9. Этикет поедания слов

Утром 8 октября 1997 года – тогда рейтинги президента Клинтона приблизились к рекордным отметкам – сенатору от республиканцев Фреду Томпсону попала в руки, как он думал, неопровержимая улика. Его сотрудники обнаружили июньские записи, из которых следовало, что двое спонсоров Клинтона явились в Белый дом в сопровождении тогдашнего советника профсоюза водителей грузовиков для личной встречи с президентом. Советник уже признал себя виновным в организации незаконного обмена политическими взносами. Преступление было построено по нехитрой откатной схеме: профсоюз давал деньги Национальному комитету Демократической партии, а тот обещал выдать аналогичную сумму на кампанию президента профсоюза Рона Кэри. Обнаруженные записи позволили Томпсону высказать предположение, что Клинтон участвовал в сговоре.

Изначально эта история напоминала бомбу из собственного прошлого Томпсона.

Будучи юридическим советником республиканцев в комитете Сената по Уотергейтскому делу, он стал одной из ключевых фигур в разыгравшемся на глазах у всей страны скандале, который положил конец президентству Ричарда Никсона. Он одним из первых узнал, что Никсон вел прослушку и запись разговоров в Белом доме, и 16 июля 1973 года потряс общественность, спросив бывшего помощника Никсона: «Знали ли вы о существовании подслушивающих устройств в Овальном кабинете президента?» Этот вопрос вызвал лавину событий – повестку в суд от государственного обвинителя по особо важным преступлениям Арчибальда Кокса, попытки Никсона уволить Кокса и всех его соратников, которые позже прозвали «субботней резней», и ультиматум Верховного суда об опубликовании записей, что в конечном итоге заставило Никсона уйти в отставку.

Могли ли записи этой встречи стать новым Уотергейтом – на этот раз для Клинтона? Томпсон увидел возможность и вцепился в нее. Тем утром на открытии собрания Сената, посвященного обсуждению финансовых злоупотреблений на выборах, он высказал предположение об участии Клинтона в махинациях профсоюза, отметив, что «встреча с президентом произошла всего за четыре дня до той даты, когда, согласно обвинительному заключению, профсоюз постановил направить 236 тысяч долларов отделениям Демократической партии в различных штатах в соответствии с откатной схемой». Томпсон подчеркнул, что это была частная встреча, подразумевая, что стороны обсудили незаконную сделку за закрытыми дверями.

Однако на этот раз Томпсон отреагировал слишком быстро – след оказался ложным. Не прошло и часа, как адвокат комитета Сената, который вел заседание, опроверг Томпсона. Он раздобыл документы, свидетельствующие о том, что упомянутая Томпсоном «частная встреча» на самом деле была обедом, в котором участвовало еще с полдюжины других людей. Документы разъясняли, что именно обсуждали за обедом, и там не было ничего, что позволило бы предположить вовлеченность Клинтона в незаконные махинации со взносами. По словам адвоката, со стороны Томпсона было «непорядочно» заявлять обратное.

Томпсон ошибся, и теперь столкнулся с дилеммой. Ему необходимо было извиниться. Но стоило ли делать это сразу, во время заседания? Или позже? Если позже, то когда? Он знал о любимой фразе Олбена У. Баркли, вице-президента при Гарри Трумэне. Тот говорил об извинениях в политике так: «Если вам придется съесть собственные слова, ешьте, пока они горячие». Многие люди, как и Баркли, считают, что, допустив ошибку, нужно выражать сожаление немедленно, как только появится возможность. Не откладывая, продемонстрировать раскаяние, минимизировать ущерб и жить дальше.

Но Томпсон не извинился сразу. Заседание продолжилось; в течение нескольких часов появились новые доказательства, подкрепляющие алиби президента. Чиновники Белого дома подтвердили, что встреча была публичной. Присутствовавшие на обеде засвидетельствовали, что политические взносы никто не обсуждал. Демократы взъелись на Томпсона за голословные обвинения в адрес Клинтона.

