На следующий день ровно в четыре часа вечера Холмс позвонил в дверь квартиры мисс Симмондс. Мы надеялись на успех. Утром сыщик издалека проследил за встречей сестер в Риджентс-парке. Он покинул их, когда все, казалось, шло хорошо.

Однако, когда дверь отворилась, я в первое мгновение не узнал нашу клиентку – такой потрясенной и изможденной она выглядела. Явно случилось нечто ужасное. Мисс Симмондс провела нас в ту же гостиную, что и прежде. Она молча села, и слезы выступили в ее темных глазах.

– О, мистер Холмс… – Девушка вздохнула. – Я встретилась с сестрой, она изменила свое решение и рассказала мне все. Анджела очутилась в настоящем аду, и никто-никто не может теперь спасти ее. – Мисс Симмондс судорожно всхлипнула. – Моя бедная сестричка отправилась прямо в руки к палачу: черный капюшон, петля, люк виселицы. Но еще до того, как Анджелу казнят и жизнь покинет ее, монстр, которому она вручила свои тело и душу в полное владение, впутает бедняжку в новые преступления, самые омерзительные и страшные. – Теперь Виктория уже рыдала, не скрываясь: – Что я могу сделать! Только полиция способна остановить этот кошмар, но она скорее попросту повесит Анджелу!

Холмс произнес ласково, но твердо:

– Пожалуйста, мисс Симмондс, позвольте мне судить о том, что можно сделать.

Поначалу запинаясь и останавливаясь, чтобы совладать с приступами рыданий, Виктория Симмондс постепенно изложила свою ужасную историю. Когда она пришла на встречу, Анджела уже ждала ее у ворот зоопарка. Они прогулялись в глубь Риджентс-парка. После краткого равнодушного обсуждения наследственных дел Анджела внезапно попросила сестру дать ей возможность излить душу. В течение нескольких часов они гуляли по парку, пока Анджела не поведала нашей клиентке обо всем.

– Примерно неделю назад все постоянные обитатели «Либерти-хаус», в том числе и Анджела, сели ужинать, – начала свой рассказ Виктория Симмондс. – Не было только Ивана Мышкина, который отлучился по своим делам, и Анны с Софьей, отправившихся в Россию за несколько дней до этих событий.

Вдруг раздался стук во входную дверь. Кто-то спустился открыть, и внутрь ворвались Петр Богданович, о котором я вам рассказывала, и еще трое русских. Двое были вооружены пистолетами, у третьего был топор, а четвертый сжимал в руках кочергу.

Они заявили, что так называемая Организация приказала обыскать дом и найти доказательства того, будто некоторые обитатели «Либерти-хаус» на самом деле работают на охранку, русскую тайную полицию.

По словам Богдановича и его компании, Организации удалось проникнуть в ряды охранки и выяснить, что ее сотрудники спрятали в «Либерти-хаус» оружие для своих секретных агентов. Организации известно: тайник находится где-то под половицами в швейной комнате.

После споров и угроз обитатели «Либерти-хаус» согласились помочь найти то, чего, по их мнению, здесь просто не могло быть. И в конце концов кто-то из них обнаружил плохо закрепленную половицу в швейной мастерской. Под ней лежал кожаный портфель. Портфель был заперт, поэтому его распороли, и все присутствующие устремились посмотреть, что находится внутри.

В портфеле оказались два револьвера, патроны, а также британские, французские, швейцарские и немецкие ассигнации. Но самое главное – письмо, которое шокировало всех, когда его прочитали вслух и пустили по кругу, чтобы каждый мог лично ознакомиться с содержанием.

Когда написанное по-русски послание дошло до Анджелы, она удостоверилась в том, что его перевели на английский верно. Письмо на бланке Российского посольства в Лондоне, подписанное русским майором, очевидно офицером охранки, было адресовано Ивану Мышкину!

