16

— Я просто поверить не могу!

Валерий меряет комнату шагами, ероша волосы. Я понимаю его — только что он собственными ушами слышал, что его младший братишка дважды пытался его убить.

— Это недоразумение какое-то…

— Валера, никакого недоразумения. У меня было много времени, чтобы подумать, я свела все в кучу, и получилась такая очень четкая, в общем, картинка.

— И ты молчала!

— А ты бы мне поверил?

Он вздыхает и опускает голову.

— Нет, не поверил бы… Ни за что бы не поверил! Знаешь, даже сейчас я вот понимаю, что это правда, а разум отказывается принимать. За что, почему? Мы не виделись много лет, я никак ему не мешал, ни на что не претендовал…

— Валера, может, археолог ты и хороший, а в людях ни хрена не разбираешься. Как это — за что? Да за все: за то, что смог послать в пень папашу, за то, что занимаешься тем, чем всегда хотел, за то, что успешен в своем деле. А брательник твой, скажу тебе как другу, в роли руководителя фирмы — вообще не взлетает. Не любит он дело, которым занимается, и не вникает в него, радости оно ему не приносит. А тут еще дражайший папаша постоянно контролирует, строит его, как пацана… А ты живешь себе, как дельфин в море, и в ус не дуешь — сам себе хозяин, за границей работаешь, книги издаешь, и плевать тебе на папу и его бизнес. Брат твой в эти риски провальные влез только затем, чтоб по-быстрому бабла срубить и пропасть с папашиного радара. Со мной он этими планами — инвестиции я имею в виду — не поделился, он же знал, что я сразу пойму, в чем дело, но если б поделился, то не пролетел бы с деньгами, и его эта мысль бесила: ведь я бы разобралась, а он — нет! Потому и влез в это дело с «Металлинвестом».

— Расскажи.

— «Металлинвест» — огромный холдинг, но заправляет там один человек — такой себе Михаил Семеновых. Слыхал?

— Нет, а что, должен был?

— Я слыхал, — Денис сосредоточенно думает над моими словами, и я понимаю, что он сейчас систематизирует и анализирует информацию. — Он храм какой-то строит… И вообще меценат.

— Меценат — это он сейчас, когда жирком оброс. А в то время, когда я его знала, был он на подхвате у Клима.

— Отец знал его?! И ты?

— Конечно. Почти все крупные теперешние состояния, так или иначе, выросли из беспредела девяностых. Клим заприметил Михаила в скольненской группировке — не слишком сильный физически, он был неглуп, и Клим перетянул его сюда. Здесь они делали свои дела, и Семеновых часто бывал весьма полезен, но в какой-то момент, видимо, решил пуститься в самостоятельное плавание. У Клима не было феодальных замашек, хочешь уйти — иди с богом. Семеновых втиснулся в какое-то предприятие в Челябинске и провернул там такую приватизацию, что оказался владельцем большей части акций. Вот с этого момента и начался «Металлинвест». И хотя это сейчас уважаемый холдинг, но люди-то не меняются. Как был Миша Семеновых бандитом, так и остался, и то, что он поумнел и заматерел, не отменяет того факта, что методы у него остались прежние. И служба безопасности у него наполовину укомплектована старыми спецслужбистами, а наполовину — бандюками. Но единственное, что он не терпит в людях и никому не прощает, — глупость. Так что дураков около него нет, иначе нипочем бы они не вычислили шефа.

— Я не понимаю… Что сделал Серега этому «Металлинвесту»?

— Валера, вот лично он напрямую — практически ничего. Но у Семеновых есть зам и коммерческий директор, некто Илья Басанский. Молодой, очень амбициозный, учился не то в Оксфорде, не то в Йеле, не помню точно, — но где-то там, неважно. Басанский контролировал все денежные потоки и делал это несколько лет. Семеновых доверял ему настолько, насколько вообще может кому-то доверять, не знаю, почему. В общем, парень придумал схему: якобы для каких-то работ нанимались фирмы-однодневки, те нанимали субподрядчиков, субподрядчики передоверяли еще третьим фирмам. Работы якобы выполнялись, деньги платились — и все, фирма закрывалась. Но поскольку сам Басанский не мог светиться с этими фирмами, он вступил в сговор с господином Осокиным, с которым учился в одном буржуйском университете, а тот в числе прочих сговорился с твоим, Валера, братом, который и организовывал ему эти фирмы, а потом закрывал их, деньги же изымались и, сам понимаешь, шли в карманы нашим концессионерам. Расчет был на то, что в миллиардном обороте холдинга суммы, которые эти двое присваивали, никто отслеживать не станет.

