20

– Я не стану вас томить и расскажу то, что вспомнил. – Павел сделал глоток йогурта и отодвинул бутылку. – Как вы знаете, на меня напали у моего дома и увезли. Как только я вышел из подъезда, в меня выстрелили ампулой с препаратом, который я сам ранее применял, вы видели его действие на Джамиле. Человек ходит, говорит и делает то, что ему прикажут. Препарат действует не больше часа, время зависит от температуры воздуха и размеров тела.

– У тебя кофеварка работала. – Андрей с любопытством покосился на Пупсика, но лица его он не видел – темно, и на госте куртка с капюшоном. – То есть ты готовил кофе, тебе позвонили, и ты вышел. Мы пробили номер, он зарегистрирован на несуществующего человека. Кто тебе звонил, Паш? Ведь ты даже вышел из подъезда, чтобы встретить этого человека?

– Джамиля звонила. Вернее, я думал, что звонила она. – Павел вздохнул и откинулся на спинку стула. – Я знаком с ней около года. Познакомились у Ники в клубе, я сразу понял, что это за птица, но она была свободна, я тоже, и мы провели вместе вечер и ночь – как нормальные люди, ни о каких деньгах речь не шла. И потом встречались несколько раз, она многое мне рассказала о себе. Ведь мусульманки крайне редко попадают в такие переделки, их родственники могут убить за то, что опозорила семью, в мусульманской среде убийства чести – дело распространённое. А тут вышло так, что родных у неё не осталось: мать умерла, отец уехал на заработки, Джамилю оставить не захотел и забрал с собой. Она в двенадцать лет оказалась в Питере, отец отдал её в школу, сам на стройке работал. Когда ей было восемнадцать, отец погиб. Квартиры нет, специальности нет, заработка нет, перспектив никаких, жизни она не знала, потому что папаша воспитывал её как послушную мусульманскую девушку, и хоть ходила она в школу, но по сути была затворницей. Отец надеялся найти ей богатого мужа и взять за неё калым. Но с мужем не сложилось, а тут на стройке что-то оборвалось и накрыло нескольких рабочих, отца Джамили в том числе. И всё, деваться ей оказалось некуда, вот тут и нашлась добрая душа, ни дна ей ни покрышки, пристроила девушку с экзотической внешностью в эскорт. Но не в Питере, а здесь, в Александровске, и она была вполне довольна, потому что за год заработала себе квартиру – внешность экзотическая, очень красивая и невинная, такие нарасхват. А потом мы с ней встретились… ну, я понравился ей, что ли. И она мне понравилась.

– Паш, мы это поняли. – Пупсик потянулся к отставленной им бутылке с йогуртом. – Ты не будешь больше пить?

– Нет, я не фанат. – Павел взял ещё один пончик. – Вот кофе бы сейчас… Ну, ладно, недосуг. Суть наших отношений с Джамилёй вы поняли. Обязательств никаких, но мы встречались, когда я приезжал в Александровск, а она была свободна. В последние пару месяцев я Джамилю не видел, телефон её не отвечал, ну я особенно и не переживал на этот счёт. А тут она сама мне звонит. За пять дней до того, как меня похитили. Просит встречи, приезжает ко мне в Питер, мы с ней встречаемся в «Пицце», и она с ходу начинает нести какую-то дичь о своей подруге, которая забеременела, кто-то уговорил её сохранить ребёнка и отдать его на усыновление – за деньги, конечно. Дескать, подруга эта родила и пропала, и она не знает, где её искать. Конечно, подруга могла получить деньги за ребёнка и уехать из Александровска подальше, туда, где никто её не знает. Но Джамиля заявила, что ходят слухи и о других девочках, пропавших таким же образом. И попросила меня помочь найти эту подругу – данные мне дала, фото.

– И ты влез в это? – Пупсик прикончил вторую бутылку йогурта, голос у него стал насмешливый и довольный. – Рыцарь на белом жеребце, блин… или сам белый жеребец.