Когда заседание закончилось, Томпсон посовещался с помощниками и наконец тем же вечером, через несколько часов после своего проступка, выступил с заявлением. Он извинился за то, что «оставил неверное впечатление», признал: «Мне следовало потратить больше времени на изучение подробностей ситуации, прежде чем выступать со своим предположением».

Томпсон из тех людей, кто тщательно подбирает слова, и, как я знаю из личного опыта, он не боится поправиться сразу же, даже во время прямой трансляции заседания Сената. Он получил научную степень по философии и политологии, а также степень доктора права в Университете Вандербильта. Был успешным юристом и лоббистом. Ему приписывают авторство знаменитого вопроса, который его наставник, Говард Бейкер, задал во время слушания Уотергейтского дела: что знал президент и когда он это узнал?

Так что стоит внимательно рассмотреть сказанное Томпсоном, когда он, наконец, извинился за свою оплошность. С тягучим южным акцентом, который он прославил, сыграв несколько ролей в телесериалах, сенатор заключил свою речь афоризмом, не точно цитируя Баркли. Он сказал: «Если вам приходится съесть свои слова или хотя бы надкусить, лучше есть их теплыми». У Баркли было «горячими». Однако Томпсон сказал: «теплыми».

Томпсон хорошо понимал, в какой момент нужно принести извинения. Он знал, что извиняться сразу, в пылу дискуссии, не стоит, потому что торопливое раскаяние показалось бы бездумным и только подтвердило бы импульсивность и поспешность его утреннего обвинения. Ему нужно было, чтобы объяснение его неправоты получило огласку, чтобы вся информация успела оказаться в открытом доступе и чтобы было понятно, что он проанализировал факты. Томпсон отложил обращение на несколько часов, а когда наконец извинился, перекроил слова Баркли, чтобы объяснить свою задержку. Он не хотел откладывать извинения слишком надолго, но и слишком рано выступать тоже не собирался. Вместо этого Томпсон использовал тактику из сказки про трех медведей – дождался, когда реакция на его ошибку будет не слишком горячей, но и не остынет вовсе, а будет как раз такой, как нужно.

Когда лучше всего приносить извинения? Вопрос этот, как и многие решения, которые мы рассматриваем в этой книге, не так прост, как кажется на первый взгляд; есть у них и другие общие особенности. Если вы случайно облили кого-то или наступили незнакомому человеку на ногу, немедленно извиниться – логичный и уместный ход. Если проступок непреднамеренный или не направлен против кого-то лично, то, прождав слишком долго (даже больше нескольких секунд), вы рискуете показаться неискренним в своем раскаянии. Тут следует положиться на реакцию первой, автоматической, системы: вам не требуется ни наблюдать, ни ориентироваться, ни раздумывать. В такой ситуации извиняться нужно сразу.

В иных же обстоятельствах поспешное извинение может оказаться менее действенным или даже лицемерным; за ним даже может скрываться паника. Для сенатора Томпсона важно было извиниться с задержкой, включив сознательную систему номер два. Когда проступок является преднамеренным и задевает конкретного человека, каким и было обвинение, выдвинутое Томпсоном президенту, некоторая отсрочка делает извинение более искренним. Если помедлить, прежде чем извиняться (мы рассматриваем теперь большие периоды промедления, измеряющиеся часами или даже днями), вы покажете, что подумали о чувствах пострадавшего, что было бы невозможно, если бы вы принесли извинения тотчас же. В ожидании мы можем использовать методику НОРД Джона Бойда: успеть понаблюдать и сориентироваться по поведению оскорбленного нами человека. Отсрочка решения извиниться часто несет нам те же возможности и риски, которые мы рассматривали в контексте других решений.