— Но кто-то стал.

— Я же тебе говорю: Семеновых дураков на службе не держит. Наши два красавца, пойманные на горячем, засуетились, подчищая документацию, но некоторые документы оказались уже недоступными. В частности, некая фирма «Орион-Про» и ее директор господин Осокин попались на каких-то махинациях, не связанных с «Металлинвестом», и вся документация оказалась недоступной после выемки, произведенной полицией. Но недоступной она была для шефа и господина Басанского, а не для службы безопасности господина Семеновых. Вот так и начали распутывать этот клубок. Шеф в ужасе побежал каяться перед папой, а папа не нашел ничего лучше, чем перевести стрелки на Ирину и на меня. Ну, с Ириной все ясно: то, что она была в курсе всего, это однозначно, без нее шеф не смог бы такое дело провернуть. Он спал с ней, у них были отношения, он ей доверял, вот и затеяли они это все вдвоем, Ирина все просчитала и все оформляла так, чтобы выглядело пристойно. Но это выглядело пристойно, если не собрать картинку в целом, а кто-то собрал, и тогда твои родственники решили подставить меня и Ирину. Ну, отчего Ирину — понятно, там кое-где были ее подписи, а меня зачем? Да затем, что только у меня была нужная квалификация и возможности. Ирину взорвали в моей машине, я же оказалась для них временно недосягаемой, к тому же меня устранить вот так было нельзя, нужен был добротный несчастный случай или смерть от естественных причин, иначе люди из «Металлинвеста» ни за что не поверили бы инсценировке.

— Но они оба с ней спали! Черт подери, я просто поверить в это не могу! Как такое вообще возможно, отец что, совсем свихнулся?

— Мужчины ради удовлетворения своей похоти и не такое делают. Да, они оба с ней спали, но это не остановило их, когда понадобился козел отпущения. Они просто принесли ее в жертву, а она была настолько глупа, что доверяла им. Именно потому, что их совместная половая жизнь была столь… необычна, она думала, что может им доверять.

— Это… мерзкое извращение!

— Согласна. Мне всего-то и надо было, что позвонить поставщику канцтоваров и спросить, для кого заказывали белые папки, чтобы узнать, что заказывали их лично для господина Витковского-старшего. Ну а это значит, что третьим в вышеуказанном действе был именно он.

— Не говори мне об этом, меня сейчас стошнит…

— Всецело тебя понимаю, я просто пытаюсь полностью воссоздать картину, и тут уж не должно быть никаких белых пятен. Больше мы к этому возвращаться не станем. Видимо, после смерти Ирины расследование службы безопасности «Металлинвеста» немного притормозилось, но ненадолго. И тогда шеф, собрав копии того, что они не успели уничтожить, явился ко мне: во-первых, ему надо было понять, можно ли свести воедино эти куски, а во-вторых — убедиться, что меня можно спокойно подставить и убрать. А я, просмотрев документы, все поняла, в голове сложилась картинка, но она бы там и осталась, если бы не то, что он сделал дальше.

— Тогда он и увидел мою машину?

— Да. Он заметил твой внедорожник, свел концы с концами и решил, что случай как раз подходящий — убрать тебя и успокоить нервы. Нанимать ему никого и в голову не пришло, потому что, когда папаша делал взрывчатку для Ирины, он присматривался, вот и воспользовался своими новоприобретенными знаниями, соорудил, как ему казалось, аналог и присобачил тебе под капот. Но парень был невнимателен, все сделал топорно и присоединил не там, где надо, поэтому она сработала, когда разблокировался замок. В результате пострадал Матвей, и жив он только потому, что взрыв, который должен был направляться внутрь машины, направился за ее пределы — в нашу с Денисом сторону. Потому нас и задело, хоть мы и стояли далеко, а Матвея отбросило взрывной волной. Валера, все просто.

