Катер они отпустили там же, где его оставлял Ри в прошлый свой визит – в дальней части дендрария, где народу, как они успели убедиться, снова не было. Берте заранее отправили сообщение, и встречать, разумеется, пришла не только Берта.

Пришли все.

Вернее, почти все…

Скрипач, выйдя из катера и увидев Кира, уронил рюкзак, с воплем «скъ`хара!» кинулся к нему, по пути чуть не переломав ноги, и тут же повис на шее; Джессика молча подошла к Ри, который обнял её – да так они и сели прямо на землю, молча, не разнимая объятий. Ит выбрался из катера последним, помахал рукой Бриду и Тринадцатому, а затем подошёл к Берте. Улыбнулся.

– Я по тебе страшно скучала… – шепнула она.

– И я по тебе.

Только бы она не заметила, думал он. Я не хочу, чтобы она сейчас заметила. Всё уже решено, всё кончается, но не надо сейчас, не хочу огорчать, не надо, и мне же обещали, что есть сутки, целые сутки, и…

Минуту они стояли неподвижно – она, прижавшись к нему всем телом, и он, уткнувшись лицом ей в волосы.

– Ит, не надо к нему ходить, – вдруг попросила она. – Не ходи.

Он чуть отстранился, заглядывая ей в лицо.

– Почему?

– Не надо, – вновь попросила она.

– Малыш, мне… – Главное, не думать о том, что под курткой. И чтобы она не поняла. – Раз так получилось, то я должен, наверное. Догадываюсь, но всё-таки…

– Я понимаю, что должен, – она встала на цыпочки, поцеловала его в щёку. – И понимаю, что я тебя не удержу. Но, Ит, он ведь даже разговаривать с нами не пожелал. Мы за всё время говорили два раза всего лишь, и он…

– Берта, мне это нужно. – Он не знал, как объяснить. Сутки, всего лишь сутки – и не увидеть Фэба? Нет, невозможно. Ему же обещали, что он сможет попрощаться со всей семьёй. Со всей! Хоть минуту… пусть даже не поговорить, хотя бы увидеть.

– Ладно. – Она отступила на шаг. – Ты только недолго… и не расстраивайся, хорошо?

– Я не буду, – пообещал Ит. – Родная, поверь, это всё ерунда.

– То, что он говорил, – не ерунда, Ит. Я просто не хочу, чтобы тебя…

– Берта, пожалуйста. – Он прижал руки к груди. – Я зайду на минуту и вернусь к вам. Я понял, всё понял. Правда.

– Ладно. Пойдемте наверх? Эй, ребята!.. Ну пошли, пошли. Успеете ещё, – позвала Берта. – Ри, у тебя голова на плечах есть? Что вы расселись на холодной земле, как маленькие дети? Кир, отдирай от себя эту рыжую пиявку, и пошли уже отсюда!..

Это была самая дальняя комната, и, как понял Ит, самая маленькая – ничего удивительного, если знать характер Фэба. Он прошёл по коридорчику, дотронулся до двери. Открылась, никто её не блокировал.

Фэб стоял у окна – Ит замер, во все глаза глядя на него.

Тот Фэб, которого он помнил, был стар, а этот – оказался молод, совсем молод. Таким Ит его никогда в жизни вообще не видел, да и не чаял увидеть. Короткие угольно-чёрные волосы, ореховые, с зеленоватым отливом глаза, широкие плечи, потрясающе красивые руки, и во всей позе, во всех движениях – давным-давно забытая кошачья грация, когда говорит, кажется, всё тело, всё естество. Наверное, такой Фэб в своё время и достался своей первой жене, ведь и он, и Гира были где-то в этом возрасте, когда встретились. Обоим было около ста пятидесяти, вспомнил Ит.

Фэб был одет просто – серая рубашка, явно из самых дешёвых, рукава закатаны по локоть, светло-коричневые брюки, какие-то тапочки… а, ерунда это всё. Ерунда! Господи, какой же он красивый!.. Спасибо, всемогущий, просто за то, что позволил увидеть – ведь и надежды на это не было, да и быть не могло…

– Это ты? – спросил Фэб.

Ит стоял, неподвижно глядя на него.

– Как ты мог… – В голосе Фэба звучала горькая злость. – Как же ты мог!.. Как ты посмел такое сотворить, ведь ты же знаешь, к чему это может привести! Ты за эти годы потерял разум?! Что ты наделал! Что вы наделали! И что теперь делать мне?! Вы, трое, сошли с ума?! И решили, что имеете право поступать – вот так?! Что если очень чего-то хочется, то можно идти на поводу у своих желаний, причём желаний низменных, тёмных? Вы нас троих сделали живыми игрушками, которые можно вытащить из небытия на свет, просто потому, что этого захотелось? Какая низость!.. Во что ты превратился за эти годы, Ит?! Уходя, я оставлял на этом свете тех, кого любил, светлых и чистых, а сейчас я, против своей же воли, вижу – что?! Подлецов, решающих свои проблемы за счёт… за счёт чужой бессмертной души? – Он осёкся, задохнулся от гнева. – Как ты посмел… Бог никогда не простит такого. Ты погубил не только себя, ты…

Левый бок неожиданно стал горячим и мокрым, начал наливаться болью. Куртка стремительно набухала от крови, в глазах потемнело.

«Защиту пробило, – безучастно подумал Ит, продолжая смотреть на Фэба. – Обидно».

Всё в этом мире враньё, и даже обещание, что у него будут сутки, тоже оказалось враньём, наверное, и… Колени вдруг стали ватными, он почувствовал, что пол уходит из-под ног. Схватился рукой за стену. Ещё минуту посмотреть, пусть говорит что хочет, я просто посмотрю, и…

– …лишиться разума! Разума, души и терпения! Превратиться в чудовище, которое способно лишь…

Ноги больше не держали, и он медленно осел на пол, уже не слыша и не видя ничего.

Светло.

И боли нет.

Боли больше нет. Ощущения тела нет тоже, кажется, чуть-чуть ощущаются руки, точнее, правая рука, левая же отсутствует, на её месте – словно какой-то провал, пустота.

И – вот они, все.

В этой комнате сейчас были все.

Ри стоит у стены, обнимая за плечи Джессику, у которой на руках сидят Брид и Тринадцатый. Рядом Кир, возле которого стоит Берта, и какой же он высокий, и какая она маленькая… Скрипач сидит на краю кровати и гладит по руке, а лицо у него ужасно растерянное и несчастное. И даже Фэб здесь, у входа в комнату, безучастный и каменный Фэб, но лучше безучастный и каменный, чем мёртвый, правда?

Их всех пустили…

– Господи, как же ты нас напугал, – с упрёком сказал Скрипач. – Почему ты не сказал сразу?

– Потому что он псих, – проворчал Кир. – Драть тебя некому… было.