– Да я и думать забыл. – Павел сердито посмотрел в темноту, где Пупсик предавался гастрономическим радостям с третьей бутылкой черничного йогурта. – У меня в тот день на работе запара была: меняли пропуска охране, архивировали записи с камер наблюдения – за неделю, вспомнил я о просьбе Джамили через три дня. И позвонил одному знакомому в Контору, попросил проверить, не всплывала ли где такая гражданка. И в прямом смысле слова тоже.

– А через день тебя похитили. – Андрей понял, что вот он, долгожданный свет. – Кому ты звонил в Конторе?

– Не поверишь. – Павел вздохнул. – Ахиллесу. Я его знаю лет десять, когда мы новичками были, столько всего вместе прошли, а тут…

– Погоди выводы делать. – Андрей знал, как болит предательство тех, в ком был уверен. – Его могли прослушивать, так что необязательно тебя Ахиллес сдал.

– Не знаю. В то утро я собирался в офис, варил кофе, прикидывал, что сделаю в первую очередь – ты же на полигон уехал. Звонит Джамиля, просит выйти на улицу, мол, у неё для меня есть ещё информация. Я предлагаю – поднимайся ко мне, она говорит – нет, выйди, недосуг мне, тороплюсь, мол. Ну, я обулся и вышел. Очнулся уже в подвале, и там был Строганов. – Павел невесело усмехнулся. – Я ведь отлично знал, что он будет делать шаг за шагом. Я узнал его сразу. Он понял, чего я жду, а потому решил меня удивить. Он давно экспериментировал с составом психотропов, всё хотел создать идеальную сыворотку правды, ну и принялся колоть свои коктейли, один раз мне сердце запускать пришлось. Я сразу вспомнил, как строить стену – и построил, с его бодягой в крови это оказалось очень легко, тут Старик прав.

– И ты не помнишь, о чём тебя спрашивали?

– Понимаешь, когда ты строишь стену, то остаёшься за ней, пока в крови остаётся препарат. – Павел вспомнил полюс под ногами и как он пытался удержаться и не упасть в космос, который был пугающе близок, и поёжился. – А когда лекарства выводятся, за стеной остаётся та часть, которую ты хотел спрятать. Мне нужно было, чтобы никто не узнал, кто меня навёл на эту информацию с пропавшей девушкой, потому что Джамилю убили бы сразу. Как только я понял, о чём меня спрашивают, я сразу нырнул за стену, а они этого не просекли.

– Они? – Пупсик вскинулся. – Значит, есть второй, так я и знал.

– Есть. – Павел кивнул. – Есть второй, и мы знаем, что он тоже наш, конторский, из бывших. Не запятнал себя ничем, просто вышел в отставку и потерялся на годы, никто не знал, где он, пока он здесь не всплыл. Его зовут Густав, а как в миру – не знаю, досье закрыто. Это Строганов был открыт всем ветрам, потому что на него объявили охоту, а Густав честь честью служил Конторе, его досье засекречено. Всплыл он только сейчас, в связи с торговлей людьми. И это очень маленькая часть целого. Они спрашивали, кто навёл меня на информацию о девушке, кто ещё, кроме Ахиллеса, о ней знает. Понимаешь, в этом была их ошибка, ведь не похить они меня, я бы думать забыл – ну, пропала какая-то девка, да что мне за печаль! А они уже тем прокололись, что из-за такой малости умыкнули меня, пытали.

– Нет, Паша, ты не прав. – Пупсик заговорил из темноты. – Дело-то очень тонкое, утечка информации приравнивается к большим убыткам. Им нужно пресекать все утечки и точно знать, откуда они исходят.

– Может, и так, но со мной они добились прямо противоположного эффекта.

– Ты просто стёр себе память. – Андрей нервно засмеялся. – Да, брат, силён! Считаные люди освоили эту методику со стеной. Я лично думал, что это сродни аутотренингу, не стоит время тратить.

– Я освоил. – Павел подумал о Ровене – что она скажет ему завтра? Не стоило вот так, в лоб. Ещё решит, что он давит на неё, и тогда она для него утрачена навсегда. – Я освоил, а кто ещё – не знаю. Я вот о чём думаю, ребята. Не может ли быть так, что всей этой международной торговлей человеческим материалом рулит наша Контора? Не их ли это проект?