— Просто… Я говорил тебе, что ты чудовище? Вот так свести все это в одну картинку мог только человек с таким же мышлением, как у всех этих. Ты чудовище, Ольга Владимировна!

— Ага. Дикое, но симпатичное.

— Весьма.

Он поднялся, прошелся по комнате, приблизился к окну. Мы с Денисом переглянулись — уж я со своим сыном на одной волне, он меня правильно понимает. Уверена, что и Марконов понял бы. А этот парень — ну, что с него взять, с археолога? Эпохи, которые он изучал, конечно, вещь интересная, но надо же понимать, что человечество совершенно не изменилось в вопросах совершения преступлений и их сокрытия. Просто если раньше это был яд или нож под ребро, то теперь — взрывчатка или несчастный случай. Или укол некоего препарата, например.

— И что теперь будет?

— Ну, тут я могу лишь предполагать…

— Предполагай, я хочу знать.

— Думаю, из братца твоего граждане из «Металлинвеста» уже сейчас трясут все подробности его биографии, включая факты детского онанизма. А дальше — кто знает? Может, сдадут его в полицию, а может, он будет вести машину в нетрезвом виде. Папашу твоего тоже достанут, не сомневайся, это дело времени. Если он не совсем дурак, то уже сейчас мчится в аэропорт, теряя тапки. В общем, как говорил незабвенный Гоцман, — картина маслом. Мы уже можем ехать по магазинам?

— Нет, — Денис хмурится. — Тогда получается, что в больнице тебя пытался отравить человек, нанятый кем-то другим. То есть имеется еще один человек, желающий тебе смерти.

Я могу гордиться своим сыном! Ту половину генов, что он получил от меня как подарок в день своего рождения, он использует на всю катушку.

— Да, есть кто-то еще.

— И что ты собираешься делать?

— Сынка, я пока не решила. Дело в том, что я не сегодня завтра жду звонка из «Металлинвеста» — вряд ли сам Миша Семеновых снизойдет до меня, хотя чем черт не шутит, но его начальник службы безопасности Константин Фролов — уж обязательно. Об остальном подумаю позже.

— И потому ты нас отправляешь в Израиль?

— Я отправляю вас в Израиль, потому что Матвею нужна реабилитация и несколько операций, которые Семеныч сделать не может — он не окулист и не пластический хирург. Он сам всецело поддержал эту идею, и вы поедете туда, потому что промедление может стоить твоему брату зрения и вообще — здоровья, если уместно это слово сейчас, ввиду того, во что он превратился. Ну, вот так уж совпало. Но, будь вы оба здоровы, я бы вас все равно услала.

— Мы бы не поехали.

— Да куда бы вы делись с подводной лодки…

— Ладно, — Денис упрямо смотрит на меня. — Но я ни за что не поверю, что ты понадеялась только на нужную тебе реакцию киллеров. Они могли бы просто убить вас обоих — со злости или чтобы не оставить свидетелей, и все. У тебя был в запасе еще какой-то план.

— Ага, был — план Б. Но, поскольку мне не пришлось им воспользоваться, говорить о нем я не буду.

— То есть как?

— А вот так. Это моя интеллектуальная собственность. Все, хватит болтовни, поехали по магазинам.

— Мам, а нельзя не ехать по магазинам? Шмотки у нас вполне приличные…

— Ты решил свести меня в могилу? Становись в очередь. День, ты же не хочешь, чтобы израильтяне решили, что я плохая мать, раз мои дети ходят в какой-то рванине?

— Ну мам…

— Они там решат, что я плевать на вас хотела, что держу вас в черном теле, потому у вас нет приличной одежды. Израильтяне подумают, что у вас вообще нет матери, раз вы… Так, хватит препираться, едем, пока магазины еще работают. Одевайся, а пообедаем где-нибудь по дороге.

— Я вас отвезу, — Валерий, похоже, переварил информацию. — Оль, прости, что не поверил вот так и назвал тебя чудовищем. Потому что это не ты чудовище, а они.

