Глава 18
Аня приходит на помощь

Все великие события тесно переплетаются с событиями незначительными. На первый взгляд может показаться невероятным, что решение очередного премьер-министра Канады включить остров Принца Эдуарда в маршрут своей официальной поездки по стране могло иметь важное, или вообще какое бы то ни было, значение в судьбе маленькой Ани Ширли из Зеленых Мезонинов. Но случилось именно так.

Было это в январе. Премьер приехал, чтобы обратиться к своим верным сторонникам, а также к тем из противников, которые решили принять участие в огромном митинге, устраиваемом в Шарлоттауне. Большинство жителей Авонлеи принадлежало к числу политических сторонников премьера, и поэтому в день митинга почти все мужчины и огромное большинство женщин отправились в город, лежавший за тридцать миль от Авонлеи. Миссис Рейчел Линд отправилась вместе со всеми. Миссис Рейчел Линд была завзятым политиком и считала, что политическое собрание не может обойтись без ее присутствия, хотя она и принадлежала к противникам премьера. А потому она отправилась в город и взяла с собой мужа — Томас мог пригодиться, чтобы приглядеть за лошадью, — и Мариллу Касберт. Марилла в глубине души тоже живо интересовалась политикой и, рассудив, что это, вероятно, единственный шанс для нее увидеть настоящего живого премьера, быстро ухватилась за представившуюся возможность, оставив дом на целые сутки на попечение Ани и Мэтью.

И таким образом, в то время как Марилла и миссис Рейчел славно проводили время на митинге, Аня и Мэтью вдвоем хозяйствовали в уютной кухне Зеленых Мезонинов. Яркий огонь пылал в старомодном камине, а на оконных стеклах сверкали бело-голубые морозные узоры. Мэтью, сидя на диване, клевал носом над газетой "Друг фермера", а Аня за столом с мрачной решимостью учила уроки, порой бросая печальные взгляды на полку под часами, где лежала новая книжка, которую в тот день дала ей почитать Джейн Эндрюс. Джейн уверяла, что от этой книжки ее не раз проняла дрожь, или что-то в этом роде, и у Ани руки сами собой тянулись к книжке. Но приняться за чтение означало согласиться на завтрашний триумф Гилберта Блайта. Аня повернулась спиной к полке и постаралась вообразить, что там ничего не лежит.

— Мэтью, а вы учили в школе геометрию?

— Нет, не учил, — сказал Мэтью, вздрогнув и очнувшись от дремы.

— Жаль, — вздохнула Аня, — иначе вы могли бы мне посочувствовать. Раз вы ее никогда не учили, вы не можете полностью войти в мое положение. Она омрачает все мое существование. Я такая бестолковая в геометрии, Мэтью.

— Ну, не думаю, — сказал Мэтью утешающе. — У тебя отличные способности. Мистер Филлипс говорил мне на прошлой неделе, когда мы столкнулись в магазине Блэра в Кармоди, что ты самая способная ученица в школе и делаешь необыкновенно быстрые успехи. "Необыкновенно быстрые успехи" — это его собственные слова. Есть, правда, такие, кто пренебрежительно отзывается о Тедди Филлипсе и говорит, что он не ахти какой учитель, но я думаю, он что надо.

Мэтью счел бы любого, кто хвалит Аню, "что надо".

— Я уверена, что у меня с геометрией дело шло бы лучше, если бы только он не ставил каждый раз новые буквы, — жаловалась Аня. — Я выучиваю доказательство наизусть, а потом он рисует на доске и ставит буквы не такие, как в учебнике, и у меня все перепутывается. Я считаю, что учитель не должен так нечестно поступать, вы согласны? Мы теперь изучаем и сельское хозяйство, и я наконец узнала, почему дороги красные. Так приятно, что я это теперь знаю! Интересно, как там Марилла и миссис Линд на митинге. Миссис Линд говорит, что Канада разорится до нитки при той политике, какую ведет Оттава, и что это должно послужить предупреждением для избирателей. Она говорит, что, если бы было введено избирательное право для женщин, мы скоро стали бы свидетелями благословенных перемен. Мэтью, а вы за кого голосуете?