Молчание было ему ответом, и ещё яростней запели сверчки. И хотя Павел знал, что они не поют, а стучат крыльями, и то только самцы – звук, помноженный на многотысячных любителей постучать крыльями в ночи, получался невероятный.

– Если это Контора, тогда нам всем конец. – Андрей подумал о Лене. Он вообще ничего не успел, даже что-то решить, хотя что там решать, время бы показало, это Павлу нужно всё и сразу, а он готов был ждать. – Вот чёрт… ведь уберут не только нас с тобой, Паш.

Они это знали точно. Убьют всех – Нику, и Лёху, и Стефанию Романовну. Убьют Лену и Ровену с Тимофеем, Семёныча и Ларису, Матвеевых и Панфиловых, и девчонок из той квартиры на Космической – тоже убьют. А детей никто не найдёт – ни маленькую Стефку, ни Юрика, ни панфиловских близнецов, не говоря уже о новорождённых. Дело обставят как взрыв газа или другой несчастный случай, если это Контора, то шансов у них нет. А по всему получается, что именно Контора рулит человеческим трафиком.

– Строганова ты как вычислил? – Павел смотрит в темноту, где сидит Пупсик. – Лихо ты его… это же волк матёрый, а ты снял его, как мишень в тире.

– Он и был мишенью. – Пупсик тихо засмеялся. – Этот парень считал себя настолько крутым, что даже помыслить не мог, что кто-то может его выследить. Он несколько раз таскался за тобой, вот я его и срисовал. У меня привычка прятаться гораздо более давняя, чем у него.

– Он за мной следил? Как же он нашёл меня?

– Я думаю, он проследил за перемещениями вашей компании и обнаружил дом твоей Ровены. Вы же все слетелись в её дом, не надо семи пядей во лбу быть, чтобы понять, что к чему. А дальше дело техники – выявить, кто рядом с тобой. Он и за вашими дамами бестолковыми у дома, где девок держали, тоже следил, никому не доверил, сам всё делал. Думал, наверное, что достанет всех, как только захочет – и достал бы.

– Почему он не попытался Герасимову отбить?

– Паш, ну что она тебе могла рассказать? Знала она, скорее всего, немного. Может, он и сам хотел в утиль её отправить, как того парня со смешной службой безопасности в кармане, который обеспечивал его дуболомами. Тот тоже знал немного, но всё ж мешал, потому что засветился. – Пупсик хмыкнул. – Строганов ведь мог вашу охрану в два счёта перебить – около больницы, а он простым трюком отогнал их и девку умыкнул. Решил по-тихому.

– Я его не заметил. – Павел посмотрел на Андрея. – И ты тоже!

– Не заметил.

– Вы и меня не заметили, два остолопа. – Пупсик засмеялся. – Теряете хватку, ребята, разжирели от спокойной жизни. Я его у вас на хвосте срисовал и «вёл», а попутно наводил справки – кто такой, с кем трётся, и то, что я узнал, мне не понравилось. Как и его напарник. И я решил, что мёртвый палач всегда лучше живого. О присутствующих молчу.

– В данном случае – так и есть. – Андрей потёр переносицу и прихлопнул комара на руке. – Но почему они Джамилю вот так?..

– Видимо, что-то он подозревал… Строганов, то есть. – Павел задумался. – Лиза мне сказала, что Джамиля в последнее время была ангажирована каким-то мутным типом. Вот так прямо и сказала – мутный тип. Это не Густав, его она бы узнала, как и Данилова. Остаётся Строганов. Ведь это Джамиля вывела меня из подвала.

– Как?!

Павел хмыкнул – надо же, спросили хором. Значит, загадочного и всемогущего Пупсика тоже можно чем-то удивить.

