Глава 5
Долгий, утомительный день приближался к концу.
Последнее время Лямзина мучила бессонница, он вдруг просыпался среди ночи и так и лежал до самого рассвета, ворочаясь и вздыхая. Иногда, оставив попытки заснуть, Эдуард поднимался, делал сладкий кофе и садился к телевизору: так время пролетало незаметней и ночная бодрость не казалось слишком мучительной. Все было бы хорошо, если бы не одно «но»: как только нужно было собираться на работу, Лямзина одолевала сонливость, и рот не закрывался от зевоты.
Весь день потом слипались глаза, все раздражало, хотелось поскорее прийти домой и завалиться спать. За рабочим столом Лямзин с тоской вспоминал коричневый плюшевый диван, клетчатый плед и пушистую диванную подушку, в которую так приятно было бы сейчас зарыться лицом и уснуть под негромкий рокот телевизора.
Увы, дома сон снимало как рукой. Наскоро приготовив ужин и усевшись с бутылочкой пива смотреть матч, Эдуард забывал о своих дневных намерениях выспаться, засиживался допоздна, а на следующий день все начиналось сначала.
В конце концов хроническая бессонница привела к тому, что он стал отключаться в любом месте и в самое неподходящее время. Причем, что характерно, тогда ему удавалось заснуть мгновенно.
Усадив Таисию с собакой на заднее сиденье машины, Лямзин удобно устроился рядом с водителем и сонно пробормотал:
– Ну, давай, поехали. Сначала Тихову домой завезем, а потом – к бывшему мужу Каранзиной. Надо будет потрусить его как следует, не может быть, чтоб он совсем ничего не знал. Собачка-то обивку не попортит?
– Она смирная, – заверила Таисия.
Но Эдуард не услышал ответа. Ему уже грезились горы, небо и цветущие кусты шиповника…
На солнечной лужайке паслось стадо – черно-белые коровы и лениво жующий жвачку бык. Лямзин снова, как прошлым летом, когда отдыхал у брата в Сочи, продирался сквозь заросли шиповника, стараясь поймать удачный кадр. Толстые буренки мычали и настырно поворачивались задом, мешая создать современную пастораль, он изодрал себе ноги в кровь, но пару десятков кадров снял. И пусть из них потом выйдет два или три – это того стоит.
Отсмотрев снимки, Лямзин зачехлил фотоаппарат и направился к оставленному на дороге автомобилю. И тут его ждал сюрприз. Пока он фотографировал одних коров, другие, вероятно, оскорбившись, отбились от стада и окружили лямзинскую машину. Попытки прогнать противных животных ни к чему не привели, и Эдуард всерьез начал опасаться за сохранность полировки.
Как оказалось, царапин он боялся зря, потому что бывают и более крупные неприятности. Привлеченная возмущенным мычанием сородичей подтянулась остальная часть стада, и вскоре вокруг машины колыхалась плотная коровья биомасса. Лямзин бегал, кричал, махал руками, оттягивал буренок за рога, но ничего не помогало. Наконец удалось чуть-чуть приоткрыть дверцу и втиснуться на водительское сиденье. Возможно, отчаянное мигание фарами и нетерпеливые гудки все-таки помогли, но коровы немного раздвинулись, и образовался узкий коридор.
Окрыленный первым успехом, Лямзин газанул. Но не успел он толком разогнаться, как пришлось ударить по тормозам. Вероятно, едва не попавшая под колеса буренка была любимой женой рогатого мачо, потому что бык как-то вдруг напрягся, явно поглядывая в сторону Лямзина, потом наклонил голову вперед и – понесся на машину.
Буммм!
– Аааа!!! – заорал Лямзин и выскочил наружу. – Ты что ж, скотина, делаешь?!
Бык спокойно потрусил обратно. На правом переднем подкрылке зияла солидная вмятина.
Пока Лямзин долго и цветасто матерился, вспоминая маму быка, маму его мамы, маму его хозяина и всех мам, вместе взятых, бык неторопливо развернулся, ковырнул копытом землю и, взяв разгон, пошел на второй таран. В этот раз досталось заднему крылу, и Лямзин с изумлением обнаружил, что знает гораздо больше мата, чем предполагал. Бык же, вероятно, оказался ярым противником слов, загрязняющих русский язык, потому что ноздри его гневно раздулись, он выпятил рога и начал атаку лоб в лоб.
– Ах, ты так? Ну, сейчас ты узнаешь, почем фунт лиха! – озверел Лямзин и, нырнув в салон, понесся навстречу быку.
Как выяснилось, тот был вовсе не так крут, как казался самому себе, потому что в последний момент нервы его сдали, и он трусливо ушел от удара, свернув в сторону.
Лямзин отъехал подальше и, нервно оглядываясь на быка, достал из кармана сотовый телефон. В груди у него все бурлило: надо же, какая-то скотина – и так порихтовала его нежно оберегаемый автомобиль.
– Что у вас здесь происходит? Быки по дорогам ходят, на мирных граждан нападают! – гаркнул Эдуард в трубку, услышав разморенный ответ дежурного по отделению. Судя по голосу, тот как раз дремал на своем месте, клюя носом в экран монитора.
Возникла пауза. Вероятно, дежурный пытался стряхнуть с себя полуденную лень. Удалось ему это плохо, он вяло произнес:
– Деньги вымогают, что ли?