— За консерваторов, — ответил Мэтью, не задумываясь. Голосовать за консерваторов было частью его религии.

— Тогда я тоже консерватор, — сказала Аня решительно. — Я очень этому рада, потому что Гил… потому что некоторые мальчики в школе — либералы. Я думаю, что мистер Филлипс тоже либерал, потому что отец Присси Эндрюс голосует за либералов, а Руби Джиллис говорит, что, когда мужчина ухаживает за девушкой, он должен соглашаться с ее матерью в вопросах религии, а с отцом — в вопросах политики. Это правда, Мэтью?

— Мм… не знаю, — сказал Мэтью.

— А вы когда-нибудь ухаживали за девушкой, Мэтью?

— Мм… нет, кажется, никогда, — сказал Мэтью, даже не задумывавшийся о таких вещах на протяжении всего своего существования.

Аня размышляла, подперев подбородок руками.

— А ведь это, должно быть, довольно интересно, как вы думаете, Мэтью? Руби Джиллис говорит, что когда она вырастет, то постарается, чтобы у нее было много поклонников, которых она будет сводить с ума и водить за нос; но мне кажется, это было бы слишком беспокойно. Я предпочла бы иметь одного, и в своем уме. Но, конечно, Руби Джиллис знает гораздо больше об этих делах, потому что у нее столько взрослых сестер, а миссис Линд говорит, что дочки у Джиллисов идут нарасхват, как горячие булочки. Мистер Филлипс заходит домой к Присси Эндрюс почти каждый вечер. Он говорит, что помогает ей готовиться к экзаменам, но Миранда Слоан тоже собирается поступать в учительскую семинарию, мне кажется, что ей помощь гораздо нужнее, чем Присси, потому что она гораздо глупее, но он никогда не ходит помогать ей по вечерам. В этом мире, Мэтью, очень много такого, что я не совсем понимаю.

— Ну, я и сам не все понимаю, — признался Мэтью.

— Ну вот, мне надо доделывать уроки. Я не позволю себе открыть эту новую книжку, которую мне дала Джейн, пока все не выучу. Но это ужасное искушение, Мэтью. Даже когда я поворачиваюсь к полке спиной, я все равно словно вижу эту книжку. Джейн говорит, что плакала над ней до изнеможения. Я люблю книжки, над которыми плачешь. Но я думаю, мне лучше отнести эту книжку в гостиную, запереть на ключ в шкаф, где стоит варенье, а ключ отдать вам. А вы не давайте мне его, Мэтью, пока я не сделаю уроки, даже если я на коленях буду умолять вас. Хорошо говорить, что будешь противиться искушению, но гораздо легче ему противиться, когда под рукой нет ключа. А может, мне сбегать в подвал и принести яблок, Мэтью? Вы любите ранет?

— Мм… не знаю, я не против, — сказал Мэтью, который никогда в рот не брал этих яблок, но знал Анину к ним слабость.

Когда Аня с тарелкой коричневато-желтых яблок торжественно появилась из подвала, неожиданно послышались торопливые шаги на обледеневшей дорожке перед кухней. В следующий момент дверь распахнулась, и в кухню ворвалась Диана Барри, бледная и запыхавшаяся, в небрежно накинутой на голову шали. Аня от удивления выпустила из рук свечу и тарелку, и все вместе — тарелка, свеча и яблоки — с грохотом покатилось по лестнице в подвал, где все это, испачканное растопленным стеарином, нашла и собрала на следующий день Марилла, возблагодарив провидение за то, что дом не загорелся.

— Что случилось, Диана? — воскликнула Аня. — Ты, наконец, уговорила маму?

— Ох, Аня, пойдем скорее, — умоляла Диана в волнении. — Наша Минни ужасно заболела… У нее круп. Это молодая Мэри Джо говорит… А папа с мамой уехали в город, и некому поехать за доктором. Минни ужасно плохо… и Мэри просто не знает, что делать… и… Ох, Аня, мне так страшно!

Мэтью, не говоря ни слова, взялся за шапку и пальто, проскользнул мимо Дианы и исчез в темноте двора.

