Я так и не улучил момент поделиться своими опасениями с Холмсом. На следующее утро, едва увидев его мрачное лицо, я сразу понял: случилось нечто страшное. Ко времени завтрака мой друг уже очевидно выходил из дома. Ранним утром я слышал его уверенные шаги по лестнице, когда он возвращался. Как только он вошел в нашу гостиную, я увидел по его лицу: что-то не так.

– Богданович начал террор, – сурово произнес Холмс.

Он показал мне экземпляр утренней газеты. Заголовок гласил: «Русский меценат убит».

– Вчера рано вечером граф Кропотский был застрелен возле своего дома в Хэмпстеде, – пояснил Холмс. – Газета сообщает, что накануне после полудня его предупредили об опасности. Граф упаковал вещи для бегства. Секретарь помогал ему сесть в карету, когда появились четверо русских эмигрантов и потребовали встречи с графом, чтобы обсудить финансирование революционной группы.

Секретарь приказал кучеру немедленно отъезжать. Один из бандитов разбил секретарю череп куском тяжелой цепи. Затем они побежали за экипажем, стреляя из револьверов. Пуля пробила стенку кареты и попала в графа. Он умер от потери крови несколько часов спустя. Банда убежала вниз по Хаверсток-Хилл, обстреливая окна близлежащих домов. – Холмс посмотрел в газету: – Сообщают, что графу было семьдесят два года…

Далее мой друг процитировал заметку:

– «Он был ведущей либеральной фигурой в общине русских эмигрантов. Граф Кропотский известен организацией помощи политическим изгнанникам из России по всей Европе. Российское правительство неоднократно обвиняло его в оказании содействия террористическим революционным группам через различные благотворительные фонды. Вероятно, теперь правительство России представит убийство графа как следствие опасной дружбы с русскими изгнанниками».

Я выразил желание прочесть статью целиком, и Холмс передал газету мне, а сам принялся размышлять вслух:

– Кто предупредил графа? Любопытный выбор времени, чтобы сообщить об опасности, вы не находите, Уотсон? Через пять дней после того, как в «Либерти-хаус» всплыла история о связи Кропотского с охранкой, и через несколько часов после того, как об этом услышали мы. Сначала о нас каким-то образом узнала охранка, затем предупредили графа… Чувствуется, что за нами внимательно наблюдают.

Однако великий детектив казался до странности спокойным, когда рассуждал о слежке.

Затем он глубоко вздохнул и сообщил:

– Сегодня утром я предпринял отчаянный шаг. Это единственный способ, с помощью которого я смогу понять, как разрешить это дело. Я намерен вынудить Петра Богдановича… – Холмс сделал паузу, его лицо омрачилось. – …Встретиться со мной.

Я не мог поверить своим ушам. Петр Богданович казался мне слишком опасным человеком, чтобы пытаться с ним играть.

– Это рискованная тактика, но она может соблазнить его показать истинное лицо на свой страх и риск, – продолжил Холмс. – В «Новом Эдеме» Григорий рассказывал мне, как Нечаев одурачил многих своих соратников сообщениями из несуществующих революционных организаций: он самостоятельно печатал их на бланках, созданных при помощи игрушечного типографского станка.

Я последовал его примеру и приобрел детский набор для печати «Джон Буль». Час назад я отправил Богдановичу в «Либерти-хаус» письмо с приглашением от «Всемирного революционного командования» на встречу, которая состоится на указанной скамейке в главной аллее Риджентс-парка сегодня в два часа после полудня.

Я сообщил Богдановичу, что командование может предложить финансирование таким подающим большие надежды революционерам, как он. Послание написано на английском, конечно, но Григорий упоминал, что Богданович понимает по-английски вполне прилично.

Это дерзкий замысел. Вдруг наш объект покинул «Либерти-хаус», учитывая его вылазку прошлой ночью? Или заподозрит неладное? Но его может соблазнить шанс получить деньги. В конце концов, вчера он самым решительным образом пытался выбить средства из Кропотского и не достиг успеха.

Чуть не забыл: прежде чем попросить кэбмена передать послание, я навестил Викторию Симмондс и прочитал ей письмо, чтобы она была в курсе моих энергичных действий.

– Боже мой, Холмс, вы были страшно заняты все утро! – воскликнул я.

– Вы пойдете со мной на это рандеву в Риджентс-парк, Уотсон? Я попрошу вас наблюдать из кустов. Вам понадобятся две вещи: экипировка садовника – н-да, это заметный пробел в вашем гардеробе, – и ваш револьвер.

С тяжелым чувством нависшего над нами злого рока я сопровождал Холмса на эту встречу. Пока мы двигались от Бейкер-стрит к Риджентс-парку, белый ноябрьский туман становился все гуще. Холмс хотел занять позицию за час до встречи. К тому времени, когда мы достигли центральной аллеи парка, туман стал почти осязаемым. Казалось, мы совершенно одни во всем свете.