– Какие деньги? – опешил Лямзин. – Бык на меня напал, говорю!
– Ну, не знаю, какие деньги. Вам виднее, – равнодушно огрызнулся дежурный, – может, задолжали кому.
– На меня бык напал, машину мне разбил, – прошипел Лямзин, – а вы мне зубы заговариваете.
На том конце провода подумали и спросили:
– Чем машину побил?
– А чем он может побить? – с издевкой отреагировал Лямзин.
– Ну, битой, монтировкой, прикладом, наконец. – Дежурный явно проснулся и получал удовольствие от посвящения собеседника в подробности способов криминальных разборок, голос его окреп.
– Какой битой? Он же бык! – нетерпеливо прервал его Эдуард Петрович. И «ласково» добавил: – Рогами он мне машину разбил. Ро-га-ми! При этом пускал пар из ноздрей и рыл землю копытом.
– Так на вас что, настоящий бык напал? – Дежурный тоненько захихикал.
– Нет, искусственный! – разозлился Лямзин. – Хочу, чтобы вы у меня заявление приняли, желаю возмещения ущерба и оплаты морального вреда. Пришлите на место происшествия оперативную группу!
– С кого – возмещение ущерба и вреда? – удивился дежурный, вложив в голос всю доступную ему иронию. – С быка?
– С хозяина, – устало огрызнулся Лямзин.
До дежурного наконец дошло, что звонящий не шутит и меры принимать придется. Но жара… обеденный перерыв… лень… Поэтому он мобилизовался и деловитым тоном произнес:
– Где вы находитесь? На месте происшествия, надеюсь, остались?
– Отъехал в сторону, – помрачнел Лямзин, чувствуя подвох.
– Значит, уехали, – довольно констатировал дежурный. – В таком случае мы обязаны наложить на вас штраф.
– Вы что, шутите? – оторопел Эдуард. – Значит, по-вашему, я должен был стоять там и смотреть, как рогатая тварь уделывает мою машину, превращая ее в отбивную? А если бы он и меня покалечил? В конце концов, оставаться там было опасно для моей жизни. Приезжайте и составляйте протокол.
– Приедем, – вздохнул дежурный, – часа через два-три. Но не обещаю, может, и до вечера просидите, оперативная группа одна и только что уехала.
И бросил трубку.
Мрачно посмотрев на погасший экран телефона, Лямзин снова набрал номер.
– Извините, любезный, запамятовал, как вы представились?
– Дежурный Копылов.
– Ага, дежурный Копылов, значит. А я – майор Лямзин из МУРа, приятно познакомиться. В свете полученной информации мне все равно до вечера ждать?
– Что ж вы сразу не сказали? Для своих людей, так уж и быть, пойдем на уступки: приезжайте сюда, здесь протокол и составим. Только быка с собой захватите. А то как мы без обвиняемой-то стороны нарушение оформим? – И он довольно загоготал.
– Да как скажешь, – пробормотал Лямзин, засовывая мобильник в карман. – Думаешь, от дяди Эдика так просто отделаться? Жизни ты еще мало видел, щегол…
Он вытер со лба пот, достал из багажника буксировочный трос и, перекрестившись, пошел на быка. Тот, сдрейфивший в лобовой атаке, был явно деморализован и пасся на лужайке, активно работая челюстями. Видимо, поднимал себе настроение, заедая поражение сочной травой. Мотнув головой, бык коротко и стыдливо взмыкнул при виде Лямзина, дал накинуть себе на рога петлю и поплелся следом смирно, как овца.
Довольный Лямзин закрепил трос на буксировочном крюке, сел в автомобиль и неспешно поехал по направлению к поселку. Настроение поднялось, и Эдик запел, немного фальшивя и раскачивая в такт головой:
– Сердце красавицы, склонно к изме-е-не и к перемене, как ветер мая…
– Му-у-у, – отозвался плененный бык.
– Му-у-у-у-у-у, – протяжно вторил ему нестройный хор коровьих голосов.
Лямзин с ужасом обернулся и обмер: все стадо шествовало за ним в кильватере. В поселок они так и вошли: впереди Лямзин на «вороном коне», следом – бык и весь его «гарем». Учитывая, что коров было много, процессия растянулась на полкилометра.
Тем временем дежурный скучал, подперев кулаком щеку и глядя в окно. Летняя жара, мухи… Тут еще сержант Охрименко бутерброд с чесночной колбасой достал, и по помещению пополз ядреный дух. Копылов поморщился, отодвинул штору и не поверил своим глазам: на площадь торжественно въезжал автомобиль, за которым тянулось немалое деревенское стадо.
– Йо! – эмоционально выразил свое мнение дежурный.
Охрименко повернулся на звук его голоса и уронил с хлеба колбасу.
Тем временем Лямзин припарковал автомобиль в тени и, войдя в дежурку, торжественно объявил:
– Вот, привел, как вы и велели. Причем, заметьте, у мерзавца даже краска на рогах не успела облететь. Прошу занести в протокол…
Лямзин пошевелился во сне и тревожно почмокал губами, пытаясь закричать. Давние события во сне трансформировались и получили совершенно другое развитие: бык несся за Лямзиным, дыша в затылок и заставляя удирать со всех ног. С разбега нырнув в заросли шиповника, Эдик чувствовал себя почти спасенным, как вдруг едва не закричал от ужаса: у его любимого автомобиля кто-то срезал крышу, превратив в кабриолет. Мало того, на заднем сиденье сидела голая мертвая женщина с кроваво-красной бумажной бабочкой на шее и, усмехаясь, смотрела на Лямзина.