Анджела была слишком потрясена разоблачением, чтобы запомнить все детали сообщения. Но в ее память врезались строки о том, что охранка увеличивает ежемесячную плату Ивану до четырехсот рублей и предлагает графу Кропотскому продлить финансирование «Либерти-хаус» еще на один год. Последнее, по словам Анджелы, привело всех в замешательство, потому что граф Кропотский считался искренним либералом, который привлекал богатых спонсоров для сбора средств в помощь беглым революционерам. Но, оказалось, он тоже исполнял приказы охранки.

И наконец, всеобщее негодование вызвали строки, где сообщалось, что охранка вдвое снижает ежемесячную плату Борису Буртлиеву, жителю «Либерти-хаус», поскольку он неэффективно работал.

Сам Буртлиев стоял здесь же. Анджела сказала мне, что он немолодой и совершенно безнадежный пьяница, которого она всегда считала дармоедом. Как только Борис услышал, что его имя упомянуто в письме, он бросился к выходу, но его догнали и приволокли назад.

Буртлиев сразу же признался, что был шпионом охранки. Он выл и молил о пощаде, поскольку знал: смерть – обычное наказание за подобное предательство. Борис пообещал, что расскажет все. По его словам, он встречался с майором охранки, подписавшим письмо, каждый понедельник в небольшой конторе на верхних этажах в Клеркенуэлле. Надпись на двери гласила: «Бюро переводов», а ниже всегда болталась табличка «Закрыто».

Виктория Симмондс снова заплакала:

– Это ужасно… Как бы там ни было, все это время Анджелу цинично обманывали. Она испытала настоящий шок, узнав, что Иван Мышкин на самом деле агент охранки. Моя сестра была искренне благодарна Петру Богдановичу за то, что тот спас ее и всех обитателей «Либерти-хаус» от этого двуликого януса.

Анджела рассказала мне, что в течение нескольких месяцев плотно общалась с Иваном и безоговорочно доверяла ему. Втайне от всех остальных жителей «Либерти-хаус» моя сестра согласилась принять участие в заговоре на территории России. Вот почему она так упорно изучала русский язык.

Иван Мышкин хотел устроить ее частной английской гувернанткой с проживанием в одной из петербургских благородных семей, приближенной к руководителям царского правительства. План заключался в том, что Анджела будет делать вид, будто понимает русский гораздо меньше, чем на самом деле. Таким образом она могла бы стать шпионом и подслушивать за обеденным столом разговоры, в которых выяснились бы планы и местонахождение лиц, приговоренных революционерами к уничтожению. Она уже получила определенную практику в качестве домашнего репетитора и гувернантки в Лондоне, как вы понимаете, и у нее есть хорошие рекомендации от работодателей для выполнения такого рода обязанностей.

А теперь Анджела обнаружила, что ее миссия репетитора, возможно, была частью плана Мышкина скармливать ложную информацию от охранки, чтобы революционеры попали в смертельно опасную западню.

Виктория Симмондс на мгновение замолчала, устремив невидящий взгляд куда-то вдаль. Затем, словно очнувшись, продолжила:

– Странным и даже страшным образом моя сестра выглядела сияющей от счастья, когда говорила о том, как Петр удержал ее от роковой ошибки и заверил, что это он, а не Иван Мышкин мог бы направить Анджелу на истинный революционный путь. Она считает, что теперь знает правду: Организация Нечаева все же выжила, как и утверждал Петр, и ей удалось внедрить своих тайных агентов в могущественную охранку. Содержимое портфеля, найденного под половицей, и признание Бориса Буртлиева свидетельствуют о том, что Петр Богданович связан с мощной тайной революционной Организацией. А это означает, что Анджела тоже может вступить в контакт с Организацией, если последует за Петром.

Затем, как рассказала мне сестра, Петр вставил кляп в рот предателю Борису Буртлиеву и крепко привязал его к стулу в задней комнате. Он отправил двоих мужчин с револьверами охранять входную дверь, ожидая возвращения Ивана Мышкина. Когда же Иван пришел домой, его сразу схватили. Под дулом пистолета Мышкина втолкнули в большую комнату, где Богданович собрал всех. Потом Петр свалил Ивана наземь ударом кочерги. После этого Мышкина тоже привязали к стулу. Богданович показал ему письмо, однако Иван отпирался и утверждал, что это подделка. Тогда Петр ударил его кочергой по лицу и сломал Мышкину зубы. Затем вставил ему кляп в рот…

Виктория Симмондс снова заплакала, опустив голову на руки. Каждая деталь, о которой ей рассказала сестра, казалось, болезненно запечатлелась у нее в сознании.