– Это было днём, мне вкололи конскую дозу препарата и оставили, приковав к кровати. Дверь заперта на замок, я должен спать. Я ранил себя наручниками, боль прогоняла сон. Если бы я уснул, она бы меня оттуда не вытащила, а так я мог идти, и когда ногу поранил, то совсем хорошо стало. Видимо, когда Джамиля поняла, что ей ничто не угрожает, я её не выдал, посчитала себя обязанной вытащить меня. Или подумала, что если на меня нажмут ещё, я расколюсь, и тогда ей точно не жить. Подозревала ли она Строганова в причастности к исчезновению подруги, когда обращалась ко мне с просьбой найти её, или поняла это, когда увидела меня в подвале, я не знаю. Джамиля очень своеобразно мыслит. Как она достала ключ, я тоже не знаю, но пробраться в подвал смогла. Герасимова говорила мне, что днём там только пара охранников в карты играет и уборщица вёдрами гремит. Вот она меня и вывела, я же помню! Лицо её помню, запах духов… он мне всё время вспоминался, но это были не духи Ровены, она и не стала бы такими пользоваться, ей они не подошли бы, но я на всякий случай все её флаконы понюхал – нет, не её духи. А Джамиля всё время одними и теми же пользовалась, и я их знал, понятно же.

– Она вытащила тебя, хотя сама могла под раздачу попасть? – Пупсик фыркнул. – Это любовь, брат. Но как же Строганов не убил её, когда увидел, что ты ушёл?

– Может, уверен не был. Поспрашивал маленько, но Джамиля мусульманка, крепкий орешек, не раскололась, а он всерьёз её калечить не хотел – видать, нравилась она ему. Вколол ей снадобье, она взяла и вырубилась, он решил, что умерла – эти вещества иногда вызывают замедление сердечного ритма, и человек мёртвым кажется. Ну, он её и бросил там, а когда понял, что жива, то не торопился – знал, что не вспомнит она ничего. Потому и охрану нашу не трогал, он же знал, что заберёт её в любой момент.

– В этом его ошибка. – Пупсик потряс пустой бутылкой и с сожалением вздохнул. – Ребята, которые думают, что они невероятно круты, рано или поздно теряют бдительность. Гордыня, понимаешь. Это и вас двоих касается. Я ведь запросто вас мог там уложить, если б хотел. Смекаете, чего я тут перед вами распинаюсь?

– Да понятно… – Павел от досады готов был себя пнуть. – Расслабились. Я другого не понимаю. То они посылают ко мне дуболомов, чтобы те вернули меня в подвал, то Строганов следит за мной, не пытаясь ничего предпринять.

– Видимо, понял, что во время слежки гораздо больше сможет узнать. – Андрей вздохнул. – Есть же люди, которых бессмысленно пытать!

– Очень редкие.

– Паш, тебя пытать – только время терять, и Строганов это понял, он же довольно долго с тобой упражнялся. – Андрей стукнул кулаком по столу. – А посредством слежки он узнал, кто причастен к делу. Очертил, так сказать, фронт работ.

– То-то. – Пупсик засмеялся. – Фронт работ, надо же! Вы не всё ещё знаете. Я тут заглянул в тот клуб на пляже. В кабинете менеджера обнаружился труп, судя по документам, это Владимир Данилов.

– Густав зачищает концы?

– Видимо, мы накануне грандиозного шухера. – Пупсик потряс бутылкой и с сожалением отставил её. – Итак, какой план теперь?

– А какой может быть план, если мы не знаем, вся ли Контора причастна или только некоторые сотрудники. – Андрею очень хотелось позвонить Старику, но он не посмел. – По всем признакам подходит: такая же международная структура, действующая во всех странах. Огромные возможности и ограниченная ответственность. Добавь сюда секретность и отличную выучку агентов, вот тебе и торговая организация, где товаром выступают люди и их части. Если это Контора, трепыхаться бесполезно.

– Ну, это мы ещё посмотрим.

Павел зол, по-настоящему зол. Он только что нашёл свою леди Ровену, он даже не знает вкуса её губ, и что теперь, просто сдаться?

