13

– Паш, я всё равно останусь.

Нефёдов упрямо смотрел ему в глаза. То, что пленных необходимо допросить, очевидно. Иначе не стоило с ними возиться. Но Павел собирается сделать это в одиночку, и Андрей против категорически.

– Это лишнее. – Павел смотрел на друга пустым взглядом. – Когда надо будет помочь, я тебе скажу, а вопросы задавать буду сам.

– Не доверяешь?

– У каждого своя специализация. – Павел помолчал, словно прикидывая, как лучше объяснить. – Ты оперативник, а я – тот, кто задаёт вопросы.

– Думаешь, я этого не знаю? – Нефёдов фыркнул. – Или ты считаешь, что я побоюсь руки замарать вместе с тобой?

– Не побоишься. Но что от тебя после этого останется – вопрос. К тому же мне нужно, чтобы ты съездил в шестую больницу и посмотрел на барышню, которую нашли на Набережной. Очень у неё знакомые симптомы, и я даже знаю вещество, которое вызывает такую потерю памяти. Сделать это надо сейчас, а если потребуется, то и увезти её оттуда. Боюсь, что деятели, которые похитили меня, стали подчищать за собой.

– Ладно. – Андрей знал, что Павел прав, с дамой нужно встретиться, и это дело спешное. – А потом я снова сюда приеду.

– Позвонишь. Я скажу, что и как. Езжай, Андрей, мне работать надо.

Андрей поднялся по ступенькам и вышел, металлическая дверь лязгнула, закрываясь. То, что у Павла в Александровске оказалось уютное местечко для работы, не удивляло – в последние годы его многое связывало с этим городом. И подвал, который оборудовал Олешко, был так удобно расположен, что они смогли подогнать машину и разгрузить её, не привлекая внимания случайных зрителей.

Андрей прошёл через двор и сел в машину. Полуденная жара сменилась предвечерней духотой, и он отчего-то вспомнил, как злилась Лена из-за жары – свежести ей, видите ли, мало. А вот ему показалось, что свежести достаточно, когда она делала вид, что обнимает его, – и он тоже делал вид, но его руки обнимали её тренированное тонкое тело, и губы её были очень свежими, когда он целовал их… Андрей тряхнул головой – да ну, наваждение какое-то. Совсем она не в его вкусе – тощая злюка с раскосыми зелёными глазами. Вот только там, на Острове, около заброшенной базы, он убил троих, чтобы защитить её.

Павел прав – нужно навестить в больнице женщину, которую нашли на Набережной, надо ехать в Озёрное и проконтролировать охрану, а ещё необходимо пробить фирму, которой принадлежит синяя машина. И есть питерский офис, который работает в режиме повышенной готовности, он тоже требует внимания. Хотя дело там поставлено так, что всё работает по чётко налаженной схеме, всё-таки нехорошо такое хозяйство надолго оставлять без присмотра.

Андрей старался не думать о Лене – он вспоминал о том, что случилось на Острове, отвлечённо, без эмоций, но мысленно всё равно возвращался к Лене. И как она бежала по дорожке, зажав в кулаке дурацкий газовый баллончик – а ведь не побежала бы, не прикажи он ей! – и как она держалась, не показывая страха, и… да бог знает, что ещё, но отчего-то вспоминалась Лена, и Андрей сам на себя сердился, потому что – ну, вот совершенно не в его вкусе баба, а застряла в мозгах, как колючка!

Во вкусах на женщин они с Павлом сходились полностью – нравились им крепкие, кровь с молоком, фигуристые барышни. Вот как Ровена. Андрей ухмыльнулся – Павел ездит к ней по ночам в больницу, и вряд ли это только из-за чувства вины. И хотя имя у дамочки какое-то несуразное, и сама она – та ещё штучка, судя по отзывам и привычке давать людям пугающие своей точностью клички, но то, что внешне эта барышня по вкусу и ему, и Павлу, ясное дело. Но Лена…

– Нет, глупость какая-то.

Андрей тряхнул головой и, свернув в боковую улицу, ведущую к больнице, снова подумал о Павле. То, что тот отправил его подальше, Андрея не обидело. Работая столько лет в секретных миссиях, он не боялся вида крови, да ему и самому приходилось иной раз добывать информацию способами, далёкими от вегетарианства, но душа у него к таким вещам откровенно не лежала, и морально это было ему достаточно тяжело. И, конечно же, если допрос можно было поручить специалисту, он всегда с радостью уступал пальму первенства. Павел это о нём давно понял.

