Глава 16
Сергей и Слава подъехали к дому по адресу, который они узнали после того, как гений сотовой связи сообщил им имя и фамилию владельца мобильного телефона. Нашли нужный подъезд, возле которого Сергей поставил машину, но не спешили выходить из нее. Слава насмешливо посмотрел на него.
— Ну, и что ж ты ей не позвонил, если телефон знаешь? Колись: побоялся, что не доедем?
— У нее мобильник, между прочим, отключен сегодня. Ей из салона звонят по несколько раз в день. Вера выходит на связь. А по домашнему я не стал. Не знаю, с кем она живет, что ей сказать.
— То есть мы притащились, а ее, может, и дома нет вовсе. Ладно, понеслись, проверим и закроем тему колдуньи до лучших времен.
Дверь квартиры на пятом этаже открыла тоненькая девушка с большими светло-зелеными глазами. Она увидела незнакомых мужчин, и глаза стали еще больше.
— Ой, вы к кому?
— Ирина Анатольевна Оболенская здесь живет? — растерянно спросил Сергей.
— Мамы нет дома. А вы что… Почему…
— Извините, что мы без звонка, но у нас важное дело, а в офисе сказали, у нее семейные дела, вот мы и решились приехать… — Сергей многозначительно посмотрел на Славу, чтобы тот не вздумал размахивать своим удостоверением.
— Мама уехала утром в Подольск. Понимаете, — у девушки дрогнул подбородок, — у нас бабушка умирает.
— Она заболела? — уточнил Слава.
— Мы как раз думали, что она выздоравливает. У нее инсульт был, но она хорошо восстанавливалась. Она у нас очень умная, активная, просто необыкновенная. Мама вчера вечером только вернулась от нее, — глаза девушки уже были полны слез. — А ночью мама проснулась и сказала, чтоб я не пугалась и подготовилась. Мол, бабушка умрет сегодня в… Сколько сейчас времени? — вдруг испуганно спросила она у Сергея.
— Шестнадцать. Без двух минут.
— Господи, — девушка побледнела и задрожала. — Осталось две минуты.
— Девушка, извините, мы не спросили ваше имя, — Слава дотронулся до ее локтя. — Мне кажется, вам плохо. Может, вызвать врача?
— Женя меня зовут, — ответила она, и тут рядом с ней позвонил телефон. — Мама! Умерла? Нет, мама, нет! Я не могу в это поверить!
Женя сползла по стенке на пол с трубкой в руке, слезы залили ее лицо. Мужчины тихо вышли из квартиры.
— Мне кажется, что мы в фильме ужасов, — серьезно проговорил Слава.
Катя покинула дачу Таркова только для того, чтобы приехать к Валентине. Толкнула незапертую дверь квартиры, как они договорились, дошла до гостиной и увидела, как Валя, сидя на полу, поднимает по очереди то одну, то другую ногу. Гимнастика была несложной, но лицо Вали искажала гримаса невыносимой боли.
— Валечка, я не помешала? — тихо спросила Катя.
— Господи, Катя. Я тебя жду. Пытаюсь победить себя, чтоб время быстрее прошло.
— Очень больно?
— Немного. Но это хорошо. Хуже, когда ноги как камень. Но не будем на этом заострять внимание. Давай говорить так, как будто у нас все прекрасно.
— А у нас будет все прекрасно. Не сейчас, так завтра. Слушай, я пойду на кухню чай заварю, «Наполеон» порежу — ты ведь любишь его раз в год. Пусть это будет именно тот самый раз. А ты придешь на кухню, как королева.
Валя пришла, держась за стенку, и была похожа на королеву только тем, что уверенно и гордо держала голову над бессильно опущенными плечами. Они, как старые подруги, осторожно говорили обо всем, не касаясь того, что могло бы причинить обеим боль. Катя была готова к тому, что Валя не станет интересоваться ее здоровьем. Она пыталась поставить свою жизнь на место, но пока не очень получалось. Она внимательно взглянула на подругу, и сердце привычно потеплело от любви и жалости. Валя очень осунулась, была угнетена.
— Скажи, как Дима, Вася? — спросила Катя.
