На порталы выезжали еще несколько раз, потом поездки прекратились. Зато возобновились допросы, которые теперь вел не Огден, а его заместитель, неприметный серый человек по имени Амсель Гтар. Впервые встретившись с ним, Берта подумала, что Огден и Амсель чем-то неуловимо похожи, а потом поняла, чем именно. Огден выбирал заместителей себе под стать: Амсель тоже был неприметным, серым, словно бы бесцветным, и с точно такой же, как у Огдена, злой и мертвой хваткой. Разве что хватка эта была послабее – Амсель осторожничал, не форсировал. И не хамил так, как любил хамить Огден. От него Роберта ни разу не слышала ни одной «половой» шуточки, ни грубого слова: заместитель был предельно корректен и вопросов пола и расы вообще не касался. Ита и Скрипача он называл исключительно «ваши мужья», Кира и Фэба «старшие рауф» – за это Берта была ему, пожалуй, даже благодарна. От хамства Огдена она немного подустала.

Несмотря на то что выезды прекратились, видеться они не перестали, потому что начались какие-то непонятные лабораторные исследования, которые проводились на территории тюрьмы. Два или три раза в неделю их троих отводили в больничный корпус (трёхэтажное грязное здание в самой глубине территории), в подвале которого находилась наспех оснащенная всем подряд мобильная лаборатория. Исследования, которые там проводились, на взгляд Берты, были напрасной тратой времени: с них каждый раз снимали энцефалограммы, мерили давление, проверяли рефлексы; потом наступала очередь процедуры, которую Джессика окрестила «игрой в молчанку». Их по очереди заводили в изолированную камеру и велели сидеть, не двигаясь, около получаса. На вопрос Фэба, что именно они хотят зафиксировать, ему было отвечено, что это не его, Фэба, дело, и что если сказали сидеть, то нужно сидеть.

Ну и сидели. По очереди. Зато пока один сидел, двое других были предоставлены сами себе и могли потихоньку поговорить, и послушать чужие разговоры: ученым было не до них.

Многое из того, что происходило на воле, за стенами Краснопресненской тюрьмы, они узнали именно из этих разговоров.

На Терре-ноль уже восьмой год шла война.

Причем на первый взгляд война эта была истинным театром абсурда, но лишь на первый. Если вдуматься, страшнее этой войны планета в своей истории ничего не видела.

Отношения Америки и России полностью разладились из-за пустяшного на первый взгляд участка земли в Черном море, а именно – из-за Змеиного острова. Изначально территория острова и портал, находившийся на ней, принадлежали Украине, которая, конечно, пускала туда российских исследователей и отказывала любым западным. Змеиный остров был разменной монетой, Россия хорошо платила за дозволение работать на нём, и Украину это вполне устраивало. В давние времена на острове уже происходил военный конфликт, туда целенаправленно перли немцы, но тогда остров удалось отбить, и в портале с тех пор работали исключительно украинские и российские ученые.

Однако мировую общественность такое положение дел категорически не устраивало.

Когда стало понятно, что Официальная служба порталами воспользоваться не может, да и вообще слабо влияет на ситуацию, стали поднимать головы разные коалиции в правительствах стран-сверхдержав. Россия и Америка исключениями, разумеется, не стали, равно как не стал исключением Китай и сильно поднявшаяся в тот период Индия.

Метапорталы интересовали всех, тем более что за последние годы появился ряд новых исследований, теорий, выкладок, и выкладки эти (по мнению аналитиков) сулили большие барыши тем, кто сумеет использовать наработки.

Порталы по большей части были расположены на территории России.

Американцы на своей территории нашли только три штуки, причем с весьма сомнительными характеристиками.

А самым сладким куском оставался по-прежнему крошечный Змеиный остров, расположенный в Черном море и принадлежащий Украине.

Сначала, разумеется, Запад попытался перетащить Украину на свою сторону, и вроде бы даже на какое-то время в этом преуспел, но Украина на удивление быстро опомнилась, тем более что экономические отношения с Россией её более чем устраивали, а все авансы Запада, как выяснилось, не стоили и выеденного яйца. В итоге по стране прокатилась короткая гражданская война, результатом которой стало присоединение Украины к России в качестве независимого субъекта.

Западу это категорически не понравилось.

Для начала России начали рубить экономические связи, но тут на сторону России вдруг перешел Китай, и с экономикой пришлось слегка притормозить.

Немногим позже штатники начали потихоньку вводить войска в страны, граничащие с Россией, и появилась информация о первых вялых стычках: стороны потихоньку огрызались друг на друга, но дальше этих стычек дело не шло.

До первого срыва. До первой серьезной провокации Штатов, которые в Черном море напали на российское судно.

Большегрузные БЛЗ всё так же ходили по всему миру через сложные системы межконтинентальных океанских и морских дамб, но военные за последние пятьдесят лет получили на вооружение совершенно новые машины: чаще всего это были корабли на воздушных подушках, в обход всех пактов снабженные антигравами. Такому кораблю было всё равно, над какой поверхностью идти, ему были нипочем и море, и суша, но согласно всё тем же бесчисленным пактам и соглашениям, эти корабли использовались как морские.

И вот на один из таких кораблей, патрульный, штатники выпустили четыре свои машины, причем гораздо более мощные и маневренные.

О том, что корабли находятся в акватории Черного моря, Россия знала.