— И я тоже, Валера, не обольщайся. Я одного с ними поля ягода, уж ты мне поверь. Просто принципы у нас различаются, только и всего — но не в той части, которая касается выживания.

— Я подумаю над этим.

— Подумай. А то ведь едва не вляпался в отношения с такой темной личностью, как я, а это не что попало — для человека и парохода, так сказать.

Мы спускаемся по лестнице и садимся в машину. Если сейчас она взорвется, это будет неслыханное свинство!

Но нет, двигатель завелся, машина двинулась между домами, выехала на проспект.

— Признайся, ты об этом подумала.

Валерий сосредоточенно смотрит на дорогу.

— Мы все об этом подумали — а ну как твой папа решил все-таки довести начатое сыном до конца?

— Он не… Черт! Как все это дико! Нет, я понимаю, что он тот еще сукин сын, но чтоб докатиться до убийства…

— Валера, у него выбора не было! Или оставить все как есть и в результате получить обанкротившуюся фирму и сидящего на нарах любимого сына, или убрать двух ничего для него не значащих баб — и жить как жил, ездить в Альпы на лыжах кататься. А если знать, что нужная квалификация во взрывном деле у него имеется…

— Объясни, как ты увязала тот несчастный случай три года назад — и взрыв машины?

— Валера, да я еще тогда, когда ты мне рассказывал, уже знала, что выстрелил в тебя твой брат. Просто промолчала, не хотела холливара с твоей стороны.

— Чего?..

— Сленговое слово, от близнецов нахваталась. В общем, ты мне рассказывал, как все было? Рассказывал. И стало очевидно, что никакой это не несчастный случай — утиная охота была, а не охота на лис, стреляли все в небо, Валера. А ты стоял на земле, и тебе выдали заряд дроби прямо в спину. Стреляли именно в тебя, но кто? Твои друзья-археологи, для которых сама охота состоит в выпить водки под свежесваренную уху из пойманной в луже плотвы? Ты мне сам сказал — никто из вашей компании так никогда и не убил ни одной утки. То есть это была твоя компания, годами хорошо знакомые люди. А братец твой был там чужой, и вот поди ж ты, именно тогда, когда он оказался там, тебя и подстрелили. Это никак не может быть совпадением. Вот вы накануне сидели у костра, тихонько выпивали, пели под гитару свои привычные песни и болтали за жизнь, шутили между собой, обсуждали что-то интересное всем вам — для вас это было привычно, вы годами так общались. А он сидел рядом и понимал, что его в этой тесно спаянной компании приняли просто потому, что он твой брат, а так он среди всех этих милых людей, достигших немалых высот в своем любимом деле, совершенно чужой, как и везде, собственно. И ему нечего было сказать, и песен он никаких не знал, и никогда у него приятелей таких не водилось, и вообще вся ваша вольная жизнь показалась ему ужасной несправедливостью по отношению к нему, любимому, потому что у него был институт, где богатые дети богатых родителей учились делать бизнес и свободное время проводили где-нибудь в Европах или на очередных островах. А он, может, всегда хотел вот так, как ты, — да папаша на горло наступил. Ему же невдомек, Валера, что он сам это выбрал — не папаша, а он сам, так, как ты выбрал свою жизнь, так и он выбрал то, что у него в итоге есть. Но у таких людей, как твой братец, всегда виноват кто-то другой, а не он сам. Вот стоял он утром с дробовиком и смотрел, как ты в камышах лениво потягиваешься — ты ведь даже ружья на эту бутафорскую охоту не взял, да у тебя его и не было никогда, ружья этого. А у брательника было, и он стоял и глядел, как ты зеваешь навстречу восходу, и такая его злоба обуяла, что не удержался он. Потом и сам испугался, но дело было сделано.

