой:

– Пожалуйста, уходи. Я не могу сейчас оставить ее одну.

– Да, хорошо. Можно только еще один вопрос? Мне показалось, твою подругу стошнило. Она что, беременна? Никогда себе не прощу, если обидел беременную женщину!

Он изобразил искреннее раскаяние.

– Не думаю. Да иди уже, потом поговорим. – Она подтолкнула его к выходу и закрыла за ним дверь.

Лямзин ехал по вечерней Москве, наслаждаясь дорогой. Ему нравились мелькание огней, предпраздничный шум, суета. Он снова, как в детстве, ждал наступления Нового года. И неважно, что до него почти два месяца, он наслаждался уже самим ожиданием. У него было такое чувство, будто именно тогда свершится чудо, которого он так давно и тщетно ждал. И все вокруг убеждало его в том, что это обязательно произойдет. Иначе воздух бы не искрился волшебством.

Лямзин припарковал машину и вышел на площадь. Он кружил среди людей, улыбаясь неизвестно чему, смотрел в их счастливые лица и сам отчего-то был счастлив. Когда эйфория прошла, оставив после себя легкое послевкусие, он сел обратно в автомобиль. Завел мотор и медленно, не торопясь, покатил по ночной Москве.

Дома, сняв пальто и засунув ноги в домашние тапочки, Лямзин вспомнил, что так и не сделал того, что собирался. Но он все-таки не сразу побежал к домашней библиотеке. Сначала поставил на газ чайник, приготовил заварку и только потом подошел к шкафу. Там у него среди нужных в его профессии книг стоял справочник по психиатрии. Открыл Лямзин его на списке фобий, намереваясь найти один из страхов, но неожиданно увлекся и стал читать все подряд.

Помимо широко известных клаустрофобии и агорафобии, страхов оказалось неприлично много, и все они имели звучные названия. Здесь были: боязнь рыцарей; желтого цвета; комет; совершенно непонятная Лямзину боязнь красивых женщин; страх чисел и даже боязнь снов. Когда он дошел до буквы «С», Эдуард уже был глубоко уверен: нет такой вещи в мире, которая не могла бы стать чьим-то страхом. Найдя нужную страницу, он загладил лист рукой, чтобы книга не закрывалась, и уселся поудобнее. «Сколецифобия – боязнь червей, – прочел он. – Появляется в раннем детстве и преследует человека всю жизнь. Признаками проявления могут быть судороги, учащение сердцебиения, чувство страха, тошнота…»

– Тошнота, – сказал он вслух, откладывая в сторону книгу. Потом подошел к телефону и снял трубку. – Александра, прости за поздний звонок, – извиняющимся тоном начал он, – я только хотел поинтересоваться здоровьем твоей подруги. Как она?

– Знаешь, – доверительно поделилась Александра, – мне кажется, она все-таки беременна. Но я тебе это говорю не для того, чтобы ты терзался. Просто я очень рада за нее: для нее беременность сейчас была бы лучшим выходом.

– Почему?

Александра помялась:

– Не знаю, могу ли я говорить…

– Почему бы нет, раз уж начала. Почему беременность – это выход? Как вообще ребенок может быть выходом?!

– Понимаешь, она очень тоскует о погибшей дочери. Ее звали Милена. Девочку убили два года назад, когда она возвращалась из школы домой. Убили зверски, надругавшись перед этим. И мне кажется, только рождение ребенка может помочь Фаине выйти из состояния горя.

– Не знаю. Вряд ли один ребенок может заменить другого. И справедливо ли это по отношению к новорожденному? Ребенок должен рождаться в любви, быть долгожданным, а не в память о покойном или как отдушина для безутешной матери.

– Ты меня не понимаешь.

– Наверное. Да, пока не забыл: у меня есть к тебе просьба. Не откажешь?

– А ты не попросишь меня спрыгнуть с горы? – осторожно поинтересовалась Александра.

– Попрошу, но позже, – с готовностью откликнулся Лямзин. – И только вместе со мной и на дельтаплане.

– Тогда согласна, – она засмеялась.

– Вот и хорошо.

Он положил трубку и долго после этого не мог избавиться от тревожных мыслей. Ему казалось, что он делает все не так, как надо. И оттого он метался по квартире, как запертый в клетке лев, пытаясь успокоить свою мучающуюся совесть. Но она все зудела и зудела.

Есть такое понятие в психологии розыскной работы, называется оно «момент истины». Это когда задержанный человек под тяжестью предъявленных ему обвинений и под воздействием большого эмоционального накала начинает давать свидетельские показания против себя. Тогда полностью открывается правда, видны мотивы и способы совершения преступления. Это высший пилотаж – добиться момента истины и получить быстрые и добровольные признания преступника. Лямзин был уверен, что присутствие Александры, которая убийце не безразлична, заставит его остановиться, не наделать кучу ошибок и не усугубить этим свое положение. Лямзин не сомневался: риск для Александры сведен практически к нулю.

Эдуарду казалось, что у него должно получиться, и все-таки некоторые моменты не давали ему покоя. Прежде всего, как отнесется Александра к тому, что ее, по сути, используют вслепую? Не станет ли это для нее неприятным сюрпризом?

Наконец он успокоил себя тем, что все объяснит ей после операции и постарается убедить, – иначе было нельзя. Александра – умная женщина, она не может не понять.

Лямзин расстелил постель, улегся, но тут же вскочил. Он поспешно сел за стол и достал схему, которую чертил раньше. В ней были кое-какие неточности, которые требовалось исправить.

Испортив ее, он в сердцах смял весь лист. Затем принялся чертить заново, попутно добавив новых персонажей. Сначала он нарисовал три кружка, поставив в них имена – Аффан, Азур и Игорь Нолицкий. Их пути когда-то пересекались – и Аффан и Азур задерживались однажды по подозрению в совершении преступления, и именно Нолицкий вел то дело. Поэтому их можно было связать друг с другом. Юсуф же стоял особняком, в стороне. Не имелось никаких свидетельств того, что с кем-либо из всей троицы он сталкивался при жизни. Лямзин нарисовал еще два кружка, в один вписал имя Юсуф, во втором поставил букву В, обозначив так судью Васечкина. В центр он поместил кружок, озаглавленный буквой Икс.

Постепенно схема обросла стрелками и крестиками. Лямзин мелким почерком писал над линиями подробности, относящиеся к тому или иному действию или человеку. И только к символу, изображающему Юру-Юсуфа, не протянулась ни одна черта. Он выпадал из общего круга жертв, Лямзин не мог найти логического объяснения тому, как Юсуф попал в эту компанию, и это ломало всю вырисовывающуюся версию.

Он опять смял лист, собираясь выбросить его в корзину, но вдруг в последний момент передумал. Тщательно разгладив бумагу на столе ладонями, Лямзин всмотрелся в нее и, схватив ручку, одним росчерком соединил всех четверых с центральным Иксом. Вслед за этим жирно провел черту от Икса к Юре-Юсуфу и подписал: «Проверить место рождения!»

– Да, это так, – пробормотал он, – как же я раньше не догадался.

Оставив все на столе, он выключил свет и лег спать. В этот раз вопреки обыкновению он спал крепко и так глубоко, что утром едва не опоздал на работу.