В своей книге On Apology («Об извинениях») преподаватель психиатрии Аарон Лазаре рассказывает, что чаще всего, впервые услышав вопрос, когда лучше извиняться, студенты отвечают: немедленно. В конце концов, именно этому нас учат в детстве. Но после обсуждения они замечают, что у поспешных извинений есть недостатки. По словам Лазаре, большинство студентов приходит к выводу, что «выбор правильного момента является важным и сложным компонентом успешного извинения». Они уясняют, что первое решение, которое необходимо принять, когда вина доказана, это не «просить прощения или нет», а «когда именно просить прощения».

Тема, которая помогает студентам осознать важность правильного момента, – это не случайные пятна от кофе на пиджаке или отдавленные ноги, а неверность в отношениях.

Как-то раз на семинаре, обсуждая с другими студентами момент извинения, один из них признался, что изменял своей девушке и что она об этом узнала. Он объяснил, что пронеслось в его голове, когда она вызвала его на разговор: «Я сразу же сказал ей, что нам нужно об этом поговорить, но в тот момент прощения не попросил». Поначалу его однокашники возмутились. Такое поведение показалось им проявлением наглости и холодного расчета. Разве не лучше было извиниться сразу?

Есть две веские причины для того, чтобы подождать. Во-первых, слишком быстрое извинение не даст пострадавшему выразить свои чувства, особенно если речь идет о серьезной личной обиде. При такой поспешности у жертвы не будет времени на естественную реакцию, на то, чтобы представить, что было на уме у обидчика, и выговориться. Если вас толкнул незнакомец, нужна всего доля секунды, чтобы понять, что это было сделано случайно. Но если супруг признается вам в измене, вам требуется некоторое время, чтобы осмыслить произошедшее и дать выход эмоциям. Отсрочка позволяет обиженным использовать свою сознательную систему и, что самое важное, свой голос.

Вторая причина медлить – в том, что за дополнительное время проступок обрастает дополнительной информацией. Жертва обмана может больше узнать о том, кто, что, почему, где и когда. Был ли это единичный случай или длительные отношения? Когда это началось? Из-за чего произошло? Дополнительная информация помогает увидеть контекст извинения и объясняет не только сам факт измены, но и ее причины. Таким образом, более поздний разговор может быть более основательным и полным и, соответственно, принести больше удовлетворения. Время дает жертве шанс понять.

Раскаяться в измене необходимо. По данным Общего социального опроса, каждый год около десяти процентов супругов признаются, что изменяют. Среди неженатых пар эти цифры еще выше. Многих из тех, кто читает сейчас эту книгу, поймают на лжи, и им придется просить прощения. Конечно, само собой разумеется, что изменять – это ужасно. Но если все же измените и вас поймают, извиниться вы должны как можно более действенно.

В 2005 году Синтия Макферсон Франц и Кортни Беннигсон опубликовали первую официальную научную работу о роли времени в процессе принесения извинений. Их гипотеза состояла в том, что жертвы испытывают более глубокое удовлетворение, когда извинения приносятся с задержкой, потому что дополнительное время дает им возможность высказаться и почувствовать, что их услышали и поняли. Франц и Беннигсон испытали эту теорию, проведя исследования среди студентов своих альма-матер – Амхерст-колледжа и Уильямс-колледжа соответственно.

В первом исследовании студентам требовалось рассказать о каком-нибудь пережитом конфликте. Сначала нужно было выстроить порядок событий (включая извинение). Потом оценить, насколько удачно, по их мнению, разрешился конфликт, чувствуют ли они до сих пор гнев, полностью ли простили обидчика. Они также оценивали, насколько, как им кажется, их чувства были услышаны и приняты к сведению. Студенты не знали, что предметом исследования была роль времени в извинениях.

Итоги эксперимента не оставляют сомнений: «Время отсрочки оказалось прямо пропорционально удовлетворению результатом; участники были больше довольны разрешением тех конфликтов, в которых прощения просили позже». Статистика показала, что дополнительное время позволяло жертве почувствовать себя услышанной. Чем больше его понадобилось, тем больше было возможностей для дискуссии и понимания.

