Глава 19
Концерт, катастрофа и извинение
— Марилла, можно мне на минуточку отлучиться и сбегать к Диане? — спросила Аня как-то раз февральским вечером, сбежав вниз по лестнице из своего мезонина и запыхавшись.
— Не вижу причины, чтобы тебе нужно было выскакивать из дома, когда уже стемнело, — сказала Марилла решительно. — Вы с Дианой вместе шли из школы и потом стояли в снегу и мололи языками еще полчаса. Поэтому я не думаю, что тебе уж так необходимо срочно увидеться с ней опять.
— Но она хочет меня видеть, — упрашивала Аня. — Ей нужно сказать мне что-то важное.
— Откуда ты это знаешь?
— Потому что она подала мне знак из окна. Мы придумали способ, как подавать знаки с помощью свечи и кусочка картона. Мы ставим зажженную свечу на подоконник и то закрываем ее картонкой, то открываем. Определенное число вспышек означает определенное известие. Это была моя идея, Марилла.
— Не сомневаюсь в этом, — сказала Марилла выразительно. — И уверена, что в ближайшее время вы подпалите занавески с этой своей глупой сигнализацией.
— О, мы очень осторожны, Марилла. И это так интересно! Два сигнала значат: "Ты дома?" Три — «да», а четыре — «нет». Пять значат: "Приходи как можно скорее, потому что мне нужно сказать тебе что-то важное". Диана только что подала пять сигналов, и меня мучит любопытство, что она хочет сказать.
— Ну, пусть оно тебя больше не мучает, — сказала Марилла с иронией. — Можешь сходить, но запомни: чтобы ты была здесь не позже чем через десять минут.
Аня запомнила и вернулась в положенный срок, хотя, вероятно, ни один смертный никогда не узнает, чего ей стоило ограничить десятью минутами обсуждение важного сообщения Дианы. Но этими десятью минутами она распорядилась с толком.
— Ах, Марилла, вообразите! Завтра у Дианы день рождения. И ее мама сказала, что она может пригласить меня к ним после школы, чтобы я осталась у них ночевать. Приедут ее кузены из Ньюбриджа на больших санях, чтобы завтра вечером посетить концерт в дискуссионном клубе. И они возьмут на концерт Диану и меня… то есть если вы меня отпустите, Марилла! О, я так взволнована!
— Можешь успокоиться, потому что ты туда не пойдешь. Тебе будет лучше дома в твоей собственной постели, а что до этого концерта в клубе, то это глупая идея, и маленьким девочкам вообще не следует позволять посещать подобные места.
— Я уверена, что дискуссионный клуб — это очень достойная организация, — защищалась Аня.
— Не спорю. Но не позволю тебе болтаться по концертам и проводить ночь неизвестно где. Хорошенькое занятие для детей, ничего не скажешь! Удивляюсь, что миссис Барри отпускает Диану.
— Но это такой особый случай, — умоляла Аня; она была готова заплакать. — У Дианы только один раз в году день рождения. День рождения — это не такое уж обыденное событие, Марилла. Присси Эндрюс будет декламировать "Звон вечерний не слышен сегодня". Это такое назидательное стихотворение, Марилла, я уверена, мне было бы очень полезно его послушать. А хор исполнит четыре прелестные трогательные песни, почти такие же возвышенные, как религиозные гимны! Ах, Марилла, даже священник собирается присутствовать; да, да, он там будет; он обратится к слушателям с речью. Это ведь почти то же, что проповедь. Пожалуйста, позвольте мне пойти, Марилла!
— Аня, ты слышала, что я сказала? Сними ботинки и иди спать. Уже девятый час.
— Только еще одно слово, Марилла, — сказала Аня; по ее лицу было ясно, что она прибегает к последнему доводу. — Миссис Барри сказала, что мы можем спать в комнате для гостей. Подумайте, какая это честь для вашей маленькой Ани — спать в комнате для гостей!
— Это честь, без которой тебе придется обойтись. Иди спать, Аня, и чтобы я больше ни слова об этом не слышала.
Когда Аня, заливаясь слезами, исчезла наверху, Мэтью, который, казалось, сладко дремал в кресле на протяжении всего диалога, открыл глаза и сказал решительно:
— Марилла, я думаю, ты должна позволить Ане пойти на концерт.