Но какая-то «добрая душа» отключила на этих кораблях положенные по соглашению маяки-пеленгаторы и включила антилокационную защиту, которую по условиям мирного времени положено было выключать…

Российский флот за сутки выбил все четыре корабля и сообщил в международное сообщество о неправомерных действиях США.

США тут же объявили о начале военной операции против России и начали мобилизацию.

Война была развязана.

Парадокс этой войны заключался в том, что Официальная служба воевала на обоих фронтах одновременно. С правительством каждой страны у неё был еще в незапамятные времена заключен пакт, и, согласно этому пакту, она была обязана оказывать поддержку в военных операциях той стране, которая этого требовала.

Разумеется, в соответствии с регламентом.

Разумеется, с ограничением технических средств.

Разумеется, с поддержкой.

В Ливийский портал, через планету Риден-15, заходили официалы, «работавшие» на стороне Европы и США.

В Домодедовский портал заходили официалы, «работавшие» на стороне России.

Отряды формировались в лагерях рядом с порталами, а затем развозились по трём основным фронтам: Южному, в Черное море, Северному, на Балтику (там атаки шли со стороны Скандинавии, которая сама не воевала, но войне не препятствовала), и Западному – под Смоленск. Беларусь тоже не принимала в войне участия, но через её территорию шли войска Белого Альянса.

– Уму непостижимо, до какого идиотизма может дойти человеческое существо в своем стремлении чем-то владеть. – Берта, которой удалось подцепить со стола начальника научной группы свежую «Правду» и которая последние десять минут эту «Правду» изучала, сидела, пригорюнившись, положив газету на колени. – Зачем им эти порталы? Что это за разработки?

– Так они нам и сказали. – Джессика потёрла виски. – Фэб, что ты думаешь об этом всём?

– Пока что ничего, – Фэб пожал плечами. – Думаю, что у меня чешется нос. Бертик, если тебе не трудно…

– Сейчас, – Берта пересела к нему. – Справа? Слева?

– Кончик, – Фэб шмыгнул носом. – Спасибо. Интересно, им когда-нибудь надоест сковывать мне руки?

– Не думаю, чтобы им это надоело. Ты – страшный и ужасный агрессивный рауф, и если тебя не сковать, ты поотрываешь головы всем, кому сумеешь, а потом побежишь искать Огдена со товарищи, чтобы довершить своё черное дело, – сообщила Берта с невозмутимым видом.

Джессика прыснула.

Фэб горестно вздохнул.

– Не побегу я никуда. Попробую завтра попросить Амселя, чтобы мне не надевали хотя бы «ошейник». Без него я бы мог о плечо почесать себе нос, а с ним боюсь, вдруг среагирует.

– Скажи спасибо, что тебе сняли «химию», – вздохнула Джессика. – Это уже большое достижение.

– И не говори, – согласился Фэб. – С «химией» было совсем плохо.

Сейчас они втроем ждали, что еще на сегодня придумает научная группа. Охрана, которая привела их в лабораторию, откровенно скучала, сидя на стульях у двери, Джессика, Берта и Фэб тоже заскучали: за последние полчаса они поговорили, кажется, на все возможные темы, на которые можно было говорить в присутствии посторонних.

– Бертик, что там еще в газете было? – спросила Джессика.

– Посмотри сама, – Берта протянула подруге «Правду». – Джесс, я не информбюро.

– Ага, ты не информбюро, ты противная старая тётка, которой лень рассказывать. – Джессика развернула газету, страницы зашелестели. – Заявление, заявление, сводка, еще сводка, завод переоборудовали… посевная… слушайте, а с едой неплохо. В двадцатилетнюю было хуже.

– Это да, – кивнула Берта. – В двадцатилетнюю жрать мы отвыкли, причем существенно. А сейчас вполне себе. Даже нас нормально кормят.

– Очень хочется молочного чего-нибудь, – признался Фэб. – Творожных сырков, например. В глазури.

Творожные сырки во время жизни на Земле-n стали его тайной слабостью. Рауф мог «под чай» запросто навернуть штук десять, а то и пятнадцать. Сырки он обожал, отдавая предпочтение вариантам с начинкой из вареной сгущенки или варенья, не очень любил только кокосовые, но если не было других, то и кокосовые ел с удовольствием.

Скрипач и Ит, зная об этой его слабости, во время масштабных семейных закупок брали сырков чуть ли не по сто штук, «Фэбу на недельку»…

– Нету сырков, – строго сказала Берта. – Терпи, Фэб. Что делать.

– Только мечтать и остается, – рауф тяжело вздохнул. – Действительно, тоска. Работы нет, сырков нет. Какая-то чудовищная жизненная несправедливость.

– Вся жизнь – одна большая несправедливость, – констатировала Джессика, откладывая газету. – Хотела бы я знать, чем эта война кончится.

– Думаю, этого бы многие хотели. – Берта нахмурилась. – Россия не сдастся. Она никогда не сдавалась и в этот раз не сдастся, потому что мы никогда не были рабами, и никогда ими не будем.

Фэб кивал в такт её словам, Джессика тоже.

– Мы победим, – Берта улыбнулась. – Вот только неизвестно, каким образом…

– Бертик, а как думаешь, что могло бы переломить ход этой войны? – спросила Джессика. – У меня есть кое-какие мысли, но сперва я бы хотела услышать тебя.

Берта задумалась. Прикусила губу, нахмурилась.

– Ммм… знаешь, мне кажется, что кардинально что-то могло бы измениться только в том случае, если… если что-то изменится в порталах.

– Что? – тут же спросил Фэб.