— Он пошел запрятать гнедую, чтобы ехать в Кармоди за доктором, — сказала Аня, торопливо натягивая капор и пальтишко. — Я в этом уверена так, будто он мне об этом сказал. Мы с Мэтью — родственные души, и я могу читать его мысли, и слова не нужны.

— Боюсь, он не застанет доктора в Кармоди, — всхлипывала Диана. — Я знаю, что доктор Блэр уехал в город на митинг, и доктор Спенсер, наверное, тоже. Мэри никогда не видела больных крупом, а миссис Линд тоже уехала. О, Аня!

— Не плачь, Ди, — сказала Аня бодро, — Я точно знаю, что надо делать при крупе. Ты забываешь, что у миссис Хаммонд три раза были близнецы. Если нянчишь три пары близнецов, то, разумеется, приобретаешь большой опыт. У них у всех по очереди был круп. Подожди минутку, я возьму бутылочку с ипекакуаной… а то у вас дома может и не оказаться. Ну, пошли!

Взявшись за руки, девочки выбежали из дома и поспешили по Тропинке Влюбленных и через заледеневшее поле, потому что снег в лесу был слишком глубок, чтобы можно было добраться кратчайшей дорогой. Аня, хотя и искренне огорченная болезнью Минни, не могла остаться равнодушной к романтичности всей ситуации и приятному чувству от возможности еще раз разделить эту романтичность с родственной душой.

Ночь была ясной и морозной. Тени деревьев казались эбеново-черными, а покрытый снегом склон — серебряным; крупные звезды сияли над тихими полями; тут и там стояли темные островерхие ели с припорошенными снегом ветвями, и ветер свистел в них. Аня думала о том, как восхитительно бежать и мельком оглядывать всю эту таинственность и прелесть вместе со своей задушевной подругой, с которой так давно была разлучена.

Минни, трехлетняя малышка, действительно была очень больна. Она лежала на диване в кухне, метаясь в жару, а ее хриплое дыхание было слышно во всем доме. Молодая Мэри Джо, полногрудая и широколицая французская девушка из Крик, которую миссис Барри наняла на время своего отсутствия приглядеть за детьми, совершенно потеряла голову и была не в состоянии ни подумать о том, что нужно делать, ни сделать, даже если бы знала, как поступить.

Аня принялась за дело умело и быстро.

— У Минни несомненно круп. Случай тяжелый, но я видела и хуже. Прежде всего нам потребуется много горячей воды. Я уверена, Диана, что воды в чайнике не больше чашки! Вот, я его наполню. Мэри, вы могли бы подложить поленьев в печку? Я не хочу ранить ваши чувства, но мне кажется, что вы и сами могли об этом догадаться, будь у вас хоть капля воображения. Теперь я раздену Минни и уложу в постель, а ты, Диана, постарайся найти мягкую фланелевую одежду. Прежде всего я хочу дать ей дозу ипекакуаны.

Минни не хотела принимать лекарство, но недаром Аня вынянчила три пары близнецов. Ипекакуана была благополучно проглочена, и не один раз в эту долгую тревожную ночь, когда обе девочки терпеливо ухаживали за больной Минни, а Мэри, добросовестно старавшаяся сделать все, что могла, развела и поддерживала в печи такой сильный огонь, что пламя даже гудело, и кипятила столько воды, что хватило бы на целую больницу страдающих от крупа детей.

Было три часа ночи, когда приехал Мэтью с доктором, которого ему удалось найти только в Спенсервале. Но срочная необходимость в помощи врача уже отпала. Минни было гораздо лучше, и она крепко спала.

— В какой-то момент я была ужасно близка к отчаянию, — объясняла Аня. — Ей становилось все хуже и хуже, хуже, чем близнецам Хаммондов, даже последней паре. Я даже подумала, что она задохнется. Я дала ей все, что еще оставалось в бутылке, и сказала себе — не Диане или Мэри, потому что я не хотела пугать их еще больше, они и так были напуганы, но самой себе, чтобы дать выход чувствам: "Это последняя слабая надежда, и боюсь, напрасная". Но через три минуты она откашляла пленку и сразу почувствовала себя лучше. Вам придется просто вообразить, доктор, какое я испытала чувство облегчения, потому что я не могу выразить это словами. Знаете, есть некоторые вещи, которые невозможно выразить словами.