– Найдём этого гада Густава и спросим. – Павел мечтательно улыбнулся. – А уж потом решим, что делать. Сейчас-то что планировать…

– Резонно. – Андрей взял из коробки последний пончик. – Только он уже начеку – Строганов пропал, возможно, его труп даже обнаружили. Ты же понимаешь, что это означает. Тем более Густав знает, где девицы из той квартиры, а у них его товар, а сделка завтра должна пройти. Завтра – это не двадцать четыре часа, а двенадцать, времени нет на сантименты и тонкие макиавеллиевские планы. Дело рисковое, репутацию надо поддерживать, ведь что может быть хуже, чем пообещать богатым людям вожделенного ребёнка, а в итоге сказать: извините, не получилось, мамаша сбежала. Он же этим добропорядочным богачам вряд ли рассказывает, каким образом получает детей.

– Да не рассказывает, конечно. Ездит им по ушам, дескать, девочка-подросток родила или мать-одиночка без средств. Он уже знает, где его товар, и маячит перспектива добыть ещё четверых малышей, причём вполне годного возраста для продажи. – Пупсик на миг умолк, потом его ровный голос зазвучал снова: – Я из-за этого ввязался. Есть вещи, которых делать нельзя. Просто нельзя, и всё, потому что это… совсем уж. Дети, они ни в чём не виноваты, что ж их так-то…

Павел молча кивнул. Да, некоторые вещи делать нельзя, но люди их всё равно делают. Чёрт их знает, как они после этого могут жить, дышать, спать по ночам. Они втроём не победят международную преступную организацию, это понятно. И они обречены, а хуже всего, что обречены все, кто втянут в это дело. Но сдаваться тоже нельзя. Неважно, что им не победить, сдаваться стыдно.

– Тогда будем выдвигаться. – Павел встал и осмотрелся. – Жаль, хороший сад.

– Не хорони нас прежде времени. – Андрей хмуро уставился в темноту. – Можно позвонить в Контору и…

– Мы не знаем, можно ли им доверять. – Павел отодвинул стул и вышел из-за стола. – Учитывая Ахиллеса, там и остальные могут оказаться такими же. Оружие в машине, переодеваемся – и айда в ночной гадюшник.

– Вряд ли Густав сидит и ждёт нас там.

– Скорее всего, не ждёт. Но если он не в клубе, то он может быть лишь в одном месте – в Озёрном или на подходе, а оттуда сигнал тревоги не поступал.

– Это ничего не значит.

Они оба понимают, что их охранникам, как и секьюрити посёлка, нипочём не выстоять против оперативников Конторы. И вполне возможно, что в Озёрном всё уже случилось.

– Что ты делаешь?

– Звоню Ровене. – Павел нажал на кнопку быстрого набора. – Спрошу, как там они. А ты свяжись с ребятами, пусть будут готовы.

Павлу просто нужно её услышать. Вот нужно, и всё.

– Я не думала, что ты воспримешь «до завтра» как в пять минут первого ночи. – Ровена говорит усталым пустым голосом. – Не дави на меня.

– Прости. – Павел понял, что свалял дурака. – Думай сколько хочешь, я подожду. Что там у вас, всё тихо?

– Ну, о «тихо» мы можем только мечтать. – Ровена вздохнула. – Орёт она как резаная, словно до неё никто в мире не рожал. Процесс, конечно, неприятный, но так кричать – это что-то запредельное. Я Тимку отправила вслед за Светой к Матвеевым – боюсь, теперь у моего ребёнка будет пожизненная травма. В общем, в доме одни взрослые опытные тётки и Ленка, стоически поддерживающая нашу роженицу. Лёшка в ужасе сбежал в гараж, для него это тоже новый опыт.

– Рона…

– Я не знаю, Паш. Ну, просто не знаю, понимаешь? Что ты хочешь, чтобы я тебе сказала? Ты всё решил, знаешь, чего хочешь, а я не знаю. Мне нужно время, чтобы привыкнуть к мысли, что мы можем просыпаться в одной постели.

– То есть ты этой возможности никогда не рассматривала?

– Паш, большую часть времени, что мы с тобой знакомы, я лежала в койке и корчилась от боли. С немытой головой притом. – Ровена вздохнула. – Это не способствует никакому либидо. Но так даже лучше, потому что я рассмотрела тебя на трезвую голову. Большего я тебе пока не скажу. Но – может быть. Давай не будем торопиться, а уж насчёт «выйдешь за меня» – об этом пока и речи нет.