— Нормально. Как всегда. Дима на другую работу собирается переходить. Ничего особенно выгодного, но, как выяснилось, не так-то просто получать зарплату из рук бывшего сокурсника.
— Понятно. Это хорошо, что он выбирает. Надо и мне начинать писать свои статьи и рецензии на опусы графоманов.
— Как Пашенька?
— Хорошо. Я звонила ему вчера вечером. Приглашает к себе. Представляешь, Дина ему квартиру отличную подарила. Но мне пока не хочется в совершенно другую страну. А по нему, конечно, я страшно тоскую.
— И когда он приедет?
— Не знаю. Он очень занят, пишет диссертацию.
Валя смотрела на Катю со странным чувством, которое не смогла бы выразить словами. Недоумение, узнавание, тоска по прошлому, которое сейчас казалось таким беззаботным, понимание, что его нельзя вернуть, потому что они обе сильно изменились. Катя все так же красива, выглядит здоровой, спокойной, но Валя безошибочно чувствовала, что их души сейчас очень похожи. По ним как будто каток прошел. Она не посмела сделать движение первой. Но когда Катя обняла ее, крепко прижала подругу к себе.
— Господи, как я рада. Ты такая молодец, что пришла. Я даже не надеялась.
— Почему? Ты что? Я все время о тебе думала. — Катя отстранилась, окинула взглядом похудевшую Валину фигуру, осунувшееся лицо, палку. — В чем все-таки дело? Ты прошла обследование?
— Да мне уже не надо, — отмахнулась Валя. — Мне становится лучше с каждым днем. Ты сама видела, я уже гимнастику делаю.
Они провели странный вечер. Им было хорошо вместе, но они не пытались преодолеть тонкую как паутина границу. Каждая из них осталась на своей территории — с собственной тайной и нежеланием кого-то в нее посвятить. Во время разговора с Тарковым и Дмитрием Катя поняла, что Валя, возможно, имела отношение к тому, что с ней произошло. Сейчас ей казалось, что и Валин внезапный недуг тоже каким-то образом связан с ней, Катей. Она иногда ловила на себе Валин взгляд, в котором сквозило и желание искренности, и страх перед нею. Но Катя не хотела откровений. Она переживала период понимания того, что самый близкий человек — все-таки не самый знакомый человек.
— Валя, ко мне недавно приезжала Дина, подруга. Помнишь ее? Она лицо салонов «Черный бриллиант». Предложила в плане эмоциональной реабилитации пойти с ней на какой-то элитный прием. Знаешь, с демонстрацией нарядов, драгоценностей, с участием всяких звезд. Я подумала, давай пойдем вместе, когда тебе станет легче ходить. Посидим, посмотрим. Я как-то была на таком. Все как в голливудских фильмах. Дина еще и платья в этих случаях дает.
— Давай. Почему нет? Я, честно говоря, здесь одна иногда просто на стенку лезу. Дима поздно приходит.
Они простились, в общем-то, с надрывом. Каждая чувствовала, что вместе легче справиться с тем грузом, который просто повис на их душах. Но почему-то обе понимали, что рассчитывать придется только на себя.
Катя всю ночь лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к стуку дождя на крыше. Она никогда не знала одиночества, боялась его пуще всех несчастий, как все очень любимые женщины. И вот они встретились — она и ее одиночество, — и оказалось, что они друг другу интересны, что в их горьковатом союзе есть смысл. И лишь утром она подумала об Игоре, и по тому, как заныло ее сердце, поняла: ему сейчас хуже, чем ей. Ему хуже, чем всем. Но жалость и боль — не самые веские основания для того, чтобы продолжать общую жизнь. Нужно ждать, когда кровь разнесет по всем сосудам команду: рядом с этим человеком твое место. Только так и не иначе.
* * *
— Как дела? — Сергей неторопливо дошел до стула перед столом Славы Земцова, сел и задумчиво уставился на приятеля.
— Ничего. Хочу поскорее закончить дело Ивановой.
— Что с адвокатом?
— Назначили какую-то второстепенную личность, но он не спешит знакомиться ни с делом, ни с ней.