– Кабы я знала. Что-то. Какой-то фактор. Метапорталы не действуют, что наши, что американские. Нет системы. Нет включения.

– …и быть не может, – вставила Джессика.

– Теперь я в этом сомневаюсь. – Берта отвернулась. – Пока нас не было, они действительно продвинулись. И совсем не в ту сторону, в которую шли мы, когда исследовали.

Фэб едва заметно нахмурился, и взглядом показал сначала на ученых, оживленно о чем-то разговаривающих в соседней комнате, дверь в которую была открыта, а затем – на охрану. Берта понимающе кивнула.

– В общем, примерно так, – сказала она, давая понять, что разговор окончен. – Что-то должно произойти.

– Надеюсь, оно произойдет без нашей помощи, – передернула плечами Джессика.

– Как знать, – туманно ответила Берта.

На допрос к Амселю Фэба повели следующим утром, как всегда, сковав руки и нацепив «ошейник» с молекулярной нитью, который Фэб за последние месяцы стал ненавидеть тихой, но при этом лютой ненавистью.

В допросной Фэб привычно сел на привинченный к полу стул, подождал, пока конвоиры прикуют его так, как положено, затем со вкусом зевнул. Амсель почему-то запаздывал. Подремать, пока его нет? Или не стоит? Наверное, всё-таки не стоит. Лучше лишний раз осмотреться.

Абсолютно пустой стол, тоже прикрепленный к полу, на окне – усиленная решетка, пол бетонный, стены бетонные. Даже плинтусов и тех нет. Да и вообще ничего нет, кроме стола, стула, лампы в железной сетке под потолком да железной двери.

Тоскливо.

Фэб вздохнул, попробовал сесть поудобнее, но ничего не вышло – и руки, и ноги прикованы, пошевелиться практически невозможно. Страшный и ужасный Фэб, ну а как же.

Конечно, он бы мог выбраться из этой «сбруи», мог бы с одного удара вынести дверь; мог бы выйти из этой опостылевшей за несколько месяцев комнаты… но Фэб слишком хорошо знал, что нужно, необходимо терпеть.

Чтобы они ничего не сделали с ребятами, которые сейчас… с которыми сейчас непонятно что. Которые непонятно где. Которые, сделай он что-то, обречены…

«И которых шантажируют тем же самым, – добавил про себя Фэб. – Потому что каждый из них сейчас думает: если я сделаю что-то не то, я убью тех, ради кого живу. Мразь и мерзость. Будь это всё проклято. Но если невозможно сделать что-то так, как хочется, я буду пробовать иные методы».

Замок защелкал, дверь заскрипела. Ага, Амсель явился, понял Фэб. И точно, через несколько секунд в допросную вошел Амсель в сопровождении охранника. Коротко кивнул Фэбу (тот тоже вежливо кивнул в ответ) и принялся выкладывать на стол какие-то бумаги.

– Вы свободны, – Амсель глянул на охранника. – Через полтора часа подойдите. Десятый пост не снимать.

– Есть, – козырнул охранник.

– Так… ага… Доброго утра, Фэб. Выспались?

– Разумеется, – Фэб улыбнулся. – И вам доброго утра.

Беседы с Амеселем Фэб допросами назвать ну никак не мог. Это были именно что беседы. Весьма доброжелательные и пространные.

– Вы чем-то встревожены? – Фэб, скосив глаза, попытался разглядеть, что там, в бумагах, которые Амсель выложил на стол. – Что случилось?

– По сути дела, ничего, но в то же время… – Амсель замялся. – Война. Оба «игольных ушка» не способны пропустить столько народу, сколько хотят обе стороны. У нас снова спорная ситуация.

– Зачем вообще нужна эта война? – разумеется, Фэб знал ответ, но ему была интересна версия Амселя.

– Время, – заместитель пожал плечами. – И немного отвлекаем. Пока они воюют, они заняты. И не нами, что характерно. Пусть лучше жрут друг дружку.

Фэб покивал.

– Логично, – согласился он. – Но не слишком ли много к данному моменту уже потрачено этого самого времени?

– В том-то и дело, что слишком. Но Гарай считает иначе, и Донкен считает иначе. Они думают, что в самый раз.

Донкен – это был руководитель другого кластера, в котором находился мир Риден-15, связанный с Ливийским порталом. Такой же ведомый, как и Гарай…

– А истощить ресурсы планеты не боитесь? – прищурился Фэб.

– Нам до этого нет никакого дела. – Амсель сел напротив Фэба. – Ну, истощим. И что же? Порталы от этого никуда не денутся.

– Когда-то это был тихий и счастливый мир, – вздохнул Фэб. – Не идеальный, но на диво гармоничный и спокойный. Это чувствуется даже сейчас. Раньше… я видел считки, Амсель, и я знаю, о чем говорю. Тут всё несколько странно, но тут хочется жить.

– Удивительно слышать подобное от рауф, – хмыкнул заместитель.

– Может быть, я не совсем рауф, – улыбнулся Фэб. – А может быть, я рауф, который что-то для себя понял.

– И что же вы поняли?

– Многое, многое… Так что они хотят, Амсель? Боевиков?

– Всех подряд. Да, боевиков, пилотов, мобильную технику, запасные блоки… Согласно пакту, мы не имеем права прихлопнуть супердержавы разом, а жаль. Поскорее бы Огден определился уже с этой экспедицией, – проворчал Амсель. – Хороший флот поблизости от планеты, как вы понимаете, многое бы решил. И быстро.