– Что ты теряешь?

– Себя. – Ровена засмеялась. – Биг, ну ты как маленький. Ты должен понимать, что так неинтересно совсем. Раз-два, и всё решили. А повыпендриваться? А пострадать какой-нибудь фигнёй? Нет, Биг, ты же взрослый, должен понимать правила. Ой… что, Ленка?

Что-то ей сказала Лена, Павел попытался услышать, но не получилось, зато он услышал Ровену.

– У нас девочка родилась. – Ровена смеётся. – Ещё одна вертихвостка пришла в этот мир, чтобы мучить ваше племя и потреблять цветы и камешки. Всё, Биг, я ложусь спать, меня просто рубит.

– Рона.

– Что?

– Будь начеку. – Павел знал, что должен ей сказать. – Заприте все двери.

– Что, плохи наши дела, Биг?

– Похоже, что хуже некуда. Я скоро буду, но вы должны продержаться.

– Ладно.

Павел вздохнул и прервал связь.

– Всё готово. – Андрей тронул его за плечо. Он уже успел переодеться. – Переодевайся, и выдвигаемся.

Павел оглянулся. В беседке никого не было, сад утопал в непроглядной темноте.

– А Пупсик где?

– Дьявол его знает, где он. Пупсик… надо же, какая кличка смешная. – Андрей возмущённо засопел. – Пропал он, я даже не заметил когда. Вот секунду назад был здесь, смотрю – нет его, и пустые бутылки из-под своего йогурта забрал, даже коробку картонную.

– Аккуратист. – Павел ухмыльнулся. – Очень ему надо, чтоб я его пальцы и ДНК в базу к себе занёс, а на бутылках всего этого в избытке. Лиза родила. В доме только девчонки и Лёха, Стефания Романовна с детьми у Матвеевых, Тимофей там же.

– Так даже лучше. Сказал ей?

– Сказал. Пользы им от закрытой двери не будет.

Зазвонил телефон. Павел посмотрел – номер незнакомый.

– Паш, езжайте в клуб. Густав там, вижу его.

– Сейчас будем.

Павел нажал кнопку завершения вызова и набрал Пупсика.

– Что, Паш?

– Что ты мне только что сказал?

– Я?!

– Понятно. – Павел вздохнул. – Ну, знай, тебя не просто срисовали, но и образец голоса получили. А это может быть только в одном случае: ваш диспетчер, принимающий заказы в «Козырной семёрке», записывал тебя и слил.

– Я понял. Ну, что ж, теперь я мотивирован ещё больше.

Андрей посмотрел на Павла и покачал головой.

– Густав понял, что мы его ищем, чтобы поспрашивать. – Павел стал переодеваться для ночной вылазки. – Позвонил якобы Пупсик – голос подделан через программу, ту же, при помощи которой отозвали охрану от больницы. Ну, и направили нас в «Сову» – якобы Густав там.

– Густав, может, и там. – Андрей пристегнул к лодыжке нож. – Только интерес его сейчас в Озёрном – сделка у него, днём ребёнок должен быть у покупателей. Давай звони Лёхе Булатову, предупреди его, а я снова позвоню ребятам.

– Скажи, чтобы перешли на рацию и выключили телефоны.

– Едем в Озёрное прямо сейчас?

– Ну да. – Павел закончил экипироваться и прислушался. – Хорошо быть сверчком. Трещи себе да прыгай, вот и вся забота.

– Нет, лучше всего быть котом. Видал, как Буч у Ники живёт? Кум королю, сват министру.

– Тоже хорошо. И дамочки тискают постоянно. Только кастрировать могут.

Засмеявшись, они вывели машину со двора, заперли ворота и нырнули в темноту.