Больница выглядела почти уютной – среди небольшого парка и множества клумб. Андрей прошёл по длинному коридору, ведущему в нужное крыло больницы. Он точно знал, где находится охраняемая его людьми палата, и торопился, ему не терпелось покончить с этим делом и поехать в Озёрное, чтобы там дождаться Павла.

– Кого я обманываю?

По-хорошему ему следовало ехать к Олешко, помочь ему, а ему хотелось в Озёрное, чтобы снова увидеть Лену. Он рассердился на себя – ничто не должно мешать делу, которое превыше всего, а дело у них есть, и не одно.

Девушка тонкая в кости, очень смуглая и большеглазая. Тонкий носик с небольшой горбинкой, брови вразлёт, короткие чёрные волосы – и застиранный больничный халат самого жалкого вида. Она сидела на кровати, уставившись в одну точку, и, похоже, на внешние раздражители не реагировала. Андрей набрал номер охранника.

– Узнали, кто она?

– Нет. Вряд ли она местная, мы пробивали по базе отпечатков и по базе пропавших людей, она в розыск не заявлена, в поле зрения полиции не попадала.

– Ну, это понятно. Кто-нибудь приходил к ней, интересовался?

– Нет, никто.

– Ладно, наблюдайте дальше.

Отключив телефон, он пошёл искать кого-нибудь из персонала. Больница муниципальная, и персонал не слишком заморачивается насчёт больных – сестринский пост необитаем, в кабинете врача тоже пусто, и только в манипуляционной гремит инструментами медбрат.

– Сюда нельзя.

– Знаю. – Андрей зашёл в помещение, морщась от резкого запаха какого-то лекарства. Отчего препараты так отвратительно пахнут? – Больная из четвёртой палаты не назвала себя?

– Вы из полиции? Так бы и сказали… – Парень отрывается от своих занятий и смотрит на Андрея. – Нет, не назвала. Вещество, обнаруженное в её крови, очень сложное, имеет психотропные свойства, и реакция человека после его употребления непредсказуема, но всегда сопровождается амнезией.

– Память не восстановится?

– Кто знает… может, когда-нибудь, но не в обозримом будущем. Послушайте, я не врач, учусь в меде, но то, что я прочитал в её карточке, говорит о том, что барышня вряд ли вспомнит, кто она и что с ней было, так что вам придётся потрудиться, чтобы найти её родственников, потому что скоро её выпишут, а куда ей идти, если девушка не знает даже, кто она такая?

– То есть амнезия полная?

– Ну да. Я об этом и говорю. Она вообще ничего не помнит.

Павел не помнит только часть своей жизни – то, что происходило с ним, когда он находился невесть где. А тут, значит, полностью.

– Ладно, я понял.

Андрей, оставив озадаченного эскулапа, вышел из отделения. Эта больница не похожа на ту, в которой трудится Семёныч, но больница есть больница, с некоторых пор Андрей терпеть не может больничный запах – он напоминает ему, что судьба иногда бывает такой сукой, что расстрелять её за это не мешало бы.

Лена проснулась от тишины.

Она и сама не знала, что её разбудило, но решила, что именно тишина. Когда ты живёшь в городе, привыкаешь к шуму: вокруг словно кипит котёл, и звуки, сливаясь в единый гул, образуют постоянный фон, которого не замечаешь.

Пока не попадаешь туда, где этого фона нет. Туда, где господствует тишина, а за елями садится солнце. Лена села в кровати и прислушалась. Птицы, наверное, уже разлетелись по своим гнёздам… И сумерки сгущаются, в открытое окно тянет свежестью и влагой, Лена с наслаждением вдыхает прохладу, в городе ей очень досаждает летняя жара.

Голова уже не болит, но ноет шишка на лбу, ссадины на руках и ногах припухли и доставляют дискомфорт. Лена знает, что через несколько дней всё это заживёт, но в данном случае несколько дней – это очень много, потому что есть дела, которые нужно решать. Есть работа, и её никто не сделает, Ровена в больнице, а Тимка – здесь, и возникла большая проблема в виде каких-то отщепенцев, пытающихся добыть её скальп и напавших на дом Роны. Что та ей скажет, когда узнает, что чужаки проникли в её дом?

Лена вздохнула и опустила ноги на пол. Нужно хотя бы найти Тимофея, надо выбираться из чужого дома и возвращаться в свою жизнь, потому что все эти практически незнакомые люди ничем ей не обязаны и неприлично пользоваться их добротой.

