15
У шефа бледный вид, он один, но я уверена, что затевается что-то нехорошее. Я открываю дверь — шеф заходит, роняет что-то, застревает в дверях, а с нижнего этажа метнулись две тени — ну, я так и знала. Меня втолкнули в прихожую, один из нападающих обежал квартиру, второй держит меня.
— Никого.
Шеф прячет глаза — видимо, фантомные боли, оставшиеся от его совести, все еще иногда беспокоят.
— И что это значит, Сергей Станиславович?
— Это… Ольга Владимировна, вы просто поймите меня правильно, я…
— То есть вам очень важно, чтобы перед смертью я вас правильно поняла?
Он судорожно сглотнул и отвернулся. Собственно, он просто должен сделать то, что должен, выхода у него нет никакого — ему надо оправдаться перед теми, кого надували с помощью подставных фирм. А если нет Ирины и нет меня, вполне можно и обосновать, как мы обе это провернули, а потом я убрала подельницу, а сама, например, случайно выпала из окна. Или отравилась газом. Или умерла от сердечной недостаточности. Ну, как вариант.
— Я хочу с ней поговорить.
— Дело ваше, — тот, что повыше, отошел к стене. — Хотя время нас поджимает.
— Это недолго. Я должен выяснить для себя… Выйдите оба.
Он старается не смотреть на меня, его взгляд мечется по комнате — и ни на чем не останавливается. Одно дело — взорвать машину, другое — смотреть в глаза человеку, которого сейчас убьют по твоему приказу. Он слабый, и всегда был таким, даже убить самостоятельно не сумел.
— Зачем вы показали мне те документы? Чтобы узнать, поймет ли кто-то из них, что произошло? Я поняла, и не думаю, что я уникальна. Кто-то бы тоже разобрался. Вы не смогли уничтожить все?
— Нет, не смог. Ольга Владимировна, поверьте, мне это крайне неприятно. Я… совершенно мирный человек, я не собирался ничего такого… Но я сделал несколько инвестиций, о которых не счел нужным говорить вам, и две из них оказались настолько провальными, что… Отец никогда бы не простил меня! Ирина сказала, что нужно немедленное вливание средств, если мы хотим остаться на плаву, а тут пришел человек из «Орион-Про», какой-то старый друг Ирины… Я сначала даже не знал, что это вообще как-то связано с «Металлинвестом»…
— Но деньги вам предложили нехилые, и вы решили поиграть в игру с подставными фирмами. И зарегистрировали их, и деньги начали поступать, но они же оставили след, и все бы ничего, если бы со временем не оказалось, что Осокин под следствием, документы полиция изъяла, а вам на хвост сели люди из службы безопасности «Металлинвеста», документы приведут их к вам, это всего лишь вопрос времени. А если подставить меня и Ирину, то вы и фирма вне опасности, денежный след замыкался на Ирине, дальше была наличка, а проследить наличку очень сложно, если получатель мертв. Но Ирина не могла замутить это сама, и, кроме вас, только я обладала необходимой квалификацией. Вот вы с папашей и решили все сделать таким путем.
— Я не… откуда вы…
— Сергей Станиславович, за годы, что я на вас работала, я вас изучила, и неплохо. Думаю, папаша ваш все знал — вы побежали к нему каяться, он вас, конечно, пожурил — но вы же его единственная опора, старший сын забил болт на семейный бизнес и занимается тем, чем хотел, а вы плюнули на юношеские мечты о карьере моряка и влились в бизнес, чтобы сделать папе приятное. И, конечно же, папаша вам надавал пинков, но выхода у него не оставалось, и вы оба решили, что нужно нас с Ириной убрать. Единственное, чего я не понимаю, — зачем вы взорвали машину собственного брата. Учитывая, что это вы в него стреляли три года назад. Неужели так завидно было, что он живет в свое удовольствие и в ус не дует? Или после папашиной смерти делиться не хотелось?
