Глава 3
План обретает форму
На следующее утро мы отправились в квартиру мисс Симмондс в Блумсбери.
– Вчера вечером я снова следил за «Либерти-хаус», – сказал мне Холмс, после того как мы сели в двухколесный экипаж. – Как и в предыдущий вечер, в окнах виднелись слабые огни. «Либерти-хаус» напрямую связан с нашим делом, и мы не должны об этом забывать. Я опасаюсь, что местные обитатели могут внезапно съехать бог знает куда. На одной двери дома висит объявление по-английски: «Закрыто до дальнейшего распоряжения». И еще одно уведомление, написанное по-русски, которое может означать то же самое.
Прошлым вечером я заметил кое-что новое – три лоскутка красной ткани, привязанных к дверному молотку. Это может быть сигналом. Но для кого?
– Вы обнаружили какие-либо признаки тех, кто следит за «Либерти-хаус», как вы полагали? – спросил я.
– На улице не было ни души, – ответил Холмс. – Но я вполне допускаю, что для наблюдения за пансионом был арендован дом напротив.
– Боже мой, старина, неужели дело настолько серьезное, что стоит подобных хлопот? И кто же, по-вашему, может следить за «Либерти-хаус»?
– Как мы теперь знаем, достаточные основания для слежки есть, во-первых, у Скотленд-Ярда, а во-вторых, у конкурирующих революционных групп. И в-третьих, самое главное, у охранки, страшной тайной политической полиции царской России.
– Но мы же в Лондоне, Холмс, а не в Санкт-Петербурге.
Мой друг медленно покачал головой:
– Сотрудники Охранного отделения шпионят за русскими эмигрантами в каждом крупном городе Европы. А там, где проживает много русских, например в Цюрихе и Париже, работают целые группы офицеров и агентов охранки. Некоторые считают, что французская полиция исполняет все распоряжения Охранного отделения, которое создало обширную конспиративную сеть, управляемую из российского посольства в Париже.
– Насколько же в таком случае сильна охранка в Лондоне? – спросил я. – Похоже, здесь много русских.
– Не знаю, – ответил Холмс. – Но мы можем это выяснить.
Экипаж, проехав площадь Бедфорд, остановился. Холмс позвонил в дверь квартиры мисс Симмондс на первом этаже. Через мгновение девушка открыла и провела нас в гостиную, в первую дверь налево из коридора.
Это была комната с аккуратно расставленной мебелью. Высокие книжные шкафы полностью скрывали стены, за исключением широкого окна и проема у стены напротив, где неожиданно обнаружился большой гобелен с сюжетом из жизни индийского раджи. Чтобы уместить его в узком пространстве, гобелен пришлось завернуть с правой стороны, из-за чего сцена во дворце оказалась обрезанной. Передний план был загорожен туалетным столиком, так что голова Императора Великих Моголов комично выглядывала над зеркалом. Подобное глумление над историей показалось мне недостойным для образованной учительницы. Я не мог отделаться от мысли, что даже изучение книг еще не гарантирует художественный вкус, обычно свойственный женщинам.
Холмс посмотрел на гобелен:
– Вам нравится индийский стиль, мисс Симмондс?
– Наши родители – плантаторы чая в Индии, мистер Холмс. Мы с Анджелой там и родились. Но когда мне исполнилось тринадцать, нас обеих отправили в школу-интернат в Англии, и с тех пор каникулы мы проводили с тетей.
Нынче Виктория Симмондс выглядела более уравновешенной эмоционально, чем при нашей первой встрече, хотя, безусловно, в ней ощущалась некоторая неловкость. Мне показалось, что она странно изменилась со времени ее визита к нам. Я задавался вопросом: пришла бы она на Бейкер-стрит, если бы прислушалась к предупреждению сестры не совать нос в темные дела?
Холмс приступил к делу:
– Мисс Симмондс, мой русский коллега, которого я посетил, может перевести с содержание короткой записки Софьи, адресованной Анне Перовской. Могу ли я взять ее с собой, когда покину вас?
Виктория Симмондс изобразила удивление:
– О, мистер Холмс, но у меня нет ее под рукой. Мне так жаль. А без нее вы не в состоянии мне помочь?