— А я не позволю, — отрезала Марилла. — Кто воспитывает ребенка, Мэтью, ты или я?
— Ну конечно ты, — признал Мэтью.
— Тогда не вмешивайся.
— Я и не вмешиваюсь. Какое тут вмешательство, если у меня просто есть свое мнение. А мое мнение, что ты должна позволить Ане пойти.
— Ты сказал бы, что я должна позволить ей отправиться на Луну, если бы ей такое пришло в голову. Не сомневаюсь, — любезно отпарировала Марилла. — Я, может быть, и позволила бы ей провести ночь у Дианы, но если бы это было все. Но этих планов насчет концерта я не одобряю. Вполне вероятно, что она там может простудиться. Да и забьет себе голову всякой чепухой, возбудится и разволнуется на целую неделю. Я знаю характер этого ребенка лучше, чем ты, Мэтью, и понимаю, что для нее хорошо.
— Я думаю, что ты должна позволить Ане пойти, — повторил Мэтью твердо. Он не был силен в обосновании своих мнений, но держался их всегда очень упорно. Марилла беспомощно вздохнула и умолкла.
На следующее утро, после завтрака, когда Аня мыла посуду в буфетной при кухне, Мэтью, направлявшийся в амбар, остановился и опять сказал Марилле:
— Я думаю, ты должна позволить Ане пойти на концерт, Марилла.
На мгновение лицо Мариллы приобрело выражение, которое невозможно описать словами. Затем она покорилась неизбежному и сказала язвительно:
— Очень хорошо, пусть она идет, если ничто другое тебя удовлетворить не может.
В ту же минуту Аня вылетела из буфетной с мокрой тряпкой в руке:
— Ах, Марилла, повторите еще раз эти благословенные слова!
— Хватит того, что я их один раз сказала. Этим ты обязана Мэтью, и я умываю руки в этом деле. Если ты схватишь воспаление легких, когда будешь спать в чужой постели или выйдешь среди ночи на мороз из душного, жаркого зала, вини не меня, вини Мэтью. Аня, у тебя течет с грязной тряпки на пол! Никогда не видела такого неаккуратного ребенка!
— О, я знаю, что я сущее наказание для вас, Марилла, — сказала Аня с раскаянием. — Я делаю так много ошибок. Но только подумайте обо всех тех ошибках, которые я не совершила, хотя и могла. Я возьму песка и ототру все пятна с пола, перед тем как идти в школу. Марилла, я так страстно хочу попасть на этот концерт! Ни разу в жизни я не была на концерте, и когда другие девочки в школе говорили о концертах, я чувствовала, что я какая-то не такая. Вы не представляете, что я тогда чувствовала, но вот видите, Мэтью это понял. Мэтью меня понимает, а это так приятно, когда тебя понимают, Марилла.
В то утро Аня была слишком возбуждена, чтобы показать себя на уроках с лучшей стороны. Гилберт Блайт превзошел ее в правописании и совершенно затмил в устном счете. Однако Анино чувство унижения было куда меньшим, чем можно было ожидать, так как в перспективе она видела концерт и постель в комнате для гостей. Аня и Диана целый день без умолку говорили о том, что им предстояло, и с более строгим учителем, чем мистер Филлипс, уделом их стала бы ужасная немилость.
Аня чувствовала, что, если бы ей не позволили пойти на концерт, она бы этого не перенесла, потому что вся школа в тот день не говорила ни о чем другом, кроме концерта. Авонлейский дискуссионный клуб, собрания которого проходили каждые две недели на протяжении всей зимы, уже провел несколько небольших бесплатных представлений, но этот концерт должен был стать крупным мероприятием; входной билет стоил десять центов, а сбор передавался в помощь библиотеке. Авонлейская молодежь репетировала уже несколько недель; особенный интерес к концерту проявляли те школьники, чьим старшим братьям и сестрам предстояло принять в нем участие. На концерт шли все школьники старше девяти лет, кроме Кэрри Слоан, отец которой разделял мнение Мариллы относительно присутствия маленьких девочек на вечерних концертах. Кэрри плакала весь день, уткнувшись в свою грамматику, и чувствовала, что жить на свете не стоит.
