12

Что-то пушистое и живое дотронулось до щеки, и Лена открыла глаза.

Рядом с ней сидел огромный пепельный кот с хищными полосками, янтарными глазами и атласно блестящими усами. Лена таращилась на него, а он с непроницаемой миной смотрел на неё, высокомерно щурясь.

И вдруг разом пришло воспоминание: горячая тень, замусоренная дорожка, тьма, поглотившая её на пике ужаса… Лена резко села на кровати, озираясь. Кот прыгнул на пол, осуждающе посмотрев на неё, но ей совершенно не было дела до его моральных травм. Она в толк взять не могла, где находится и как сюда попала. Конечно, эта комната не похожа на застенок. Она небольшая, в ней только кровать, шкаф и комод-трюмо, мебель светлая, зеленоватого оттенка, блестит лакированными поверхностями, лёгкие занавески колышутся на ветру – окно открыто. Лена сползает с кровати и идёт к окну, голова болит так, будто внутри поселился некто, отстукивающий молотками ритм в стенки её черепа.

За окном лужайка, на траве расстелено одеяльце, на нем сидят Тимка и крохотная, самое большее – трёхлетняя девочка, она заливисто хохочет, потому что Тимка что-то проделывает с игрушечным зайцем. Этот заяц, отчего-то зелёного цвета, пляшет в руках у Тимки, и кроха смеётся игрушечным смехом, и Тимка смеётся вместе с ней.

– Извини, я не успел, один тебя слегка достал.

Лена вздрогнула и обернулась к двери, молоточки в её голове застучали с новой силой. На пороге стоял Альбинос, и она вспомнила то, как они ехали через весь город, как она бежала по дорожке, и вообще всё вспомнила, и вдруг так ужасно разозлилась на этого болвана, который втравил её в неприятности, что готова была просто его убить.

– Где я? – спросила она.

– В Озёрном, у Ники в доме. – Альбинос откровенно забавлялся, глядя на неё. – Охраняемый посёлок, и наша охрана вдобавок, тут проще вас сторожить. Пока побудете здесь, потому что в дом твоей подруги сегодня тоже явились гости, находиться там нельзя. Сумку твою я в шкаф поставил, разберёшь её сама. Вид у тебя так себе, ты уж извини, не уследил маленько. Ванная через две двери по коридору, найдёшь. Ладно, обживайся пока, я пойду.

Он вышел, прикрыв за собой дверь, а Лена осталась, и кот остался тоже. Подойдя к ней, он потёрся о её ноги и коротко мяукнул. У Лены никогда не было котов, никогда раньше она не водила с ними близкого знакомства, но сейчас, глядя на круглую усатую мордочку с тёмными полосками, она решила, что кот ей, пожалуй, нравится.

Открыв шкаф, она действительно нашла там свою сумку и ноутбук на полке. Порывшись в сумке, Лена извлекла оттуда косметичку с кремами и старые шорты, переделанные из джинсов. Эти шорты доходили ей до колен и были самой удобной одеждой в её гардеробе, в них она обычно гуляла у Ровены во дворе, если ей случалось заночевать у подруги.

– Ладно, покажи мне ванную. – Лена понимала, что это глупо – разговаривать с котом, хотя, может, и прав был классик: никто никогда не пил с котом на брудершафт, а этот кот кажется вполне осмысленным, и поговорить с ним можно. Уж он-то никогда не втянет её в неприятную историю, никогда не станет строить из себя супермачо и говорить всякие глупости насчёт её задницы. А самое главное – у кота есть все основания гордиться собой, потому что его достоинства очевидны.

Она поворачивает голову и видит в зеркале растрёпанную личность с рассаженным лбом, грязными руками и лохмотьями вместо блузки. И враз к головной боли добавилась боль от ссаженных коленей и рук, и вообще очень неуютно вдруг стало ей в этом чужом доме. Позвать бы Тимку, но кричать неудобно, только серый в полоску кот сидел рядом, и Лена, сев на пол, погладила его. Шубка оказалась мягкой и приятной, котофей заурчал и блаженно прищурился.

– Идём в ванную, что ли?

Дверь открылась – видимо, стучать в этом доме было не принято. На пороге показалась Ника с постельным бельём и полотенцами в руках.

– Извини, задержалась. – Ника положила свою ношу на кровать и присела рядом с Леной около кота. – Ты как, нормально?

– Ничего… просто голова болит.