Именно в тот момент бык догнал его и совершенно внятно, человеческим голосом произнес:
– Ты, главное, не торопись. Спешка, она не одно дело испортила.
– А? Что? Кто сказал? – Лямзин дернулся и, проснувшись, обеспокоенно завертел головой.
– С пробуждением, Эдуард Петрович, – откликнулся водитель.
– Да, да, я знаю, задремал. Но кто про спешку сказал?
– Никто, все молчали.
– Вы тоже ничего не говорили? – повернулся Лямзин к Таисии.
– Я что, по вашему мнению, к понятию «все» не отношусь?
– Мне тетя ваша снилась, – не отвечая на ее колкость, грустно сказал Лямзин. – Мертвая сидела, но была, как живая…
– Видать, к дождю, – крякнул водитель, включая «дворники».
Дождь пошел небольшой, мелкий, и «дворники» работали через раз, скрипя и щелкая при остановке. Таисия следила за струйками воды, медленно стекающими по стеклу, и думала, что так бегут по щекам чужие слезы. И ей самой хотелось плакать. Время так незаметно проходит, возраст ее уже к сорока подбирается. Когда, как получилось, что из веселой заводной девчонки, она превратилась в работящую лошадь, в жизни которой давно осталась только рутина? Где нужно было остановиться?
Единственный ее брак был гражданский. Скоропалительным, или – скоропостижным, как называла его Таисия.
Ей было девятнадцать, мужу столько же. Они учились вместе, встречались, а потом приняли решение жить семьей. Тогда Таисии казалось, что это навсегда, а то, что без печати в паспорте, так это чепуха. Многие живут, не расписываясь, разве дело в какой-то там бумажке?!
Но, видно, решение и впрямь было принято слишком поспешно, потому что вскоре стало ясно: желание любви Таисия приняла за истинную любовь. Что быстро началось, быстро и закончилось, оставив после себя чувство недоумения и классический горьковский вопрос: «А был ли мальчик?»
То, что мальчик все-таки был, Таисия вскоре поняла по округлившемуся животу и тошноте по утрам. А пока она сдавала анализы и ждала предстоящих родов, ее бывший муж готовился к свадьбе. С другой.
Нет, в первый-то месяц совместной с Алексеем жизни Тая чувствовала себя счастливой, недаром этот месяц называют медовым. Он у нее и был такой – сладкий, волшебный и совершенно неправдоподобный. Таисии постоянно казалось, что она попала в сказку и все происходит не с ней. Жаль только, что сказка быстро кончилась.
Через месяц, видимо устав от семейной жизни, молодой муж стал пропадать где-то по вечерам. Таисия, может быть, и сама хотела бы отвлечься от хлопот и посидеть где-нибудь с друзьями, но беда была в том, что Алексей ее никуда с собой не звал.
Сначала она терпела, надеясь, что это просто случайность, ее ненаглядный скоро одумается, потом стала укорять его. Наступил такой момент, когда терпение лопнуло, и Таисия устроила мужу скандал. На следующий день тот не пришел совсем. А она осталась одна с их еще не рожденным сыном. В том, что будет именно мальчик, Таисия не сомневалась. И будет он таким же голубоглазым и беленьким, как ее несостоявшийся муж.
Через неделю к ней пришла девушка, одетая как с картинки модного журнала, представилась старшей сестрой Алексея и заявила, что он не вернется.
– Не ищи его, не мешай, – говорила она, сверля Таисию взглядом. – Через месяц у него свадьба, а то, что было с тобой, – глупая ошибка.
– А это – тоже ошибка? – вспыхнула Таисия, показывая на живот.
Девушка равнодушно скользнула взглядом.
– Ребенку мы поможем. Купим все, что надо, не звери же мы. Но на остальное не рассчитывай – жить он с тобой не будет.
– А почему жил? – тупо, чувствуя, как от боли разрывается сердце, спросила Таисия.
– Мальчишка. Надоело общежитие, лень было самому себе готовить и носки стирать, вот и устроился. Ну, сама понимаешь.
Что она должна была понять, Таисия не успела разобраться, потому что в глазах у нее потемнело, и она потеряла сознание.
В тот раз жизнь ее крошечному ребенку удалось спасти: открывшееся кровотечение вовремя остановили. Но, видно, судьба такая у него была – ангелом на небо попасть. Через месяц, именно в тот день, когда ее ненаглядный праздновал свадьбу, Таисию с высокой температурой доставили в больницу – бог знает, где она подцепила краснуху. Маленький человечек родился раньше срока и, не прожив на земле и пяти минут, скончался.
Таисия замуж так и не вышла.
Сначала она сама не могла объяснить себе, почему так происходит: как только у нее в жизни намечаются какие-то перемены, она начинает вести себя как шальная, делает глупости, грубит, а потом, оставшись одна, плачет и жалеет себя. А недавно поняла (точнее, позволила себе понять): она боится любви. Боится, что, влюбившись, снова обожжется. И потом будет долго дуть на незаживающую рану.