— Да, я знаю, — кивнул доктор. Он смотрел на Аню так, как будто то, что он о ней думал, тоже невозможно было выразить словами. Потом он, впрочем, все-таки выразил это вернувшимся с митинга мистеру и миссис Барри:

— Эта рыжая девочка, которая живет у Касбертов, просто молодец! Могу вас уверить, что это она спасла жизнь вашей малышке, потому что могло быть уже слишком поздно, когда я добрался сюда. Она обладает и умением, и присутствием духа, совершенно удивительными в ребенке ее возраста. Я никогда не видел таких глаз, как у нее, когда она рассказывала мне, как все происходило.

Чудесным морозным белым утром Аня возвращалась домой с закрывающимися после бессонной ночи глазами, но по-прежнему неутомимо болтая с Мэтью, пока они пересекали длинное белое поле и брели под волшебно сверкающим сводом кленов по Тропинке Влюбленных.

— Ах, Мэтью, какое чудесное утро! Мир выглядит так, будто Бог придумал его для Своего собственного удовольствия, правда? Эти деревья выглядят так, будто я могла бы сдуть их своим дыханием! — Она подула. — Я так рада, что живу в мире, где бывают снега и морозы, а вы? И я так рада теперь, что у миссис Хаммонд было три пары близнецов. Иначе я не знала бы, как помочь Минни. Мне. очень жаль, что я сердилась на миссис Хаммонд за то, что у нее близнецы. Ах, Мэтью, я совсем сплю. Я не могу идти в школу. Я чувствую, что не смогла бы держать глаза открытыми и оказалась бы такой бестолковой. Но я терпеть не могу оставаться дома, потому что Гил… кто-то другой станет первым в классе, а так трудно потом опять выйти вперед… Хотя, конечно, чем труднее, тем больше получаешь удовлетворения, когда добьешься успеха, правда?

— Ну, я думаю, ты справишься, — сказал Мэтью, глядя на Анино бледное лицо и темные круги под глазами. — Ты лучше сразу ложись в постель и выспись как следует. Я сам все сделаю по дому.

Аня послушно легла в постель и спала так долго и крепко, что проснулась только, когда на дворе уже был ясный бело-розовый зимний день. Она спустилась в кухню, где уже сидела с вязаньем вернувшаяся домой Марилла.

— Ах, вы видели премьера? — тут же воскликнула Аня. — Как он выглядит, Марилла?

— Ну, премьером его наверняка выбрали не за его внешность, — сказала Марилла. — Ну и нос у него! Но говорить он умеет. Я была горда, что принадлежу к консерваторам. Рейчел Линд, конечно, как сторонница либералов, не получила никакого удовлетворения… Твой обед в печи, Аня; и можешь взять в кладовой сливовое варенье. Я думаю, ты ужасно голодна. Мэтью рассказал мне, что было ночью. Какое счастье, что ты знала, как помочь больной! Я бы понятия не имела, что делать, потому что никогда не видела больных крупом. Ну-ну, не говори ничего, пока не поешь. Я уже догадываюсь по твоему виду, что ты просто разрываешься от новостей, но они подождут.

У Мариллы тоже было что сказать Ане, но она молчала, так как знала, что неожиданное известие вызовет у Ани волнение, которое может совершенно оторвать ее от сферы таких прозаических вещей, как аппетит или обед. Только когда Аня доела свое блюдечко сливового варенья, Марилла сказала:

— Здесь сегодня была миссис Барри, Аня. Она хотела повидать тебя, но мне было жаль тебя будить. Она говорит, что ты спасла жизнь Минни, и очень жалеет, что поступила так жестоко в истории со смородинной настойкой. Теперь она уверена, что ты не хотела напоить Диану пьяной, и надеется, что ты простишь ее и будешь дружить с ее дочкой, как прежде. Можешь сходить к ним сегодня вечером, если хочешь. Диана не может выйти из дома: она простудилась вчера ночью. Аня, смилуйся, не взлетай в воздух от радости!