Для Ани настоящее волнение началось с момента окончания уроков и постепенно нарастало, пока не достигло своей кульминации в блаженном экстазе во время самого концерта.
Миссис Барри устроила "совершенно изысканное чаепитие", а затем наступил черед восхитительного занятия — одевания в маленькой комнате Дианы наверху. Диана зачесала Ане волосы надо лбом в новом стиле «помпадур», а Аня завязала Диане банты с особым мастерством, которым обладала. А потом они перепробовали, по крайней мере, десяток способов устройства своих волос на затылке. Наконец, они были готовы, щеки их алели, а глаза сияли радостным возбуждением.
Следует признать, что Аня не могла не ощутить неприятного чувства, сравнив свой простой черный берет и серое, бесформенное, с тесными рукавами пальто, сшитое Мариллой, с ловко сидевшим меховым колпачком и нарядным пальтишком Дианы. Но она вовремя вспомнила, что обладает воображением и может прибегнуть к его помощи.
Потом приехали кузены Дианы — семейство Мюррей из Ньюбриджа; все вместе они уселись в большие выстеленные соломой сани и закутались в меха. Аня наслаждалась этой поездкой. Сани легко скользили по гладкой, как шелк, дороге, и снег поскрипывал под полозьями. Закат был великолепен; и заснеженные холмы, и глубокие голубые воды залива Святого Лаврентия, казалось, были в ореоле сияния, словно огромная чаша из жемчугов и сапфиров, наполненная до краев вином и огнем. Звон колокольчиков чужих саней и отдаленный смех, казавшиеся отголосками веселья лесных эльфов, слышались со всех сторон.
— Ах, Диана, — вздохнула Аня, сжимая Дианину руку в варежке под меховой накидкой, — это словно прекрасный сон! Неужели я выгляжу как всегда? Я чувствую себя совсем другой, и мне кажется, это должно быть видно по моему лицу.
— Ты ужасно мило выглядишь, — сказала Диана, которая только что получила комплимент от одного из своих кузенов и чувствовала, что должна передать его дальше. — У тебя прелестный румянец!
Программа вечера состояла из номеров, каждый из которых "пронзал дрожью", по крайней мере одну из слушательниц, и, как Аня уверяла Диану, каждая следующая «дрожь» была еще более «пронзительной», чем предыдущая. Когда Присси Эндрюс, наряженная в новую розовую шелковую кофточку, с ниткой жемчуга на гладкой белой шейке и с живыми гвоздиками в волосах — ходили слухи, что учитель специально посылал за ними в город, — "поднималась в пугающем мраке по темным и шатким ступеням", Аня содрогалась, полностью предавшись сочувствию; когда хор запел "Далеко, над милыми маргаритками", Аня смотрела на потолок, словно он был расписан изображениями ангелов; когда после этого Сэм Слоан рассказывал и изображал "Как Сокери курицу на яйца сажал", Аня смеялась так заразительно, что сидевшие рядом с ней тоже стали смеяться, больше из симпатии к ней, чем от удовольствия слышать шутку, которая была слишком избитой даже для Авонлеи; и когда мистер Филлипс произносил монолог Марка Антония над телом Цезаря с самыми душераздирающими интонациями, поглядывая в конце каждой фразы на Присси Эндрюс, Аня чувствовала, что готова вскочить с места и тут же поднять мятеж, если бы хоть один римский гражданин указал путь.
Только один номер программы не смог вызвать у нее интереса. Когда Гилберт Блайт начал декламировать "Бинген на Рейне", Аня вынула книжку и читала ее, пока он не кончил, и сидела чопорно и неподвижно, в то время как Диана хлопала в ладоши, пока они у нее не заныли.
Было одиннадцать, когда они вернулись домой, пресыщенные впечатлениями, но с предчувствием огромного удовольствия от предстоящего обсуждения всех подробностей вечера. Все, казалось, уже спали, в доме было темно и тихо. Аня и Диана на цыпочках прошли в гостиную, длинную узкую комнату, дверь из которой вела в комнату для гостей. Там было восхитительно тепло, горячая зола в камине слабо освещала комнату.