– Богданович потребовал, чтобы каждый высказал Ивану все, что о нем думает. И некоторые стали проклинать и оскорблять Мышкина. Одна нигилистка, Катя, снова и снова плевала в лицо связанному человеку, который до этого считался их товарищем и руководителем.

Затем Петр сказал собравшимся, что они теперь станут революционным трибуналом, который должен судить своего бывшего лидера. Богданович считал, что Ивана следует казнить. Он поочередно подошел к каждому, чтобы узнать точку зрения всех жителей «Либерти-хаус». И все, один за другим, ответили: «Смерть».

Анджела сказала мне, что лично она приняла такое решение не только потому, что была напугана Петром. Мою сестру действительно ошеломило, что Иван Мышкин оказался предателем, ведь она собиралась посвятить свою жизнь осуществлению его планов.

После этого Петр распорядился: так как смертный приговор вынесен единогласно, то каждый должен принять участие в казни. По его мнению, единственный пистолетный выстрел не привлечет особого внимания, если кто-нибудь пройдет по улице мимо «Либерти-хаус». В незаряженный револьвер из портфеля охранки Богданович вложил одну пулю и крутанул барабан. Затем он сообщил, что теперь каждый поочередно приставит оружие к голове Ивана, произнесет лозунг, прославляющий истинную революционную ненависть, а затем нажмет на курок. Богданович поднял пистолет, снова крутанул барабан и пообещал, что они будут продолжать до тех пор, пока револьвер не выстрелит.

Мы с Холмсом молча слушали душераздирающий рассказ об этой дьявольской русской рулетке.

– Богданович предупредил, что члены трибунала должны обратить внимание на тех, кто продемонстрирует недостаточную приверженность делу революции и проявит нерешительность. Какой мучительный выбор! Катя пошла первой; в ее руке курок только щелкнул. Потом попытался выстрелить еще кто-то. Затем настала очередь Анджелы. Петр сказал ей, чтобы она крепко держала пистолет обеими руками и целилась как следует. И револьвер выстрелил! Кровь и куски мозгов Ивана Мышкина разлетелись по всей комнате… Так моя младшая сестра стала убийцей. Она застрелила человека, который годился ей в отцы, которому она прежде вверяла свое будущее. Теперь она ступила на путь, ведущий к виселице, и с каждым ее шагом становится все хуже, хуже и хуже…

Виктория Симмондс содрогалась от рыданий. Придя в себя, она рассказала, что произошло дальше:

– Петр принес бренди, чтобы провозгласить тост за революцию и мою сестру, казнившую предателя. Все это происходило рядом с трупом Ивана, по-прежнему привязанным к стулу. Затем Богданович принял у этих чудовищ присягу на верность Организации. И все они пили бренди и кричали: «Слава революции!»

А потом Богданович повел их к Борису Буртлиеву, связанному в другой комнате. Петр объявил Борису, что тот может выбрать между смертью и вступлением в Организацию. Когда, ко всеобщему удивлению, Буртлиев выбрал последнее, ему приказали расчленить тело Ивана, дабы доказать свою новообретенную преданность и помочь товарищам избавиться от трупа. Но бедняга не сильно в этом продвинулся, даже выпив бренди. Анджела полагает, что, возможно, его теперь тоже убили. Один ужас за другим…

С тех пор никто не имел права выйти на улицу без разрешения группы. Однако ваша идея о деньгах сработала – Анджеле позволили встретиться со мной.

Некоторым удалось улизнуть. Подруга Анджелы, Катя, добровольно вызвалась отнести мешки с останками Ивана в подлесок Хэмпстед-Хита. Больше она не возвращалась.