– Не ругай его, – попросила Берта. Тоже подошла, села рядом. – Ит, как это произошло?

Их всех пустили, а это значит…

– Произошло, по всей видимости, именно так, как он сказал, – заметил Ри. – Ит, ну зачем? Зачем было врать, что только рука?

Их всех пустили, а ведь ты знаешь, когда пускают всех. Это значит…

Он растерянно переводил взгляд с одного на другого. Наверное, надо что-то сказать, но в горле ком, и сказать никак не получается.

Огромная радость и огромное горе стояли сейчас столь близко, что он не мог даже осознать, где кончается одно и начинается другое. Вот они, все, здесь. Вся его семья, за каждого из которой он с легкостью пошёл бы на смерть, и шёл, когда было нужно, и не задумывался, что может быть иначе. Вот они, все, и можно смотреть на каждого, и каждый дорог, и в эту секунду каждый – рядом, совсем близко.

Но…

Их всех пустили, а всех пускают только в одном случае; и он слишком долго в этом всём жил, и слишком часто с этим сталкивался, и он-то знает, когда пускают всех.

Их всех пустили, потому что он умирает.

Он умирает, и поэтому нет боли, и они все оказались здесь.

Как же обидно…

И как горько от того, что совершенно нет времени, чтобы обнять каждого, чтобы сказать каждому, что он их любит…

Горло сдавило.

– Ты чего? – спросил Кир. – Псих, ты что?

Ит всхлипнул. Из глаз покатились слёзы. Как же так!.. Я всего-то просил, всего-то – сутки!.. И… почему…

– Я… умираю, да?.. – спросил он.

– С чего ты это взял? – опешил Скрипач. Очень натурально опешил, надо сказать. Кто-то другой, возможно, и поверил бы. – Родной, нет! И не думай даже!.. Ты что?

– Марку с Натали пришлось повозиться, но починили тебя отлично, всё в порядке, – Берта попробовала улыбнуться. Не получилось. – Левую почку, правда, удалили, но её можно пересадить через полгода, мы уже оплатили, клан даже дал часть денег на трансплантацию.

Ложь.

Тоже ожидаемо.

Сейчас они врут, чтобы ему было лучше, но как объяснить, что врать не надо, что он понял правду, и что от этой лжи лучше не станет.

Вот Фэб… спасибо ему. Он хотя бы не врёт, как остальные. Стоит неподвижно, опустив глаза, и молчит. Он знает, что это низко – врать тому, кто умирает, но он, если бы захотел, нашёл бы слова, правильные слова, от которых действительно стало бы легче…

…но он не хочет.

– Говорю же, псих, – Кир улыбнулся. – Умирать собрался, посмотрите на него.

«Как же я скучал по твоей улыбке, скъ`хара…»

– Нет, ну какая мразь эта Орбели. – Взгляд Берты потяжелел. – Поймаю – придушу своими руками.

– Не надо, – попросил Скрипач. – С её точки зрения, мы действительно виноваты… и не нам её судить.

– А кому? – зло спросил Ри. – Если не нам, то кому?

«Не ссорьтесь, – с тоской подумал Ит. – Пожалуйста, не ссорьтесь. Мне очень тяжело, и можно я просто посмотрю на вас ещё немножко… просто так».

Слёзы бежали, не останавливаясь, он попробовал повернуть голову, чтобы вытереть их о подушку, но подушки под головой не оказалось, это был мягкий выступ изголовья.

– Успокойся, – попросил Скрипач. – Ну что ты, действительно. Сейчас поспишь, а когда проснешься, всё будет гораздо лучше, поверь.

Поспишь?

Нет!!!

Только не это!

«Сон – это смерть, а я не могу сейчас, не хочу, не надо!

Задача, как же задача?!

Я не успел…»

Его затрясло, дыхание стало заходиться от ужаса.

– Эй, – с тревогой позвал Кир. – Ребята, что-то не то.

– Берта, вызови Марка, – приказал Скрипач, оборачиваясь.

Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет…

– Что ты ему сказал, мразина? – Кир смотрел на Фэба взглядом, не предвещавшим последнему ничего хорошего. – Это с ним сейчас из-за того, что ты ему сказал? Что ты молчишь, Эн-Къера? Я посмотрю запись в комнате, и молись, чтобы в этой записи не было чего-то ещё, кроме «привет, я тоже скучал»…

«Пожалуйста, не надо, я же умираю, остановитесь, господи, пожалуйста, что я натворил, и как это исправить, когда умираешь, я не успел, не успел…»

– Вы Марка вызвали?

– Они сейчас будут…

А теперь – один-единственный вопрос, да, Биэнн Соградо Ит? Один вопрос – как ты из могилы будешь теперь что-то пытаться делать, да ещё и решать какие-то задачи?.. Что ты будешь делать с этим всем, в чём вы оказались, с этой ситуацией, с этой правдой, которую вы узнали? Что ты будешь делать, если сейчас семье есть скоро станет нечего, и прежде всего надо решать проблемы внутренние, а не глобальные? Где та зацепка, которая позволит развернуть всё как-то иначе и даст возможность…

Это была последняя осознанная мысль. А после неё мир начал обретать уже знакомую полупрозрачность, и в ней осталась лишь тишина и горе, от которого не было спасения.

– Уже девять дней. Марк говорит, что физически он в норме. Но что у него с головой, понять не может вообще никто, – Берта говорила со своей приятельницей и ученицей из клана. Говорила на русском, в клане это считалось правилом хорошего тона. – Марусь, это ужасно. Это просто ужасно, и мы не знаем, что делать. Ну, конечно, дежурим по очереди, лечение оплатили, да… Мы даже не хотим думать про это. Марусь, он девять суток не спал, и вообще ничего не действует!.. Вообще ничего, понимаешь? Да, обращались, а толку-то… Никто ничего не может понять. Я… я не могу. Передай, что я пока отменяю занятия… да… Скажи, что у нас беда. Спасибо, дорогая моя, спасибо… если… Да… Я стараюсь, мы все стараемся, но от нас тут ничего не зависит. Да, дай бог, ты права. Спасибо тебе…

Фэб отошёл в сторону, встал, прислонившись к стене, замер. Надо дождаться, когда она уйдёт, и только после этого можно будет дойти до коридора, чтобы спуститься вниз, на самый последний ярус. Там вообще никого нет и не бывает. Там можно сидеть и молчать.

Что он, собственно, и делал все последние дни.

Ри снял запись комнаты с тем, что говорил Фэб.

Эту запись, идущую всего полторы минуты, посмотрели все.