— Давай разденемся здесь, — предложила Диана. — Тут так тепло и приятно.
— Концерт был восхитительный, правда? — вздохнула Аня с восторгом. — Как, должно быть, замечательно выйти на сцену и декламировать! Диана, как ты думаешь, нас когда-нибудь пригласят выступать?
— Конечно. Они всегда приглашают старших школьников. Гилберт Блайт часто выступает, а он всего на два года нас старше. Ах, Аня, как ты могла делать вид, что не слушаешь его? Когда он дошел до строчки: "Здесь есть другая, не сестра…", он смотрел прямо на тебя.
— Диана, — сказала Аня с достоинством, — ты моя задушевная подруга, но я не могу даже тебе позволить говорить со мной об этом человеке. Ты разделась? Давай наперегонки, кто скорее окажется в кровати!
Предложение понравилось Диане. Две маленькие фигурки в белых ночных рубашках помчались вдоль длинной гостиной, влетели через дверь в комнату для гостей и одновременно прыгнули на кровать. И тогда… что-то… зашевелилось под ними, раздался стон… и кто-то воскликнул придушенным голосом:
— Господи помилуй!
Аня и Диана не знали, каким образом они соскочили с кровати и выскочили из комнаты. Они знали только, что в результате этого безумного бега они очутились на лестнице и, дрожа, на цыпочках взбежали наверх.
— Ах, кто это был?.. что это было? — прошептала Аня, стуча зубами от холода и страха.
— Это тетка Джозефина! — сказала Диана, задыхаясь от смеха. — Ах, Аня, тетка Джозефина! Как она там оказалась? Ох, я знаю, она будет в бешенстве! Это ужасно… это просто ужасно… но ты слышала что-нибудь забавнее, Аня?
— Кто это — тетка Джозефина?
— Это папина тетя, она живет в Шарлоттауне. Ужасно старая… ей, наверное, уже семьдесят лет… И я не верю, что она когда-нибудь была маленькой девочкой. Мы ждали, что она приедет, но позднее. Она ужасно чопорная и старая… и будет ужасно ругаться из-за того, что случилось… Ну, ничего не поделаешь, нам придется спать с Минни… Ты представить себе не можешь, как она брыкается во сне!
На следующее утро мисс Джозефина Барри не вышла к первому раннему завтраку. Миссис Барри ласково улыбнулась девочкам:
— Ну, надеюсь, вы хорошо вчера провели время. Я хотела вас дождаться, чтобы предупредить, что приехала тетя Джозефина и вам все-таки придется спать наверху, но я так устала, что заснула. Надеюсь, вы не побеспокоили тетю, Диана?
Диана благоразумно промолчала, но незаметно обменялась с Аней через стол виноватой улыбкой. После завтрака Аня поспешила домой и потому до вечера оставалась в блаженном неведении относительно бури, разразившейся в семействе Барри. Вечером она по поручению Мариллы пошла к миссис Линд.
— Так, значит, вы с Дианой вчера вечером напугали почти до смерти бедную старую мисс Барри? — сказала миссис Линд строго, но глаза у нее лукаво блеснули. — Миссис Барри заходила ко мне несколько минут назад по пути в Кармоди. Вся эта история для нее очень неприятна. Старая мисс Барри была в ужасном гневе, когда встала сегодня утром, а гнев Джозефины Барри не шутка, скажу я вам. Она не хочет даже разговаривать с Дианой.
— Диана не виновата, — сказала Аня сокрушенно. — Это все я. Я предложила бежать в кровать наперегонки.
— Я так и знала! — с торжеством сказала миссис Линд. — Я знала, что эта идея возникла в твоей голове. Ну и заварили вы кашу, скажу я вам. Старая мисс Барри приехала с намерением остаться на целый месяц, но теперь объявила, что и дня лишнего не пробудет, и собирается обратно в город завтра, хоть завтра и воскресенье, и все такое. Она уехала бы даже сегодня, если бы у них были свободные лошади, чтобы ее отправить. Прежде она обещала весь следующий квартал платить за уроки музыки для Дианы, но теперь решительно настроена не делать ничего для такой девчонки-сорванца. Представляю, что у них там сегодня происходило. Все, должно быть, выбиты из колеи. Старая мисс Барри богата, и им хотелось бы быть с ней в ладу. Разумеется, миссис Барри ничего такого мне не говорила, но я-то уж хорошо знаю человеческую природу, скажу я вам.