Ровена не участвовала в суматохе. Она сидела в беседке вместе с Тимкой, который перенёс туда её кресло. Но усталость навалилась на неё, и больше всего на свете ей хотелось лечь в постель и уснуть. Но она не могла – дом хоть и большой, но не настолько, чтобы не слышать пронзительных криков Лизы. Ровена вспомнила, как она рожала Тимку: когда становилось невмоготу, она просто билась головой о железную спинку кровати, пока это не заметила акушерка и не изругала её дурой. Ровене и в голову не приходило орать благим матом, потому что привезли её в отделение ночью, за стеной спали новорождённые, а в отделении отдыхали мамочки, и любой звук в просторном коридоре отдавался гулким эхом. И она молчала как партизан на допросе, но потом долго болела шишка на темени.

Своим звонком Павел отвлёк её от усталости и боли, которая навалилась на неё снова. Его ультиматум не испугал Ровену – на данный момент у неё были гораздо более серьёзные проблемы, чем переживать из-за какого-то ультиматума. Но она думала и об ультиматуме, и о Павле. И решила, что, пожалуй, должна на Павла рассердиться из-за того, что он посмел так с ней разговаривать, но отчего-то не сердилась. Она видела его рядом с собой – немного нескладного, помнила его успокаивающий голос: «Потерпи, скоро станет легче». И хотя легче не становилось, зато с Павлом Ровена не боялась прихода ночи. Она знала, что когда в отделении перестанут сновать медсёстры и врачи, рядом с её кроватью окажется Павел. Он станет рассказывать ей о своём житье-бытье и о новостях, поделится с ней своими мыслями и версиями, и она будет отвечать ему, поддразнивать его, капризничать и требовать подчинения, а он будет стоически всё терпеть, выполняя все капризы, стараясь её развлечь. И когда она засыпала, уставшая и несчастная, то знала: она не одна в этой жаркой тьме, полной боли и безнадёжно испорченного лета.

Отправив Тимку к Матвеевым, она перебралась в гостиную. Там стоял широкий удобный диван, и Ровена, сбросив с него Стефкины игрушки, улеглась и потянула на себя плед – несмотря на лето, её бил озноб. Это пришла температура, которая изводила её по ночам, и Ровена подумала о том, что ей не дали лекарств и не поставили капельницу, но сейчас некому позаботиться о ней, а сама она не знает как. Лариса занята, девчонки тоже, Алексей сбежал в гараж, решив, видимо, ночевать в машине. Ровена насмешливо улыбнулась: мужчины очень нервно реагируют на подобные вещи. Что ж, пусть знают, что приходится терпеть женщинам. Но у Лизы, видимо, что-то идёт не так, потому что её крики стали совсем уж пронзительными, и Ровена пожалела, что не осталась в беседке, там она, может, уснула бы.

Звонок Павла обрадовал её. Впервые он звонил напрямую ей, и она решила быть язвительной и насмешливой, только вышел совсем другой разговор, в котором она уловила беспокойство Павла. Она хотела спросить его, что происходит, – и не спросила, потому что спрашивать не стоило. Плохи дела – это значит, хуже некуда. И запертые двери не спасут, она думала о Тимке – как-то он будет один, без неё? Бабушка и дедушка заберут его в Испанию, её цветы умрут. Ровена достала нож, который стащила на кухне днём, и взвесила его на ладони. Нож годился для того, чтобы вооружить здоровую руку.

– Не бог весть что, но всё же.

Ей нужно сказать об осадном положении остальным, но она не знает как.

В комнату вошёл Алексей, и Ровена поняла, что Павел позвонил и ему тоже.

– У меня ружьё в сейфе.

Переглянувшись, они посмотрели в окно. Лужайка перед домом освещена, но что это значит?

– Запру двери и окна. – Алексей смотрел, как Ровена прячет нож в рукав халата. – А тёща этот нож искала, горевала по нему.

– Ну, вот он. – Ровена постаралась сесть поудобнее, чтобы в случае чего суметь подняться так быстро, как только позволит её состояние. – Вряд ли мы переживём эту ночь.

– Раньше смерти не умирай, Рона. Тем более Тимофей уже собрался приехать ко мне на завод за котёнком. А это – Соглашение о намерении, как ни крути, наши коты особенные, они приносят счастье, вот и ваш будущий котёнок уже сейчас вам его приносит, так что не вешай носа. Павел – это очень тяжёлая артиллерия, нет такого дела, которое не осилит наш Олешко.