– Но что это даст?

– Это даст то, что сейчас мы не можем обойти законодательным путем! – Амсель треснул кулаком по столу. – У них, к сожалению, есть возможность заблокировать оба портала, и тогда планета для нас потеряна раз и навсегда.

– Так это не ваши «Вихри» были на площадке в Домодедово? – Фэб безмерно удивился.

– Это были «Вихри» России, которая пасет площадку так, что мало не покажется, – проворчал Амсель. – И открывает нам проходы. По расписанию. И ворчит, что мы мало заводим людей и техники.

– Вы сумели меня удивить, – Фэб покачал головой. – Вот уж действительно, условия места пребывания диктуют…

– …свою политику. Мы повязаны по рукам и ногам.

– До того момента, как сюда придет экспедиция, – подсказал Фэб.

Амсель кивнул.

– А после? – спросил Фэб.

– А после – мы решим ситуацию радикально и быстро.

– Понятно…

Помолчали. Амсель снова вытащил какие-то бумаги и уткнулся в них, полностью игнорируя присутствие Фэба. Тот подождал несколько минут, потом тихонько кашлянул, напоминая о своем присутствии.

– Секунду, – попросил Амсель. – Сейчас… Да чтоб вас черти взяли!

– Что такое?

– Да всё то же самое. – Амсель отложил бумаги. Встал, прошелся взад-вперед по комнате, покрутил головой, разминая затекшую шею. – Фэб, в теории я сейчас должен задавать вам вопросы, которые у нас по плану, но практически – я обречен сидеть в этой комнате еще больше часа и страдать бездельем.

– Так, может быть, стоит попробовать вопросы? – справедливо заметил Фэб. Сейчас у него чертовски чесался нос, но Амсель – это, увы, не Берта, и теперь придется терпеть еще и зуд вдобавок к покалыванию и онемению в скованных руках и ногах. – Что там на сегодня?

– Там всё то же самое, Фэб, – поморщился Амсель. – Абсолютно то же самое. Огден считает меня своей правой рукой, но смею заметить, что я не рука. И голова у меня на плечах есть. Вы физически не сможете ответить ни на один из этих вопросов, и мы это уже проверили неоднократно.

– Про связь с порталами?

– Ну да. Про их местоположение. И так далее.

– Да, действительно… Амсель, можно я вас спрошу? – Фэб немного поднял голову. Насколько позволял «ошейник». – Вы случайно не знаете… о наших? Нет, не подумайте, я не буду спрашивать о деталях работы или чем-то подобном, я просто хотел знать, всё ли у них в порядке?

– Это неизвестно, – пожал плечами Амсель. – Они ушли в экспедицию вместе с экипажем Сэфес, и сейчас про них никто ничего не знает. Ушли, конечно, не одни, с хорошей охраной и с научной группой, но когда вернутся, и вернутся ли вообще…

Фэб медленно глубоко вздохнул: известие шарахнуло так, что никаких вопросов не нужно.

– А… куда они ушли? – спросил он. Спросил, не думая, что ответ возможен в принципе.

– К одной из точек экстремума, – невозмутимо ответил Амсель. – Фэб, вам плохо?

– Ннннет, – выдавил Фэб. – Голова закружилась. Сейчас пройдет.

– Да не переживайте вы так, – засмеялся Амсель. – Вы думаете, мы хотим их терять? Да ни в жизни! Вернутся, куда денутся. Успокойтесь.

Фэб закрыл глаза.

Вот, значит, как.

Вот кто осуществлял расчеты, вот какие силы Официальная стала привлекать, причем уже не в качестве союзников. В качестве рабов, не иначе.

– …тем более что этот экипаж вы знаете. Леон и Морис, приписка – ваш же Орин. Знаете таких?

– Знаю, – голова постепенно переставала кружиться. – Конечно, знаю. Экипаж, который снял маску Сети во время реакции Блэки. Мы когда-то дружили, довольно долго.

– Так что можете не сомневаться в благополучном исходе и не волноваться за своих драгоценных термо, – заключил Амсель.

– Я бы не волновался, если бы хоть кто-то из нас хотя бы приблизительно знал, что находится в точке экстремума, – пробормотал Фэб едва слышно.

Многим позже, лежа в своей камере на койке, Фэб размышлял о том, что услышал сегодня. Мыслям о том, что сейчас с Итом, Скрипачом, Киром, Ри и Мотыльками, он приказал спрятаться подальше и не появляться до срока.

С этим Фэб при всем желании ничего не мог сделать.

А вот с другим…

Сообщение о том, что, оказывается, местное население сумело использовать Официальную службу (пусть и частично, пусть с обратным ходом в ситуации), стало для него несколько неожиданным. Он думал, что войны спровоцировали сами официалы, что страны тривиально стравили, но чтобы вот так…

Экспедиции тут пока что нет.

Местные власти не бездействуют.

Порталы контролируются, есть регламент, есть пакты.

И – это главное! – должен быть свод законов и поправок, которые регулируют происходящее. Но не на уровне официалки, а изнутри. Этот свод должен функционировать на самой планете.

Фэб замер. Закусил чуть ли не до крови губу.

Оно где-то рядом. Решение. Точно. Рядом.

…Если вдуматься, то Официальной службе совершенно нечего вменить ему, Фэбу. Он не открывал Терры-ноль. Он не воевал ни на чьей стороне. Он не был заложником. Он ни с кем не разрывал соглашений, он никуда не сбегал, он не работал на Соде, он…

Его просто не было.