Шеф сейчас с виду похож на ожившего покойника. Под глазами залегли темные тени, лицо стало желтовато-серым. Он смотрит на меня с ужасом и ненавистью. Как противно все знать…
— Так зачем? Потому что мою машину минировал кто-то, знающий дело, а вот Валеркина машина была заминирована дилетантом. Я так понимаю, мою машину минировал лично старший Витковский, а вы были на подхвате — то, что вы никого для этого не наняли, очевидно, вы никому бы не доверились в таком деле. Тем более что папаша когда-то служил в саперных войсках. Лет шесть назад сам хвастался на корпоративе.
— А вы вот так все и запомнили?
Он злобно зыркнул на меня, и на какой-то миг в его лице проступила его настоящая натура — злобного, неуверенного в себе, завистливого и мелкого мужичонки. Впрочем, я всегда знала, что он не является ни образцом рыцарства, ни светочем добродетели. Но также я всегда знала, что он не слишком умен, а потому я сейчас его переиграю.
— Я все запоминаю, Сергей Станиславович. Всегда и все, такая привычка.
— Тогда с чего вы взяли, что это я стрелял в брата?
— Это очевидно. Ваша деятельность на посту руководителя была бы вполне эффективна, если бы вы старались вникать в некоторые вещи, а вы оставляли это мне. Я поняла, что вы, мягко говоря, не горите на работе — вот папаша ваш горел, а вы нет. Но папаше нужна была смена, и когда старший сын отказался от этой великой чести в пользу собственной жизни, он был изгнан из семьи, причем показательно — выпихнули в прямом смысле, в чем был. Вы тогда оканчивали школу и все это видели, и перспектива оказаться на улице вас ужасала. И хотя вы мечтали поступить в военно-морское училище, все же не посмели об этом даже заикнуться — отучились в вузе, выбранном для вас отцом, работали на фирме, а потом возглавили ее, когда папе захотелось покоя. Но он продолжал держать вас за яйца очень крепко, и когда вы вкладывали деньги в рискованные проекты, не посоветовавшись со мной, вы просто хотели уйти от этой зависимости — от отца, и частично — от меня. Но не получилось. И все эти годы вы люто, до умопомрачения завидовали старшему брату: как же, занимается тем, чем всегда хотел, и преуспел — работает за границей, пишет книги, которые издают во всем мире, он свободен в своих решениях, а вы как раб на галере! Вот и выстрелили ему в спину — не думаю, что вы это планировали, просто уж очень момент удобный был, да? А из чьего ружья вылетела дробь, определить невозможно, и вы это знали. А вот внедорожник его вы сразу срисовали у моего дома и поняли, где и у кого он тусит — он же сказал вам, что остановился у знакомых ребят, пока их мать в больнице. И если тот выстрел три года назад был спонтанным, просто эмоциональным порывом, то тут уж ни о какой минутной слабости речи нет, машину вы минировали вполне сознательно, просто неумело. И вам даже в голову не могло прийти, что ключи от такой машины можно вручить кому-то постороннему, вы были уверены, что ваш брат сядет за руль, со мной или без меня. Целью-то был он, а я — так, в виде приза пошла бы. Мои дети, которые тоже могли сесть в эту машину, вас не интересовали. В результате мой сын сейчас в реанимации, и уже за одно это я бы утопила вас в ложке воды.
— Этого никто не докажет. Зато теперь меня не будет мучить совесть — вы весьма опасны, Ольга Владимировна.
— Если бы вы не взорвали моего сына, мои знания были бы просто моими знаниями, но после того, что вы сотворили с моим ребенком, — уже нет.
— Думаю, это уже неактуально. Что ж, Ольга Владимировна, фирме будет тяжело без вас. А об остальном повторюсь: ваши измышления недоказуемы.
— Я бы не стала этого утверждать. Доказать можно все, если знать, что именно и где искать. Конечно, сейчас это все — просто мои умозаключения, но я думаю, что права. Я всегда вижу правду, Сергей Станиславович, иначе я бы не стала тем, кем стала. С Ириной вы решили вопрос вдвоем — вы знали, что я оставила машину, и послали Ирину на смерть, несмотря на то, что оба с ней спали.
— Что… что вы хотите этим сказать?
— Только то, что ваш почтенный родитель не позволял вам даже потрахаться самостоятельно, а только под своим чутким руководством. Думаю, он любил смотреть, вряд ли его хватало на большее.