— Ты так это рассказываешь, словно сама там была! Но самое странное, что все, описанное тобой, примерно так и происходило. Откуда ты…

— Я аналитик, Валера. Не финансовый аналитик, а вообще. А потому я знаю, что происходило, что происходит и что из этого всего получится. Так, например, я точно знаю, что бомбу под капот твоей машины ставил твой брат, потому что если бы ее ставил твой папа, то мы бы сейчас не ехали за покупками для поездки в Израиль, а готовились бы к поминкам. Папа у тебя педант, все, что делает, он делает отлично, за это же самое он и меня ценил, кстати. И я знаю, что путь еще впереди, и дерьма я расхлебаю немерено — как знаю и то, что я в конце концов всех нагну так, как мне будет надо, не мытьем, так катаньем. И то, что из «Металлинвеста» позвонят, — я тоже знаю, иного хода быть не может. И то, что мы очень скоро встретимся с твоим родителем — тоже прими к сведению. Жизнь — это шахматная партия, просто на этой доске побольше и клеток, и фигур, но правила игры те же. Вот здесь притормози, хороший магазин, и кафетерий имеется, поедим.

Мы входим в торговый центр и направляемся в магазин одежды. У Деньки на лице гримаса, как у первых христианских мучеников на арене Рима. Знает, что прав, но львы голодные, и бежать некуда, да и смысла нет. Раньше они вдвоем проходили испытание покупками, сегодня он отдувается за двоих.

— Кепки надо, голову напечет.

— Мама!

— Что — мама? Там солнце, перегреешься с непривычки, и все, пишите письма. Давай выбирай, раньше сядешь — раньше выйдешь.

Нагруженные покупками, мы отправляемся к машине — надо сбросить пакеты в багажник, а потом уж пойти в ресторан или кафе.

— Оля!

Я даже головы не повернула. Этот голос мне отлично знаком. Надо же, снизошел со своего олимпа к серой мыши, вдове бывшего босса.

— Здравствуй, Миша.

Он всегда будет для меня Миша — просто потому, что я не знаю всемогущего владельца «Металлинвеста», а знаю Мишу — человека, которого не раз и не два кормила на нашей кухне борщами и голубцами, а он рассказывал Климу, как несправедлива судьба: создать меня в единственном экземпляре было неправильно и жестоко, ведь такого борща он нигде не пробовал, и вообще.

Это были шутки, конечно, — мы были молоды, очень счастливы, несмотря на непростое и неоднозначное время… А когда оно вообще было простым и однозначным? Но тот ритм в отношениях остался до самого его ухода, а больше я не знала этого человека.

— Валера, багажник-то открой. Денька, складывай пакеты, не стой столбом. Миш, тебе чего?

— Да вот повидаться захотел, — он уже все понял и сложил в голове. — Да, парни выросли. Давно не виделись, Оля. Я слышал о твоей беде со Старшим.

Так мы их частенько называли, когда они родились, — Старший и Младший. Хотя разница в пятнадцать минут может показаться смешной, но фактически это в августейших семьях вопрос престолонаследования. Ну, у нас такой вопрос не стоял, но прозвище иногда прорывалось.

— Завтра они оба уезжают в Израиль, в одну из клиник.

— Я знаю, Оль. Виталий Марконов — мой хороший знакомый и деловой партнер. Оль, мне очень жаль, что тебе пришлось через все это пройти.

— Миша, мы хотели пообедать где-то, у меня ребенок с обеда не евши бегает. Так что, если хочешь разговоры разговаривать, садись в машину, и поедем.

Он кивает кому-то, кого я не вижу, и берет у меня из рук пакеты, ставит их в багажник. Мельком глянув на Валерия, садится на заднее сиденье машины, я устраиваюсь рядом, а Деньке ничего не остается, кроме как сесть на переднее сиденье.

— Оль, куда едем?

— В «Виллу Оливу», конечно. Денька любит их грибной суп.

Машина трогается с места, выруливает со стоянки, и тишина громкая и неловкая. Потому что, несмотря на наше непринужденное общение, годы разделили нас — он стал всемогущим миллиардером, а я живу своей жизнью, но это именно оттого, что мы сами для себя так выбрали.

— Выглядишь бледновато, но это как раз понятно. Оль, я вот чего хотел от тебя. Ты уж прости, столько не виделись, а я с просьбами.

— Да ладно, Миш, не парься. Бывает, что ж. Так чего тебе?