На мгновение мне показалось, что сыщик внезапно впал в анабиоз. Но вскоре он вернул себе самообладание:
– Что ж, мисс Симмондс, я тщательно все обдумал и пришел к следующему выводу: очень скоро мы должны предпринять самый прямой и очевидный шаг для того, чтобы выяснить, что происходит в «Либерти-хаус». А именно – вы попытаетесь поговорить со своей сестрой.
Я знаю, что она просила вас не делать этого. Но нам нужно действовать решительно. Если верить записке, Анджела взяла свой паспорт, поэтому предположительно она может выехать за границу. И если ваша сестра покинет «Либерти-хаус», удастся ли нам найти ее снова?
Необходимо придумать способ, чтобы ваша встреча с сестрой была безопасной. Мы должны учитывать ее предупреждение держаться подальше от «Либерти-хаус». Нужна какая-то уловка, которая вынудит Анджелу не отказываться от контакта и встретиться с вами где-нибудь в другом месте.
Холмс смотрел на Викторию Симмондс, ожидая ответа. Девушка медленно кивнула несколько раз и жестом пригласила детектива продолжать.
– Мисс Симмондс, что вы скажете по поводу такого предложения: посыльный доставит Анджеле в «Либерти-хаус» записку, в которой вы попросите ее встретиться с вами, сообщив, например, что ваши родители в Индии серьезно больны?
– Я думаю, эта затея потерпит неудачу, мистер Холмс, – ответила Виктория Симмондс. – Анджела рассказала мне, что в «Либерти-хаус» есть такое правило: все письма находятся в общей собственности, и содержание любого из них становится известно каждому. Это началось еще в тот момент, когда Петр Богданович пытался встать у руля. Он считал, что настоящие революционеры не имеют частной жизни, и эта идея пережила его изгнание. К тому же я легко могу представить, что Анджела постарается преодолеть буржуазную привязанность к своим родителям.
Холмс наклонился вперед. Он казался встревоженным, но вел себя настойчиво, как гончая на натянутом поводке.
– Тогда, возможно, мисс Симмондс, вы сфабрикуете сообщение якобы от Анны Перовской, в котором она потребует, чтобы Анджела встретилась с вами? Полагаю, распоряжения Анны имеют силу в «Либерти-хаус»?
Виктория Симмондс выглядела ошеломленной:
– Нет, я просто не могу на такое пойти! Это недопустимо.
Холмс изменил тактику:
– Тогда не могли бы вы написать Анджеле, что должны разобраться в ее доле денежных средств или наследства, прежде чем она исчезнет? Я бы предположил, что если записку прочтут в «Либерти-хаус», то под давлением компаньонов Анджела придет к заключению о необходимости встретиться с вами, поскольку ее средства могут быть пожертвованы общему делу.
– Знаете, мистер Холмс, думаю, из этого должно что-то получиться, – согласилась Виктория Симмондс. – Двоюродная бабушка действительно оставила солидное наследство, которое по ее завещанию в скором времени перейдет к нам. И полагаю, что перспектива получить деньги будет приветствоваться в «Либерти-хаус», судя по тем высказываниям, которые я слышала во время визитов туда.
– Итак, теперь нам нужно найти безопасное место для вашей встречи вне «Либерти-хаус», – задумчиво сказал Холмс. Вдруг он снова наклонился вперед со встревоженным и напряженным видом. – Не могли бы вы попросить сестру прийти сюда? А я спрячусь в каком-нибудь укромном уголке и послушаю, что она скажет. Если вы позволите, я прямо сейчас осмотрю вашу квартиру и выберу место, пригодное для такой цели.
Виктория Симмондс была несказанно поражена:
– О нет, мистер Холмс! Я не могу согласиться на такой… на такой обман.
– Ладно, а как насчет того, чтобы попросить в записке Анджелу встретиться с вами у входа в Риджентс-парк? За воротами в зоосад, скажем? Вы могли бы прогуляться там и поговорить с сестрой; возможно, имеет смысл прихватить большой зонт, чтобы укрыться от чужих взглядов.
Девушка кивнула, и сыщик откинулся на спинку кресла, снова расслабившись.