— Что? Откуда вы…
— Откуда я это знаю? Сергей Станиславович, это слишком очевидно. Фотографии в сейфе у Ирины, вложенные в белую папку с вензелями… Всего-то и надо было поинтересоваться у поставщика, для кого заказывались такие папки. Они ведь достаточно дорогие, поэтому заказывали их либо вы, либо ваш отец, либо Ирина. А то, что фотографии были в сейфе у погибшей Ирины, говорит о том, что она вам обоим безгранично доверяла, раз хранила снимки у себя. Срамота, ей-богу! Но вам с папашей нужно было на кого-то свалить дело, иначе вам бы конец пришел — вот вы и Ирину подставили, и меня решили впутать.
— Это ваши измышления.
— Неужели? А я считаю, что вы с папашей — два мерзких извращенца. Убрав Ирину, вы убрали свидетеля, но оставалась я. Уж я бы сразу поняла, что к чему, если бы ребята из «Металлинвеста» меня спросили. Вот почему папаша велел вам расправиться со мной — но сделать это лично, чтобы не бояться потом шантажа. А вы не знали, как поступить, а тут оказалось, что в деле замешан ваш брат. Вы слетели с катушек и не нашли ничего лучшего, чем соорудить самодельную бомбу — ну, вы почти научились, глядя, как папа это делает, но «почти» не считается. И были удивлены и расстроены, когда утром к машине вышли мы с ребятами, а не Валерий.
— Он всегда сам водит. Даже мне никогда не позволил проехаться на его машине. И я был уверен, что…
— Но не в этот раз. А моя смерть не должна была выглядеть убийством, только несчастным случаем или результатом болезни, иначе у людей из «Металлинвеста» возник бы вопрос, кто меня убрал. Так что я, уцелев при взрыве, оказала вам услугу. Ведь просто пристрелить меня было нельзя, а заманить на крышу и столкнуть, например, у вас кишка оказалась тонковата, потому вы и притащили целый комитет. Но папа велел вам все сделать самому, чтобы не оставлять свидетелей. И возникает вопрос: как долго проживут эти двое граждан, которые сейчас приложили уши к двери, после того как меня убьют? Ведь это не просто свидетели. Если их, не дай бог, арестуют, они тут же покажут пальцем на вас. И если по-правильному, то их тоже придется убрать, причем сразу после выполнения работы и, что самое прискорбное, собственными силами, чтобы совсем уж гладко. Меня вы собственноручно убить не можете, да и не хотите — вы боитесь, и вам нужно алиби. Не для полиции, а для интересующихся из «Металлинвеста». Что вы придумали для приглашенных специалистов? Автокатастрофу? Дистанционный взрыв? Прямо сейчас их машина стоит за моим домом. Вы, по идее, должны выйти отсюда гораздо раньше этих двоих — да так, чтобы кто-то из соседей вас заметил и время запомнил. А они должны остаться со мной как минимум минут на двадцать и сделать то, что вы им велели, а вы тем временем позаботитесь об их машине.
Повисла такая ощутимая пауза, что ее можно пощупать. Но я бы не стала. Дверь открылась, и две пары глаз уставились на шефа.
— А ведь она, пожалуй, дело говорит, — высокий вошел в комнату и приблизился к шефу. — Весь план описала как по нотам, словно сама составляла.
— Ребята, да вы что! Конечно, она описала — она аналитик от Бога, неужели я бы стал опасаться непроходимой дуры? Но я же с вами по-честному, даже деньги все вперед заплатил!
— Деньги-то ты заплатил, но что они для тебя? — тот, что ниже, тоже подошел к нам. — Ну-ка, покажи, что у тебя в карманах?
Они закружили вокруг шефа, как пара акул, потом тот, что повыше, схватил его за голову, прижал согнутой рукой горло, шеф изо всех сил вцепился в эту руку, а низенький обшарил его карманы.
— Вот же сволочь!
В его руке — небольшое круглое устройство и маленький пульт.