— То есть шансы на оправдание или условный срок минимальны?
— Их нет, Сережа. Психиатры из Сербского дали заключение, что она не была в состоянии аффекта в день убийства. Это умышленное.
— А если все же…
— Гадалки не будет в деле, это мое последнее слово. Я не клоун и не хочу слышать радостный смех судьи и присяжных.
— Я у девочки был, у Марины.
— Зачем?
— Просто так. Куклу принес и клубнику. Она маме привет передала и сказала, что ждет ее.
— Привет Галине передам.
— В салон позвонил, с Верой пообщался.
— И что намурлыкала рыжая кошка?
— Что хозяйка похоронила мать и вышла на работу.
— Я не буду общаться с уродом, способным предсказать смерть собственной матери с точностью до минуты.
— Вот в этом ее обвинять вряд ли можно. Я в Интернете порылся. Оказывается, Мессинг тоже предсказал смерть своей жены с такой же точностью, а потом чуть не умер от горя. Страшный дар. И совершить любое преступление с его помощью — нет проблем. Ты не можешь не попытаться что-то узнать.
— Ладно, убедил. Мне кажется, ты сам загипнотизированный. Но поеду не сейчас. Через несколько дней. Вообще неудобно допрашивать человека сразу после похорон матери, не имея на то никаких формальных оснований.
* * *
Алена поставила машину у подъезда с мраморной отделкой и придирчиво осмотрела Дину. Темно-синий брючный костюм, серый полушубок из искусственного меха, волосы, собранные на затылке, и ни капли косметики.
— Ты выглядишь как вдова. О, господи, прости. Я знаю, что ты потеряла мужа. Просто твой естественный образ — это девушка-мечта, у которой не бывает горя, как у других женщин. Я к тому, что ты правильно оделась. Есть план по раскрытию возможного обмана?
— Да, он очень простой. Той колдунье, которую я сама нашла, я повесила лапшу на уши. Этой — скажу правду. Короче, все по обстоятельствам.
— Так что же именно вы хотите узнать? — Ирина долго смотрела на снимок, который Дина протянула ей, а потом прямо, почти требовательно посмотрела ей в глаза. Дина ответила таким же прямым взглядом. — Вы сами мне сказали, что этот человек умер. Что вас теперь беспокоит?
— Это мой друг. Он известный ученый, специалист по особо важным экспертизам. Он умер внезапно, во время следствия по одному тяжелому преступлению, которое пытались замять серьезные люди. Настолько серьезные, что я не верю в естественность его смерти.
— Вам очень нужно это знать?
— Да.
Ирина глубоко вздохнула и закрыла глаза. Руки с тонкими пальцами безжизненно лежали на снимке. Дина увидела, как вдруг затрепетали длинные ресницы на смуглых щеках. Она не догадывалась, что Ирина сейчас уже не здесь, не в уютном кабинете. Она у холодного стола в морге. Резиновые руки патологоанатома, блеск скальпеля, сердце. Золотое сердце… Дальше, дальше… Тонкие пальцы мелко задрожали, сквозь сжатые зубы вырвался стон…
Дина с ужасом смотрела в широко открытые, страшные глаза Ирины, в которых были смерть и нечеловеческая боль.
— Сейчас, — пробормотала Ирина. — Сейчас. Одну минуту. — Она сжала виски руками, затем закрыла ладонями лицо. Ровно через минуту перед Диной вновь сидела строгая, красивая, спокойная женщина, которая внимательно смотрела на нее.
— Что? — не выдержала Дина.
— Я скажу. Я знаю этого человека. Это Александр Васильевич Масленников. Он в нашем институте заведовал кафедрой патологоанатомии. Но мне было неизвестно о том, что он умер. Он не убит и не отравлен. У него практически разложились легкие. У больших ученых так бывает: вовремя не помогли себе, а потом уже было поздно. Он работал, испытывая страшные мучения, невыносимую боль. Но он, как вы говорите, работал.
— Я даже не знаю, что сейчас чувствую, о чем хотела бы вас спросить…
— Если вы не знаете, как проверить мою информацию, могу вам помочь. Нужно поговорить с патологоанатомом, который делал вскрытие. — А его жена сказала, что семья отказалась.
