Мы двинулись на восток от Риджентс-парка. Холмс остановил двуколку и отправил ее по адресу Виктории Симмондс. Усевшись в коляске, мы оба расслабились. Я почувствовал огромное облегчение оттого, что зловещая движущая сила банды «Либерти-хаус» теперь уничтожена. Холмс же излучал спокойствие триумфатора.

– Сейчас давайте посмотрим, встанут ли другие кусочки пазла на свои места, – сказал он. – Наконец-то я увижу, что находится за индийским гобеленом, столь причудливо размещенным в гостиной мисс Симмондс. Ибо именно там нас ожидает момент истины, благодаря которому я раскрою это дело.

Помните, когда мы впервые посетили Викторию Симмондс в ее квартире, она сказала, что у нее нет под рукой записки, которую Софья оставила для Анны Перовской? Меня поразило, что мисс Симмондс не предприняла никаких попыток найти послание Софьи, хотя мы были в ее доме, где записка предположительно и должна находиться – если только Виктория уже не отдала ее кому-то после первой встречи с нами.

Но кому она могла бы вручить такое важное послание? Конечно, только его законному получателю.

Отсюда следует, что в промежутке между нашими двумя встречами Анна Перовская неожиданно вернулась и заставила Викторию Симмондс поклясться, что та будет держать это в тайне. Если Софья появилась в квартире мисс Симмондс за сутки до визита Виктории к нам, то, возможно, Анна Перовская прибыла на следующий день после того, как девушка посетила Бейкер-стрит.

Затем, если вы помните, я предложил Виктории выдать себя за Анну в записке для Анджелы. Но мисс Симмондс отвергла эту идею, поскольку нас могла слышать сама Перовская, которая, очевидно, пряталась за дверью смежной комнаты, скрытой индийским гобеленом и туалетным столиком. Дверь между книжными шкафами в таких домах встречается довольно часто.

Тогда я попросил предоставить мне возможность осмотреть квартиру мисс Симмондс, чтобы найти укромное место и подслушать разговор Виктории с Анджелой, если та придет к старшей сестре домой. Эта идея весьма испугала мисс Симмондс. Позже вечером я проследил за квартирой с улицы и обнаружил признаки присутствия там кого-то еще, кроме хозяйки.

С тех пор меня не покидала мысль о том, что всякий раз, когда я беседую с Викторией Симмондс в ее гостиной, я, возможно, также разговариваю и с лидером русских революционеров, подслушивающим за индийским гобеленом. Так случилось и во время моего сегодняшнего утреннего визита, когда я прочитал мисс Симмондс вслух свою записку с приглашением Богдановичу. Некоторые из моих замечаний, честно говоря, были адресованы второму, тайному слушателю. Судя по тому, что произошло сегодня, он существует на самом деле. А сейчас, Уотсон, мы посмотрим, что скрывается за занавесом.

Мы сошли с двухколесного экипажа на площади Бедфорд, и Холмс позвонил в квартиру мисс Симмондс. После некоторой паузы дверь приотворилась на расстояние цепочки. Виктория Симмондс узнала нас и распахнула дверь. По ее манере поведения было очевидно, что она чувствует себя гораздо лучше и счастливее.

Мы прошли в коридор.

– Мисс Симмондс, – сразу сказал Холмс довольно громко. – Мне нужно немедленно переговорить с Анной Перовской. Тогда проблемы каждого участника этого дела могут быть решены. Вы проведете нас в ее укрытие?

С лица Виктории Симмондс внезапно улетучилась вся живость.

– Я не знаю, о чем вы толкуете, мистер Холмс. Я не видела Анну уже несколько месяцев, – с тревогой возразила она.

– Мне нужно побеседовать с Анной без занавеса между нами, и проблемы каждого можно будет решить, – громко повторил Холмс и замолчал.

Тут в дальнем конце коридора открылась дверь, и из нее вышла молодая женщина.

– Я поговорю с вами, – сказала она.

Она была поразительно красива – вьющиеся светлые волосы до плеч, высокие славянские скулы и ослепительно-голубые глаза. Правда, я заметил что-то мужское в ее позе и одежде: синий жакет, жесткие брюки и высокие сапоги.