После этого…

– Я бы тебя прикончил, Эн-Къера, да неохота руки марать, – единственным, кто снизошел до короткого разговора, был Кир. – В общем, так. У тебя оплачен ещё месяц жилья тут, как я понял. Когда он кончится – собирай свои манатки и убирайся отсюда, чем дальше, тем лучше. Можешь, если желаешь, сигануть из окошка… это, конечно, только в том случае, если у тебя вообще не осталось совести и ты решишься похерить жизнь, которую тебе с таким трудом вернули. Пока ты тут этот месяц – чтобы я тебя не видел и не слышал, понял? И если ты, сволочь, сунешься к кому-нибудь из нас, учти – я за себя не отвечаю. Убью. За то, что ты сделал с психом, я тебя на клочки разорву, так и знай.

Этого можно было и не говорить – он понял ещё в первый день. Они обвинили во всём – его.

И они были правы.

Тех полутора минут вполне хватило для того, что произошло.

Фэб кивнул, развернулся и пошёл прочь.

Потом ещё один раз…

Он случайно столкнулся с Бертой и решился – хотя бы попробовать.

– Я не знал… простите, я не знал всех деталей. – Говорить было чудовищно трудно, а эта маленькая женщина с удивительно пронзительными стальными глазами сейчас смотрела на него так, что хотелось провалиться сквозь землю. – Я прошу… простить меня… Я говорил со священником, мне объяснили… Пожалуйста, выслушайте меня…

– Убирайтесь, Эн-Къера, – произнесла она бесстрастно. – Далеко и надолго.

Из обрывков разговоров, случайно подслушанных, из записей, к которым у него был доступ, он за эти дни узнал немного из того, что за последние сто двадцать лет случилось с этой семьёй. От осознания того, что он узнал, становилось физически плохо. Один только конфликт с Официальной службой чего стоил! Через что они все прошли, всевышний, и за что?.. И он сам… то, что он сделал, действительно стало последней каплей – для Ита уж точно последней. Потому что сейчас…

То, что происходило с Итом, не поддавалось никаким объяснениям. Операция и правда была сделана очень хорошо; сейчас, по прошествии девяти дней, все раны зажили совершенно, а через месяц даже от швов следов не останется. Но…

Ит был – и его не было.

Он не реагировал ни на что – ни на слова, ни на лекарства.

Он не спал.

Он плакал.

Все эти дни, девять дней, он не спал ни секунды – и ни одна попытка выключить сознание не увенчалась успехом. Если его сажали, он сидел. Если клали – лежал. Как покорная, равнодушная кукла. Из опухших, превратившихся в щёлочки глаз, не переставая, лились слёзы. На окружающих он не реагировал, на вопросы не отвечал, когда звали – даже не поворачивал головы. Словно находился не в этой реальности, а в какой-то ещё.

Марк и Найти были в полном недоумении. Стали снимать показатели – вообще впали в ступор. Активность мозга – предельно возможная, словно мозг выполняет какую-то сверхзадачу, не давая себе ни секунды передышки. При этом – практически полное отсутствие реакций на внешние раздражители. Разве что на яркий свет, но тут реакция негативная, только ухудшает ситуацию. Есть и пить он тоже не мог, поэтому на второй день поставили поддержку – перегруженному мозгу отчаянно не хватало глюкозы, – но с поддержкой тоже получилось плохо. Тело её отторгало, старалось избавиться, кожа на руке, к которой прикрепили блок, на третий день воспалилась. Поддержку сняли. Стали ставить на пару часов в день, не больше – это единственное, что получалось.

На попытки выключить сознание любым способом – мозг выдавал ещё большее возрастание активности. Отступились сразу: испугались.

Вчера Марк мрачно сказал, что где-то через сутки следует ожидать… или кризиса, или неизбежного. Он так и сказал – «неизбежного». Потому что это порог для любого существа. Эту нагрузку не способны вынести ни мозг, ни тело. Ну, если повезёт, то, может быть, несколько дней… хотя тут нет особой уверенности.

Все видели – клиника Лурье признавала своё поражение. Они были не всесильны, они испробовали всё, что могли, они работали честно, но ведь бывает так, что сделать действительно ничего нельзя.

– Мы не знаем, что с ним, – Найти, пришедшая к ним в очередной раз, стояла, бессильно опустив руки, и по лицу её было видно, что она ощущает вину и стыд. – Мы подняли все информационные базы, которые нам были доступны. И не нашли ни одного аналога этой… болезни. И ни одного алгоритма лечения. То, что мы создавали сами, не сработало. Простите, мы ничем не можем больше помочь. Только навредить… мы бы этого не хотели.

– И что вы сейчас предлагаете? – спросил тогда Скрипач.

– Будем делать поддержку и пытаться стабилизировать картину. Больше ничего. Поверьте, мне очень жаль.

Скрипач покивал, соглашаясь.

– Мне тоже, – беззвучно ответил он. – Найти, простите, мне… надо побыть одному. Или, лучше, пойду посижу с ним.

С Итом они сидели по очереди. Скрипач, Берта, Кир, Ри, Джессика… Фэба, конечно, и близко к комнате никто не подпускал, но он, когда появлялась возможность, старался держаться поблизости. Ничего не происходило, вообще ничего – даже на ожидание это не было похоже. Скорее, на какой-то закольцованный бессмысленный процесс, в котором всего его участники – детали непонятно зачем и непонятно кем созданного механизма, в котором нет ни смысла, ни цели.

Он всё-таки решился – уже после того, как собрал свои вещи и вывел остатки счёта за комнату обратно на их счёт. Вещей было – маленькая сумка, в которую Фэб положил вторые штаны, вторую рубашку, крест, который подарил ему один священник из Русского клана, и святые тексты, заказанные через каталог – тексты можно было получить бесплатно. Он поставил сумку на пол, в тёмном углу, и побрёл искать кого-нибудь, с кем можно будет поговорить. Неважно, кого именно. Кого-то из них. Их решения совместны, они равноправны, поэтому…

Первой, кого он встретил, оказалась Джессика. Она, по всей видимости, возвращалась как раз от Ита – он научился отличать это выражение на их лицах и чувствовал то, что чувствовали они: обречённую пустую подавленность.

– Прости, можно попросить? – Она остановилась, рассеянно взглянула на него. – Джессика, я… я ухожу, как велел Кир. Даже раньше. Деньги я вывел обратно в ваш общий счёт.

Она равнодушно пожала плечами и ничего не ответила.

– Я хотел попросить… разрешите мне с ним попрощаться. Недолго. Пожалуйста!.. Я всё осознал, всё понял, я… никогда… не сумею… это неважно, но я прошу только одно – позвольте мне…

– Зачем? – спросила она безразлично. – Вы его ненавидите. Вы всё сказали ещё тогда. Всё, что думали. Зачем вам эта комедия с прощанием?

– Это не так, – лицо Фэба исказилось от отчаяния. – Это совершенно не так! То, о чём я говорил… Ты же знаешь, что я люблю его! Джессика, пойми, с точки зрения моей веры – воссоздание является грехом, действием, совершаемым против воли Всевышнего, вопреки происшедшему, но… – Он сглотнул. – Я раньше не сталкивался и…

– И что?