– Поздно уже, – наблюдая, как Лямзин нервно поглядывает на часы и ерзает на сиденье, произнесла Тая, отрываясь от своих воспоминаний, – ваша жена, наверное, волнуется?
– Хотите выяснить, женат ли я? – буркнул Лямзин, и Таисия покрылась неровными красными пятнами. – Не женат, и никто меня не ждет, а домой хочу, потому что устал.
Таисии ехать домой не хотелось, особенно сейчас. Она даже побаивалась оставаться одна – навалится тоска, опять начнут всякие ужасы мерещиться. Пойти, что ли, в бар? Да засидеться там допоздна, пока уже сил не останется ни на что, и только тогда отправиться домой и завалиться спать. Но если она пойдет в бар, то обязательно переберет калорий… и придут лишние килограммы.
Кажется, она произнесла последние слова вслух, потому что Лямзин вдруг обернулся и спросил:
– Что?
– Нет, нет, ничего! – всполошилась Таисия, никогда ранее не имевшая привычки говорить сама с собой вслух. – Вон туда, налево, пожалуйста.
Во дворе она вышла из машины, не дожидаясь, пока Лямзин откроет ей дверь, сухо попрощалась и засеменила к подъезду. Пес жался к ее ногам, боязливо оглядываясь и скуля. Уже у самого порога зачем-то обернулась, с удивлением обнаружив, что Лямзин так и смотрит ей вслед. Водитель, открыв капот, копался в моторе автомобиля.
Едва Таисия вошла в подъезд, на первом этаже тут же приоткрылась дверь, и худосочная соседка ехидно прищурилась:
– О, явилась наконец. А тут хахаль твой тебя все дожидался, дожидался… И не дождался!
– Какой хахаль? – отмахнулась Таисия. – Вечно вы все путаете, тетя Клава, уже скоро год, как сплю одна.
– Тьфу, срамница! – возмутилась соседка. – Могла бы мне, старой бабке, такого и не говорить!
– Почему? – равнодушно осведомилась Таисия. – Вы мне завидуете?
– Э, чему тут завидовать…
– Как чему, тому, что у меня еще есть перспектива спать не одной.
– Мало тебя батька в детстве порол, – покачала головой соседка. И добавила: – И что этот красавец в тебе, пигалице, нашел? Сам высокий, статный, волосы кудрявые, глаза, как у сокола. И одет так заметно: длинный плащ, из дорогой ткани брюки…
– Ч-что?! – перебила, с перепугу начав заикаться, Таисия. – С-светлый плащ?
– Светлый, светлый, – довольная произведенным впечатлением подтвердила соседка. – Вот видишь, а говорила – не знаешь.
Ничего не отвечая, Таисия попятилась, а потом бросилась со всех ног бежать. Собака от неожиданности села, потом коротко тявкнула и кинулась за ней вдогонку.
– Стойте, стойте! – истерически закричала, выскочив из подъезда, Тая, размахивая руками. – Он здесь, он убьет меня, не уезжайте!
Водитель в тот момент начал разворот, но по знаку Лямзина заглушил мотор и открыл дверь.
– Что случилось? За вами кто-то гонится?
– Он… здесь… приходил… – Таисия слегка отдышалась и завопила: – Он убьет меня! Тетку убил и меня убьет!
– Садитесь обратно в машину, по дороге все мне расскажете, – кивнул на заднее сиденье Лямзин. – И не дрожите вы так, а то и убийца не понадобится, сами от страха помрете.
Таисия судорожно кивнула, захлопнула за собой дверцу автомобиля и, почувствовав себя под защитой, разрыдалась. Через несколько минут начала рассказывать, перемежая слова всхлипываниями и истерическими стенаниями. Из ее бессвязной речи Лямзин только и смог разобрать, что она напугана визитом мужчины, описание которого совпадало с показаниями свидетелей. И этот мужчина хотел непременно найти Таисию, но вовремя был остановлен доблестными бабульками, дворовыми стражами порядка.
– Он точно приходил, чтоб меня убить, – убежденно заявила женщина.
– Почему? – возразил Лямзин. – Вас есть за что убивать? Может быть, вы были посвящены в какие-нибудь теткины тайны?
Таисия отрицательно затрясла головой:
– Нет!
– Тогда – за что? Да и почему вы решили, что это именно он? Может быть, какой-то ваш поклонник приходил.
– Нет у меня никого! – зло ответила Тая, вытирая слезы.
– Может, бывший?
– Говорю – нет, значит, нет! – Таисия отвернулась к окну и обиженно засопела.
– Ладно, ладно, не сердитесь, – похлопал ее по коленке Лямзин. – Я вам верю. Сейчас поедем к вашему родственнику Антону Каранзину, а дальше будет видно.
Женщина вскинула на него удивленные глаза и аккуратно сняла его руку со своего колена.
– Каранзин, открывайте! – барабанил в дверь участковый Прошкин.
На стук из соседней двери высунулась голова в косынке, повязанной, как у гоголевской Солохи, и бойко спросила:
– А шо вин зробыв? Напывся та избыв когось?
– Гражданочка, вы давно Каранзина видали? Третий раз захожу, а его все дома нет.
– Бáчила, – кивнула голова, – вчера.
– Когда? – опешил участковый.