— Дело с Витковскими… Ты прости, брат, но родня у тебя — мрази.

Валерий молча кивает. Уж он-то это на своей шкуре испытал, и не раз.

— Я так понимаю, все в курсе событий?

— Миша, это мой сын, а Валера — мой друг. Конечно, все в курсе, час назад мы все эти дела живо обсуждали. Что ты хочешь знать, что тебе неясно в картинке?

— Да не то чтобы мне было что-то неясно. Мои люди все разложили по полочкам, а когда двое парней притащили фигуранта и пересказали суть вашего разговора, то и картинка стала складываться правильная. Илья, конечно, очень меня подвел.

Он стал намного сдержаннее, раньше сказал бы, что Илья — сексуальное меньшинство, и его следует наказать посредством расстрела. Сейчас все его эмоции поместились в короткое предложение: Илья меня очень подвел. Но это совсем не значит, что Илья гетеросексуал и будет жить-поживать и добра наживать пуще прежнего. Просто теперь формулировка изменилась — но не означает, что сам человек изменился. Он и раньше был сдержан, а сейчас просто научился загонять свою натуру очень глубоко, жизнь заставила. Жизнь, так или иначе, нагибает всех, просто кого-то больше, а кого-то меньше. А стоит ли оно того, зависит от результата, то есть от того, что ты хочешь в итоге от нее получить.

— Я в курсе, Миша. Как только увидела копии тех документов, сразу поняла, что это кто-то совсем рядом с тобой. Просто сомневалась, кто именно — Басанский или Пелехов.

— Пелехова исключили сразу, на момент, когда все это происходило, он был за границей, почти год.

— Ну, вот как раз этого я не знала. Я только потом поняла, что это Басанский — у Пелехова не было доступа к той стороне бизнеса, который подвергся атаке.

Мы оба изменились. Я тоже научилась прятать за формулировками то, что можно выразить короче. Но формулировки тем и хороши, что они нейтральны.

— Я хотел бы, чтобы ты подключилась к расследованию.

— Зачем? У тебя полно отличных специалистов, а я работаю очень своеобразно, и в чинопочитании, как ты, возможно, уже понял, так и не преуспела.

— Оль, мне твое чинопочитание и в хрен не вперлось.

Вот теперь ты прежний, живой и настоящий! Это та формулировка, к которой мы оба привыкли.

— Миша, у меня с детьми такое, ты же видишь… И еще есть большая проблема…

— Я в курсе, — он смотрит на дорогу через плечо Валерия. — Давай так: ты соглашаешься участвовать в расследовании, а я помогаю тебе с твоей проблемой.

— Да какое уже расследование, Миша? Злодеи пойманы, сидят на гауптвахте, справедливость восторжествовала, убытки ты себе возместишь, так или иначе. Какое еще тебе надобно расследование?

— Я хочу, чтобы ты проанализировала некоторые наши направления в бизнесе. Оль, я готов заплатить тебе любую сумму, какую назовешь, чтобы ты поработала на меня и сделала то, что ты обычно делаешь, — нашла ходы, лазейки, прорехи, неточности…

— Все, приехали. Пообедаешь с нами?

— Пообедаю. Голоден неприлично просто.

Я не представила его ни Деньке, ни Валерию, но никого это, похоже, не беспокоит, кроме, пожалуй, официантов и посетителей ресторана, многие из которых знают Семеновых в лицо.

— Заказывайте, а я схожу попудрю нос.

Пусть посидят втроем, делая вид, что не замечают взглядов. Ну, и охрана пусть напряжется — как же, шеф обедает невесть с кем, невесть где! И нет дежурной собачки, которая попробует его еду на предмет яда! И вообще сплошной геморрой. Но у охраны работа такая, ничего не поделаешь.

Зачем я ему понадобилась? Все, что я могу для него сделать, гораздо лучше сделает другой человек, тот, который всему меня научил — а в итоге предал. Да не нужна ему никакая моя работа, но ему зачем-то очень нужно, чтобы я была в пределах досягаемости. Так нужно, что он не поленился самолично явиться и сплести мне этих басен Лафонтена.

Но верить-то я совсем не обязана. Я и не верю.