– Я кричал на него лишь потому, что этим действием он, с моей прежней точки зрения, погубил свою бессмертную душу, пойдя против воли Бога, нарушив естественный ход вещей!.. Но потом… со мной побеседовал один здешний священник, он рассказал… я не знал раньше, теперь знаю… Если воли Бога на это не будет, воссоздания не будет тоже! Он привёл мне сотни примеров, дал информацию о десятках неудачных попыток, и это только здесь, на Окисте!.. Я понял, я разобрался… я, видимо, был слишком глуп, чтобы осознать это сразу, и если я сорвался тогда, то лишь потому, что в тот момент прошло слишком мало времени…

– Это прекрасно, что вы решили свою внутреннюю проблему. – В голосе Джессики звучал сарказм. – Рада за вас. Жаль, что ради вашего понимания погиб человек, но что уж тут поделаешь, правда? Издержки производства, как говорят на Терре-ноль.

– Я не хотел этого. Джесс, я правда этого не хотел.

– Ну, конечно. Вы всего лишь хотели доказать свою правоту и несокрушимость веры. Вы её доказали. Можете быть довольны. Простите, Фэб, но мне даже находиться рядом с вами тошно. Убирайтесь. И засуньте себе свою веру поглубже в свою задницу, чтобы случайно не потерять!

Она казалась раньше доброй и мягкой, Джессика, та Джессика, которую он знал; она всегда говорила с ним только на «ты», но сейчас напротив него стояла совсем другая женщина – это отторжение, это намеренное, выплёвываемое «вы», и эта злость, от которой начинала болеть голова. И – правота, потому что правда, горькая, никчёмная правда была действительно на её стороне.

– Спроси у Кира, Фэб, – она отвернулась. – Или у Ри. Но если тебя интересует моё мнение, то вот оно. Я бы лучше пустила к нему в комнату гремучую змею, чем тебя. Предатель. Будь ты проклят.

Он ещё долго стоял в пустом коридоре. Её шаги давно стихли, а он словно прирос к полу и никак не мог сдвинуться с места.

Свет приглушили до минимума, и большую часть помещения занимала кровать, даже не кровать, а подобие подиума, возвышения, идущего вдоль всей глухой стены и заканчивающегося у окна, сейчас мутного, незрячего. В комнате было тепло, теплее, чем в коридоре снаружи, а воздух, как понял Фэб, озонировали. Правильно, они же сращивают ткани, поэтому – чуть больше кислорода, стерильность, и, кажется, даже гравитация немного компенсирована: всё для того, чтобы восстановить повреждённые ткани быстрее.

Скрипач при его появлении поднял голову – и взгляд, который достался Фэбу, оказался красноречивее тысячи слов. Убирайся прочь, говорил этот взгляд. Тебе здесь не место. Пошёл вон.

– Мне разрешили попрощаться с ним, – выдавил Фэб. – Скрипач, я ухожу. Кир разрешил…

– Уходишь? Замечательно. Ну и вали! – выдохнул Рыжий. – Желательно побыстрее. Ты попрощался? Всё. Адьё.

– Я очень тебя прошу, дай мне час, – Фэб прикрыл глаза. – Пожалуйста, дай мне час – и я клянусь, что больше никогда в жизни вас не потревожу и не дам о себе знать.

– Это было бы очень хорошо. – В голосе Скрипача звучало отвращение. – Час? Это сказал Кир?

– Эн-Къера, отойдите с дороги, – приказал голос из-за спины Фэба. – Да, Рыжий, они посоветовались и решили, что дадут ему час. Ты не возражаешь?

Берта вошла в комнату, подошла к Скрипачу и остановилась рядом с ним. Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом Скрипач медленно кивнул.

– Ладно, – с неохотой произнёс он, вставая. – Учти, Эн-Къера, за комнатой мы будем наблюдать. И если ты вздумаешь выкинуть какой-нибудь фокус…

Фэб неподвижно смотрел на него.

– Идем, Рыжий, – попросила Берта. – Чем раньше этот час начнется, тем раньше он закончится.

– Вот это верно, – согласился Скрипач.

Фэб робко присел на краешек подиума и лишь потом заставил себя посмотреть на Ита. Тот полулежал, до пояса укрытый одеялом, и бессмысленным взглядом смотрел в потолок. Из-под опухших покрасневших век медленно сочились слёзы. Лицо выглядело чудовищно: отёкшее, опухшее, совершенно безжизненное. Волосы, когда-то длинные, чёрные, очень красивые, теперь срезаны на уровне плеч и пронизаны седыми нитями. Некогда снежно-белая кожа приобрела серо-жёлтый мертвенный оттенок и была вся испещрена тонкими шрамами – про эти шрамы Фэб уже знал, это снимали метаморфозные формы. Маркировали группы клеток-чужаков и вырезали их. Не разрушали, а просто вырезали. Под слабым местным наркозом. Практически на живую. У Скрипача тоже было полно таких шрамов, но Фэб не видел его не то что без одежды, а даже в майке с короткими рукавами и не сумел оценить весь масштаб – сейчас его передёрнуло.

Ит был, конечно, одет – тонкая маечка-безрукавка, домашние брюки. В одежде этой не было никакого смысла, пожалуй, она только мешала – но эти маньяки стремились для чего-то соблюдать приличия, и совершенно непонятно, для чего именно. Ладно, пусть так.

Какое это имеет значение?

Уже никакого.

– Прости меня, – беззвучно произнёс Фэб. – Я знаю, ты меня не слышишь, но всё равно, прости меня, пожалуйста. Я чудовище, и я так страшно перед тобой виноват. Испортил тебе всю жизнь, что в начале, что сейчас… Милый мой, что же я наделал… Если Бог меня слышит… то пусть лучше бы он забрал меня ещё раз, чем тебя…

Он осторожно дотронулся до руки Ита – холодная влажная кожа, вялые мышцы, и, конечно, никакой реакции. Безразличие.

– Я ведь не знал… – прошептал Фэб. – Ни про что не знал, но это меня не оправдывает, конечно… хотя я мог бы догадаться… Ит, сегодня Джессика сказала, чтобы я был проклят… она опоздала, я уже проклят, я сам себя проклял, и не один раз, а столько, сколько сумел…

Он несмело протянул руку и погладил Ита по волосам. Резануло памятью, как ножом по тонкой коже на запястье – чистые, мягкие волосы, совершенно такие, как он помнил. Ну, правильно, они же ухаживают. Водят в ванную (он идёт, когда ведут под руки, но с огромным усилием, долго, тяжело), умывают, расчёсывают. Потому что они его любят, они все его любят.

А он, Фэб, предал.