– Вчера, – ответил ему звонкий голосок, и в щелку между бабкой и дверью просунулась чистенькая веселая мордашка. – Моя бабушка так слово «вчера» произносит.
– А, понятно. В котором часу видали, говорите?
– Дык, кажись, як с работы прийшов…
– Бабушка путает, – встрял в разговор мальчонка, – приходил он сегодня. Я видел в окошко, как он шел, его еще фарами автомобиля осветило, и он рукой закрылся. А потом в открытый люк что-то бросил. Постоял немного и быстро пошел в подъезд. Больше на улицу не выходил.
– А ты откуда знаешь, что не выходил? – удивился участковый. – Ты что, специально следил?
– У меня комната прямо возле входной двери, и, когда дядя Антон дверь открывает, мне слышно, – пояснил мальчик. – А я сегодня весь вечер за компом просидел, хотел пятый уровень в игре пройти.
– Прошел?
– Не-а, надоело, все срываюсь и срываюсь. А тут слышу, бабуля с кем-то разговаривает, я и вышел помочь.
– Каранзин, открывайте! – опять забарабанил в дверь Прошкин.
Послышались шаги, и на лестничную клетку поднялась Юля.
– Что-то случилось? – весело спросила она. – Вы зачем Антона разыскиваете?
– А вы кто будете, гражданочка? – повернулся к ней участковый.
– Я соседка, Юлей меня зовут. Кстати, сегодня к нему уже приходил мужчина, о чем-то хотел с Каранзиным поговорить. Собирался даже ждать его.
Стоявший поодаль Лямзин, приехавший вместе с участковым и Борисовым, сразу напрягся и инстинктивно наклонился вперед.
– Как он выглядел? Случайно не высокий такой, в светлом плаще?
– Да, именно, – растерянно пробормотала Юля, не ожидавшая такого интереса к заурядному, с ее точки зрения, событию.
– А что он говорил?
– Сказал, что жену ищет, а Антон может знать, где она. Вроде жена у него пропала.
Лямзин досадливо ударил кулаком по стене и гаркнул:
– Ломай дверь!
– Да вы что, Эдуард Петрович, я ж права не имею, – испугался участковый. – А вдруг он упился и спит?
– Чувствую я, что не спит. – Лямзин пришел в возбуждение, как борзая, учуявшая дичь. – Мы за преступником по следам идем, куда он – туда и мы, а в одном месте он уже оставил после себя труп. Ломай, тебе говорю!
– Пидаждить, у менэ есть… – Солоха, в миру оказавшаяся Аленой Марковной, шаркая тапками, споро понеслась к себе в квартиру.
– Переведи, – кивнул Лямзин мальчику.
– Бабушка сказала, что не надо дверь ломать, у нее есть ключ.
– Вот видишь, – удовлетворенно крякнул Лямзин, – а ты боялся. Все само собой происходит, как в сказке.
– В страшной.
– Вон, дывысь, ключ. Его, Антошки! – вернулась бабулька.
Лямзин открыл дверь, вошел и начал осматриваться. Участковый, все еще переживавший из-за незаконного проникновения в жилище, тоже вошел, но стал чуть позади Лямзина, рядом с Борисовым. В щель между ними тут же протиснулась Алена Марковна, за ней – Таисия, и завершила цепочку Юля.
В квартире было темно и тихо, женщины в благоговейном страхе жались друг к другу и озирались по сторонам. И тут торжественность момента нарушил Лямзин – крикнул так, что все в испуге вздрогнули:
– Каранзин, вы дома?
Наступила такая тишина, что стало слышно дыхание стоявших в прихожей людей. Лямзин протянул руку и нащупал выключатель, тот громко клацнул. Тусклая лампочка осветила ободранные обои, старую, выщербленную тумбочку и металлическую вешалку из тех, которые цепляют якобы на время, но так и оставляют навсегда. Следователь прошел вперед, зажег свет в обеих комнатах, осмотрел их и немного занервничал.
«Неужели промахнулся?» – подумал он.
Конечно, серьезных неприятностей ошибочно вскрытая квартира принести не должна: все-таки подозрение на убийство! Но сам факт ошибки… Проигрывать Лямзин не любил.
Он сделал пару глубоких вдохов, обычно помогавших ему успокоиться, прикрыл глаза и вдруг четко понял, где искать. Нет, пожалуй, глагол «понял» тут подходил мало, скорее это было какое-то смутное ощущение. Импульс. Вспышка. Расплывчатое видение. Эдуард Петрович решительно подошел к туалету, зажег свет и толкнул дверь. Семенившие следом за ним женщины дружно заглянули внутрь и, заорав, бросились врассыпную.
– Ну вот, а ты говорил – нельзя ломать… – повернулся Лямзин к участковому. – Висельник!
Может быть, в последнее мгновенье, уже спрыгнув вниз и почувствовав удушье, Каранзин отчаянно попытался спастись, но от безуспешных барахтаний петля затянулась еще сильнее, и тяжелеющее тело намертво застряло в узкой щели.
Пока участковый вызывал опергруппу, а Лямзин с Борисовым осматривали квартиру, Алена Марковна увела женщин к себе. Дверь не закрыла, так что Лямзину каждый раз, когда он проходил мимо квартиры, было видно, что там происходит.