Затем сердце мое затрепетало: я увидел свежие пятна крови на голенище и заметил, как правая рука женщины скользнула в боковой карман жакета. Теперь я не сомневался, что перед нами убийца Петра Богдановича.

Она приблизилась к Холмсу и очень холодно посмотрела на него.

– Как приятно наконец увидеть ваше лицо, после того как я слышала лишь голос, – сказала она с вызовом. – Я только что говорила Виктории, что вы так и не появились на встрече с Петром Богдановичем, которую запланировали, когда я подслушивала вас. Зато я с ним повидалась и заключила сделку, согласно которой Анджела покинет его революционную банду и отправится в Цюрих вместе со мной.

Анна смотрела великому сыщику прямо в глаза.

– Да, это просто замечательно! – воскликнула Виктория. – Каким-то образом Анна убедила Петра отпустить с ней Анджелу, чтобы моя сестра начала новую жизнь в Швейцарии.

– Бьюсь об заклад, что Анна определенно использовала целых пять аргументов – как для сердца, так и для головы, – заметил Холмс, бросив взгляд на Перовскую.

Голубые глаза Анны вспыхнули тревогой.

– Мистер Холмс, нам нужно поговорить наедине, – сказала она. – Виктория, пожалуйста, ступай к себе в спальню.

Мы находились в квартире нашей клиентки, но не было никаких сомнений в том, кто здесь настоящий хозяин.

Перовская, Холмс и я перешли в гостиную. Холмс приблизился к индийскому гобелену и потянул его вниз. За ним действительно оказалась приоткрытая дверь во вторую комнату.

– Простите, – сказал Холмс Анне Перовской. – Но теперь, я полагаю, занавес скорее отвлекает. Я считаю, мы можем достичь соглашения. У нас есть общая заинтересованность в том, чтобы полиция ничего не узнала и мы разошлись в разные стороны.

Перовская смотрела на Холмса с опаской. Ее правая рука все еще находилась в боковом кармане жакета.

– Я сохраню в тайне для всех, включая Викторию, то, что мы видели сегодня в Риджентс-парке, – пообещал сыщик. – При двух условиях. Первое – вы заберете Анджелу Симмондс из этой страны и поможете ей устроить жизнь в безопасном месте, как и обещали ее старшей сестре.

Выражение сильного облегчения пробежало по лицу Анны, и она подтвердила:

– Именно это я действительно собираюсь сделать и именно этого искренне сейчас хочу. Когда вы приехали, я писала записку Анджеле с указанием, как можно скорее встретиться со мной. Она прислушается к моим словам. В Цюрихе у меня много помощников. Я уже навела справки о расписании пароходов в Булонь.

– Второе условие – это правда, – продолжил Холмс. – Для завершения этой головоломки мне не хватает нескольких кусочков. Зачем вы убили Петра Богдановича? Почему тайно вернулись в Лондон и спрятались здесь? Кто предупредил графа Кропотского? И почему только теперь вы предлагаете Анджеле уехать с вами?

Анна Перовская озадаченно посмотрела на нас. Вероятно, она не могла поверить, что для ее побега не существует никаких препятствий. Я с облегчением заметил, что обе ее руки теперь расслабленно покоятся на коленях. Она переводила взгляд с Холмса на меня, а затем произнесла медленно и торжественно:

– Я казнила Петра, потому что это моя революционная обязанность. Позвольте объяснить. Не так давно я уехала в Таллин – по некоторым делам подполья, которые вас не касаются. В качестве помощника я взяла с собою бедную Софью. Сначала мы отплыли в Гамбург, затем по суше прибыли в Любек. Там мы погуляли по старому городу, посетили кафе и попробовали знаменитый любекский марципан, а затем сели на следующий пароход и отправились по Балтийскому морю на восток, в Таллин.

Тогда-то Софья и начала разговор о том, что ей очень хотелось бы путешествовать со мной в качестве помощника, но на ее совести есть кое-какой грех, в котором она должна признаться. И Софья открыла мне, что работает на охранку.

Когда мне становится известно о предательстве, я как революционер несу большую ответственность, потому что измена обычно карается смертью. Я допросила Софью, и она рассказала мне, как все это началось.