Когда Богдановича не было в «Либерти-хаус», там неожиданно появилась Софья, очевидно прервавшая свое путешествие по России. Ей рассказали о произошедшем, и Софья почти сразу же исчезла, прежде чем кто-либо успел подумать, что с ней делать. Тогда-то она и пришла ко мне, пребывая в ужасном состоянии, но не могла мне ничего рассказать.

Виктория Симмондс сделала паузу и глубоко вздохнула. Чувствовалось, что тревожные переживания, которые она разделила с мрачным миром «Либерти-хаус», теперь отступили. Я взглянул на Холмса. Он внимательно смотрел на девушку. Его лицо обрело выражение, которое я редко встречал у него, – печальная нежность, близкая к состраданию.

Между тем наша клиентка продолжила:

– И сейчас Анджела почти с нетерпением ждет свершения собственной судьбы, жаждет принять ее во всех проявлениях. Иногда она говорила неестественно возбужденным тоном о тех жутких акциях, которые Петр сейчас заставляет их готовить. Но порой ею, казалось, овладевала паника. Она тяжело засыпает и плохо спит, ужасаясь того, что случится дальше. К тому же по ночам Петр Богданович заставляет всех допоздна вести длительные коллективные дискуссии.

Новый лидер революционеров много пьет, и его планы постоянно меняются: то он говорит, что все еще ждет дальнейших приказов Организации, то утверждает, будто Организация устроит его на службу в здешнее российское посольство. Затем вдруг сообщает, что намерен вернуться в Россию, но пред этим необходимо совершить в Лондоне несколько терактов, которые напугают правящие классы не меньше акции анархистов в Испании, взорвавших бомбы в ложах богачей в оперных театрах, – подобные операции они называют «пропагандой действием».

Каждый обитатель «Либерти-хаус» обязан теперь представить самую шокирующую идею теракта, на которую только способен. Богданович считает, что группа сама должна выбрать, какие идеи она осуществит. Он внушает своим подчиненным, что, устраивая один теракт за другим, они смогут подавить собственный страх с помощью эмоционального возбуждения. Поэтому им нужно подыскать террористические идеи, которые действительно разожгут воображение.

Анджела упоминала, что они обсуждали нападение на ювелирную фирму «Аспри», намереваясь убить побольше богатых клиентов с помощью револьверов, топоров и ножей. Еще одна идея – устроить пожар сразу в нескольких магазинах «Хэрродс». И, представьте себе, Богданович даже убедил их напасть на марксистский учебный кружок в Хэмпстеде, поскольку там якобы пренебрегают массами, используя слишком заумные и длинные тексты! – Виктория Симмондс горько усмехнулась: – А ведь мы с Анджелой ходили на марксистские собрания в Хэмпстеде…

Следующая идея заключалась в том, – продолжила мисс Симмондс свой рассказ, – чтобы кинуть бомбы в окна домов богачей в Белгравии или в Палату общин с рядов общественной галереи, чтобы продемонстрировать отказ Богдановича от буржуазной демократии. Однако у группы не хватало необходимых взрывчатых веществ. И… и… – Виктории было трудно подобрать слова. Она снова всхлипнула: – И моя младшая сестра использовала свое естественно-научное образование, чтобы помочь со взрывчаткой. Она составила из йода, позаимствованного в медицинском кабинете, и бытовой химии жуткую кустарную смесь – только ее и можно сделать из доступных материалов. Сначала Анджела пошла на это, потому что Петр хотел запастись взрывчаткой на случай, если полиция нагрянет в «Либерти-хаус». В логовах революционеров в России на каминной полке всегда стоит бутылка взрывчатого вещества, чтобы быстро замести следы и поджечь дом, если придут полицейские. Но теперь Петр заставляет Анджелу сделать еще больше бутылок – для терактов в Лондоне. Сестра опасается увеличивать число взрывчатки, потому что при высыхании жидкость может вспыхнуть от малейшего прикосновения.

Холмс понимающе кивнул:

– Я знаю этот дьявольский состав. Действительно, он, скорее всего, взорвется в этом случае.

Виктория Симмондс больше не могла сдерживать рыдания.