Сбитая коленка саднит и мешает двигаться, но Лена, поморщившись, несколько раз согнула и разогнула ногу, чтобы привыкнуть к ощущению. Нащупав кнопку включателя, Лена зажгла свет и посмотрела в зеркало. Да, шишка здоровенная – хорошо, что чёлка скрывает её, но это весь позитив.

Лена вышла из комнаты и пошла по коридору в ванную. Яркий свет и большое зеркало более детально показали масштабы разрушений, и она вздохнула: заживёт это не скоро, хорошо, если через неделю. Ну, допустим, можно носить джинсы, а на лоб опустить чёлку, но всё же неприятно. Как неприятно вспоминать события этого дня, их было слишком много, чтобы вот так, с ходу, их систематизировать: изгнание Сергея, события на Острове. Звучит это гораздо проще, чем было на самом деле. А ещё был Альбинос на кровати в её спальне, и был вкус его губ, и его руки на её теле. Конечно, это была игра, но ведь не совсем игра, а если не игра, то… что?

– Глупости.

Лена достала тюбик с ранозаживляющей мазью и намазала на ссадины. По крайней мере, не будет воспаления и заживёт гораздо скорее.

– Лен, ты тут?

Это Ника под дверью. Видимо, не обнаружила её в спальне и пошла искать.

– Ага. Сейчас выйду.

Лена открыла дверь и оказалась лицом к лицу с Никой. С ней она чувствует себя почти свободно, сама не понимая, отчего так происходит. Обычно она очень трудно сходится с людьми, но невозможно сложно сойтись с Никой, которая не обращает внимания на твою скованность, а просто говорит с тобой о разных вещах, спрашивает о каких-то мелочах, и как соблюсти церемонии, когда тебе, например, суют в руки кота.

– Подержи Буча, а то удерёт. Он проник в твою спальню и намерился улизнуть в окно.

Ника вошла в ванную и открыла шкафчик.

– Ага, вот мазь. – Она взглянула на Лену немного виновато. – Я дверь к тебе плотно прикрыла, и ты прикрывай, мы его на ночь стараемся не выпускать, к нам лисы иногда заходят, боюсь, как бы не покусали. У лис бешенство, знаешь? Идём, ужин готов.

– А мазь…

– Стефка коленку сбила. Ревёт, конечно, чтобы папа её покачал да пожалел, но чтоб к завтрему не напухло, надо намазать.

Забрав у Лены кота, она пошла по коридору в холл, и Лене ничего не оставалась, как последовать за ней. Миновав холл, Ника вошла в большую гостиную, где на стол собирали ужин, пожилая женщина принесла блюдо с печеньем, Тимка сидел на диване, уставившись в экран ноутбука, а в кресле Алексей укачивал всхлипывающую малышку. Лена остановилась на пороге, не решаясь войти.

– Вот, нашла. – Ника победно показала тюбик с мазью. – Идём, Лёш, отнесём её в комнату.

– Я сама. – Женщина, что принесла печенье, забрала у Ники тюбик. – Давай её мне, Лёш. У вас гости, принимайте. Идём, моя ласточка, иди к бабушке!

Девочка заплакала в голос, но женщина взяла её на руки и унесла.

– Лен, что ты как неродная? – Ника посмотрела на неё, застывшую в дверях: – Иди, будем ужинать. Тимофей, руки мыть – и за стол.

И Тимка, независимый и гордый Тимка, привыкший спорить до хрипоты и не отдающий ни пяди своей свободы, закрыл ноутбук и пошёл куда-то в недра дома – видимо, всё-таки мыть руки.

– Надо же. – Лена недоверчиво улыбнулась. – Как у тебя с ним получается.

– Я собственного оглоеда вырастила, мне ли не уметь с ними управляться. Моему старшему сыну уже скоро двадцать, в Питере в университете учится. – Ника обернулась к мужу: – Лёш, зови ребят, где они там застряли? Лен, не стой, разложи салфетки… где же это они? Ага, вот. Я, знаешь, не люблю эти танцы с льняными, мать их, салфетками – стирай их потом, от пятен спасай. А бумажные использовали и выбросили, и никаких моральных терзаний.

– А малышка – твоя?

– Моя, ага. – Ника улыбнулась. – Наша с Лёшкой. Наш ангел, наше солнышко. Полтора года назад нашли её в наркоманском притоне – мать от передоза умерла, бабку накануне кто-то убил, а мы влезли все кучей в эту историю из-за нынешней жены Макса – ну, брата моего ты уже знаешь. Так вот: он женат на замечательной женщине, но тогда мы только-только с ней познакомились, и она была в большой беде, мы, конечно же, бросились помогать… А Стефка просто попалась нам в процессе, и мы её забрали. Лёшкины дети уже большие, Марек мой тоже взрослый, а тут Стефка.