И сейчас – об этом Фэб думал уже довольно давно – с любой точки зрения официалы удерживают его совершенно незаконно. Берту и Джессику – законно, к сожалению.

А вот его самого и обоих детей – нет.

Обе воюющие стороны, судя по тому, как ведет себя Амсель, недовольны тем, как работает служба. Они хотят большего. Можно попробовать как-то сыграть на этом. Вопрос, как именно.

Фэб встал, подошел к зарешеченному окошку, ухватился за прутья (рост позволял), подтянулся, глянул вниз. Из грязного окна можно было видеть угол тюремного двора, тройной ряд колючей проволоки по границе внутреннего периметра, окрашенную суриком крышу какого-то служебного здания и кусочек вечернего неба над городом. Всё прочее перекрывал еще один тюремный корпус – по слухам, туда сажали всякую шелупонь, «по мелочи». В том корпусе было оживленно. Таскали из окна в окно записки, привязанные к ниткам, «посылочки», передавали из камеры в камеру вещи… Когда становилось совсем скучно, Фэб иногда развлекался тем, что наблюдал жизнь второго корпуса. Всё веселее.

В их корпусе подобного, конечно, и в заводе не было.

Решетки на окнах образовывали дополнительный каркас с очень частым шагом прутьев, и сделаны были на совесть – даже Фэб и тот бы не смог такую решетку выломать. Никаких открывающихся окон, разумеется. Непробиваемые стекла, вделанные в стены наглухо. Двери – тоже укрепленные. Дополнительная система запоров. Хороший агент, типа Ита или Скрипача, выход бы нашел, но не сразу. И без «звонка» выйти невозможно: несколько цепей дублирующих систем внутренней защиты.

Причем и здание, и вся эта защита, как понял Фэб, были далеко не новыми. И делали всю эту конструкцию в расчете держать под замком не местных, а своих же официалов… или их оппонентов. Недешевое мероприятие, вот так переоборудовать здание. И не быстрое, ведь всю эту защиту нужно привезти и установить.

Однако выбираться отсюда как-то нужно. В любом случае. А это значит, что надо думать, каким образом можно сдвинуть процесс с мертвой точки.

Фэб отпустил прутья, слегка оттолкнулся от стены, сделал сальто назад. Ужасно хотелось размяться, и хорошо, что сейчас не следят. Пока охрана распивает чаи в каптерке, можно немного поработать.

И то дело.

На ужин снова дали пшенку. Джессика, ковыряясь ложкой в тарелке, подумала, что пшенку она, наверное, до конца дней своих теперь видеть не сможет. А ведь раньше любила. И ребята любили. Когда Скрипач, Ит и Кир приезжали к ним в гости, в Питер, Джессика часто делала на завтрак «кашу по-аэродромному», как называл её Скрипач. Пшенка с молоком, сахаром и с хорошей жменькой, а то и двумя, золотистого изюма – такую кашу ввел в обиход Скрипач после того, как их летная часть два раза стояла в Херсонесе. Тамошний повар, как утверждал Скрипач, варил пшенку просто непревзойденно. И дома кашу все ели в охотку, даже Ромка, который с самого малолетства пшенку не очень любил.

Стакан компота после каши пришелся в самый раз, а два куска хлеба Джессика по привычке припрятала. Выездов вроде бы больше не планируется, Огдена сейчас на планете нет, но мало ли что взбредет в голову Амселю? Всегда лучше иметь в запасе пару-тройку сухарей или кусков хлеба. Сколько раз уже эти запасы выручали за последние недели!..

Джессика поставила пустую тарелку в приемный лоток, расположенный у самого пола на двери, два раза стукнула по ней кулаком и отошла в сторону. Через минуту лоток убрали, щелкнул запирающий механизм. «Чудные они какие-то, – усмехнулась про себя Джессика. – Ну что можно сделать через этот крошечный проем? Даже руку не просунешь». Может, кто-то другой и сделал бы что-то, но она такого бы в жизни не сумела.

До отбоя оставался час. По коридору бродили сейчас двое охранников, а это значит, что разминку сделать не удастся. Чем бы заняться? Джессика задумалась. Почитать? Два истрепанных журнала из тюремной библиотеки она прочла уже вдоль и поперек, а новых до следующей недели не дадут.

Можно попытаться поискать сына. Дело, конечно, практически безнадежное, но хотя бы попробовать стоит. Да, уже несколько месяцев убиты на эти пробы, но останавливаться Джессика не собиралась. Если потребуется, она будет искать хоть вечно. Пока бьется её сердце, она будет искать.

Но сначала надо подготовиться.

Джессика взяла один из журналов, раскрыла на середине, положила перед собой. Придвинула стул поближе к столу, села вполоборота, так, чтобы камера, вделанная в дверь, её «видела» и чтобы вопросов не возникало. Женщина сидит за столом и читает журнал. Всё нормально.

…Камера была механическая, самая примитивная. Такую не обманешь. Немножко обманывать технику Джессика, само собой разумеется, умела – после стольких лет общения с Фэбом, Итом и Скрипачом любой бы научился – но эту камеру делали разумные, которые хотели исключить практически любую возможность обмана. Обманывать было нечего, да и незачем.