– Это понятно. – Ника тоже погладила кота, и тот заурчал громче. – Идём, покажу тебе ванную, вымоешься, на тебя смотреть страшно, и сразу после ложись в постель, кто знает, что у тебя с головой, на вид шишка грандиозная.

– Но…

– Когда Андрей тебя привёз, ты была как неживая, мы испугались. Но потом позвонили Лариске, и она велела тебе лежать. Так что ты иди, мойся и ложись. Буч тебя признал. Кушать я тебе сюда принесу, ни о чём не беспокойся, ребята всё уладят. Идём, проведу тебя в ванную.

Сопротивляться Нике совершенно бесполезно. Лена с трудом поднимается – голова не просто болит, но и кружится изрядно, и она с благодарностью принимает помощь. Кот, вспрыгнув на корзину для белья, внимательно наблюдает, как Ника помогает Лене снять одежду.

– Блузку придётся выбросить, юбка пострадала меньше. Ужасная история, я ума не приложу, что всё это значит. Андрей с Павлом тоже хороши: привезли вас и слиняли один за другим, дела у них, видите ли! Не объяснили толком ничего и вообще…

– Я понимаю, мы с Тимом свалились тебе как снег на голову, а ведь мы с тобой едва знакомы… Я немного отлежусь, и мы с Тимофеем поедем ко мне домой, ты не беспокойся…

– Вот ещё! – Ника включила воду и помогла Лене влезть в ванну. – Осторожненько, не поскользнись! На, держи мочалку… Я говорю – не выдумывай, какое беспокойство, глупости это! И мы знакомы, я ночевала в доме твоей подруги, ты себе даже в голову не бери, что вы мне с мальчиком в тягость! Просто история очень странная, не знаешь, с какого конца потянуть, но это для нас обычное дело, мы вечно влипаем в истории.

Ника взяла бутылочку с шампунем.

– Закрой глаза, чтоб мыло не попало.

– Я сама…

– Сиди уж, сама! – Ника, фыркнув, намылила Лене волосы. – Сиди тихонько, я осторожно. У тебя рука поранена, видно, ссадила её, падая. Так о чём, бишь, я толкую. Павел с Андреем поступили по-свински: привезли вас, а сами тю-тю, ничего не объясняя. Павел, конечно, и раньше такой был, ты знаешь, когда он пропал, мы места себе не находили, а теперь получается, что он не помнит ничего, вот жалость-то! Давай осторожненько поднимайся, чтоб голова не закружилась… на вот полотенце. Где твоя одежда? Ага, вижу. Буч, брысь, улёгся прямо на вещи гостьи, хитрец!

Лена рада, что от неё не требуется что-то отвечать, и ей уже не так одиноко – вряд ли можно чувствовать себя одиноко, когда Ника трещит без умолку, ругая Павла, восхваляя кота и вздыхая над её, Лениными, огорчениями и ссадинами.

– Лен, ты кушать-то будешь?

– Нет, спасибо, что-то не хочется.

– Ну, тогда вот бутылка с водой и яблоки, лежи тихонечко, отдыхай.

Кто-то уже застелил кровать чистым постельным бельём, и она ощутила вдруг такую усталость и огромное желание улечься в постель, что едва не застонала от блаженства, дотронувшись щекой до наволочки в цветочек, пахнущей чистотой.

– Спасибо…

– Ой, за что – спасибо, совершенно не за что. – Ника поправила махровую простыню, которой укрылась гостья. – Ты лежи, я буду к тебе заглядывать время от времени. А то поспи, тоже дело не последнее, когда голова болит.

Ника вышла, прикрыв за собой дверь, а кот остался. Прыгнув на кровать, он деловито прошёлся вдоль края и свернулся клубком у подушки. Лена, конечно, и раньше видела кошек, но они существовали где-то в параллельной Вселенной, не попадая в круг её интересов и общения. Мать всегда кричала: «Не тронь, у них блохи, глисты и лишай!» – и никаких животных в их доме, конечно же, отродясь не водилось. А потом и вовсе вопрос не вставал, Лена совершенно упустила из виду, что планета населена ещё и кошками. Но этот Буч показался ей настолько разумным: в его взгляде явственно читалось ленивое превосходство высшей расы, что Лена улыбнулась и дотронулась пальцем до бархатистой головы кота, провела рукой вдоль спинки. Буч заурчал, хитро наблюдая за ней прищуренными глазами.

– Что глядишь? Видишь, как дела паршиво пошли?

Кот закрыл глаза и всем своим видом дал понять, что спит и к разговорам не расположен.