— На самом деле оно было. Вас устроила моя консультация? Или вы хотите меня еще каким-то образом проверить?
— С чего вы взяли, что я вас проверяю?
— Ничего сверхъестественного. Просто ко мне приходят не только темные бабки. Бывают и образованные, умные женщины, которые пытаются перехитрить самих себя.
— Я вам не понравилась?
— Как вы можете не понравиться. Наоборот, я жду, когда вы спросите о том, ради чего на самом деле пришли.
— Вот… — Дина положила на стол перед Ириной фотографию Кати. — Это моя подруга. С ней что-то произошло. Непонятный эмоциональный срыв, что ли. Она попала в психиатрическую клинику.
— Надеюсь, для врачей клиники этот срыв не является чем-то непонятным?
— Представьте себе, является.
— Поищите других врачей.
— Мы нашли лучшего. Известного профессора психиатрии. Он не считает случившееся болезнью. Он полагает, что мы имеем дело со случаем криминального гипноза, если это так можно назвать.
— Вы меня просто просвещаете. Не знала, что у нас есть такие профессора-вольнодумцы. Но сейчас эта женщина находится не в больнице. Что же вас беспокоит?
— Она ушла от мужа. У них были идеальные отношения, а сейчас она все пересматривает и просто убивает Игоря.
Ирина очень долго смотрела на фотографию Кати. Затем ровно произнесла:
— Ваш профессор прав, скорее всего. Во всяком случае, сейчас ваша подруга — совершенно здоровая женщина, восстанавливающаяся после сильного внедрения в ее биополе. Что касается проблем, связанных с пересмотром жизни, с этим можно работать. Если она захочет, я ее приму.
— Катя не знает, что я решила проконсультироваться с… с таким специалистом, как вы. Но я попробую ей предложить. При случае. Большое спасибо.
В холле Дина посмотрела в зеркало и припудрила покрасневший носик. Встретившись взглядом с секретаршей, она измученно улыбнулась и неожиданно для самой себя спросила:
— Я забыла, как фамилия Ирины. Мне говорили, но после этого сеанса голова как решето.
— Ничего. Так у всех бывает, — сочувственно ответила Вера. — Оболенская она.
Дома Дина судорожно вытащила из всех ящиков стола записные книжки. Телефон самого близкого друга Александра Васильевича Масленникова она записала при знакомстве несколько лет назад и никогда по нему не звонила. Вот он, кафедра патологоанатомии мединститута. Раскатистый бас ответил ей сразу, любезно поприветствовал. Дина комкано, почти заикаясь, изложила ему свои опасения по поводу смерти Александра Васильевича.
— Я вам отвечу, — обстоятельно произнес собеседник. — Может быть, нарушу при этом какие- то обязательства перед семьей и самим Сашей, который скрывал рак, как неприличную болезнь. Но мы знали о ней давно. Я сам проводил вскрытие. Только гений может бороться за чужие судьбы, за торжество закона, преодолевая такие мучения. Я рассказал это вам, чтобы вы не страдали из-за того, что подсовывали ему запутанные дела, как он сам об этом рассказывал. Но он говорил о вас с большой теплотой. Он считал вас чем-то вроде богини справедливости.
— Неужели он столь невероятно ошибался? — Дина больше не могла сдержать слезы. Алена и Сергей в этот день звонили ей безуспешно.
* * *
Она чувствовала себя прохудившейся бочкой с дождевой водой. Топик тяжело вздыхал рядом, а Чарли устал слизывать соленую жидкость, льющуюся по ее лицу. Дина пыталась найти объяснение своему состоянию, но от этого стало еще хуже. Ей пришлось восстановить в памяти ужасный визит к экстрасенсу до малейших подробностей. Ощущение бесконтрольности ситуации, своей подчиненности, боль, навязанные видения. Значит, это возможно. Значит, рядом с нами живут существа, для которых наши тела и души — просто стеклянные колбы, и мы в них защищены не больше рыб в аквариуме. Дине было так неуютно от этой мысли, ее индивидуальность и независимость так протестовали, что срочно требовалось нестандартное решение. Она почему-то вспомнила деревенскую родственницу соседей с двадцатого этажа, тетю Машу. Они познакомились во дворе, выгуливая собак. Тетя Маша постоянно ругалась со своей таксой, называя ее «тварью неблагодарной». Дина решила влезть о ненавязчивым советом: «Вообще-то собак нельзя ругать. Она любить вас не будет».