Сев за стол, Джессика несколько раз глубоко вздохнула, а затем закрыла глаза. Сконцентрировалась, убирая посторонние и ненужные мысли одну за другой. Вывела сознание в точку, сформировала мыслеобраз: тяжелый, каменный, грубо обтесанный шарик. Шарик был небольшой, но увесистый, даже правая рука Джессики ощущала сейчас её собственное «я» как материальный объект.

Теперь пространство.

Следующий мыслеобраз – огромное, бескрайнее водное зеркало. Ни единой ряби, ни единого движения. Темная, бесконечно свободная вода, которой неведомы границы, которая никогда не знала ни бурь, ни ветра.

Каменный шарик повис над водной гладью, а потом мягко упал вниз, не подняв брызг, словно попал не в воду, а в густое тёмное масло.

По воде начали расходиться круги – именно этого и ждала Джессика.

Первое препятствие – Берта. Берта близко, поэтому её очень легко опознать. В этом месте концентрическая волна обошла объект и двинулась дальше, уже сохраняя в себе память о нём.

Второе препятствие – Фэб. Чуть дальше, но всё равно рядом. Еще один слепок пространства, и дальше, дальше…

Волны уходили вдаль от места падения каменного шарика, а Джессика словно поднималась сейчас всё выше и выше над водной гладью, следя за их движением, ощущая это движение внутри себя.

Ну же…

Ну давай же…

Пожалуйста…

Нет.

Пустота.

Снова ничего нет.

Следующий «бросок» Джессика сделала через несколько минут, с большей амплитудой, и уже исключая из схемы «память» о тех, кто находился рядом. Снова ничего – беспрепятственно уходящие вдаль волны, и всё та же пустота.

– Ромка… это мама… – прошептала Джессика едва слышно. – Я здесь, милый… отзовись…

Еще один бросок – максимум, на который она была способна как эмпат.

Если бы сын был Бардом… Если бы он был хотя бы толерантным к Сети, как его отец… Если бы… но он родился, увы и ах, совершенно обычным мальчиком, простым человеком, разве что гораздо более способным и умным, чем его сверстники. Никакого Дара у него не было.

Хотя, может быть, Дар и есть. Как знать. Ведь Дар, та же эмпатия высокого уровня, может проявиться и в пубертатный период, и уже у взрослого человека после какой-то сильной эмоциональной встряски. Всякое бывает.

Но сейчас Дара у Ромки не было.

Еще один бросок.

Снова уходящие в пустоту бесконечные волны.

И снова нет ответа.

– Это мама… – повторила Джессика безнадежно. – Милый, это мама… я люблю тебя… где же ты…

Берта играла с охранниками в свою любимую игру, которую про себя называла «упал-отжался». Игра была едва ли не ежевечерней, и заключалась она в том, чтобы сделать разминку так, чтобы никто не заметил.

По коридору ходили двое охранников. Мимо её камеры кто-то проходил примерно раз в две минуты, потом были две минуты «тишины». За это время нужно совершенно бесшумно или сделать столько приседаний, сколько получится, или отжаться, или прогнать какой-нибудь короткий комплекс из тех, что для неё разрабатывал Фэб. Отжиматься приходилось от стола, потому что можно быстро сесть за этот самый стол и изобразить либо чтение, либо какое-нибудь бездумное «ковыряние в носу». Что-то разрешенное, в общем.

В двери, разумеется, была камера, но Берта примерно через месяц догадалась, что камера не работает. Удивившись про себя, она начала проверять потихоньку свою догадку и обнаружила – да, не работает, следят исключительно из коридора. После этого и была придумана игра в «упал-отжался», продолжавшаяся уже не первый месяц.

Доделав комплекс, Берта села за стол, вытащила книгу, открыла, но читать не хотелось. Вот бы Джессике как-то передать хотя бы пару книг!.. Почему-то книги из них троих давали только ей одной, Фобу и Джессике доставались исключительно журналы.

Читать не очень хотелось. Берта бездумно скользнула взглядом по строкам, заложила страницу кусочком истертого газетного листа, закрыла книгу. Нет, не идет. Ничего сегодня не идет. Лучше просто посидеть и подумать, наверное.

Хотя бы о сегодняшней газете, например. Что-то там было интересное.

И, кажется, Фэб что-то понял. Жаль, не сумел сказать, что именно.

Стоило ей только заговорить об исследованиях, как Фэб тут же на неё шикнул. В ту же секунду. Так? Именно так. Видимо, о чем-то догадался или подумал.

Но о чем?

Берта нахмурилась.

Дано: сеть метапорталов, вибрационные модели и «сетки» которых относительно давно изучаются. Далее: наша команда, которую, как все уже поняли, тоже весьма пристально изучают. Интересно, какой срок у этих исследований? Не одно десятилетие уж точно.

Твари вы, официалы. Что я вам, подопытный кролик?..

Еще одно условие – гексагональные порталы, причем работающие.

И проект «Азимут», с поиском этих треклятых точек экстремума…

Как же плохо без Ри!.. Гений бы уже давно сообразил, что к чему.

И всё-таки, если попробовать оперировать хотя бы тем, что есть. Нас сейчас изучают, если можно так сказать, тут, на Терре-ноль. Ребят, видимо, привлекли к подобным исследованиям на Земле-n и гоняют по порталам там. Дети… но дети явно ни при чем. Что дальше?

Экспедиция.

Нет, это какая-то тупиковая ветка получается. Потому что выходит, что экспедиция не особенно нужна. Она лишена смысла как таковая. Достаточно просто просчитать, где именно этот проклятый гипотетический центр, и…

И что?