Однажды охранка арестовала ее по дороге домой из университета в Санкт-Петербурге. Софье сказали, что ее брата только что схватили. При обыске у него были обнаружены революционные памфлеты. Поэтому теперь брата Софьи будут судить, а затем отправят в лагерь в Сибири. Но охранка может снять обвинения, если Софья окажет им маленькую, несущественную услугу. В этом случае девушку и ее брата сразу освободят, и никто никогда не узнает об их аресте. Софья колебалась; тогда ей предложили пройти в камеру брата, где она сможет принять решение у него на глазах. И она сдалась.

В течение года Софья должна была просто отправлять в охранку письменные отчеты о студенческих сходках, и она очень удивилась, когда за такую несложную работу ей довольно прилично заплатили.

Затем охранка неожиданно пообещала, что финансирует следующий курс ее обучения в университете, если Софья проведет полгода в Лондоне. Все расходы на поездку и проживание охранка, разумеется, взяла на себя. Софье надлежало составлять отчеты о встречах русских изгнанников для офицера охранки в Лондоне.

– Вы узнали его имя? – прервал рассказ женщины Холмс.

– Да, это майор Александров, – ответила Анна. – Он велел ей поселиться в «Либерти-хаус», а затем встречался с ней для еженедельных докладов о том, что там происходит. Я расспросила ее обо всем, что она делала для охранки.

А потом Софья сообщила мне нечто такое, что испугало меня. Александров сказал ей, что один сотрудник охранки принес ему портфель с секретными документами из тайника в «Либерти-хаус». Прочитав эти документы, майор пожелал, чтобы Софья вернула их обратно в тайник, как будто их никто не трогал. Александров вручил ей запертый кожаный портфель и дал инструкцию, где его спрятать, – да, под половицами швейной комнаты в «Либерти-хаус». Весьма удобное место: доски там лежат неплотно, их легко поднять. Затем майор попросил Софью нарисовать план комнаты и обозначить на нем место, где она оставит документы, чтобы майор удостоверился, что тайник выбран правильно.

Я сразу же поняла, чем чревата эта ситуация. Я боялась, что Александров подложил улики, которые по его наводке обнаружит британская полиция. И все, что мы с Иваном планировали в «Либерти-хаус», в один миг будет уничтожено.

Я поделилась с Софьей своими опасениями и приняла решение немедленно вернуться в Лондон, чтобы она вытащила портфель, а я его осмотрела. Признаюсь, на обратном пути мы обе страшно волновались. По возвращении я осталась на ночь в отеле, а Софья отправилась в «Либерти-хаус». Затем мы собирались встретиться в квартире Виктории, куда я намеревалась прибыть позже. Если в «Либерти-хаус» уже устроили засаду, я не хотела, чтобы меня арестовали полицейские, поджидающие посетителей, – как это происходит в России.

Но, как мы теперь знаем, было слишком поздно. И «Либерти-хаус» погубила не полицейская облава, подстроенная охранкой, а ложные доказательства того, что Иван Мышкин и граф Кропотский работают на царское правительство. И какие абсурдные приводились улики! Как сотрудники охранки, так и Иван были мастерами шифровки и умели пользоваться невидимыми чернилами. Охранка никогда не отправила бы письмо с текстом, доступным для понимания непосвященных, а Иван никогда не спрятал бы его так небрежно. К тому же я доподлинно знаю, что легендарная Организация Нечаева никогда не существовала и любые распоряжения оттуда означают лишь одно: обман продолжается.

Охранка, должно быть, каким-то образом сообщила об этом портфеле Петру Богдановичу и выдала свою фальсификацию за послание от Организации. Таким образом русская тайная полиция уничтожила Ивана и графа Кропотского, не нарушая никаких британских законов. Казнь осуществили сами революционеры, приняв за чистую монету ложную информацию о сотрудничестве с охранкой.

Представьте себе, какая буря поднялась в душе у Софьи, когда она поняла, что ее поступок привел к убийству двух человек, с которыми она делила кров и устремления! Она понимала, что я непременно узнаю, какой страшный вред она нанесла подпольной борьбе. Кроме того, охранка теперь шантажировала бы Софью, заставляя совершать новые чудовищные преступления. Думаю, она не могла больше жить со всем этим…

– Да, это наконец объясняет, почему Софья бросилась под поезд, – медленно сказал Холмс.