– Имя такое необычное.

– У неё никакого не было, как и свидетельства о рождении – наркоманка родила её дома, никто не регистрировал, даже день рождения мы ей выбирали сами, зато это наша девочка, наша – и больше ничья, никто её не отберёт.

Лена подумала о другой девочке – дочке Варвары, которая теперь неизвестно где. Подняв глаза на Нику, она поняла, что та тоже думает о том же.

– Если её удочерили хорошие люди, то пускай. – Лена вздохнула. – Если взяли в дом как дочь, любят и балуют, считают своим ребёнком – я ничего не буду делать, ни в какие дебри этих преступлений не полезу, но я должна знать, что с ней всё хорошо. А если действительно её хотят на органы продать или извращенцам…

– Вот именно. – Ника села на пол, и ей на руки тут же забрался кот. – Так я о чём толкую? Надо узнать, что сталось с малышкой, и если её удочерили, пусть даже дав денег, – ну, и отлично, значит, люди так хотели ребёнка, что даже заплатили, а это что-то да значит. Давай с тобой завтра поедем к той врачихе – найдём её, фамилия нам известна, как и место работы, вот мы у неё и спросим, где ребёнок.

– Так она нам и скажет.

– Скажет. – Ника подмигнула Лене. – Куда она денется.

– Ладно, поедем.

Лене эта мысль тоже показалась здравой. Раз адвокат погиб, спросить больше не у кого, а тут живой свидетель. Конечно, врачиха им всё скажет – побоится публичного скандала, обвинения побоится. Скажет как миленькая, соврать не получится.

– Только уговор: ни Пашке, ни Лёшке – ни слова. – Ника состроила гримасу. – А то знаю я их: примутся гундеть и в итоге не пустят нас. Сами куда-нибудь двинут по делам, а мы будем сидеть как сидели, это ужасно глупо.

– Ну, мне никто не указ. Что значит – не пустят?

– Ой, лучше вообще с ними не связываться. – Ника вздохнула. – Лен, просто поверь мне на слово: лучше им ничего не говорить. Кстати, я звонила Семёнычу – Ровена пока без изменений, но динамика положительная.

– Как это может быть? Чтоб без изменений, а динамика положительная? Тут или одно, или другое.

– Ну, видимо, он имел в виду, что завтра ей, возможно, станет лучше.

– Мы с Тимкой к ней не попали сегодня…

– Павел поедет ночью, не будет она там одна.

– Павел? – Лена ошалело уставилась на неё. – С чего бы ему туда ехать ночью?

– Он к ней каждую ночь ездит. – Ника пожала плечами. – А ты разве не знала? Мне Андрей сказал.

– Нет, не знала… – Лена озадаченно смотрит на Нику. – Глупость какая-то… зачем ему туда ездить?

– Ну, не знаю. – Ника засмеялась. – Может, нравится она ему. Ровена, то есть.

– Ника, ты себе как это представляешь? – Лена рассердилась. – Нравится… во-первых, это он её отправил на больничную койку. А во-вторых, он вообще не в её вкусе.

– Ничего не знаю. – Ника поднялась и уложила спящего кота в кресло. – Симпатии людей – дело тёмное, Лен. Тут не имеет значения, кто в чьём вкусе, просто понравился кто-то, и неважно, что вкус у тебя, как ты думала, другой, а встречаешь кого-то и понимаешь: это твой человек, с ним ты готов быть в горе и в радости, в богатстве и в бедности, и больше ни с кем. А вкус – дело отвлечённое, человек – это тебе не сорт сыра. Ладно, пора этих бестолочей к столу звать, запропали куда-то. Смотри не проговорись о наших планах на завтра.

– Кому я могу проговориться…

– Андрею, например. – Ника подмигнула. – Вот будете болтать – и проговоришься.

– Андрею?! Да с чего бы мне с ним болтать?

– Нет? Ну, ладно, как скажешь.

Тихо смеясь, Ника вышла из комнаты, а Лена осталась. В её голове перемешались впечатления, разговоры и неожиданные откровения о Павле, навещающем по ночам Ровену в больнице. Это было странно, совершенно не вязалось с образом Павла, сложившимся в её голове, и Лена решила при случае спросить у него, что всё это значит.

Задумавшись, она не заметила, как переместилась к креслу и запустила пальцы в шелковистую шубку Буча. Тот открыл один глаз, хитро посмотрел на Лену и довольно заурчал.