– Мне разрешили немножко побыть с тобой, и я столько всего хотел тебе сказать, но понял, что не стану этого говорить, не нужно. Ит, я больше не буду просить прощения, – Фэб всхлипнул, – потому что это бесполезно… даже если бы ты слышал меня, всё равно было бы бесполезно… если то, что с тобой сейчас, случилось из-за моих слов, я буду надеяться, что Бог покарает меня… очень скоро. Чем скорее, тем лучше…

Фэб принялся гладить Ита по голове – не замечая, что и сам тоже плачет. От отчаяния и тоски.

Запах… едва-едва, через все наслоения, через возраст, через то, что, кажется, невозможно преодолеть – слабый, тонкий, свежий запах… роса на траве, раннее утро, свежий прозрачный воздух, промытый ночным дождём, и полевые цветы…

– Я совсем скоро уйду, – прошептал он. – Тебе… тебе безразлично… но я всё равно скажу… я люблю тебя… я тебе искалечил всю жизнь, потому что… видимо… я это делал… неправильно… господи, если бы я знал, во что это выльется, я бы сам прошёл это чёртово воссоздание, чтобы… чтобы этого всего с тобой не случилось…

Он, сам не понимая, что делает, лёг рядом с Итом, обнял, прижал к себе – совершенно невозможная боль, от которой нет спасенья, – зарылся лицом в волосы… умрёт – и я умру, и никто не узнает, и не нужно… дальше был какой-то провал во времени, когда Фэб плакал, всё плакал, и гладил эти волосы, и эту родную спину, и острые лопатки, и пытался ладонью вытереть непрекращающиеся слёзы, которые мешали смотреть.

Минут через двадцать он словно очнулся – всё, уже всё, они сейчас придут и вышвырнут его отсюда. Всё, Эн-Къера. Всё. Смотри последний раз и уходи – сам. Хотя бы это сделай сам. Он осторожно шевельнулся, освобождая руку, и вдруг замер.

Что-то изменилось.

Фэб прислушался.

Да, точно. Ритм и глубина дыхания другие, уж что-что, а эти вещи он, Встречающий, ловил мгновенно и автоматически – когда десять дней сидишь рядом с Сэфес, вытаскивая после пятилетнего выхода в Сеть, этими вещами овладеваешь в совершенстве. Полчаса назад дыхание было верхним, сейчас – диафрагмальное, и гораздо спокойнее и глубже.

Да быть того не может.

Он чуть отстранился и заглянул Иту в лицо.

Всё та же безвольная маска, но… глаза закрыты.

Это может ничего не значить.

Приподнял руку – сопротивления мышц не было (раньше было), рука «свободная», полностью.

Ит вдруг слабо шевельнулся (Фэб испуганно замер) и чуть-чуть, совсем немного, пододвинулся ближе – совершенно нормальное движение крепко спящего человека, который хочет лечь поудобнее.

Фэб понял, что действовать надо быстро, пока кто-то не вошёл и не помешал – словом, громким звуком. Коммуникатора у него не было, но Фэб знал, что за комнатой наблюдают, поэтому беззвучно произнёс:

– Он заснул. Срочно вызовите Марка, нужно подтвердить. Я боюсь двигаться, пока что буду лежать рядом, ему так удобней.

Удобней?.. Не сказать, что костлявое Фэбово плечо было удобной подушкой, но Ита оно, видимо, совершенно устраивало. По крайней мере, положив голову Фэбу на плечо, он успокоился совершенно. Из-за отёкшей носоглотки дыхание его было хриплым, но действительно не таким, как час назад. Ровное, размеренное, спокойное.

…Марк пришёл минут через пять. Сказать, что он удивился увиденному, – это не сказать ничего, но опомнился врач на удивление быстро. Через несколько секунд он вывел несколько слабо светящихся панелей и принялся смотреть состояние.

– Да, – прошептал он. – Невероятно. Как вы это сделали?

– Что с мозгом? – Фэб старался говорить на пределе слышимости.

– Боюсь, вы не поймёте…

– Я… ладно. Я бывший Встречающий и врач. Не сомневайтесь, всё пойму. Можно посмотреть?

– Вам придётся повернуться, и, по-моему, лучше этого не делать. А я не хочу светить ему в лицо.

– Тогда скажите словами.

– Активность снизилась вдвое, перегрузка всё равно присутствует, но если он продержится в таком режиме… хотя бы какое-то время, то это реальный шанс остаться в живых. Он действительно спит. Хорошо бы ему проспать подольше.

– Марк, нужно убрать отёки, – попросил Фэб. – И помогите снять с него майку. Она перекручивается и мешает. Потом нужно будет его нормально покормить…

– Мы поставим поддержку.

– Ему не нужна поддержка, он здоров, не считая нескольких мелочей и почки, которая проблемой не является. Вы сделали работу великолепно, по высшему разряду. Но не нужно лечить то, что в лечении не нуждается, и гробить желудок, которому эта поддержка на пользу не пойдёт, – Фэб говорил быстро, еле слышно, он ужасно боялся, что Марк сейчас перебьёт, станет возражать, а спорить в его положении – дело безнадёжное. – Я знаком с подобными случаями, такая картина для меня – не новая. Поверьте, я знаю, что лучше сделать. Не надо искать сложных путей там, где есть простые.

Марк задумался. Посмотрел на висящий перед ним визуал с данными. Потом – на умоляющее лицо Фэба. Потом – почесал в затылке, хмыкнул.

– Может, вы и правы, – с лёгким сомнением в голосе произнёс он. – Но отёк в любом случае надо снять. Дышать мешает. Сейчас уберу. Как вы думаете, он очнётся?

Фэб отрицательно покачал головой.

– Не в ближайшее время. Марк, я же говорю, я знаком с этой картиной. И знаю эту клинику. Но… я и предположить не мог эту клинику – здесь.

– Так что же с ним такое? – с интересом склонил голову к плечу врач.

– Трудно объяснить, но я попробую. Очень похожую картину дают Сэфес и Барды на выходе из Сети. Тело уже вернулось, а вот голова… занята последней задачей, и, пока эту задачу полностью не прогонит, не выйдет из неё.

– И что вы делали в таких случаях?

– Ровно то же, что и вы. Поддерживали, ухаживали. Здесь ничего нельзя сделать, только ждать. Проблема в том, что Ит – не Сэфес… понимаете?

– Точно? – с подозрением спросил Марк.

– Насколько я знаю, нет, – покачал головой Фэб. – Когда я сто двадцать лет назад умер, он Сэфес не был. Да и невозможно стать Сэфес на третьей сотне, просто нереально… Но сейчас то, что я вижу, полностью идентично тому, что я знаю. А я знаю, как помочь и что нужно делать, чтобы улучшить ситуацию.

– Почему он заснул у вас? Вы что-то сделали?

– Я ничего не делал, посмотрите запись. Просто прилёг рядом. Это почему-то сработало. Я знаю методы, позволяющие очень быстро выключить сознание, но, клянусь, я не делал ничего!..

– Ладно… Фэб, чуть-чуть его приподнимите, майку снимем.