Алена Марковна налила всем по рюмке самогона. Выпили, не чокаясь, закусили огурцами.
– Все, хватит. Я больше не буду, мне еще домой ехать, – прикрыла свою стопку рукой Таисия.
– А я выпью. Марковна, наливай! – Юля, бодрясь, придвинула свою рюмку. – Понимаю, гадость, но нужно как лекарство. Ты бы тоже выпила, Тая, вон трясет-то тебя как!
Таисия немного поколебалась, потом махнула рукой:
– И правда. Хуже все равно не будет – так пакостно на душе, что дальше некуда.
Она выпила и вся как-то сжалась в комок, от ее позы и выражения лица веяло беспомощностью маленького котенка, заблудившегося в лесу: страшно, одиноко и холодно.
Лямзин, наблюдая за ней, достал сигарету и прикурил. Кроме тетки Катерины да ее бывшего мужа Антона, родни у Таисии больше не было, насколько ему удалось узнать. И вот две смерти в один день – испытание не для слабонервных. От такого, бывало, и крепкие мужики ломались, а тут – слабая женщина. Но это еще полбеды, главное – теперь убийца вполне может охотиться за ней самой, что никак нельзя сбрасывать со счетов.
Лямзин затянулся и набрал телефон отдела.
– У меня еще один труп по делу в Алтышниковом переулке. Повешение, мужчина. Есть все основания полагать, что это убийство с имитацией самоубийства. Вызвали районную оперативную группу, ждем, – доложил он, продолжая наблюдать за Таисией.
Она как раз встала и, пройдя немного вперед, вдруг покачнулась. Лямзин инстинктивно дернулся, как будто мог успеть поддержать.
– Эдуард Петрович, может, вам с городского телефона поговорить? – прямо перед ним вырос Прошкин.
– Уйди, уйди, – замахал рукой на участкового Лямзин, стараясь разглядеть, что там с Таисией. Алена Марковна, обняв женщину за плечи, отвела к кушетке и усадила, подложив под голову маленькую подушку. – Ты постой-ка в дверях, никого не впускай в квартиру, а я пойду соседок опрошу, может, кто знает чего. Да, и еще вот что: надо в канализационный люк слазить, посмотреть, что туда Каранзин кидал. Мальчонка серьезный, не думаю, чтобы фантазировал. Короче, проверьте, это может оказаться полезным для следствия. Опергруппа еще не прибыла?
Участковый отрицательно затряс головой, и Эдуард, кивнув, двинулся в сторону Солохиной квартиры.
Тем временем Юля, не остановившись на двух рюмках, выпила еще, изрядно разомлела и поплелась к себе. Там она достала визитку Лаврова, положила ее под резиновую ножку телефона и набрала номер.
– Алле, – заплетающимся языком произнесла девушка, – вы просили позвонить, когда Антон Каранзин вернется домой.
– Да? – нервно откликнулся Никита. – Есть новости?
– Есть, – кивнула Юля трубке и икнула. – Антон дома. Но вам уже ничего не скажет.
– Почему? – изумился Лавров.
– Потому что он – труп.
Юлька снова икнула и нажала на рычаг, а потом еще долго не могла правильно положить трубку. Ее вдруг развезло не на шутку, то ли потому, что пила натощак, то ли от страха. Все-таки она женщина нервная, а тут еще эта нелепая смерть Антона…
Телефон Юля все-таки свалила, и из-под него веером рассыпались квитанции и всякие полезные бумажки, да так и остались лежать на полу. Девушка пнула несколько из них ногой и, обреченно махнув, поплелась на кухню заваривать чай.
– Надо было меньше пить, – бормотала она, насыпая две чайных ложки заварки в чашку. – И чего меня повело? Наклюкалась на голодный желудок, как алкашка…
Она поставила маленький чайничек на огонь и, подперев щеку рукой, уставилась в окно. Стало грустно и жалко себя. Два воробья делили на подоконнике что-то, кажется, корку хлеба. В конце концов, уронив ее, оба порхнули вниз.
В дверь настойчиво позвонили.
– Не пойду открывать, пусть думают, что меня нет дома, – шмыгнула носом Юля и смахнула слезу.
Но звонивший оказался настойчив, и не только не собирался уходить, но еще и начал колотить со всей дури кулаком по створке.
– Вот хулиган! Нахал просто какой-то! – возмутилась Юлька. – Сейчас выйду и уши надеру, чтоб неповадно было портить чужое имущество. Ишь, лупит, как очумелый, так еще, чего доброго, и дверь сломает.
Девушка решительно направилась в коридор, рывком распахнула дверь и замерла. На пороге стоял не абстрактный хулиган, а вполне пристойно выглядящий майор Лямзин.
– Что ж вы так колотите? – укоризненно покачала она головой. – Вот уж никак на вас не могла подумать, такой вроде бы с виду приличный человек, а чуть дверь с петель не снесли.
– Петли крепче ставьте. Чего не открываете? Знаю же, что дома. Подумал, может, спать легли, или с сердцем плохо – всякое, знаете ли, бывает…
Юля опять икнула и прикрыла рот рукой:
– Ой, извините, немного перебрала.
– Вот именно, – согласился Лямзин, – потому и решил, что стучать погромче надо.
В этот момент зашипела сбежавшая вода.