Холмс приступил к планированию встречи. Вдоль дорожки, которая пересекала центральную аллею, стояли три скамьи. Холмс привязал к одной из них красную ленту, как написал в послании Богдановичу. На пересечении дорожки с аллеей темнели густые заросли кустарников. Мой друг провел меня к ним. Я присел за кустом, откуда можно было отлично наблюдать за местом встречи и центральной аллеей, насколько позволял туман. Затем, к моему великому удивлению, Холмс устроился рядом со мной.

– Но я думал, что вы встретите Богдановича на скамейке? – прошептал я.

– Если мои расчеты верны, то это окажется неразумным. Теперь мы должны сидеть тихо.

Во время долгого гнетущего ожидания мы увидели сквозь белую дымку только одного прохожего. Наконец куранты вдалеке пробили два часа. Скамейка оставалась пустой. Сколько еще Холмс намеревался оставаться в укрытии? И с какой целью?

Через пять минут на аллее от зоопарка в нашем поле зрения появился новый прохожий. Мое сердце забилось. Это был крупный бородатый мужчина с длинными черными волосами, одетый в широченное темное пальто. Он внимательно разглядывал каждую скамейку. Конечно, это Петр Богданович! Наконец он увидел отмеченную лентой скамью, побрел в ее сторону и сел на нее в холодном тумане.

Мы пригнулись к земле среди кустарников. Богданович по-прежнему оставался на скамейке в стороне от нас. Ничего не происходило.

Чего мы ждем? Что должно случиться? Я вопросительно посмотрел на Холмса, но он лишь прижал палец к губам, призывая молчать.

Так прошло еще минут десять.

Затем Петр Богданович поднялся, чтобы уйти. Он двинулся обратно по аллее, приближаясь к нам.

В этот момент в тумане за спиной Богдановича появился странный расплывчатый шарик холодного белого света. Он летел над дорожкой, будто блуждающий огонек. Шарик быстро увеличивался и приближался к нам. Он рос и мерцал, как новомодные люминесцентные лампы.

Внезапно из тумана появился силуэт. По мере приближения я различил в нем велосипед с карбидной лампой, отбрасывающей яркие блики крошечного пламени сжигаемого ацетилена, тающие в густом белом тумане.

Велосипедист замедлил ход, обогнал Богдановича, остановился, спешился, поставил велосипед у скамейки, ближайшей к нам, а затем повернулся к нему лицом. Я увидел, что это молодой… нет, молодая стройная женщина! Она что-то сказала Богдановичу, и тот ответил.

Вдруг женщина резко вскинула правую руку. Блеснула яркая вспышка, и громкий выстрел пистолета разлетелся эхом. Богданович качнулся назад. Женщина снова выстрелила в его массивное тело. Богданович сделал несколько неверных шагов, приближаясь к убийце. Она отступила и направила третий выстрел ему в грудь. Он повалился на колени, кашляя кровью.

Я потянулся за револьвером, но Холмс удержал мою руку.

– Подождите! – шикнул он.

Велосипедистка тщательно оглядела дорожку во всех направлениях, держа наготове пистолет и высматривая, не появился ли еще кто-нибудь в тумане.

Когда она отвернулась, Петр Богданович сумел приподняться. С ревом, отхаркиваясь кровью, правой рукой он начал вытаскивать оружие из кармана пальто, а левой схватил убийцу. Но та ловко выдернула руку и, молниеносно развернувшись, отбросила жертву от себя. Богданович упал головой на булыжник, а его револьвер перелетел через брусчатку.

Он снова медленно поднялся на четвереньки и дотянулся до своего оружия, лежавшего на земле. Но женщина уже прицелилась. Ее пистолет вспыхнул снова; выстрел угодил прямо в голову жертвы. Богданович рухнул лицом вниз, как подрубленный. Изо рта у него растекались темно-красные ручейки крови.

Мне показалось, что вдалеке послышался звук полицейского свистка. Молодая женщина снова огляделась, держа пистолет наготове. Затем она повернулась и перешагнула через поверженного Петра Богдановича. Убийца выпрямила руку и прицелилась непосредственно в затылок. Из дула сверкнула вспышка, и пятый выстрел разлетелся в тумане громким эхом.

Женщина быстро засунула пистолет под куртку, села на велосипед и помчалась по дорожке прочь от того места, где мы прятались. Со стороны зоопарка теперь определенно раздавались полицейские свистки. Наверное, констебли парка все-таки услышали выстрелы.

– Как быстро она едет, – прошептал я. – В револьвере у нее осталась всего одна пуля. Должны ли мы попытаться схватить ее?

– Оставьте это, – прошипел Холмс.

Убийца на велосипеде стремительно спустилась по тропинке к Честерским воротам. Она действительно передвигалась с невероятной скоростью. Теперь ее велосипед снова выглядел в тумане лишь шариком рассеянного белого света, становясь все меньше и меньше с каждым мигом.

Сыщик поднялся.

– Теперь вы понимаете мое нежелание сидеть на той скамейке? – с иронией заметил он.

– Но кто это? Как она его нашла? И почему убила? – недоумевал я.

– Сейчас нет времени на объяснения. Давайте уйдем отсюда, прежде чем кто-нибудь увидит нас здесь и начнет задавать вопросы, – сказал Холмс. – Хвала небесам за этот туман.