Ит проспал сутки, и эти сутки Фэб не отходил от него ни на секунду. Ближе к утру он сам для себя полностью подтвердил собственное предположение – просматривая потихоньку отчёты, сделанные Марком и Найти. Эти отчёты показали ему то, что он не увидел начально: момент «входа» в задачу. Вход этот, как понял Фэб, начался в тот момент, когда Ит рухнул на пол в его комнате… так что вовсе не слова Фэба были причиной тому, что сейчас происходило. Какое-то время голова, видимо, пыталась поддерживать и задачу, и связь с реальностью, но такое даже для Сэфес невозможно. Ит ещё долго продержался, почти сутки – пока сознание милостиво не выключилось. Что же произошло? Что он решает? Где он сейчас и сумеет ли вернуться? А если сумеет, то когда?

Фэб искусал себе губы до крови, читая отчёты и пытаясь понять происходящее. Это может продлиться годы. Потому что Ит не Сэфес, и то, что он делает (как вообще возможно то, что он это делает?!), обычный человек или рауф делать просто не может. Это не работа с Сетью, конечно, но сейчас эта вот несчастная голова перегоняет какие-то огромные объёмы информации, оставив для тела лишь крошечный сегмент – рефлексы и ритм сон/бодрствование. И спасибо, что хоть этот ритм каким-то чудом вернулся, потому что глупая голова убила бы тело, запросто… и даже этого бы не заметила.

За сутки они с Марком сумели сделать многое – например, решили вопрос с едой. Чуть позже Марк просмотрел на всякий случай все швы, и Фэб от души похвалил его, нисколько не льстя и не обманывая. Работа была действительно великолепной – сейчас, на десятые сутки, швы выглядели как тончайшие светло-розовые нити, а через месяц пропадут уже совсем, полностью – ювелирная, тщательнейшая работа, а ведь клинике Лурье за это не платили, точно не платили, у семьи совершенно нет денег, чтобы оплачивать подобное.

Фэб спросил – Марк охотно ответил.

– Ну, это, можно сказать, бонус… Всё-таки не каждый день встречаются клиенты, которые приносят Окисту полтора миллиарда. – Он искоса посмотрел на Фэба. Тот кивнул. Три воссоздания одновременно, огромная сумма, которую семья заплатила… ну да, может быть. – Берте мы будем делать такой же внешний шов при трансплантации. Тоже редкий случай… Хотя, Фэб, я очень надеюсь, что ваша семья больше нам редкие случаи поставлять не будет. – Он беззвучно засмеялся. – По-моему, с вас уже хватит.

– К сожалению, это не моя семья, – Фэб опустил глаза. – Я сам виноват.

– Что вы планируете делать дальше?

– Если они разрешат, я пробуду тут, пока он не придёт в себя. Потом… – Фэб попробовал пожать плечами, но вовремя остановился. – Не знаю. Денег у меня нет совершенно, статуса тоже. Подтвердить образование я в ближайшее время не смогу, равно как и пройти экзамены. Да я и не хочу, если честно. Я с гораздо большим удовольствием наложил бы на себя руки, но так обходиться с подарком, который они мне сделали… это было бы подлостью. Так что, увы, я вынужден буду жить. Как-то. Видимо, придётся наниматься на ту работу, на которую возьмут. А дальше – не знаю.

Марк нахмурился.

– С этим могут возникнуть сложности, – проговорил он. – Работа, даже неквалифицированная, всё равно распределяется по кланам. Нет, попробовать можно, но я совсем не уверен, что хоть кто-то рискнёт вас взять.

– А вы бы рискнули? – Фэб смотрел Марку в глаза, тот через секунду стушевался, опустил взгляд.

– Простите, но – нет. Фэб, вы рауф. Это игра втёмную, понимаете? Я не знаю, как отреагируют клиенты нашей клиники на вас, я не могу рисковать. Дочь скажет то же самое. С одной стороны – да, все отлично знают, что у рауф очень высокий уровень той же медицины…

– У каких конкретно?

– У тех, что нас курируют, – поморщился Марк. – С другой – мы в своё время… в общем, с рауф у наших людей связаны не самые приятные ассоциации. Тут происходили… конфликты, причём очень серьёзные. И… прецедент, пусть старый, с неправомерной работой одной группы именно по отношению к рауф… там была дурная история, в результате рауф-мир сильно наказали деньгами, и… впрочем, сейчас это неважно, а важно то, что работу вы, скорее всего, найти не сумеете.

– Мне дадут какой-то минимум?

– Да, разумеется. Может быть, поселят в колонии добровольного наказания, может быть, на севере, там много свободного жилья. С голоду не умрёте, не бойтесь.

Фэб кивнул.

– Вообще, конечно, лучше бы вам от нас уехать, – продолжил Марк. – Если я правильно понял, семья тут скорее всего не останется. Поскольку натурализация у них есть и статусы подтверждены, пусть не у всех, они сумеют заработать на того же Ойтмана где-то за год. Ри говорил мне, что они вроде бы так и хотели поступить, но… пока Ит не поправится, они будут здесь.

– Да, конечно, – Фэб снова кивнул. – Главное, что теперь мы можем не сомневаться в том, что он выживёт… а дальше – время покажет.

Через двое суток выяснилось, что нормально Ит может спать только в присутствии Фэба. Нет, он засыпал на час-другой днём, если с ним находились Кир или Скрипач, но просыпался очень быстро, а лекарства, которые начал осторожно пробовать Марк, не действовали.

Через четверо суток ситуация выглядела примерно следующим образом: по ночам Фэб «работал снотворным», а днём – сидел в коридоре неподалёку от квартиры, которую занимала семья, готовый в любую минуту подойти, если потребуется его помощь. Всё это время семья его игнорировала – и он отлично понимал, почему. Наверное, будь он на их месте, то чувствовал бы ровно то же самое… Спал Фэб мало и урывками. Иногда удавалось подремать в коридоре, положив под голову сумку с вещами, иногда – ненадолго прикорнуть рядом со спящим Итом ночью. Пару раз за это время он заказывал себе что-то поесть, но кусок не лез в горло, и еда (хорошо, что это были концентраты) перекочевала в результате во всё ту же сумку. Фэб отрешённо думал, что, будь он старым, таким, как тогда, когда умер, он бы не выдержал такого ритма так долго – но сейчас он молод и совершенно здоров, и сможет, наверное, продержаться столько, сколько потребуется.

На седьмые сутки к нему, снова сидящему в коридоре, подошёл Кир.

– Иди в квартиру, – ледяным голосом приказал он. – Хватит нас позорить. Мы оплатили твою комнату. Возвращайся.

Фэб поднял голову – в глазах Кира явственно читалась холодная злость напополам с гадливостью.

– Не надо, – беззвучно ответил Фэб.