— Мне так не везет, — огорчалась Аня. — Я все время попадаю в переделки сама и еще втягиваю в них своих лучших друзей — тех, ради которых готова кровь пролить по капле. Вы не можете сказать мне, почему так происходит, миссис Линд?
— Это потому, что ты слишком невнимательный и порывистый ребенок, вот что. Ты никогда не остановишься, чтобы подумать, — все, что придет тебе в голову сказать или сделать, ты говоришь или делаешь и минуты не подумав.
— Ах, но это и есть самое приятное, — возразила Аня. — Что-то вспыхнет у вас в уме, такое волнующее, и вы должны это высказать или сделать. Если вы остановитесь, чтобы над этим поразмыслить, то испортите все удовольствие. Разве вы никогда не чувствовали этого, миссис Линд?
Нет, миссис Линд не чувствовала. Она с мудрым видом покачала головой:
— Ты должна научиться хоть немножко думать, Аня, вот что. Пословица, о которой ты должна помнить: "Сначала посмотри, потом прыгай"… особенно на кровать в комнате для гостей.
Миссис Линд, довольная, рассмеялась над своей нехитрой шуткой, но Аня осталась в задумчивости. Она не видела ничего смешного в сложившейся ситуации, которая казалась ей очень серьезной. Простившись с миссис Линд, она направила свой путь через заледеневшее поле к Садовому Склону. Диана встретила ее у дверей кухни.
— Бедная тетя Джозефина очень сердилась, да? — прошептала Аня.
— Да, — ответила Диана, подавляя смех и опасливо оглядываясь через плечо на закрытую дверь гостиной. — Просто металась от ярости. Ох, как она ругалась! Она сказала, что я самая невоспитанная девочка, какую она видела в жизни, и что моим родителям должно быть стыдно за то, как они меня воспитывают. Она говорит, что не останется погостить, ну а мне-то все равно. Но папе с мамой неприятно.
— Почему ты не сказала, что это я виновата? — спросила Аня.
— А похоже, что я на такое способна, да? — сказала Диана с праведным негодованием. — Я не ябеда, и к тому же я точно так же виновата, как и ты.
— Тогда я пойду и скажу ей сама, — произнесла Аня решительно.
Диана остолбенела от изумления:
— Аня, что ты! Да она тебя съест живьем!
— Не пугай меня! Мне и без того страшно! — взмолилась Аня. — Легче было бы войти в логово льва. Но мне придется это сделать, Диана. Это была моя вина, и я должна в этом признаться. У меня, к счастью, уже есть опыт в этом деле.
— Ну, смотри сама. Она в гостиной, — сказала Диана. — Можешь зайти, если хочешь. Я бы не осмелилась. И не думаю, что из этого что-нибудь выйдет.
С этим ободряющим напутствием Аня решительно направилась в логово льва, то есть подошла к двери гостиной и чуть слышно постучала. Последовало резкое: "Войдите".
Мисс Джозефина, худая, прямая и суровая, с ожесточением вязала, сидя у камина; гнев ее еще не остыл, и глаза сердито сверкали за очками в золотой оправе. Она повернулась на стуле, ожидая увидеть Диану, но взгляд ее упал на бледную девочку, большие глаза которой выражали смесь отчаянной храбрости и глубокого, до дрожи, ужаса.
— Ты кто? — спросила мисс Джозефина Барри без церемоний.
— Аня из Зеленых Мезонинов, — сказала маленькая посетительница робко, привычным жестом складывая руки, — и я пришла признаться, если вы позволите…
— Признаться? В чем?
— Это моя вина, что мы прыгнули на вас прошлой ночью. Это я предложила. Диана — настоящая дама, мисс Барри. Вы должны понять, что несправедливы, обвиняя ее.
— О, я должна? Вот как! Диана все же принимала участие в этих прыжках. Такие нелепые выходки в порядочном доме!