Вздохнув, Лена посмотрела в окно. Лето зеленело и пищало птичьими голосами, и она подумала о Ровене, о том, как сильно та любит лето, а теперь лежит на больничной койке и не может дышать. И если бы не то, что случилось, если бы не сломалась машина, если бы Лена не забыла папку, если бы не Сергей с Танькой, если бы Ровена не притащила в свой дом Павла, то не прошло бы и года, как Тимка осиротел бы. Цепочка нелепых случайностей оказалась дорожкой, которая отвела Ровену от края пропасти. А ведь если бы она бросила Павла на берегу, то…

Лена вздохнула. Она не любила столь громоздких построений, замешанных на квасной морали с частицей эзотерики, но и отрицать очевидное – тоже не в её привычках. Да, если бы Ровена не привела Павла в свой дом, а оставила его на берегу, как сделал бы любой здравомыслящий человек, то болезнь, притаившаяся в её теле, убила бы Рону быстро и страшно. А так она будет жить и, возможно, понянчит внуков.

Лена взглянула на спящего кота и позавидовала ему: уж для кого другого – неведомо, а для него нирвана точно достижима. Свернулся калачиком и ловит дзен. Лена легла на бок и принялась рассматривать Буча, изредка трогая пальцем его круглую – и одновременно плоскую – красивую голову, на которой треугольниками торчали ушки с небольшими кисточками.

– Тёть Лена, ты как?

Лена оглянулась – Тимка сидел на подоконнике, свесив босые загорелые ноги в комнату, одетый только в шорты, которые она сама ему соорудила из старых джинсов. Он смотрел на неё светлыми глазами Ровены, и Лена в который раз не смогла сдержать улыбки, так удивляет её это сходство, в котором, по сути, нет ничего удивительного, наверное, если бы Тимка был девочкой, это сходство не приводило бы её в такой восторг, но голубые глаза Ровены на Тимкином загорелом лице, и эта милая ямочка на подбородке, и светлые волосы – всё это в мужском варианте выглядит необычно.

– Ничего, Тим, я в порядке.

– Шишка ужасная.

– Знаю. Но выглядит хуже, чем есть на деле. – Лена покосилась на спящего кота. – Видал?

– Видал. – Тимка поболтал ногами и прыгнул в комнату. – Знатный зверюга. И тем не менее кот – единственное существо в мире, чей мех, мясо и яйца неинтересны человеку в утилитарном смысле.

– В Интернете прочитал?

– Ага. – Тимка потянулся и плюхнулся на пол, усевшись по-турецки. – Я тут погуглил насчёт торговли людьми… Тёть Лена, а ты знаешь, сколько людей в год пропадает без вести?

– У нас в стране?

– И у нас, и в мире. – Тимка нахмурился. – Сотни тысяч. Отбросим пропавших во время военных действий, бомжей и сумасшедших. Но остальные-то пропадают бесследно, и никто их никогда не находит. Куда они деваются? Ну, пусть маленьких детей продают усыновителям – это ещё ничего. А взрослых – куда? Неужели всех – на органы?

– Тим, я не знаю. – Лена занервничала – обсуждать с ним эти жутковатые и скользкие темы ей не хотелось. – Я не думаю, что тебе стоит интересоваться такими вещами.

– Я же не дурак и не ребёнок. – Тимка зыркнул на неё исподлобья. – Мне пятнадцать лет… ну, почти. Я вполне способен осознать разные процессы и тенденции. И я тебе говорю: пропавшие люди – это очень большая проблема, но ею никто всерьёз не занимается, потому что никто не свёл вместе статистику.

– Я не думаю, что это имеет смысл. – Лена вздохнула. – Масса людей пропадает в каждой стране, но причины разные…

– Да, разные. Но есть одна общая: многих похищает некая международная преступная организация и торгует органами на чёрном рынке. Я вот что узнал в Интернете: из Африки граждан на органы не похищают, многие африканцы являются носителями ВИЧ-инфекции, там эпидемия. В Европе люди, конечно, пропадают, но гораздо реже, это определённые социальные группы, но там полиция своё дело хорошо знает. А вот в странах бывшего СССР очень пугающие цифры. И никто этих людей всерьёз не ищет.

– Что ты пытаешься мне сказать?

– То, что у нас для таких похитителей – непаханое поле. Относительно здоровые люди, белые, опять же дети. Их никто не ищет – просто делают вид, что ищут, а на самом деле не знают даже как. И не надо это никому. Пропал и пропал человек, провели какие-то следственные мероприятия и забыли. Родственники погоревали и смирились, где искать, когда куда не кинь, везде стена. А людей вывозят и потрошат на органы.