Свет в камере погас, осталась только «дежурная» слабенькая лампочка над дверью. Берта быстро разделась и легла – через десять минут пойдет проверка. Лучше никого не злить лишний раз.

…С экспедицией относительно понятно, хотя, собственно, это уже на Земле-n было понятно. Но вот всё остальное…

Ладно. Надо спать, в самом деле. Может быть, хоть что-то уложится в голове и хоть что-то станет понятнее.

На следующий день их троих снова потащили в лабораторию. Привели гораздо раньше, чем приехали ученые, и они час просидели, не имея возможности даже словом перемолвиться, под строгими взглядами охраны, которая сегодня была какая-то новая и, по общему мнению, слишком уж нервная. Ну их к шуту! Заговоришь, а потом неприятностей не оберешься. Да еще и лаборатория оказалась закрыта, и сидеть пришлось в коридоре, на узенькой деревянной лавке, стоящей у стены.

В подвале сегодня было зябко, чувствовалась сырость – или на улице дождь, или что-то опять не так с канализацией. Скорее второе, чем первое: уж больно запах неприятный. Фэб то и дело недовольно морщился, принюхиваясь. Джессика и Берта, впрочем, тоже морщились – воняло в подвале сегодня гадостно.

Причина вони выяснилась, когда пришли ученые: оказывается, действительно прорвало трубу. Ни о каких исследованиях, конечно, не могло быть и речи – ученые устроили форменный скандал, справедливо возмутившись, а Берту, Джессику и Фоба было велено перевести обратно в корпус, и «пусть посидят, подождут где-нибудь, позже решим, что сегодня можно делать». В результате их троих отвели обратно и заперли в допросной. Одних.

– Девчонки, у меня новости, – сказал Фэб, когда охрана отошла от двери.

– Хорошие или плохие? – нахмурилась Джессика.

– Разные, – туманно ответил Фэб. – Вы лучше сядьте. Во-первых, точки экстремума просчитаны.

– Да ты что… Уже?! – Берта смотрела на Фэба с ужасом. – Так быстро? Но…

– Считали Сэфес. Непосредственно Леон и Морис. – Фэб опустил голову. – Но это еще не всё. Самое плохое то, что к первой точке пошла экспедиция. В ней – наши. Все.

– Боже мой. – Джессика, до этого стоявшая напротив Фэба, медленно обошла стол и села на привинченный стул. – Что же это…

– Спокойно, – Фэб глубоко вздохнул. – Если я правильно моделирую, то пошли Сэфес, охрана, и ребята. Ведут – Сэфес. Точнее, везут. Срок экспедиции я не знаю. Если всё действительно так, как я думаю, у нас пока что нет особых поводов для волнений.

– Нет поводов?! – Джессика вскинула голову. – Как это – нет поводов? Ты хоть примерно представляешь себе, что может быть в этой точке?

– Понятия не имею, – признался Фэб. – Видимо, портал…

– Гениально, – едко сказала Берта. – Портал, точно. Но какой? С какими характеристиками, в каком статусе?

– И в какую именно точку их отправили, интересно? В минимальную или в максимальную? – Джессика задумалась.

– Джесс, это не имеет значения, – Берта хлопнула по столу ладонью. – Черт-те что. Что-то Огден ну очень торопится, вам не кажется?

– Торопится, – кивнул Фэб. – Потому что выходит из-под контроля ситуация тут, на Терре-ноль.

– Рассказывай, – потребовала Берта.

Ставку решили делать на Фэба – и Джессика, и Берта согласились с тем, что он сказал. Да, он не виновен. Он всего лишь член семьи. Да, его дело вполне может быть пересмотрено. Вот только как добиться пересмотра и на какой уровень нужно будет выйти?

И самое главное – как суметь дать властям понять, что тут, в Москве, содержится в тюрьме тот, кто содержаться не должен?

Власти, разумеется, в курсе. Не могут быть не в курсе. Но ведь можно объяснить властям, что они трое не намерены сидеть сложа руки и ожидая своей участи, а готовы действовать – любым способом! И что они знают свои права. И закон. И хотят, чтобы в их случае закон соблюдался.

Понятно, что ни о какой свободе не может идти и речи – ни Фэба, ни Джессику, ни Берту ни под каким видом не выпустят. Но!!! Любой суд, любой выход из тюрьмы, пусть временный, любое движение – это уже не мертвая точка и не каменные мешки, в которых они находятся сейчас.

Для начала решили соблюсти формальности и подать заявление об открытии дела (именно дела – Фэб это особенно подчеркнул) самому Амселю. Да-да, именно ему. Действия обязаны быть максимально прозрачными. Мы не скрываемся, не прячемся, не пытаемся что-то нарушить. Мы действуем на законном основании.

Конечно, Амсель этому делу хода не даст. Их заявления благополучно осядут у него в документах и будут подшиты к делам. До властей они не дойдут. Но на это и есть расчет, ведь они трое именно таких действий и ждут от заместителя.

Далее.

Любым способом нужно будет отправить копии таких же заявлений на волю. Любым – значит любым. Значит, нужно будет брать под воздействие либо научную группу, либо охрану, кого угодно. Главное – чтобы копии заявлений оказались во всех возможных и невозможных инстанциях.

– Везде. От верховного суда до пожарной охраны. – Берта оглянулась на дверь, но в камеру пока что никто не шел. – Всем, до кого сумеем дотянуться…

Опять же далее.