– О, черт! – в сердцах высказалась Юлька и понеслась на кухню. Она быстро выключила огонь, налила в чашку кипятка и прикрыла миниатюрной крышкой. – Чаю заварить вам?
– Да, – просто ответил Лямзин и сел без приглашения на стул. – Юля, вы сказали, что видели мужчину в светлом плаще. Что-нибудь еще можете о нем рассказать? Ну там что-то особенное заметили или видели, куда он потом пошел.
– Особые приметы… – протянула Юлька. – Да какие приметы? Мужчина как мужчина, приятный очень. Я даже разговаривала с ним.
– Разговаривали? И о чем?
– Так о жене его. И об Антоне. Сказал, что жена у него пропала, а Антон, дескать, может знать, где она. Просил, как только он появится, сообщить, даже визитку мне дал.
– Визитку?! – Лямзин едва не подпрыгнул. – Что ж вы раньше молчали? Давайте ее сюда!
Юлька нарочито равнодушно пожала плечами и поплелась в коридор, где так и валялись беленькие и желтенькие прямоугольники разлетевшихся бумажек. Она, стоя на коленях, собрала их аккуратной кучкой и растерянно пробормотала:
– А нету… Странно, я же ему только что звонила, сказала, что Антон помер. Куда ж его визитка могла подеваться?
– Поищите еще раз, как следует, – занервничал Лямзин. – Это очень важно. Вполне возможно, вы видели реального преступника и можете помочь задержать его.
– Преступника? – переспросила Юлька, растерявшись. – Не-ет, он не похож.
– А вы что, много преступников на своем веку видали? – саркастически усмехнулся Лямзин.
Юлька задумалась.
– Пожалуй, не много. Точнее, ни одного. Но в кино показывают…
– Вот только не надо про кино! А у меня работа такая: с преступниками общаться. И поверьте, приятная внешность – еще не гарантия безопасности. Ищите визитку.
– Да она куда-то исчезла, – жалобно сказала Юлька и шмыгнула носом.
Конечно, плакала девушка не из-за нужной Лямзину, но отсутствующей визитки, а потому, что очередной потенциальный жених оказался мифом. Она-то уже успела нафантазировать себе, как позвонит Никите Лаврову и пригласит посидеть, помянуть Антона, а ей говорят, что тот – преступник. Пожалуй, ни с чем мы не расстаемся так тяжело, как со своими иллюзиями, потому что слаще их только мечты. Юлька сейчас теряла и то, и другое.
– Все равно, думаю, вы ошибаетесь. Не похож он на бандита, он на порядочного похож.
– На порядочную сволочь, – процедил сквозь зубы Лямзин. – У меня сегодня второй труп, и везде мы приезжаем чуть-чуть позже. Едва не застаем убийцу на месте преступления. Так что мой совет – поищите как следует визитку. А пока не найдете, дверь незнакомым людям не открывайте и на улицу без особой нужды не ходите.
Лямзин говорил так отрывисто и зло, что Юлька испугалась. Глаза у нее расширились, подбородок задрожал, а глаза опять наполнились слезами. Она вдруг как-то поверила Лямзину и от мысли, что могла стать очередной жертвой, почувствовала дурноту.
– Извините, что напугал, но иначе поступить не мог. Отдыхайте, а в случае чего – звоните мне. Можно даже домой. – Майор быстро написал на обороте визитки свой домашний телефон. – Вы меня поняли? Если тот мужчина объявится – немедленно звоните, в любое время суток.
Оставив Юлю переваривать полученную информацию, Лямзин направился к Прошкину. Предварительный осмотр квартиры Каранзина и опрос свидетелей пока ничего не дал, и Эдуард Петрович нервничал. Он спустился на площадку между этажами и, подойдя к окну, принялся выбивать пальцами по стеклу барабанную дробь. Затем достал сигарету, закурил и, обернувшись в сторону открытой двери квартиры Каранзина, прокричал:
– Прошкин, а в канализационном люке что-нибудь нашли?
– Так некого посылать, оперативная группа еще не приехала, – равнодушно отозвался тот, выходя на лестничную клетку и спускаясь к Лямзину. – А сам я не полезу.
– Знаешь, Прошкин, почему ты до сих пор в участковых ходишь? – зло прошипел Лямзин, сминая в гармошку окурок.
– Почему?
– Потому что ты вот не полезешь, а я – полезу.
Щелчком выкинув окурок в приоткрытую фрамугу, майор сбежал по лестнице вниз и огляделся. Уже стало довольно темно, люков во дворе несколько, но из них открыт только один, именно тот, на который указывал мальчик, внук Алены Марковны.
Лямзин прошел к служебной машине и, пошарив в бардачке, вытащил фонарик. Снял плащ, аккуратно сложил, повесил на спинку сиденья и мрачно посмотрел на брюки. Почему-то с брюками ему не везло: стоило надеть новые, как обязательно находился какой-нибудь вонючий колодец, в который необходимо спуститься. За старые и поношенные опасаться не приходилось – в них день проходил без приключений. Лямзин уже начал склоняться к мысли, что для него работает личная примета: надел новые брюки – предстоит грязная работа. Почему бы и нет? Берут же жители туманного Альбиона с собой зонт, чтобы прогнать дождь.