Предупреждение не было излишним. Аня порывисто вскочила, вся ее фигурка казалась воздушной, а лицо озарилось пламенной радостью.

— О, Марилла, можно мне пойти сразу… не вымыв посуды? Я все вымою, когда вернусь, но я не могу сосредоточиться ни на чем таком приземленном, как мытье посуды, в такой волнующий момент.

— Конечно, конечно беги, — сказала Марилла снисходительно. — Аня… ты с ума сошла! Сию минуту вернись и надень что-нибудь! С тем же успехом можно кричать ветру, — добавила она, обращаясь к себе самой. — Убежала с голой головой. Вон она несется прямиком через сад с развевающимися волосами. Просто чудо будет, если она не простудится насмерть!

Аня вернулась домой поздно вечером, когда на заснеженные поля уже легли пурпурные сумерки. Вдали на юго-западе сверкала похожая на огромную жемчужину вечерняя звезда. Небо казалось бледно-золотистым и эфирно-розовым над блеском белых просторов полей и темной зеленью елей. Звяканье колокольчиков проносившихся между заснеженными холмами саней раздавалось в морозном воздухе, словно звон сказочных колокольчиков эльфов, но их музыка не была такой сладостной, как та, что звучала в Анином сердце и просилась на уста.

— Вы видите перед собой совершенно счастливого человека, Марилла, — объявила она. — Я совершенно счастлива… да, даже несмотря на мои рыжие волосы. В этот момент душой я выше рыжих волос. Миссис Барри поцеловала меня, заплакала и сказала, что виновата и что никогда не сумеет меня отблагодарить. Я была страшно смущена, Марилла, но ответила как можно вежливее: "Я не держу обиды на вас, миссис Барри, и уверяю вас раз и навсегда, что я не собиралась напоить Диану, и тем опускаю на прошлое покров забвения". Это были очень благородные слова, правда, Марилла? Я чувствую, что отплатила миссис Барри добром за зло… Мы с Дианой чудесно провели день. Диана показала мне новый вышивальный шов, которому ее научила ее тетя в Кармоди. Ни одна душа в Авонлее, кроме нас, его не знает, и мы торжественно поклялись не показывать его никому. Диана подарила мне красивую открытку, на которой нарисован веночек роз и написаны стихи:

И в этих словах такая правда, Марилла! Мы собираемся попросить мистера Филлипса снова посадить нас за одну парту, а Герти Пай может сесть с Минни Эндрюс. У нас было совершенно изысканное чаепитие. Миссис Барри достала свой лучший фарфоровый сервиз, Марилла, будто я была настоящая гостья. Не могу описать, какая меня от этого пронзила дрожь. Никто никогда не вынимал для меня своего лучшего сервиза. И мы ели фруктовый пирог, и кекс, и пончики, и два разных варенья. И миссис Барри спрашивала меня, налить ли мне еще чаю, и сказала: "Папочка, почему ты не подаешь Ане печенье?" Как, должно быть, приятно быть взрослым, Марилла, если так замечательно, даже когда с тобой только обращаются как со взрослым.

— Не знаю, — сказала Марилла с легким вздохом.

— Ну, во всяком случае, когда я вырасту, — сказала Аня решительно, — я всегда буду говорить с маленькими девочками как со взрослыми и никогда не буду смеяться, если они выразятся возвышенно. Я по собственному печальному опыту знаю, как это ранит чувства. После чая мы с Дианой делали конфетки из масла и сахара. Получилось не очень хорошо; наверное, потому, что ни Диана, ни я никогда их прежде не делали. Диана оставила меня переворачивать их, а сама смазывала маслом противни, но я забыла переворачивать, и они подгорели. А потом, когда мы выставили конфеты, чтобы остудить, кот прошел по одному противню, и конфеты с него пришлось выбросить. Но само их приготовление было огромным удовольствием. А когда я уходила домой, миссис Барри просила меня приходить почаще, а Диана стояла у окна и посылала мне воздушные поцелуи всю дорогу, пока я шла по Тропинке Влюбленных. Марилла, я собираюсь сегодня сочинить особую, совершенно новую молитву в честь этого события.