Итак, план обрел форму. До полудня Виктория Симмондс отправит с посыльным записку, в которой сообщит о получении сестрой наследства и предупредит, что будет ждать Анджелу у ворот зоопарка в десять часов на следующее утро. Холмс сказал мисс Симмондс, что для ее безопасности будет на расстоянии наблюдать за теми, кто, возможно, последует за ее сестрой. Затем мы к четырем часам приедем на квартиру Виктории Симмондс, чтобы узнать, что ей удалось выяснить, – или чтобы обсудить следующие шаги, если встреча с Анджелой не состоится. К нам мы решили клиентку не приглашать: Холмс предположил, что к тому времени Виктория может чувствовать себя слишком измотанной, чтобы добираться до Бейкер-стрит.
– Действительно ли ей нужен был «домашний визит частного детектива»? – спросил я сыщика, когда, покинув квартиру мисс Симмондс, мы прошли мимо продавцов жареных каштанов за Британским музеем. – На мой взгляд врача, она выглядела вполне здоровой, хотя и была напряжена.
Холмс тихо ответил:
– Слушая ее, Уотсон, я предположил одну шокирующую возможность, которой не хочу сейчас делиться с вами. Пусть лучше эта мысль останется всего лишь тревожной химерой, порожденной моим сознанием. Так или иначе, я думаю, что нам все равно лучше навещать клиентку у нее дома. – Далее мой друг сообщил: – Я не вернусь с вами на Бейкер-стрит. Это дело не терпит отлагательств, и я должен с толком использовать время до завтрашней встречи. Посещу читальный зал Британского музея и изучу книги, способные помочь мне понять те силы, с которыми мы вскоре, вероятно, столкнемся.
Я зашел в небольшой ресторанчик в стороне от Мэрилебон-Хай-стрит, чтобы отведать устриц на ланч, а затем возвратился на Бейкер-стрит и провел остаток дня, разбирая бумаги. Быстро закончив дела, я просмотрел памфлет Нечаева, распространяемый в Лондоне, по словам Григория, молодым нигилистом Петром Богдановичем. Как и предсказывал Холмс, я нашел положения «Катехизиса революционера» вопиюще тревожными:
Революционер – человек обреченный. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени… Денно и нощно должна быть у него одна мысль, одна цель – беспощадное разрушение. Стремясь хладнокровно и неутомимо к этой цели, он должен быть всегда готов и сам погибнуть и погубить своими руками все, что мешает ее достижению… Суровый для себя, он должен быть суровым и для других. Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в нем единою холодною страстью революционного дела. Для него существует только одна нега, одно утешение, вознаграждение и удовлетворение – успех революции… Товарищество не намерено навязывать народу какую бы то ни было организацию сверху. Будущая организация, без сомнения, вырабатывается из народного движения и жизни. Но это – дело будущих поколений. Наше дело – страстное, полное, повсеместное и беспощадное разрушение.
Вот что писал Нечаев. Но, так или иначе, этот зловещий крысолов сыграл мелодию, которая покорила армию молодых русских идеалистов. Он склонил их к хаосу и убийству, чтобы в итоге они оказались на царских виселицах или медленно умирали от отчаяния в лагерях посреди ледяных просторов Сибири. И теперь его подражатель, Богданович, хочет сыграть эту мелодию снова.
Я погрузился в беспокойный, прерывистый сон прямо в кресле. Пробудился я липким от пота, в неудобном положении. Следы нелепого тревожного сна таяли в сознании. Возможно, кошмар был вызван устрицами. Но, конечно, я слишком много размышлял обо всех этих русских ужасах.
Мне приснились какие-то сцены из празднования русской Пасхи, золоченые луковицы церковных куполов на фоне лазурного неба. Я слышал перезвон колоколов и видел спины мужчин в черных рясах, как у православных священников. Они двигались процессией, распевая: «Он воскрес, Он воскрес», пока звонили колокола. Потом я услышал их радостное песнопение более четко: «Сатана воскрес, сатана воскрес!» – и очнулся в холодном поту.
Холмс вернулся мрачным и молчаливым. Вскоре после ужина он приготовился снова покинуть дом. Я спросил, собирается ли он опять следить за «Либерти-хаус».
– То, что я намереваюсь сделать, Уотсон, очень важно, – ответил мой друг. – Это еще важнее, чем наблюдение за «Либерти-хаус». Тяжелая работа, но – сейчас или никогда. Завтра нам нужен прорыв. Если мисс Симмондс ничего не вытянет из своей сестры, я должен добиться результата другими средствами.