– Иван был серьезной опорой нашей вооруженной борьбы, непревзойденным организатором, – пояснила Анна Перовская, глядя на моего друга очень серьезно. – Граф Кропотский имел еще большее значения для дела революции. Он сделал все, чтобы о нас услышали в Великобритании, и вдохновлял пожертвования, которые поддерживали движение сопротивления царизму за пределами России. Да, это я предупредила графа Кропотского, как только услышала о фальшивом письме, с помощью которого охранка спровоцировала нападение на него.

Этим посланием охранка планировала создать нам много неприятностей. Ради достижения цели тайная полиция даже пожертвовала одним из своих реальных шпионов, жалким Борисом. В охранке предполагали, что он во всем признается, благодаря чему ложь будет выглядеть правдой.

Я не знаю, как именно охранка обманула Петра, подкинув информацию о портфеле, но он и сам довольно легко поддавался заблуждениям, мистер Холмс. Посмотрите, как просто Богданович клюнул сегодня на вашу записку. Он поверил бы во что угодно, лишь бы чувствовать собственную важность, – горько заметила Перовская.

Я внимательно слушал прекрасную революционерку. Анна допускала вероятность того, что Богданович искренне верил в собственное участие в Организации Нечаева, – но была уверена, что его знаменитый побег из тюрьмы организовала охранка, надеясь в один прекрасный день задействовать в своих операциях этого дикого, разрушающего все на своем пути нигилиста. По словам Анны, Богданович разболтал всем подряд, что таинственные спасители оставили ему шифровальный код, который впоследствии использовался в посланиях от липовой Организации. Охранка могла таким же способом сообщить Петру и о портфеле.

Анна Перовская выглядела теперь энергичной и исполненной сил и, казалось, стремилась поделиться с нами своей точкой зрения. Должен признаться, я в какой-то мере испытал на себе ее легендарное обаяние.

Сверкая голубыми глазами, Анна все больше обращалась ко мне и лишь изредка поглядывала на Холмса, который сидел вполоборота, подперев рукой подбородок и погрузившись в раздумья. Что же сейчас могло тревожить его?

Тем временем Перовская призналась: когда Виктория пересказывала свою беседу с Анджелой, Анну сильно насторожило упоминание о том, что Организация предложила Петру устроиться на работу в российское посольство.

– Это мог быть ловкий трюк, чтобы в будущем Богданович сотрудничал с охранкой, в то же время считая себя ее самым лютым врагом, – объяснила она. – Представьте себе, какой ураган террора мог бы разразиться под протекцией и руководством охранки! Я опасалась, что после преступлений в Лондоне офицеры тайной полиции помогут Богдановичу бежать в Россию, чтобы начать там безумные акты массового уничтожения, которые обратили бы общественность против нас. Петр охотно атаковал бы и собственных лидеров. Он всегда стремился превзойти других революционеров и готов был воевать с каждым, кто не благоговеет перед ним.

Холмс слушал Анну предельно внимательно, плотно сжав губы, как будто сдерживаясь от того, чтобы перебить ее.

– Мне трудно признаться вам, – продолжала Анна взволнованно, – но Петр притягивал сторонников, как пламя мотыльков. Слишком многих революционеров привлекает жестокий и беспощадный лидер. А теперь представьте себе, как Богданович, наполненный до краев ненавистью и яростью, мог бы сплотить вокруг себя приверженцев с помощью охранки, плетущей интриги и сеющей зерна раздора среди революционеров! Поэтому я должна была уничтожить Богдановича.

Знаменитый детектив поднял руку, наконец прервав рассказ Анны. Он смотрел прямо перед собой, затем медленно произнес:

– Я не сомневаюсь в искренности ваших слов. Но ответьте мне вот на какой вопрос. Конечно, охранке необходимо было точно знать, что вас и Софьи не будет в Лондоне в тот момент, когда в «Либерти-хаус» обнаружат портфель. Софья легко могла проговориться, окажись она там. А вы, как сами только что сказали, подняли бы на смех идею, что это незашифрованное письмо является подлинным. Но почему вы обе оказались так далеко от «Либерти-хаус» в самый ответственный момент? Какую революционную миссию в Таллине вы исполняли и с какой стати вам понадобилась Софья в качестве помощника? И почему вы затаились после возвращения в Лондон, если обладаете таким сильным влиянием на революционеров?