— Очень мне надо! — гордо сказала тетя Маша. — Пусть она кобелей любит. Сделали из меня няньку собачью! Я в этой Москве сижу как синичка в клетке.
Дине образ понравился. «Синичка» весила не меньше 130 килограммов. С тех пор они здоровались, встречаясь во дворе, а временами беседовали на отвлеченные темы.
Встреча с соседкой показалась Дине неплохой идеей. Она пошла на кухню, взяла пакет, бросила туда какую-то выпивку и закуску, спустилась на двадцатый этаж и позвонила в квартиру, где проживала тетя Маша.
— В гости я, тетя Маша, — решительно сказала Дина, когда дверь открылась, и протиснулась в узкую щель между стенкой и толстым животом. — Давай выпьем и поговорим о жизни.
— А че выпьем-то? — обеспокоенно спросила тетя Маша.
— Я принесла. «Чинзано», сливочный ликер, красное вино. На выбор. Есть у меня корзиночки — с малиновым желе. Любишь?
— Люблю, — с готовностью сказала тетя Маша. — Когда поем.
— Ясно. Бери пакет. Там еще балык гусиный есть, телячья колбаса с трюфелями. В общем, сама посмотри.
Тетя Маша любовно расставила на кухонном столе выпивку и закуску.
— Плохо мне сегодня, — скорбно сказала Дина и налила в чашки красное вино. — Без причины, понимаешь? Просто сил нет дальше жить.
— Без причины не бывает, — со знанием дела сказала тетя Маша, хлопнув одним глотком содержимое чашки. — Давай теперь из этой бутылки нальем, а то как-то не забирает. Причина есть. Может, отравилась, может, запор. Мне как- то сестра с Украины сало привезла. Мы сели, как сейчас с тобой. Горилка у ней еще была. А меня как схватит, не продохнуть… Вот как бывает.
— Ну, и что это было?
— А хрен его знает. Потом прошло.
— Как ты думаешь, тетя Маша, наша жизнь кем-то сверху расписана? Ну, когда нам родиться, замуж выйти, умереть?
— Ты про что?
— Скажу иначе. Ты веришь в то, что какой-то незнакомый человек может точно сказать, что с тобой было вчера и что будет завтра? Что случилось, скажем, тридцать лет тому назад? От чего умерла твоя бабушка, чем болела мама? Просто посторонний человек, который первый раз тебя видит?
— А-а… Ты про это. Зинке, снохе моей, одна цыганка сказала, что ей соседка на коврик землю могильную посыпает.
— Зачем?
— А хрен ее знает, зачем.
— Но сноха жива после этого?
— Жива. А что ей сделается?
Когда Алена нашла Дину, дозвонившись ей на мобильник, у той, может, и стало немного легче на душе, но разум явно помутился от большой народной мудрости тети Маши. Алена все поняла с полуслова и через двадцать минут уже звонила в дверь тети-Машиной квартиры. Дина послушно поднялась и пошла к выходу, а соседка неодобрительно покачала головой: «Командирша выискалась».
— Что с тобой произошло? — с изумлением спросила Алена, когда они вернулись в квартиру Дины. — Это из-за визита к гадалке? Что она с тобой сделала?
— Я скажу, Аленушка. Она вывернула меня наизнанку, а потом сделала фарш из того, что у меня внутри.
— Фу! Никогда не слышала большей гадости. Я позвоню профессору Таркову и Сергею. Если она тебе навредила, я на нее в суд подам.
— Ничего она не навредила. Она мне помогла. Помогла понять, что мы просто песчинки на ветру. Она, может, и преступница, но, понимаешь, она и есть черный бриллиант. Потому я и плачу. Скоро в этом доме будет наводнение.