– Вот черт, хотел же утром старые надеть, – пробормотал Эдуард. – И чего не послушался тихого гласа интуиции? Интересно, а если б надел – был бы труп или нет? А вдруг бы день оказался спокойным? Чушь какая-то лезет в голову, ей-богу…
Он вздохнул и, присев, осветил внутренности канализационной шахты. Узкий пучок света упал на какой-то хлам внизу и на стенки, покрытые плесенью. Лямзин крякнул, матюгнулся и аккуратно, стараясь не слишком прикасаться к лестничным перекладинам одеждой, полез вниз.
– Чувствую себя мусорщиком, – бормотал он себе под нос, роясь в хламе и присвечивая фонариком. – А собственно, кто я такой? Я и есть мусорщик.
От дурной привычки разговаривать с самим собой Лямзин безуспешно пытался избавиться лет двадцать, с того момента, как понял, что это вполне может приносить неприятности, но так до конца ее и не победил. В итоге пошел на компромисс: теперь он позволял себе эту слабость, только если был абсолютно уверен, что его никто не услышит.
Откинув в сторону пустую сигаретную пачку, целлофановый пакет, полный какой-то дряни, и старую, с обломанными руками и ногами, куклу, Лямзин уже хотел возвращаться на поверхность, как вдруг луч фонарика осветил бумажный уголок, торчавший из щели между трубами. Не веря до конца своей догадке, осторожно потянул за край – и вытащил деньги в банковской упаковке с надорванной бумажной лентой.
Лямзин посветил фонариком и присвистнул:
– Не может быть, баксы! Вот так нищий художник! Да уж, разве их, художников, поймешь? Один миллион алых роз дарит, другой деньги и вовсе в канализацию спустил. Хорошенькое дело получается! Выходит, он шел домой, по дороге выкинул в люк деньги, а потом вдруг взял – и повесился? Или его повесили… Все-таки странно как-то все. Ей-богу, без денег было бы спокойнее. Может, кинуть их обратно в шахту? Ладно, шучу я, шучу.
Так, разговаривая сам с собой, майор вылез из люка и, обуреваемый любопытством и новыми идеями, порысил в подъезд. Вечер выдался прохладный, и Эдуард Петрович в одном пиджаке изрядно продрог.
В квартире Каранзина уже работала опергруппа.
Сев за стол Лямзин еще раз осмотрел пачку, затем пересчитал деньги – получилось четыре тысячи девятьсот долларов. Значит, сегодня у Каранзина была пятитысячная пачка, сто долларов из нее он потратил, остальные выкинул.
– Борисов, что-нибудь интересное нашли? – крикнул он в дверной проем.
– Недописанный портрет матери, – хмыкнул Борисов. – Точнее, есть только набросок и надпись с другой стороны холста. Это важно?
Лямзин пожал плечами, как будто его можно было увидеть, потом опять крикнул, глядя на цифры, написанные наспех на бумажной ленте банковской упаковки:
– У меня тут номер телефона есть, проверь, кому принадлежит. Хотя, впрочем, не надо, я сам узнаю. А деньги какие-нибудь нашли?
– В кармане пальто – сто двадцать рублей сорок шесть копеек, – откликнулся Борисов.
– И все? – изумился Эдуард.
– Все. Да откуда у него могут быть деньги? В этом доме вша на аркане да таракан в сарафане.
– В каком сарафане? – задумчиво спросил Лямзин, пытаясь объяснить для себя в тот момент странное поведение покойного художника.
– В дырявом, – откликнулся один из прибывших оперов и чихнул. – Боже мой, тут год, наверное, не убирались, такая пыль кругом.
– Я думаю, что два, – ответил Эдуард. – Как жена ушла от него, так больше и не убирались.
Майор недоумевал: зачем человеку, постоянно испытывавшему нужду, выбрасывать деньги и затем лезть в петлю?
«А может быть, его и убили за эти деньги? – подумал Лямзин. – Почему бы и нет? Он был должен, решил не отдавать… Хотя тогда версия с убийством выглядит еще более дурацкой».
В этот момент несколько молодых оперативников, пыхтя и отдуваясь, пытались вытащить уродливо изогнутое, закоченевшее тело Каранзина. Лямзин заметил их возню, когда они, изрядно взмокшие, уже выкрутили труп из щели и положили на пол. Тело раскачивалось на паркете, как деревянная детская лошадка, и одному из милиционеров стало дурно. Он выскочил из квартиры, судорожно дыша и хватаясь за стены.
– Разрешите представиться, эксперт Акимов, – раздался в коридоре голос. – Что вы тут делаете?
– Да вот, труп вытаскивали. Еле-еле извлекли, – смущенно пояснил один из оперов.
Акимов так удивился, что у него едва очки не подпрыгнули на носу.
– Да как же вы его вытащили? Он же согнутый до такой степени, что и представить трудно. Ну, герои, это практически никому не под силу. В первый раз, что ли?
– Так и есть, в первый, – опустил голову опер.
– Запомните, у закоченевшего трупа сухожилия надо подрезать, чтобы он распрямился, – нравоучительно сообщил эксперт, – а так тащить – пупок только зря надрывать. Эх, молодежь!
Он засучил рукава и, достав из чемоданчика скальпель, начал профессионально надрезать сухожилия, комментируя каждое свое действие. А молодые ребята завороженно смотрели, как сведенное, будто судорогой, тело распрямляется и обретает наконец покой.