– К сожалению, надо, – скривился Кир. – Тут, в Саприи, уже ходят слухи, что мы-де оплатили твоё воссоздание ради мести. И чья-то считка с бедной овцой, сидящей на сумке в коридоре, уже попала в Скивет. У нас и так положение хуже некуда, денег на три месяца осталось, и нам не нужны проблемы с работой из-за этих слухов. Поэтому, к сожалению, нам придётся какое-то время терпеть твоё присутствие.

– Не надо, – повторил Фэб. – Извините… я про это не подумал. В коридоре меня больше видеть не будут, обещаю.

Он встал, поднял сумку, перекинул ремень через плечо.

Они стояли друг напротив друга, два молодых рауф, один – с кобальтовыми, потемневшими от гнева глазами, второй – отчаянно желающий, чтобы его, вот прямо тут, прямо сейчас, прикончил первый…

– И куда же ты собрался? – ехидно спросил Кир.

– Вниз, – честно ответил Фэб. – Там есть старые склады и эллинги. И там лет сто никого не было, судя по слою пыли. Жить там нельзя, потому что коммуникации не работают, но там полно мест, где можно находиться днём и никто не увидит. Если это нужно, я объясню, где меня найти.

– Рыжий, подойди на секунду, – не повышая голоса, произнёс Кир. – Их величество не желает возвращаться в резиденцию, а желает совершать вояжи на каких-то заброшенных ярусах. Что скажешь?

Скрипач вышел из квартиры и подошёл к ним. Коротко глянул на Фэба – в глазах точно такое же гадливое отвращение, – потом пожал плечами.

– Если честно, мне насрать, – ответил он. – Пусть идёт, куда хочет, лишь бы его тут не видели. Вообще, Фэб, твоё нытьё про искалеченную жизнь Ита было, пожалуй, единственной правдой, которую я от тебя в принципе слышал. Только маленькая ремарка – ты не только Иту жизнь искалечил. Мне тоже. Хорошо, что я сумел вообще это понять… и что моя жизнь в результате другая. И, надеюсь, в дальнейшем она тоже будет… другой. Но самое поганое то, что он, к моему огромному сожалению, даже после твоей смерти продолжал любить тебя, и только тебя. Это, знаешь, такой мировой закон – почему-то действительно хороших не любят. А вся любовь, вот такая вот самоотверженная и великая, достаётся всяким подонкам, которым на неё положить три кучи и которые, если чем и заняты, так только самолюбованием. Вот как ты, Фэб.

– Рядом с тобой стоит твой муж, – Фэб ощутил, что его, помимо воли, начинает трясти. – И его муж – тоже. Его жизнь тоже стала… другой.

– Ой ли? – Кир рассмеялся. – Ну ты и тупица, Эн-Къера!.. Рыжий, он что, всегда таким был? Или притворяется?

– Чёрт его знает.

– Ты до сих пор не понял? – продолжал веселиться Кир. – Мамочки мои, Эн-Къера, ты разучился понимать разговорную речь? Может, тебе в письменном виде пояснить? Или догадаешься всё-таки? Или попытаешься понять, что сейчас говорил Скрипач?

Фэб смотрел на них, чувствуя, что по всему телу забегали отвратительные холодные мурашки.

– Ну, для непонятливых придётся всё-таки отдельным порядком, – Кир посерьёзнел. – Может быть, ты поймёшь, какая ты мразь – хоть стыдно станет. Мы прожили вместе на Терре-ноль семьдесят лет, Эн-Къера. И за эти семьдесят лет я был с ним один-единственный раз. По очень сильной пьяни, надо признать. Был какой-то праздник…

– День рождения Берты это был, – напомнил Скрипач.

– Ага, точно. В общем, назюзюкались мы до совершенно свинского состояния, всем коллективом. В результате Рыжий и Берта утащились спать к ней, а я поволок отмывать Ита, который якобы убирал со стола и опрокинул на себя салат. Убирал – сильно сказано, от него вреда было больше, чем пользы. От меня, впрочем, тоже, – самокритично признался он. – Я был хороший. Ну очень хороший. Но что-то ещё соображал. В общем, после того, как с салатом было во всех смыслах покончено, мы с ним вдруг обнаружили, что сидим в моей комнате… и целуемся. И что нам как-то очень хорошо от этого дела, и, кажется, продолжение вполне может последовать. Оно и последовало. Я даже и не думал, что он вообще на такое способен, но той ночью он мне сумел доказать, что он – ничуть не хуже солнышка, и что он… не такой, каким я его себе представлял. До этого дня псих был… каким-то серым, невзрачным, а тогда – он словно раскрылся, и я увидел – он совсем другой. Неважно. В общем, утром я проснулся и обрадовался… дурак. Я тогда ещё был молодой дурак и не соображал некоторых вещей. Я подумал – как хорошо, всё налаживается, псих оттаял, наконец, а мы пятнадцать лет как были в браке, замечу – и, может быть, дальше всё будет уже совсем как надо.

Скрипач невесело усмехнулся. Кир тоже.

– Эти спали ещё… Пошёл его искать. Сунулся в комнату – нету. Иду на кухню – тоже нету, а на столе записка. «Всё убрал, поехал в Борки, надо закрыть дом на зиму». В Борках у нас был очень хороший дом, да, Рыжий? Мы его сами строили… большой дом, который действительно надо на зиму закрывать – ставни на окна, цветы укрыть лапником… там много работы каждую осень, но дело не в том. Его не было двое суток. Потом приехал – как ни в чём не бывало. Шутил, смеялся. А потом…

– А потом я увидел, что у него левая рука забинтована до локтя, – продолжил Скрипач. – И другие тоже заметили. Берта пристала – что с рукой? Он ответил, что порезался стеклом – ставил ставню, задел окно, стекло разбилось.

– Только это было не окно, – Кир оскалился. – Нет, Фэб, это было не окно. Позже он Рыжему рассказал, что было на самом деле. На самом деле он сидел ночью и резал себе руку. Ножом. До кости. Нет, он не хотел покончить с собой. Он себя наказывал. И знаешь, за что? За то, что изменил – тебе. Со мной. И ему это понравилось. Больше это не повторялось ни разу. Есть методика для разрядки, так вот, максимум, что он себе позволял все последующие годы, когда становилось совсем уже хреново… он просил меня помочь. Это занимает десять секунд и с занятием любовью не имеет ничего общего. Так что все эти сто двадцать лет он был тебе верен. За исключением одного-единственного раза… и расплатился он тогда же. Причём платил сам.

– Теперь дошло? – поинтересовался Скрипач. – Ну что, Фэб? Испытываешь чувство законной гордости, не так ли? Классно ты опустил того, кто…

Фэб, уже не слыша их, развернулся и побрёл по коридору прочь. Единственное, чего ему хотелось в тот момент, – это исчезнуть, пропасть, сгинуть. Чтобы его не было.

– Далеко собрался? – поинтересовались за спиной. – Эй, Эн-Къера!