Во втором исследовании студенты оценивали свою эмоциональную реакцию на гипотетическую ситуацию, в которой они договорились встретиться с другом, но друг не появился, а вместо этого провел вечер с кем-то другим. Затем студентам в случайном порядке раздали три альтернативных описания телефонного разговора с этим другом на следующий день. В первом друг извинился в начале беседы. Во втором – в конце. В третьем – не извинился вообще. После этого студентов попросили вновь оценить свою реакцию.

Самые негативные чувства, что неудивительно, оставил третий вариант. В любом случае извиниться лучше, чем не извиниться. Но, как и в первом исследовании, более благоприятный отклик вызвало отложенное извинение: «В случае позднего извинения эмоциональная реакция оказалась значительно лучше, чем в случае раннего извинения». Более того, статистически значимое улучшение реакции произошло только в случае позднего извинения, поскольку оно дало возможность обсудить причины произошедшего. В общем и целом, оба опроса показывают, что отношение между временем извинения и его эффективностью следует по кривой нормального распределения: сначала эффективность низка, затем она поднимается, достигает пика и в конечном итоге снижается.

Во время обсуждения на семинаре студент Лазаре объяснил, что не извинился сразу, потому что «нужно было дать ей время выплеснуть гнев. Несколько дней спустя я попросил прощения, и все пришло в норму». Возможно, этим отношениям не следовало «приходить в норму». Но если бы он не извинился вовсе или извинился сразу же, они могли бы окончиться сразу же.

Выбор правильного момента больше искусство, чем наука. Нет формулы, которая позволила бы высчитать точное время, когда следует извиниться. И все же у нас есть средства которые помогут нам в выборе подходящей паузы. Прежде чем извиниться, можно понаблюдать и обработать информацию. Аарон Лазаре целиком посвящает две главы своей книги и значительную часть более поздних работ вопросам выбора времени и отсрочки. Он считает, что действенное извинение обычно включает четыре этапа:

1. Признайте, что вы это сделали.

2. Объясните, что произошло.

3. Выразите раскаяние.

4. Возместите ущерб, насколько сможете.

У этого перечня две важные функции. Во-первых, он определяет важные элементы извинения, перечисляет их по порядку. Во-вторых, подсказывает нам, что перед каждым этапом стоит сделать паузу, чтобы ненароком не скомкать покаянную речь. Студент Лазаре признал, что изменил подруге. Потом помедлил минуту, прежде чем объяснить, что случилось. Затем снова сделал перерыв, теперь уже на несколько дней. Наконец он извинился. И после этого потратил еще больше времени – возможно, годы – на последний пункт: залечивание раны.

Не так-то легко выполнить все эти указания, кроме того, они не гарантируют успеха. Обидные действия или слова этим не исправить. Но, как продемонстрировали некоторые общественные деятели, правильная стратегия извинения может удержать неприятную ситуацию от дальнейшего ухудшения.

3 июня 2011 года комик Трейси Морган, выступая в ночном клубе в Нэшвилле, отпустил несколько неуместных шуток о геях; сказал даже по какому-то поводу, что зарезал бы своего сына, если бы тот оказался геем. Когда разнеслась молва об этих его словах, стало очевидно, что Моргану придется извиниться. Так он и поступил – шаг за шагом.

Во-первых, дав публике несколько дней, чтобы отреагировать на его высказывания, Морган признал, что в выступлении своем «зашел слишком далеко». Затем добавил, что его выходка «не была забавной ни в каком контексте». Он послал в несколько организаций, борющихся за права людей нетрадиционной сексуальной ориентации, обращения, в которых извинялся за свой выбор слов. Эти действия покрывают первые три пункта из списка: признание, объяснение, раскаяние.

После, по прошествии еще нескольких дней, Морган встретился с бездомными ЛГБТ-подростками в Центре Али Форни в Нью-Йорке. Он поговорил с женщиной, которая недавно потеряла сына – он был убит на почве ненависти. Потом вернулся в Нэшвилл, чтобы лично извиниться перед руководителями Альянса геев и лесбиянок против диффамации (ГЛААД), и снялся в социальном рекламном ролике организации. Он повторял второй и третий пункты снова и снова, как летчик-истребитель повторяет круг за кругом бойдовский цикл НОРД.