– Уж будто бы.

– Ты его не знаешь, Рона. – Алексей улыбнулся. – У вас всё впереди, успеешь узнать. Скажу только, что более надёжного друга у меня за всю жизнь не было. Ладно, постарайся отдохнуть, а я позабочусь об остальном.

Наверху звучат взволнованные голоса – похоже, всё-таки что-то пошло не так. Стонет Лиза, плачет младенец. Ровена думает о том, что если дела у них плохи, то выживут только дети, а они, взрослые и Тимка, – нет. Убьют всех, кто знает о том, что происходит, не оставят никого. Это очевидно, вариантов нет.

Снаружи погас свет. Ровена поняла, что происходит что-то нехорошее. Или это Алексей погасил наружное освещение? Но зачем? Она идёт к лестнице – в доме свет продолжает гореть, наверху её подруги пытаются помочь роженице и младенцу. В освещённых окнах среди тьмы они все – как рыбки в аквариуме. А те, кто снаружи, не знают, что детей в доме нет, но это ничего не значит, потому что ни Матвеевых, ни Панфиловых в живых не оставят. Их всех убьют сегодня ночью, даже Вальку убьют, потому что он тоже знает.

Ровена гасит свет в гостиной и становится у лестницы, ведущей наверх. Что ж, двум смертям не бывать, одной не миновать.

Кто-то входит в гостиную из кухни.

Ровена чувствует запах пота и одежды – смесь какой-то химии и табака. Человек подходит к лестнице и берётся за перила. Какая глупость – подниматься вверх, держась за перила. Так только калеки делают и дети. Ровена видит в полоске света лицо мужчины – у него крупный нос, тяжёлые веки и густые усы. Наверху происходит что-то страшное, потому что Ленка кричит, звенит стекло, а потом крик оборвался, и незнакомец сделал шаг по лестнице, и ещё шаг – он идёт туда, чтобы убить Нику и Ленку и украсть малышку, которая ещё совсем ни в чём не виновата. Он поднимается, по-хозяйски опираясь на перила, и Ровена бросается на него. Она толкает его в спину и колет ножом, но сил у неё не так уж много, и она падает на пол вместе с чужаком, а он, извернувшись, навалился на неё всем телом, разрывая то, что едва начало срастаться на её теле, его рука метнулась за пояс, блеснуло лезвие. Ровена зажмурилась, чтобы хоть в этот последний момент ничего не видеть, но враз ей стало легче дышать, тяжесть исчезла – страшный чужак хрипит, хватаясь за горло. Ровена видит, что кто-то стоит позади него, но почему чужак хрипит, она не понимает, как не понимает, отчего разбились окна. В голове её звон, она кружит в темноте вместе с осколками стекла, они больно впиваются в её тело, и эта боль поглощает её, и нет спасения.

– Рона!

Павел поднимает её с пола. Ровена открывает глаза – он всегда приходит, когда ей совсем плохо.

– Плохи дела, Биг.

Она падает куда-то за грань сознания, цепляясь за руку Павла, ладонь её пугающе горячая, и он в отчаянии не знает, что делать. Кругом беготня, крики, звон битого стекла, а он сжимает в руках горящее от температуры тело Ровены и понимает: плохи дела, совсем плохи.

– Дай-ка мне.

Павел поднимает голову и видит Старика.

– Уложи её на диван и иди, помоги своим. А мы с ней тут потолкуем.

Павлу некогда думать, откуда здесь взялся Старик. Неоткуда ему взяться, но он здесь, а значит, у Ровены есть шанс, пусть крохотный, но есть. Ведь Старик – как Вольф Мессинг, а этот Мессинг умел что-то такое, что человеку понять невозможно.

Павел укладывает Ровену на диван и уступает место Старику. Тот кивает ему – уходи, мол, не мешай, и Олешко нехотя отпускает руку Ровены, слыша бормотание Старика:

– Ну же, девочка, не сдавайся! Тянись! Ты же боец! Тянись, держись за мою руку.

И Павел понимает – Старик зовёт Рону оттуда, откуда только он один и может её вызволить. А это значит, что Ровена умерла.