– Тим, я не готова к такому разговору.

– Я понимаю. Я же всё-таки ребёнок. – Тимка насмешливо закатил глаза. – Тёть Лена, я вот другого не понимаю. Нет, насчёт органов мне всё ясно, люди, которые ждут пересадки, не спрашивают, откуда орган, и я их где-то понимаю. А вот тех, кого продают в рабство… кто их покупает и зачем? Ведь это же такая морока: корми раба, следи, чтоб не сбежал, да чтоб соседи его не увидели, а если, к примеру, заболел этот раб, или хотя бы аппендицит у него приключился, или зуб заболел, что с этим делать? Или если он помрёт? Ведь не только в дикие страны продают людей, где никто не станет заморачиваться, но и в цивилизованные тоже. Зачем? Ну, даже если ради секса. Есть же специально отведённые места, где достаточно недорого и практически легально можно…

– Тим!

– Да ладно тебе, тёть Лена, что ты меня перебиваешь? Я тебе что, младенец? – Тимка сердито засопел. – Нравится мне эта манера, чуть что – ах, это не для детских ушей! Не смеши меня, детство моё давно закончилось!

– Да? И когда это? Когда ты узнал, что Деда Мороза не бывает?

– А что, его нет? А-а-а, всё, мир рухнул. – Тимка картинно упал на ковёр, дрыгнул ногой и замер, изображая труп.

– Смешно. – Лена фыркнула. – Но неубедительно.

– Конечно, смешно. – Тимка снова сел, скрестив длинные мосластые ноги. – Конкретно у меня детство закончилось, когда Яшка Смирнов рассказал мне, откуда берутся дети. Мне было семь лет, и до этого данный вопрос меня не интересовал, но Яшка меня просветил, возомнив себя Мессией, и мир рухнул тогда впервые. Яшке я до конца не поверил, и когда мама забрала меня из школы, я у неё поинтересовался, правда ли, что взрослые люди занимаются такой гадостью, чтобы получился ребёнок.

– И что мать тебе на это?

– Мама помолчала, а потом говорит: по сути правда, но тут дело в интерпретации. Она же никогда со мной не сюсюкала, ты знаешь – за что я её особенно ценю. И она как раз не считает, что есть темы не для моих ушей. Раз я тему поднял, значит, она уже для меня годится. А потому она так и сказала. Ну, и прочее. Я запомнил. Но мир, конечно, очень усложнился.

– И детство закончилось?

– Во всяком случае, та его часть, где я считал, что все вокруг живут так, как куклы в коробках. Приходят с улицы домой и лезут в свои коробки, чтобы на следующий день выйти на улицу и вращаться вокруг меня, создавая моё окружение, понимаешь? Оказалось, что каждый живёт точно так же, как и я, – дома свой уклад, свои запахи, свои отношения. Нет, ну тогда я такими категориями не мыслил, но ощущал это так, а раньше мне казалось, что есть только мы с мамой, и только наша жизнь настоящая, у остальных этого нет.

– Ужас какой-то…

– Мне так казалось, когда я был маленьким.

– И единственный разговор с противным испорченным мальчишкой в школе раскрыл тебе глаза на то, что ты не один во Вселенной? Причём разговор был о половой жизни?

– Ага. – Тимка засмеялся. – Не знаю, почему, но так было.

– Чудны дела твои, Господи. – Лена фыркнула. – Я это запомню. Вдруг у меня когда-то будет свой ребёнок, буду знать.

– Я тебя тогда буду консультировать. – Тимка засмеялся. – Я сегодня с малышкой играл весь день, такая зверушка забавная. Неужели я тоже такой был?

– Был. – Лена улыбнулась. – Когда ты родился, я прибежала к вам – посмотреть на тебя. Папаша твой неделю в наркозе был – не просыхал ввиду рождения наследника, Рона и твоя бабушка нянчили тебя по очереди, и тут я вся такая нарисовалась – посмотреть. Ты был такой крохотный… просто невероятно крохотный, красненький, сморщенный, а они над тобой умилялись, говорили: «Посмотри, какой красавчик!» Я промолчала, конечно, а сама подумала: «О господи, какой ужас!» И не приходила к вам несколько месяцев, боялась, что не сдержусь. А потом Рона затеяла тебя крестить, Никиту позвала крёстным отцом – из-за меня же! И мы пришли вместе, тебе было четыре месяца, и ты оказался похожим на ангела. Но как в том красненьком сморщенном существе можно было рассмотреть будущего ангела, для меня загадка. А когда ты научился ходить, покоя от тебя не стало совершенно.