Извинения Моргана не убедили ни его подругу, начальницу и коллегу по телесериалу «Студия 30» Тину Фей, ни Боба Гринблатта, начальника отдела развлекательных программ на NBC, где и выходит в эфир «Студия 30». Оба они критиковали Моргана уже после того, как были принесены извинения, и как-то даже заявили, что никогда больше не смогут относиться к нему, как раньше (хотя позднее поменяли мнение). Но публика приняла извинения Моргана. Люди хотели признания, объяснения, раскаяния и искупления вины именно в таком порядке, и именно это он им дал. Произнося слова извинения, он напомнил зрителям, что его многочисленные предыдущие гей-пародии был смешны, проницательны и полны чистой иронии, но никак не ненависти. Любой, кто смотрит шоу Saturday Night Live, никогда бы не подумал всерьез, что Моргану пришлось бы глотать «гомосил» пачками, чтобы смириться с тем, что его сыну нравится готовить крем-брюле. К концу июня Морган снова был на сцене и даже шутил на эту тему: «Блин, мне уже сорок два года – и вдруг я стал гомофобом? Мой отец был солистом группы Village People… Он прямо при мне писал эту их песню, мой папа. Индеец был моим крестным отцом». Решение Моргана уделить извинению время и силы с лихвой окупилось.

А теперь рассмотрим неудачные извинения Мела Гибсона после ареста за вождение в нетрезвом виде поздним вечером летом 2006 года в Малибу, когда он выдал сдобренную ругательствами антисемитскую тираду, понося «чертовых евреев» и заявляя, что «на евреях лежит ответственность за все войны в мире». Новость об этом вызвала бурную реакцию. Справедливо или нет, многие и раньше подозревали Гибсона в антисемитизме из-за того, как избирательно были использованы тексты Евангелия в фильме «Страсти Христовы», в котором он двумя годами ранее выступил режиссером, продюсером и одним из сценаристов.

Учитывая, сколь силен был общественный гнев, Гибсону стоило тщательно спланировать каждый шаг извинения и дать публике время выпустить пар. Хотя средства массовой информации требовали немедленного заявления, ему необходимо было дождаться, когда общественность выскажет все, что накипело, сколько бы это ни потребовало времени, а затем признать свои ошибки.

Вместо этого Гибсон извинился незамедлительно, и вышла настоящая катастрофа. На следующий день после ареста он повел себя как бизнесмен, невозмутимо отвечающий на жалобу по поводу его компании. Его пиарщик распространил пресс-релиз, полный расплывчатых формулировок, с извинением, но без прямого упоминания об антисемитских высказываниях Гибсона. Отсутствие ясности в пресс-релизе породило новую бурную волну протеста. На YouTube появился пародийный мультфильм, в котором переиначили слова Гибсона: «Мне очень, очень жаль, что у вас большие носы. Мне очень жаль, что вы такие жадные. Но больше всего мне жаль, что вы такие грязные, подлые манипуляторы. Всегда ваш, главный фанат грязных евреев, Мел Гибсон».

Первый пресс-релиз Гибсона столь единодушно признали неудачным, что ему пришлось выпустить второй, который оказался немногим лучше. Когда обе попытки повлиять на общественное мнение провалились, он дал интервью Дайан Сойер с канала ABC News, в котором попробовал все объяснить. Как только это интервью вышло в эфир, его принялись жестоко высмеивать в Интернете. Извинение Гибсона стало классическим примером того, как не надо делать. Ему следовало потратить больше времени на поиск слов для полного признания и объяснения, и нельзя было двигаться дальше, пока общественность не согласилась бы принять его покаянную речь.