Анна Перовская замерла, внезапно побледнев. Затем ее правая рука медленно направилась обратно к боковому карману жакета. Мгновение революционерка решительно смотрела на Холмса. В ее глазах мелькнул отголосок ненависти, а на красивом лице быстро сменяли друг друга эмоции: замешательство, страх, скорбь.

– Я стремлюсь понять всю правду, – сказал мой друг более мягко. – И это последнее, что я попрошу у вас. Вы не сумеете воспользоваться пистолетом, не усложнив ваш побег до крайней степени. И вы прекрасно понимаете это, иначе не разговаривали бы с нами вообще. Еще несколько ваших слов – и откроется вся правда, а дело будет завершено.

Женщина сидела, не шевелясь, и молчала.

Холмс продолжил, еще мягче и спокойнее:

– Вероятно, вы знаете, что доктор Уотсон описывает мои дела для последующей публикации. Если вы поделитесь всей правдой, я даю слово чести, что заметки доктора Уотсона не будут обнародованы в течение ста лет. Если же вы будете по-прежнему молчать, то записи будут напечатаны прямо сейчас, что сделает мои подозрения достоянием общественности.

Анна молча переводила взгляд с Холмса на меня и обратно. Она выглядела опустошенной и разительно отличалась от той уверенной молодой женщины, которая встретила нас сегодня в коридоре, не говоря уже о безжалостной, стреляющей в упор убийце Петра Богдановича.

– Пожалуйста, – попросил Холмс. – Мне просто нужно понять весь ход дела для себя самого, а не для того, чтобы осуждать вас.

На мгновение Анна посмотрела прямо перед собой, затем ее правая рука вернулась на колени.

– Вам будет трудно это понять, – начала она. – Но за то, чтобы быть лидером в нашей революционной борьбе, необходимо платить охранке выполнением некоторой работы – а иначе ее агенты не позволят вам существовать. Это как налог. Только выплачивая его, можно преуспеть в настоящей деятельности и чего-либо добиться. Если не делать вид, что помогаешь охранке, тебя тут же отправят в Сибирь. В то время как за маленькую символическую услугу тайной полиции у революционера есть шанс действовать довольно открыто и причинить царскому режиму гораздо больше вреда. Я, например, могу путешествовать по России и за ее пределами и эффективно использую это на пользу революционному движению. А если бы меня заключили в сибирскую тюрьму, то мои таланты… – Ее голос неожиданно задрожал и стал нерешительным. – Все мои таланты пропали бы для революции впустую. Мистер Холмс, вы не имеете ни малейшего представления, скольких людей я убедила присоединиться к нашему благородному делу. Но я могу использовать свое влияние, только если останусь на свободе.

Анна сделала паузу, чтобы успокоиться, а затем решительно сказала:

– Мой революционный долг заключается в том, чтобы воспользоваться возможностями, которые дает работа на охранку, однако это вовсе не предательство в том смысле, какой исповедует эгоцентричная буржуазная мораль.

Да, наше путешествие в Таллин состоялось по поручению охранки. Мой оперативный офицер – он руководитель лондонского отделения – дал мне указание взять с собой Софью. Он хотел, чтобы я представила ее таллинской революционной группе.

Мне показалось, что это поручение вполне укладывается в цену, которую я плачу охранке за беспрепятственную работу. В конце концов, в ходе путешествия я намеревалась осуществить еще несколько шагов для нашего революционного дела. И безусловно, я бы тайно поделилась с лидером таллинской группы своими сведениями, что Софья является сотрудником охранки. Ведь ее могли снабдить ложной информацией и запустить в группу как агента. Но если бы тайная полиция решила, что у нее есть в Таллине свой человек, она оставила бы попытки внедрить туда других шпионов. Вы должны понять, как это работает, мистер Холмс.

Я знаю, мои слова звучат странно. Но представьте себе: вы делаете три шага вперед, работая на революцию; затем два шага назад, сотрудничая с тайной полицией. И каждый раз в запасе остается хотя бы один шаг вперед! А в результате можно продвинуться благодаря операциям, в планы которых охранка не проникла. Мы уже убили одного царя и, конечно, убьем следующего.