– Стефка смешная такая, с ней прикольно играть. – Тимка серьёзно посмотрел на Лену. – Мы отклонились от темы. Я просто пытаюсь понять: зачем одни люди покупают других людей в рабство. Ну, например, если для работы – то понятно. Но Андрей говорил, что покупают тех же детей – для секса. Это что значит?

– Педофилия – вот что это значит. – Лена вздохнула. – Помнишь, когда тебе было девять лет, в вашей школе какой-то тип набирал детей в детскую школу моделей?

– Помню. Меня тоже выбрал, но потом отказался.

– Отказался… – Лена невесело улыбнулась. – Твоя мать пришла в тот гадюшник, где он организовал эту свою «школу», и сказала ему, что, если он приблизится к тебе хоть на пушечный выстрел, она вырвет ему глаза и сожрать заставит.

– Мама так сказала?!

– О боже мой! Тимофей, ты кем считаешь свою мать, до сих пор думаешь, что она – Цветочная Фея? – Лена рассердилась. – Ты же её знаешь! Да, она так сказала. И мужик тот испугался до икоты.

– Но почему она так поступила?

– Потому что поняла о нём то, чего не понял никто из осчастливленных «перспективами» родителей. То, что потом, собственно, и случилось.

– Да что такое случилось?!

– Трое твоих соучеников, две девочки и мальчик, после летних каникул в школу не вернулись, да?

– Не помню… хотя – да, так и есть. Вот сейчас ты сказала, и я вспомнил, а тогда внимания не обратил, они в других классах учились. Откуда ты знаешь?

– Знаю. – Лена с опаской посмотрела на Тимку. – Там были и другие дети из нескольких школ, причём дирекция помогала педофилу – организовывала так называемые кастинги. Разрешили этому типу ходить по классам и выбирать понравившихся «перспективных» детей. Ни один из директоров школ, куда обратился этот урод, не усомнился ни на минуту, и родители были в восторге – ах, модельный бизнес, такие перспективы, их дети – избранные! Кастинги, фотосессии, съёмки! И тот тип, что организовал эту «школу», причём не бесплатную, конечно же, делал фотосессии и съёмки проводил, длилось это больше чем полгода. Фотосессии, блин!

– Ну да, для моделей это обычное дело.

– Конечно. – Лена вздохнула. – Только фотографии оказались на порносайтах для педофилов. Папаша одной из девочек иногда посещал порносайты, но не наши, а зарубежные – чем-то они от наших отличаются, не знаю чем. Ну, вот и зашёл он на один из таких сайтов, а там есть всплывающие окна, и в одном из них он увидел свою девятилетнюю дочку. Он сначала глазам своим не поверил, ссылка вела на платный сайт, он оплатил вход и нашёл там все эти «фотосессии». Причём девочку фотографировали не просто обнажённой… там и видео было, где с ней делали такое, что… причём сайт этот, я повторюсь, был иностранный, и хостинг, и домен тоже где-то не то в Южной Америке, не то в Африке. Ну, вот так всё и открылось. Я не знаю, что чувствовал тот отец, когда увидел всё это – ну, что с его ребёнком вытворяют, но врагу такого не пожелаю. Началось расследование, все дети оказались запуганными и сломленными, с ними долго работали психологи, хотя я думаю, когда такое случается, уже поздно что-то делать, такая травма не проходит. Деятеля этого арестовали, а в тюрьме его зэки почти сразу зарезали, до суда он и не дожил, подельников своих не сдал, а они были. Пострадавших детей по-тихому из школы забрали – по крайней мере, из твоей точно забрали, – директоров, допустивших педофила в школы и способствовавших, хоть и по неведению, его «кастингам», уволили, но один мальчик через пару лет покончил с собой, насколько я знаю. Не смог справиться. Что с остальными, бог знает, надеюсь, они смогли это преодолеть, я уповаю на то, что детская психика более подвижна.

– Я не знал…

– Конечно, не знал. Ровена очень берегла твой внутренний мир, она бы ни за что не сказала тебе. Я о чём толкую: твоя мать в один момент поняла то, что до остальных дошло только тогда, когда над их детьми надругались.

– Как она это поняла?