— Видал? В кармане пиджака поместилось, такие технологии сейчас, не угонишься за всеми новинками… Тут количество С-4 меньше спичечного коробка, а ведь если поставить под бензобаком, то хватило бы и этого, чтобы машину разнесло в клочья…
— Вместе с нами. И концы в воду, — высокий отпустил шефа и уставился на него с недобрым интересом. — И ведь если бы не стал ты с ней разговаривать, не сказала бы она всего этого, не успела бы просто. Умна, стерва, уважаю. Но с ней-то все ясно, а что с тобой теперь делать?
— Ребята, это… Вы просто неправильно поняли, я совсем не собирался, эта взрывчатка предназначалась не вам!
— А кому? — высокий презрительно фыркнул. — Все, забираем его.
— Ага, — второй достал из кармана наручники. — Руки-то сам протянешь или тебя просить надо?
— Вы… Вы совершаете ошибку! Я клиент, я вам деньги заплатил!
— Ты не клиент, а сука! Убрать нас собирался, мразь? Мы девку пришибем, в машину садимся, отъезжаем, а ты нам вслед кнопулю нажал — и все, никаких свидетелей, и ты чист! Или ты думал, мы не поймем, об чем она здесь толковала насчет всех этих денег, которые ты поимел через подставные фирмы, организованные для оттока капитала холдинга «Металлинвест»? Так я когда-то экономический факультет окончил, — высокий вздохнул. — Но дело уж очень неприбыльное по сравнению с нынешним ремеслом. Так что давай, собирайся!
— Что… Что вы хотите со мной сделать?!
— А сдадим тебя ребяткам из «Металлинвеста» — с аннотацией в виде пересказа сегодняшнего разговора, — второй защелкнул на запястьях шефа наручники. — Мадам, мое почтение и извинения. Ну, и благодарность наша с напарником не знает границ. Обращайтесь.
— И ничего, что я вот так вас обоих в лицо видела?
— Ничего. Эти лица свое отработали, завтра уже другие будут сделаны. Приятного мало, но работа требует смены имиджа. Вот телефончик, если нужда возникнет или проблема какая — звоните, не стесняйтесь.
Он протягивает визитку — уже знакомую мне. Точно такая же лежала в кармане убитого мной киллера, только эта новая, не затертая.
— Спросите Пупсика. Меня там все знают, скажете, кто вы — и я с вами свяжусь. Засим — откланиваемся. Бери это говно, и пошли!
Надо же… С такой рожей и такой профессией — и Пупсик! Похоже, у кого-то мрачное чувство юмора, потому что в связи с ним на ум приходит только кукла Чаки.
— Один вопрос можно? Нет, не вам — ему.
— Да, конечно, — высокий тряхнул шефа за шиворот. — Отвечай даме, сука, не то я тебе глаз выколю.
— Сергей Станиславович, это вы прислали ко мне в больницу гражданина, переодетого медсестрой?
Недоумение на лице шефа абсолютно неподдельное, и я понимаю, что догадки мои верны.
— Так я и думала. Спасибо. Прощайте.
Они тащат шефа к выходу, а он в ужасе от вдруг открывшейся перспективы общения с гражданами из «Металлинвеста», и ноги его не слушаются. Я бы, возможно, пожалела его, если бы не Матвей и если бы он не привел в мой дом убийц.
Вздыхаю и поднимаюсь на ноги. Надо отключить таймер и запись.
Цифры пляшут как безумные, осталось три минуты. Хорошая штука — новые технологии! Это Клим придумал когда-то — если нужно, я могу либо взорвать здесь все, либо нейтрализовать всех, кто здесь находится. Даже мальчишки не знают, как оборудована наша квартира — и, надеюсь, никогда не узнают. Я отключаю сигнал, и таймер замирает. Каждый месяц я проверяла исправность системы, и сегодня она мне почти понадобилась. И, похоже, понадобится еще, и я надеюсь, что мои дети в это время будут очень далеко отсюда, потому что если придется взорвать, я не успею им объяснить, что нужно делать, а рассказывать им об этом оборудовании я не хочу, как и проводить учения. Их мир должен быть прост и ясен.