Ошибка Гибсона была в том, что он неверно определил максимальную длину отсрочки – сколько можно было протянуть перед тем, как признать вину и объяснить, что случилось. Это, конечно, противоречит здравому смыслу, но нам всегда хочется оттягивать процесс извинения до тех пор, пока нас не будут готовы услышать. В этом извинения похожи на последнюю строчку анекдота, вот только в них, конечно, нет ничего смешного.

Можно было бы предположить, что политики все это знают – как сенатор Томпсон, например. Что они научены горьким опытом множества предшественников, которые тоже делали ошибки и приносили извинения. Можно было бы предположить, вот только все не так.

27 мая 2011 года нью-йоркский конгрессмен Энтони Вайнер послал 21-летней девушке, которая была подписана на него в социальной сети «Твиттер», ссылку на фотографию: крупным планом эрегированный пенис, скрытый под серыми трусами. Изображение было быстро удалено, но недостаточно быстро. Сочувствующий консерваторам блогер Эндрю Брейтбарт достал копию и на следующий день опубликовал ее на своем сайте.

Четыре дня спустя Вайнер дал серию интервью о фото. Он отрицал, что сам отправил его. Предположил, что кто-то взломал его «Твиттер», что фото могло быть изменено с помощью графического редактора. Использовав загадочное двойное отрицание, заявил, что не может сказать «с уверенностью», что это не он. Заявления Вайнера во всех этих интервью стали отличной добычей для телекомментаторов, новостных программ и блогеров, которые с готовностью набросились на историю. Позже, 6 июня, Вайнер созвал пресс-конференцию и со слезами на глазах признался, что солгал, и извинился. Впоследствии, когда всплыли новые фотографии, Вайнер провел еще одну пресс-конференцию, снова извинился и ушел в отставку.

Стратегия Вайнера была полным провалом. Во-первых, потому, что он начал с отрицания своей вины, во-вторых, потому, что его извинения были неполными. И, в-третьих, потому, что ко времени признания он был уже совершенно не в себе и не контролировал происходящее. Он стал посмешищем всей нации. Вместо того чтобы наблюдать, размышлять и действовать, он попытался уклониться, потом дрогнул и свалился в тартарары.

Нет научно обоснованных предписаний, когда политикам извиняться за сексуальные злоупотребления. Сроки зависят от тяжести преступления, доказательств и репутации политического деятеля. И все же подобных случаев было уже столько, что из них можно составить что-то вроде руководства «Политики, непристойное поведение и извинения». Удачные извинения, как правило, следуют схеме наблюдение – размышление – действие. А неудачные – нет.

Многие общественные фигуры, которые обвинялись в преступлениях сексуального характера, плохо планировали свои действия; среди прочих – Джон Энсин, Ньют Гингрич, Гэри Харт и Марк Сэнфорд. В 2008 году сенатор Джон Эдвардс признался, что у него был роман на стороне, но отрицал существование внебрачной дочери; два года спустя, перед самым выходом книги, в которой рассказывались подробности дела, он признался в отцовстве. Сенатор Ларри Крейг, домогавшийся полицейского под прикрытием в мужском туалете аэропорта, отказался принести извинения, позже объявил, что планирует уйти в отставку, а затем передумал и до конца срока в Сенате был окружен позором и пересудами.

Некоторые политики действовали успешнее. Конгрессмен Крис Ли, отославший в сети «Крейглист» свою фотографию в полуголом виде женщине-транссексуалу, рассмотрел и проанализировал доказательства, а затем извинился и ушел в отставку на следующий день после того, как новость распространилась. Сейчас он успешный бизнесмен. Когда газета «Нью-Йорк Таймс» сообщила, что губернатор Нью-Йорка Элиот Спитцер оказывал покровительство vip-клубу «Императоры», тайно промышлявшему проституцией, Спитцер дал средствам массовой информации и общественности два дня на реакцию, потом быстро извинился и подал в отставку. Всего через несколько месяцев он вновь объявился на сцене – в качестве комментатора и консультанта. Губернатор Арнольд Шварценеггер скрывал отцовство так ловко, как только возможно для политического деятеля. Он дождался окончания губернаторского срока и лишь потом подтвердил слухи, что у него есть ребенок от прислуги. Все случилось 14 лет назад, когда он был женат на Марии Шрайвер.