– Я не знаю. – Лена вздохнула. – У неё много есть такого, чего я не понимаю, но самое, на мой взгляд, важное то, что она умеет видеть суть людей, явлений, процессов. Это всё равно что решить уравнение, просто написав правильный ответ, потому что решение расписывать долго и скучно, а ответ очевиден. Вот так для неё очевидно многое, а остальные решают уравнение долго и чаще всего неправильно. Вот и поняла она всё насчёт того мужика, и даже сказала учителям в школе, что он подозрительный, но её сочли нервной скандалисткой, понимаешь? А доказательств у неё не было, просто ощущение. А когда всё раскрылось, вспомнили её предостережения, да поздно.

– Тогда почему она вышла за отца?

– Она по наивности своей думала, что он изменится ради неё. – Лена серьёзно посмотрела на Тимку. – Она в юности не знала, что люди не меняются. Он ведь был очень неглупым парнем, кроме внешности, там башка нормально варила. И добрый был. Просто… чёрт его знает, откуда у многих наших мужиков понимание мужественности связано с сидением с корешами, с питьем водки и прочими безобразиями. И теряется ум и доброта, и сама личность теряется, а Рона думала, что она для него будет значить больше и он одумается. Вот и вышла за него. Это потом пришло понимание, что не меняются люди.

– Совсем?

– Совсем.

– Понятно. – Тимка смотрел себе под ноги. – Знаешь, я сейчас, наверное, понял, зачем этим уродам покупать себе детей. И вообще – рабов. Это же власть! Не просто над подчинёнными или официантом, там власти нет, есть субординация, чуть что не так, тебя же по судам затаскают. А тут власть абсолютная: делай что хочешь – насилуй, калечь, избивай, мори голодом, и никто тебе ничего не сделает, потому что этого раба словно и нет на свете, и даже если его убить и выбросить на свалку, его найдут, и только.

– Тим!

– Нет, тёть Лена, я понял, вот сейчас понял! – Тимка вскочил и взволнованно прошёлся по комнате. – Некоторые люди – просто мерзкие извращенцы, – и да, они не меняются, не хотят, зачем им это, если можно потакать своим извращениям? Покупаешь себе такого ребёнка и держишь его как раба. Надоест – можно купить другого. Да, за это можно получить срок, если дело откроется, но никто же не думает, что откроется, многие так и остаются в тени, раз большинство пропавших детей никто никогда не находит.

– Тим, это нормально – думать о таких вещах.

– А что тут ненормального? – Тимка смотрит на Лену потемневшими глазами. – Мир не такой, каким выглядит. Вся эта цивилизация – относительна, очень тонкий слой, а под ним то же, что и тысячу лет назад. Вот адвоката давешнего пытали, а потом убили… и девушку зарезали, и ребёнок этот похищенный, и все эти люди, которые напали на наш дом и на тебя… тёть Лена, ты что, не поняла ещё? Мир – это совсем не то, что мы думали. Мы на плоту, под нами океан, а в океане морские чудовища. И мы только что поняли, что нас от них отделяют всего несколько сантиметров досок. Лучше бы мы этого не знали, потому что как теперь жить?

– Тим…

– Нет, тёть Лена, не надо меня утешать, я не расстроен. Я не истеричная девчонка. Я просто думаю о том, что вся моя прежняя жизнь – самообман. Снова всё рухнуло, как когда-то давно. Мы создали для себя маленький плот в океане, обустроили его, но чудовища прячутся под настилом. И когда придёт ночь, уснуть не удастся.

Тимка снова сел на пол, уткнулся в колени и замер. Лена не знала, что ему сказать – не знала, что можно возразить, потому что возразить-то по сути было нечего. Она и раньше это знала, просто знание приходило к ней постепенно, накапливалось, и она смогла приспособиться, а на Тимку всё упало вдруг, разом, и как он с этим справится, непонятно. Вот Ровена смогла бы найти нужные слова, а она – нет, не может.

– Тёть Лена… а мама когда вернётся?

– Скоро. Подождём пару недель, и она вернётся.

Тимка вздохнул и снова влез на подоконник.

– Тим…

– Что?

– Чудовища всегда были.

– Теперь я это знаю.

– Но они не могут жить на плоту, солнце и воздух их убьют. Главное – в воду не упасть. Плот большой и крепкий, мы ведь строили его, зная, что он будет плыть по океану, полному чудовищ. И у нас есть ружья.

Тимка кивнул и прыгнул с подоконника в траву.