Разумеется, что-то где-то всплывет. В десяти местах окажутся «умники», которые хода этому делу не дадут, а вот в одном есть шанс наткнуться на кого-нибудь не особо умного и при этом болтливого. Или слишком законопослушного. Или сильно не любящего официалку. Шансы примерно равны. И этот «не умник» даст делу ход.

Возможно, оно получит огласку – это было бы совсем хорошо.

– Торопиться нельзя, – предупредил Фэб. – Сначала нужно будет присмотреться.

Присматривался Фэб две недели.

Конечно, он и раньше «смотрел» всех, кто находился поблизости, но теперь начал анализировать те детали, про которые раньше не имело смысла думать. Манера речи, темперамент, склонности, привычки, какие-то мелочи, на которые сам человек, может быть, и внимания не обращал никогда, но которые сейчас могли бы сыграть так, как требуется Фобу.

За это время он выделил троих потенциальных «клиентов», с которыми в будущем можно попробовать «поработать».

Первым стал охранник, отводивший его, Фэба, в допросную. Это был местный человек, по всей видимости, не плохой, не злой. Спокойный уравновешенный типаж, чуть медлительный (на первый взгляд), уверенный. Часть действий он совершал механически, и Фэб довольно быстро вычислил, что именно. А по дороге в допросную обнаружились целые три слепые зоны, которые можно при желании использовать. Зоны были крошечные, но для его цели вполне подходили.

Вторым «клиентом» оказался один из ученых, тоже местный. Он курил. И бегал курить систематически – а поймать его по дороге и вложить «программу» было бы делом нескольких секунд. С ученым было плохо другое – на редкость импульсивный тип, дерганный, нервный. Такой даже при использовании программы может сбиться, а чем чреват сбой, лучше даже не думать. Ученого Фэб решил приберечь на самый крайний случай, если два других варианта не сработают.

Третьим вариантом был человек, разносивший по камерам еду. Молчаливый, флегматичный, он приходил каждый день в одно и то же время, в сопровождении кого-то из охранников, ставил порции в лотки, ждал, потом забирал пустую посуду. За всё время Фэб не услышал от него ни одного слова, кроме коротких «угу» и «ага», которые иногда доставались сопровождавшему охраннику.

– Вась, как дела? Ничего?

– Угу…

– Сам-то как? После работы домой небось?

– Ага…

Вариант показался Фобу практически идеальным. Этот человек, например, мог почти минуту просидеть у лотка на корточках, ожидая, когда заключенный поставит посуду на место и отойдет (за этим следил охранник), он мог долго возиться у своей тележки с котлом, что-то делая, он мог замешкаться, если колесо старой тележки соскакивало, он долго и обстоятельно мешал компот, когда давали компот, чтобы всем досталось поровну сухофруктов со дна…

И, что самое главное, его знали другие заключенные, которых содержали в соседних камерах. Таковых имелось немного, всего пятеро на коридор (Фэб был шестым), но «соседей» Фэб отлично выучил.

Вот уж кому позавидовать точно было нельзя.

Все сидевшие были официалами из местных, нанятых Службой здесь, на Терре-ноль. Сидели кто за что. Кто-то пытался воровать. Кто-то донес на товарища, на которого лучше было бы не доносить. Кто-то осмелился вступить в спор с руководством. Кто-то перешел порог лояльности.

При других обстоятельствах за такие нарушения их, скорее всего, просто бы выслали, отправив домой и навсегда лишив возможности работать в Службе. Но сейчас – время было военное, и те, кто «влетал», «влетали» по-крупному. Те пятеро из соседних камер ждали судов, а суды всё никак не начинались.

Так вот. Соседи этого молчаливого Васю явно одобряли: если, например, кто-то что-то просил – еще один кусок хлеба, лишнюю ложку каши, второй стакан компота – он никогда не отказывал. Молча ставил в лоток то, что просили, а потом спокойно ждал, когда отдадут посудину.

На этом тоже можно было сыграть.

План Фэба был в достаточной степени прост.

Первое – сформировать программу, которую человек должен будет выполнить. Причем в программе этой должна быть заложена «защита», чтобы сам человек не оказался подставлен, чтобы его не смогли ни в чем обвинить. Да, сложно. Но можно что-то придумать.

Второе – имитировать общение этого самого Васи с кем-то из соседней камеры. Фэб совершенно не хотел, чтобы человек сидел у него под дверью.

Третье – заложить программу с большим упреждением. Недели две, а то и три вперед, этого будет достаточно. Фэб собирался основательно выждать и сделать так, чтобы ни малейшей связи, ни малейшего подозрения не возникло. Удар, который он собирался нанести по Огдену и Амселю, обязан быть внешним, и только внешним. Ни Джессика, ни Берта, ни сам Фэб не должны иметь к этому удару ни малейшего отношения.

И – непосредственно сама программа.

Это, конечно, сложнейшая часть работы.

Подход?.. Метод?

Несколько дней подряд Фэб прогонял в голове всё, что рассказывали ему про Терру-ноль и про знакомых, которые жили на Терре-ноль. Ему нужна была адекватная «мишень».

Как расставить приоритеты?

На кого делать упор?

Ученые? КГБ? Военные?

Как привлечь к себе внимание и прервать этот молчаливый плен и вакуум, в котором они трое оказались?

«Ну нет уж, – думал Фэб позже. – Не на того вы напали, совсем не на того. Война, говорите? Значит, войн будет две. Я начинаю вторую войну, с вами. И посмотрим, чья возьмет».