— Но это была просто игра, — настаивала Аня. — Я думаю, что вам следовало бы простить нас, мисс Барри, теперь, когда мы извинились. А прежде всего, пожалуйста, простите Диану и позвольте ей брать уроки музыки. Она так надеялась, что будет заниматься музыкой, мисс Барри, а я знаю по опыту, каково это — очень на что-то надеяться и не получить. Если вам нужно на кого-то сердиться, сердитесь на меня. Я так привыкла в раннем детстве, что люди сердятся на меня, что могу перенести это гораздо легче, чем Диана.
К этому времени сердитый блеск почти угас в глазах старой дамы, и на его месте появилось выражение удовольствия и любопытства. Но она все-таки сказала сурово:
— Я думаю, что не может служить для вас оправданием то, что вы просто играли. Когда я была молодой, девочки никогда не играли в подобного рода игры. Ты не знаешь, что это такое — после долгой и трудной дороги быть разбуженной среди глубокого сна двумя большими девочками, прыгающими на тебя с разбега.
— Я не знаю, но могу вообразить, — горячо сказала Аня. — Я уверена, что это, должно быть, очень неприятно. Но взгляните на дело с нашей стороны. У вас есть воображение, мисс Барри? Если есть, то поставьте себя на наше место. Мы не знали, что кто-то лежит в постели, и вы напугали нас почти до смерти. Просто ужас, что мы пережили! И к тому же мы были лишены удовольствия спать в комнате для гостей, хотя нам было обещано. Я полагаю, вы привыкли спать в комнатах для гостей. Но только вообразите, что бы вы почувствовали, если бы были маленькой сиротой, которой никогда в жизни не оказывали подобной почести.
Сердитый блеск в глазах старой дамы совсем исчез к этому времени. Она рассмеялась — звук, который вызвал у Дианы, стоявшей в кухне и ожидавшей в невыразимой тревоге результатов беседы, глубокий вздох облегчения.
— Боюсь, мое воображение немного заржавело… давно я им не пользовалась, — сказала мисс Барри. — Но полагаю, что ваши претензии на сочувствие так же обоснованны, как и мои. Все зависит от того, с какой стороны на это посмотреть. Садись поближе и расскажи мне о себе.
— Мне очень жаль, но я не могу, — сказала Аня твердо. — Мне очень хотелось бы поговорить с вами, потому что вы кажетесь интересной особой, и, может быть, даже окажетесь родственной душой, хотя по вашему виду этого не скажешь. Но мой долг сейчас идти домой к мисс Марилле Касберт. Мисс Марилла Касберт — очень добрая женщина, которая взяла меня к себе, чтобы воспитать как следует. Она делает все, что в ее силах, но это очень неблагодарный труд. Вы не должны винить ее за то, что я прыгнула на вашу кровать. Но прежде чем я уйду, я очень хочу, чтобы вы сказали мне, простите ли вы Диану и останетесь ли в Авонлее на тот срок, на который предполагали остаться.
— Думаю, что так я и поступлю, если ты иногда будешь заходить, чтобы поговорить со мной, — сказала мисс Барри.
В тот вечер мисс Барри подарила Диане серебряный браслет и сказала старшим членам семьи, что распаковала свой чемодан.
— Я решила остаться, просто чтобы получше познакомиться с девочкой Аней, — сказала она откровенно. — Она меня занимает, а в моем возрасте занимательный человек — большая редкость.
Единственным комментарием Мариллы, когда она услышала всю историю, было: "Я тебе говорила!" — и обращен этот комментарий был к Мэтью.
Мисс Барри прогостила в Садовом Склоне целый месяц и даже больше. Она была более приятной гостьей, чем обычно, потому что Аня поддерживала ее в хорошем настроении. Они стали верными друзьями.
Уезжая, мисс Барри сказала Ане на прощание:
— Не забудь, девочка Аня, навестить меня, когда приедешь в город, и я положу тебя спать в моей лучшей комнате для гостей.
— Несмотря ни на что, мисс Барри оказалась родственной душой, — призналась Аня Марилле. — Этого никак нельзя было предположить по ее виду, а все же так оно и есть. Это не сразу заметишь, не так, как было с Мэтью, но через некоторое время начинаешь это чувствовать. Родственные души встречаются не так уж редко, как я привыкла думать. Как это приятно — обнаружить, что их так много на свете!