Вопрос теперь в другом: как все это объяснить Валерию? А еще ему придется узнать, что его папаша — мерзкий старый извращенец, который ложится в постель с собственным сыном, и неважно, что они при этом трахались не друг с другом, все равно мерзко. А еще Валерий узнает, что его родной брат пытался его убить. Причем два раза. Это больно, несмотря на то, что он отрезал себя от семьи — хоть и не по своей воле, конечно, но терять иллюзии очень трудно. Когда от него отвернулись родители, он думал, что уж брат-то у него остался, они общались, он хотел этого общения, а теперь получается, что брат его все эти годы ненавидел — именно за то, что папаша не может добраться до него, старшего, чтобы помыкать им и ломать ему жизнь. Иногда я думаю, что некоторых людей надо бы стерилизовать, вот что. Например, родителей этих двоих братцев допускать к деторождению было нельзя в принципе. Но что теперь об этом сокрушаться.
Я знаю, что будет дальше. Мне позвонят из «Металлинвеста» и предложат прийти на беседу — им нужно будет уточнить детали. Также я думаю, что шеф вряд ли дотянет до суда, а старший Витковский… Ну, с ним, я думаю, тоже как-то уладят дело. Меня это не касается, у меня своих проблем полно.
Ожил мой сотовый, и я никак не могу понять, где он пищит.
— Люша, как твои дела?
Это Марконов. Как же я люблю его голос! Боюсь даже думать о том, чтобы рассказать ему о произошедшем здесь и сейчас, не говоря уж о том, чтобы он как-то узнал о прошлых моих подвигах. Он никогда этого не поймет, просто отгородится от меня стеной и пропадет с радаров, а потому — он никогда не узнает!
— Да ничего, Виталик. Матвею уже чуток получше, Денька тоже выздоравливает — в общем, как-то…
— Завтра Матвея перевезут в одну из клиник Тель-Авива, Дениса тоже собери — документы ему выдай на двоих, остальное уже устроено. Надеюсь, ты не против, что я сам все решил?
— Нет, конечно… Просто… Виталик, это же очень дорого, а я…
— Люша, хватит жеманства. Нужно — значит, нужно, парня там на ноги поставят гораздо быстрее и второго осмотрят и подлечат. Ну, и пластика Матвею, похоже, будет нужна, и хороший офтальмолог. Я в курсе всех его диагнозов, а потому — завтра привезешь Дениса в больницу к десяти, там уже будет ждать Ершов с машиной и документами. Люша, что ты молчишь? Ты все поняла?
— Да, конечно. Спасибо тебе, Виталик, ты…
— Мы друзья, хватит расшаркиваться. Парней в Тель-Авиве встретит мой сотрудник, все организует как надо. Тебе я денег перевел, сиди дома и лечись, отдохни, выспись нормально, слышишь?
— Ага.
— Все будет в поряде, Люша, не кисни. Кстати, у меня к тебе вопрос. Ты знакома с Артуром Прохоровым?
— Да, а что?
— Ничего. Пока, я побежал.
Вот он всегда такой — деловой, вечно спешащий, но делает для меня то, что когда-то делал только Клим — облегчает мне жизнь. Но, в отличие от Клима, он меня не любит. Но сейчас я так благодарна ему за то, что он отправляет моих мальчишек отсюда подальше, что почти не думаю о его тамошней телке и о том, что он с ней… Нет, не буду я об этом думать, иначе сойду с ума! У меня с Богом отныне договор — я отказалась от своего счастья, а он оставил мне Матвея. Все по-честному. Интересно, почему он спросил меня об Артуре?
Я пропустила момент, когда в замке повернулся ключ и в дом зашли Денька и Валерий. Денька смотрит на меня исподлобья, он явно обижен, что я пнула его из дома, когда здесь намечалась заварушка. Валерий тоже недоволен, но я переживу их недовольство.
— День, завтра вы с Матвеем летите в Израиль. У него с глазом проблема, которую надо решать уже сейчас, а у нас нет ни оборудования, ни врачей нужной квалификации.
— Но как?..