Возьмем для примера нашу идею сделать Анджелу домашним репетитором великого князя в Санкт-Петербурге – не думаю, что охранка сумела бы ее раскрыть, даже с помощью шпионов в «Либерти-хаус». О плане знали только Иван, Анджела и я, поскольку Иван лично попросил меня найти британскую учительницу для этой цели, и я привела к нему Анджелу. Кто знает, насколько мы могли бы продвинуться благодаря этой идее? Если бы Анджела стала репетитором в Зимнем дворце, она совершила бы гораздо больше, чем простой шпион.

Анна сделала паузу и пристально посмотрела на Холмса; на ее лице читалось неподдельное воодушевление.

– Поэтому я взяла Софью в Таллин, полагая, что она либо уже является сотрудником охранки, либо должна стать им в ближайшее время. А потом Софья подтвердила мои догадки. Но, когда она рассказала мне о портфеле, я забеспокоилась. Мне стало ясно, что охранка устроила нашу поездку, чтобы удалить нас обеих из Лондона, поскольку в «Либерти-хаус» готовится нечто действительно ужасное. Поэтому я бросилась обратно. – Анна смотрела прямо перед собой и говорила с искренней печалью. – Когда я выяснила, что случилось в «Либерти-хаус» благодаря провокации охранки, я поняла, что мой оперативный офицер, полковник Волховский, нарушил условия, на которых, по моему мнению, строилось наше сотрудничество. Я решила, что в свою очередь уничтожу его планы.

Но я была обеспокоена тем, что он может разоблачить меня и убить еще до этого. Вот почему мне не хотелось, чтобы кто-нибудь знал о моем возвращении в Лондон. Как только один сотрудник охранки разоблачен, все остальные начинают дрожать, что придет и их очередь. Думаю, именно поэтому Катя убежала из «Либерти-хаус», – я давно подозревала, что она была главным шпионом охранки в пансионе. Тайная полиция не пожертвовала бы Борисом Буртлиевым, если бы у нее не оставался еще хотя бы один шпион в группе.

Когда Виктория сказала мне, что уже привлекла вас к расследованию, я была в ярости и даже собиралась приказать ей освободить вас от обязательств. Но я опасалась, что в этом случае вы можете связаться со Скотленд-Ярдом. Поэтому я подумала: а что, если вместо того, чтобы отказываться от услуг великого детектива, использовать Шерлока Холмса в наших целях? Софья в записке ко мне лишь раскаивалась в том, что натворила, а мне нужно было выяснить, какие события на самом деле произошли в «Либерти-хаус». Поэтому, уж простите, я заставила Викторию встречаться с вами здесь, чтобы я могла слушать все, о чем вы говорите.

Затем мне пришел в голову еще один способ использовать вас. Я написала анонимное послание о том, что вы занимаетесь делом «Либерти-хаус», и отправила его полковнику Волховскому. Я намеревалась напугать охранку тем, что Шерлок Холмс вышел на ее след, заставить тайную полицию почувствовать себя объектом слежки, вынудить их приостановиться, страшась совершать дальнейшие шаги в осуществлении своего плана. Я надеялась, что вы станете козырем в моих руках.

К тому моменту, когда вы нанесли утренний визит Виктории и прочитали вслух вашу записку Петру, я уже обдумывала старую уловку с письмом от фиктивной Организации, чтобы выдать за ее послание свое собственное. Однако этот трюк мог сработать с Богдановичем только один раз, так что я решила: сейчас или никогда.

Но потом я услышала, как вы читаете Виктории заметку об убийстве бедного графа Кропотского, который так много для нас сделал. И я решила, что обязана убить Петра, когда он будет возвращаться после встречи с вами, – чтобы спасти нашу группу от этого зла. Я поехала в парк, но вас там не было. Когда мне показалось, что вы уже не придете, а Петр покинул скамейку, я воспользовалась шансом…

Что касается полковника Волховского, то заверяю вас, что революционное правосудие непременно восторжествует. – Анна похлопала по правому карману, где отчетливо вырисовывалось оружие. К ней снова вернулись жесткость и уверенность. – Достаточно ли этого для правды, мистер Холмс? – спросила она. – Мне нужно действовать быстро, чтобы вызволить Анджелу из «Либерти-хаус» до появления полиции. Этот шумный боров, Богданович, слишком хорошо известен полиции. Если она уже нашла его труп, скоро получит и сведения о том, где жил покойник.

– Этого достаточно для правды, – сказал Холмс мягко. – Этого достаточно.