– Наверное, это лучшее из того, что может случиться с Анджелой, – причитала она сквозь слезы. – Пусть уж лучше весь этот проклятый дом взорвется прямо сейчас, пока Анджела не успела совершить новые преступления. Пусть все это бесследно канет в Лету, и наши родители никогда не узнают, что она натворила.

Богданович убеждает мою сестру, что они смогут нанести сильнейший удар британскому обществу, если акт насилия совершит именно Анджела, образованная представительница английской буржуазии, а не кто-нибудь из русских эмигрантов. Но Анджела якобы должна принять решение сама, ибо если она не достаточно тверда в своем сердце, то не сумеет произнести грозную речь на судебном процессе.

Богданович продолжает уверять бедную девочку, что ей теперь нечего терять. Ведь казнить ее могут только один раз, а ей и без того грозит виселица из-за убийства Ивана. В ближайшее время роковой выстрел Мышкину в голову так или иначе приведет ее к смерти – либо в петле палача, либо от пули полицейского, поэтому Анджела, как считает Богданович, должна потратить оставшееся в ее распоряжении время на самые жестокие теракты, на какие она способна.

Петр приготовил для моей сестры много отвратительных дел, которые не провернуть без англичанки респектабельного вида, отлично знающей Лондон. Богданович хочет, чтобы она помогла совершить нападение на старого графа Кропотского, который, как они теперь знают, находится в сговоре с охранкой. Петр намеревается отобрать у графа фонд, из которого финансируются общины эмигрантов. Группа собирается силой проникнуть в дом Кропотского в Хэмпстеде и пытать его, пока он не отдаст все деньги. – Виктория Симмондс опять закрыла лицо руками. – Один омерзительный план за другим, всюду ложь… Да еще бесконечные ночные дискуссии, распитие бренди, расчленение останков двух убитых шпионов охранки… Анджела показалась мне сбитой с толку и покорной: она будто сама стремится поскорее расстаться с жизнью и умереть за их ужасные идеи. А я не вижу даже малейших признаков хоть какого-нибудь выхода из ситуации. Любые мои действия могут либо ускорить арест и казнь моей сестры, либо подтолкнуть ее к тому, чтобы взорвать «Либерти-хаус» вместе с собой и всеми остальными. Однако, возможно, последнее все-таки лучше, чем позволить Анджеле опорочить свое имя еще более отвратительными преступлениями. – Бедную девушку сотрясали рыдания.

– Мисс Симмондс, – серьезно сказал Холмс, – в данный момент я тоже не вижу какого-либо выхода из ситуации. Но дайте мне время, чтобы подумать о той информации, которую мы только что получили от вас. Все еще есть шанс найти какое-то решение. Я даю честное слово, что поддержу вас и сохраню в тайне эти жуткие секреты. И сделаю все возможное для достижения наилучшего результата.

Покинув квартиру мисс Симмондс, мы с Холмсом молча шли по темной Блумсбери-стрит. Потрясение и подавленное состояние овладели нами после всех тех ужасов, о которых мы услышали.

– Холмс, в какой беспросветно кошмарной ситуации оказались сестры Симмондс! – воскликнул я наконец. – Теперь мы понимаем, что заставило бедную Софью броситься под поезд.

Мой друг резко повернулся ко мне:

– Нет, Уотсон, я не думаю, что мы видим картину полностью. Рассказ Виктории Симмондс не помог нам узнать, почему Софья, которая даже не присутствовала в «Либерти-хаус» во время этих событий, покончила с собой. Боюсь, старина, у обитателей «Либерти-хаус» есть еще какие-то отвратительные тайны, которые нам предстоит раскрыть, если мы хотим разрешить это дело.

Мы молча прошли до полосы мягкого желтого света следующего газового фонаря, и Холмс снова заговорил:

– Мне кажется, что благодаря сегодняшнему рассказу об убийствах, терроре и молодых людях, обреченных на виселицу, мы нанесли на карту одну из самых мрачных пещер преисподней. Но помимо этого я ощущаю темный лабиринт, который нам еще предстоит исследовать. И в этом внутреннем адовом лабиринте заключена причина таинственной смерти Софьи. Уотсон, я чувствую: нечто еще более странное и зловещее ожидает нас впереди.