— Марконов только что звонил, сказал, что уже все организовал. Собери свои вещи и для Матвея захвати, ну и загранпаспорта ваши не забудь. Завтра к десяти в больнице будет ждать адвокат с бумагами и транспортом, поедем в аэропорт, там вы сядете на специальный самолет и полетите в Тель-Авив, где вас встретит человек Марконова, все хлопоты возьмет на себя. Господи, что ж за напасть такая, уже все было хорошо!..
Я знаю своего сына. Если сейчас я примусь причитать и глотать слезы, он нипочем не станет выяснять со мной отношения и задавать неудобные вопросы — просто потому, что на фоне новых переживаний позабудет о старой обиде. Вот я сейчас понагнетаю, и Денька сделает то, что я ему говорю, и завтра они оба улетят туда, где их не достанет вся эта история. А я здесь решу проблемы так или иначе, не оглядываясь на близнецов.
— Да одежду теплую не забудь!
— Мама, там жара!
— Мало ли… Я в Интернете читала, что как-то там даже снег выпал…
— Это зимой, мама. Где наши паспорта?
— Да где ж! Вы их у себя в гадюшнике храните, я туда и не лезу. Ищи.
— Ага, понял. Вот она, папка… Мам, а что у Мэтта с глазом?
— Да кто знает? Они здесь ничего толком сказать не могут, потому что нет нужной аппаратуры.
— Как всегда!
— И пластика ему, видимо, понадобится, а уж там-то… Я так благодарна Марконову, что он все это организовал!
— Да, стоящий мужик, хотя и очень странный, — Денька запихивает в рюкзак белье и носки. — Надолго мы туда?
— Откуда мне знать, сынка… Зависит от того, как Матвей будет выздоравливать. Но мне будет спокойнее, если ты будешь с ним рядом — и ему будет лучше, если вы будете вдвоем. Мы уже обсуждали это.
— Просто я не думал, что так скоро.
— Я тоже, но у Матвея времени нет. И я рада, что вы будете вдвоем, ему так будет легче.
— Это понятно. И при пластике у них будет образец того, что нужно сделать с его лицом.
— Вот ведь… Я об этом не подумала, а ведь ты прав! День, щетки зубные надо новые купить и станки для бритья. Давай-ка сейчас по магазинам проедемся, купим тебе и Матвею приличных обновок, а то что ж в ношеном ехать…
— Мама!
— Что — мама? Ты посмотри на свои штаны!
— Нормальные у меня штаны.
— Я не говорю, что они психические, но они годятся только на роль тряпки. Едем за покупками или ты хочешь довести меня до инфаркта?
Мои дети ненавидят ходить по магазинам. Чтобы купить им одежду или обувь, мне приходится из кожи вон лезть, проявлять чудеса дипломатии и использовать все свое умение манипулирования их сознанием. Я уговариваю, угрожаю, давлю на психику, но поход по магазинам все равно превращается в обоюдную пытку. Я готова купить им что угодно, лишь бы они согласились это надеть, а они придирчиво меряют десяток джинсов, на мой взгляд, абсолютно одинаковых, и выбирают, выбирают, чтобы в итоге какие-то из них все-таки счесть приемлемым вариантом, хотя вот убейте меня, а я разницы не вижу. С остальными вещами та же история, причем близнецы хором утверждают, что я ничего не смыслю в моде. Это я-то! Но они считают, что не смыслю.
— День, кроссовки эти здесь можно носить, а там неприлично. Ну, и прочее. Поехали, сынка, купим чего-то одеться, и на ноги, и шапочки, там же солнце, голову напечет, и тогда…
— Мать, а ведь ты сейчас морочишь мне голову.
Денис смотрит на меня пристально и очень знакомо. Так иногда смотрю я сама, когда хочу кого-то загнать в угол.
— Ты решила сбить меня с толку, запудрить мозги, чтобы я не думал о том, что здесь происходило в последний час. И у тебя почти получилось — снимаю шляпу, умеешь ты дергать за нужные ниточки. Но почти — не считается. И пока я не услышу, что произошло, я шагу отсюда не сделаю, и никаких шапочек!
Да, мальчик вырос. И вырос очень похожим на меня, причем не думаю, что это слишком хорошо для него.