Он остановился, обернулся.

– Иди к себе, – приказал Кир. – Хватит устраивать театр одного актёра.

Господи, что же делать…

– Это не так… – с трудом выговорил Фэб. – Когда… когда он придёт в себя, убейте меня, пожалуйста… другого я не заслужил…

– Вот ещё, разбежался, – скривился Кир. – Я тебе уже сказал, что руки об тебя пачкать не буду. Да и жирно это слишком, сдох, и нет проблем. Обойдёшься. Хотя двинул бы я тебе с большим удовольствием, надо признать. Ноги бы переломал и язык поганый вырвал.

– Я вот хочу, чтобы всю твою низость понял не только ты, но и он тоже. И чтобы он сам тебя послал. – Скрипач смотрел на Фэба неподвижным тяжёлым взглядом. – Чтобы он избавился от тебя. Чтобы стал от тебя свободен. Ри, конечно, тоже молодец – не нужно было соглашаться брать твой материал… но что сделано, то сделано.

Ри, который до этого момента стоял у двери и слушал перепалку, решил, что настала пора вмешаться – сейчас дело принимало совсем нехороший оборот, к тому же Кир и Скрипач уже озверели от злости и могли натворить что-то такое, за что потом придётся долго расплачиваться. Он вышел в коридор и встал между Фэбом и Киром.

– Так, спокойно, – строго сказал он. – Давайте по существу. В данный момент присутствие Фэба нам необходимо. Ну? Ответа не слышу.

– Да, – неохотно подтвердил Кир.

– Славно. Значит, пока что нам придётся потерпеть его, а ему, по всей видимости, потерпеть нас. Я прав?

Скрипач кивнул.

– К сожалению, да, – признал он.

– Отлично. Едем дальше. Присутствие в одной квартире крайне нежелательно… для всех. Так?

– Так, – ухмыльнулся Кир. – Я лично спокойно спать не смогу, зная, что эта мразь тут, за стенкой. Но если нет другого выхода…

– Кир, не перебивай, – попросил Ри. – Дослушайте. Я только что говорил с Сарой, агентом, и она согласна сдать за эту же сумму жилое помещение в километре отсюда. На этом же уровне. Точно такая же комната с ванной, просто в другой квартире. Этот вариант устраивает?

Кир и Скрипач переглянулись.

– Неплохая мысль, – одобрил Кир. – Главное, чтобы он тут не маячил, а то я, не ровен час, могу сорваться и покалечить… случайно. Овца, твою мать. Святая невинность.

– Раз неплохая мысль, то так и делаем, – кивнул Ри. – И ещё одна просьба, мужики. Вы тут сейчас развели лирику, а нам всем не до неё. Если вам охота повыяснять отношения или подраться немножко, давайте это всё перенесём на неопределённый срок. Согласны? Далее. Вы сейчас оба – работать с базой и смотреть варианты, а я провожу Фэба – у него неподтвержденный статус, и моё присутствие, как поручителя, необходимо.

Фэб шёл следом за Ри, ничего не говоря – тот, впрочем, тоже молчал. Где-то через полкилометра Фэб вдруг неожиданно для себя остановился. Он уже не мог больше и чувствовал это – за всю жизнь он, наверное, столько не плакал, сколько за последние дни. Вот и сейчас – он уронил сумку, упал на колени и изо всех сил ударил кулаками в стену.

– Это не так… это всё не так… – рыдания не давали говорить. – Это неправда!.. Я всегда… я никого в этой жизни не любил так… как его… и если я… что-то делал… или не делал… то только потому… что боялся, что будет хуже… – Горло сводило судорогой. – Мальчик мой… чудо… да я никогда… ни за что на свете… я бы себе руку отрезал… если бы это могло… хоть чем-то помочь… почему мне не верит никто… что мне сделать… чтобы… хоть кто-то мне… поверил… как бы я мог… убить… его… за что… я ведь кричал… потому что… я за него… испугался… что он этим поступком… господи… что он себе… сделал хуже… но что с ним сейчас… это не я!!! Почему… почему обвиняют меня… это не я, клянусь!.. я бы никогда… никто не верит… я виноват… но не в этом…

Ри присел рядом с ним на корточки. Взял за плечи, развернул к себе лицом. Тяжело вздохнул, покачал головой.

– Я тебе верю, – просто сказал он. – Знаешь, почему? Потому что тебе верит Ит. Если бы он не верил, он бы… думаю, он бы не спал с тобой рядом. Поэтому мне кажется, что та часть сознания, которая у него сохранилась и работает, доверяет тебе на сто процентов. Да какое там, кажется, так оно и есть. А ребята… Фэб, прости им. Они озлобились от горя. Мне это знакомо, и слишком хорошо, чтобы… Чтобы этого не понять. И девчонки тебе тоже верят – это ведь Джесс и Берта попросили о комнате для тебя. Им тебя жалко. Но они не стали с тобой говорить. Во-первых, потому что тоже срывались, пока не узнали причину, и не по одному разу, во-вторых, потому что видят, насколько сильно ты сам себя обвиняешь, и просто не знают, что тебе вообще можно сказать. Фэб, успокойся, пожалуйста. Тебе действительно нужно отдохнуть и привести себя в порядок. Вставай и пошли.

– Спасибо… – прошептал Фэб беззвучно. – Ри, ты же знаешь…

– Знаю, – кивнул тот. – Вставай. Я-то знаю, а вот ты – не знаешь. Не понял, похоже. Кир… он ведь злится ещё и потому, что ревнует. Их сейчас вообще останавливает только Берта.

– Она меня ненавидит, – Фэб отвёл взгляд. – Даже разговаривать не стала.

– Ну, её тоже можно понять, – пожал плечами Ри. – Она ведь видела самое начало.

– Начало чего? – севшим голосом спросил Фэб.

И тут до Ри дошло – он ведь не знает!

Он не знает – ни-че-го!!!

С ним никто не говорил, всё, на что он сейчас ориентируется – обрывки их разговоров, которые он мог случайно слышать. Эти сто двадцать четыре года, почти сто двадцать пять, прошли мимо него, полностью, и он… он вообще не имеет представления обо всём этом безумии!

– Слушай, пойдём, – попросил Ри. – Ты хоть умоешься до того, как придёт Сара. Ну не годится это, с таким лицом… и впрямь кто-то что-то подумает не то. Давай, вставай. Снимем комнату, и я тебе расскажу кое-что. О нас всех.

– Надеюсь, не настолько плохое, как то, что рассказал Кир, – пробормотал Фэб.

– К сожалению, много хуже. Твоя смерть, Фэб, стала камнем, который стронул такую лавину, что мы сейчас с трудом представляем, что нам делать дальше. И уже не только мы. Иногда я думаю, что лучше бы тебе действительно было пройти воссоздание. Хотя как знать. Такие вещи всё-таки решать не нам…