Запоздалое извинение президента Билла Клинтона по поводу стажерки из Белого дома Моники Левински заслуживает отдельного обсуждения. Погрозив пальцем в камеру и отвергнув обвинения в сексуальных отношениях с «этой женщиной, мисс Левински», Клинтон протянул восемь месяцев – пока его не заставили давать показания перед присяжными, – а потом быстро отработал все четыре пункта из приведенного выше контрольного списка. Неизвестно, как тщательно Клинтон наблюдал и анализировал ситуацию эти восемь месяцев, и мнения о том, насколько он преуспел, расходятся. Большинство уже и так понимало, что у него была связь с этой женщиной, особенно после того, как Левински убедительно доказала, что занималась с ним оральным сексом девять раз. Но он пережил скандал.

Из всех этих политических mea culpa извинение Энтони Вайнера было самым неудачным. Трудно себе представить, чтобы его снова приняли всерьез как общественного деятеля. Даже коллеги и сторонники Вайнера пришли к выводу, что, независимо от оценки его поступка, доверять ему более невозможно. И тем не менее неужели Вайнер действительно провинился сильнее, чем остальные в нашем списке? Он ведь даже не видел никогда этих шести женщин, которые получили от него сообщения. От него никто не забеременел. Роковая ошибка Вайнера была в том, что он опозорился, появившись перед общественностью в трусах, а потом вконец испортил все провальными извинениями. Он отреагировал слишком рано, а покаялся слишком поздно.

Политики, с их несокрушимым эго, могли бы служить отрицательным примером в учебнике по извинениям, и это неудивительно. Как заметил однажды Оливер Уэнделл Холмс, извинение – это всего лишь самолюбование наизнанку.

Попросить прощения поздно – это лучше, чем никогда, но запоздалые извинения, как правило, теряют свою эффективность. Например, извинения министра обороны Роберта Макнамары за ошибки, которые он и другие допустили в оценке ситуации во Вьетнаме, получили бы больший отклик, если бы прозвучали лет на десять-двадцать раньше. Пусть Мухаммед Али и извинился перед Джорджем Фрейзером за то, что назвал его «дядей Томом» и «гориллой», но едва ли эти извинения что-то значат через тридцать лет после их легендарных боев, и когда в 2011 году Фрейзер умер, общественность снова всколыхнулась, осуждая Али.

Искусство извинения основывается на умении откладывать. Для большинства из нас урок состоит в том, чтобы в следующий раз, когда мы обидим близкого друга или члена семьи, ляпнем лишнее на работе, попытаться представить себе, как обиженный может отреагировать на извинения завтра, а не сегодня, или через пару часов, а не прямо сейчас. Если отсрочка даст другу, родственнику или коллеге возможность выразить себя, высказать обиду и подготовиться к тому, чтобы нас услышать, полезней будет извиниться не сразу, а позднее.

Если проступок достаточно серьезен, нам, вероятно, придется извиниться несколько раз, что сделает выбор момента еще более сложной задачей. Придется ориентироваться на реакцию жертвы и наблюдать за ее состоянием после каждого извинения; только тогда мы сможем решить, сколько ждать, прежде чем предпринять еще одну попытку. Новые и новые отсрочки в динамическом процессе извинений напоминают петлю НОРД в воздушном сражении.

Так или иначе, в большинстве ситуаций следовало бы минутку подумать о том, когда лучше извиниться, а не делать это немедленно. Согласитесь, что были неправы, а потом – слушайте. Остановитесь и подумайте, как и когда сделать следующий шаг и объяснить, что произошло. Не торопитесь. А потом, в последний возможный момент, скажите, что сожалеете, и постарайтесь загладить обиду. Как выразился Фред Томпсон, ешьте свои слова не горячими и не холодными, а теплыми.