На следующий день солнце скрылось.

Перед этим, в последнюю неделю октября, стояла хорошая погода. Днем солнце согревало сады и землю, лаская напоследок лежащие повсюду груды красных и оранжевых листьев. Сестры наполняли корзины светло-зелеными плодами айвы, созревшими на деревьях в клуатре. По утрам под окнами плыл горьковатый, но приятный запах костров.

Однако ночью накануне Дня всех святых поднялся холодный, пронзительный ветер; он принес ливень, который сорвал с деревьев последние листья. При обычных обстоятельствах я бы оставалась внутри монастыря и не думала о непогоде. Но в тот день я, засунув письмо, предназначавшееся епископу Гардинеру, в рукав хабита и пробормотав извинения, направилась в сарай. Убедившись, что меня никто не видит, украдкой добралась до заброшенного лепрозория: он находился на северо-западе монастырской территории, в самом дальнем углу, сразу же за холмом, поросшим высокими деревьями.

Я надела плащ, чтобы не промочить хабит, и могла бы накинуть на голову капюшон, но не любила такие ухищрения. Мне хотелось ощущать на лице капли холодного дождя и чувствовать порывы ветра.

Настроение в то утро у меня было безрадостное. Письмо епископу Винчестерскому оказалось прискорбно кратким. В нем я сообщала, что настоятельница Элизабет скончалась утром в день моего возвращения, а ее последнее послание бесследно исчезло. Исходя из истории, рассказанной мне старой монахиней, можно предположить, что в монастыре имеется тайная комната, в которой и побывал в 1501 году, во время своего визита в Дартфорд, принц Артур. Я не знаю, где находится эта комната, но думаю, что скорее в передней части монастыря, чем в клуатре. Корона Этельстана, возможно, спрятана именно там. «Предполагаю», «вероятно», «думаю», «возможно» — все мое донесение пестрело такими вот жалкими словами. Я представила себе, как письмо вручают епископу, он срывает печать, нетерпеливо читает, и лицо его омрачается гневом.

Я добралась до вершины холма и остановилась под деревьями передохнуть. Рыжая белка шарахнулась в сторону, недовольная тем, что я вторглась на ее сухую территорию посреди кустов.

Внизу в лощине виднелось здание заброшенного лепрозория. Его закрыли еще до моего приезда в Дартфорд, но я не знала, когда точно. Двадцать лет назад? Пятьдесят? Сто? Половина крыши обрушилась. Сквозь дыру в задней стене виднелось пожухлое поле. Зеленый плющ, заглушив все зияющие окна, давным-давно пробрался внутрь, подстрекаемый жаждой захватить то, что прежде оставалось для него под запретом.

Ну а куда делись больные, эти несчастные, всеми презираемые души? Отправились ли они в другой лепрозорий или их просто выгнали — ищите, мол, себе уголок в Лондоне, где можно скрыться от чужих глаз? Спросить об этом было не у кого.

Я смотрела на лепрозорий, и слезы на моих щеках смешивались с дождевыми каплями. Лет через пятьдесят какая-нибудь девушка, возможно, будет разглядывать заброшенный Дартфордский монастырь и спрашивать себя: «Что случилось с монахинями, которые когда-то здесь обитали? Почему они оставили своих родителей, отказались от радостей брака и материнства ради того, чтобы жить в этом месте?» И некому будет рассказать ей, кем мы были и во что верили, поведать о том, как мы смиренно служили Христу, поддерживали друг друга, учились, размышляли.

Я стала спускаться, но, проделав половину пути, споткнулась и упала на колени. Ливень превратил землю в сплошную грязь. Я поднялась на ноги и выбрала более безопасный спуск к входной арке. Дверь давно была сорвана с петель — она явно пошла на дрова. На дереве над аркой были вырезаны слова: «Лепрозорий Святой Марии Магдалины». Ниже, более мелкими буквами, было написано: «Орден Святого Лазаря Иерусалимского». Я почти ничего не знала об этом ордене: только то, что он был создан рыцарями-тамплиерами, а члены его лечили страждущих. Времена Крестовых походов… Помнится, мои кузены в детстве любили играть в крестоносцев в Стаффордском замке. Они носились по его широким коридорам, размахивая деревянными мечами и крича: «Этого хочет Бог!»

Я быстро нашла окно, о котором говорил епископ. Пошарила вдоль стены сбоку. И точно, мои пальцы нащупали широкое отверстие. Я достала письмо, которое только сегодня утром запечатала воском, подняла свободно лежащую доску, сунула послание в отверстие, вернула доску обратно. Место для тайника было выбрано идеальное, и его хорошо подготовили. Я впервые задумалась о том, кто же придет за письмом и, по известному лишь ему одному каналу, передаст его епископу Гардинеру. Скорее всего, последний хорошо заплатил кому-нибудь из местных жителей.

У меня не было желания долго оставаться в этом заброшенном месте, и я поспешила назад под арку.

Я уже прошла полпути вверх по склону, когда некая сила заставила меня повернуться и снова прочитать надпись наверху: «Орден Святого Лазаря Иерусалимского». Что-то очень важное для меня было связано с Крестовыми походами.

И тут я вспомнила! Ричард Львиное Сердце — король Англии, возглавивший Третий крестовый поход. Еще один человек из числа тех, кого упоминал епископ Гардинер в Тауэре.

Хотя Ричард и жил двумя веками ранее, о нем я знала больше, чем о Черном принце. Меня всегда интересовали Крестовые походы. И отважный Ричард Coeur de Lion, который необычайно мужественно сражался с мусульманами. По пути домой из Иерусалима его взял в плен другой король, император Священной Римской империи Генрих VI. Но потом Ричард все-таки получил свободу и заявил права на трон, который пытался захватить его предатель-брат Иоанн. Я помнила, что этот король был женат, но детей не оставил и умер, дожив до средних лет, на юге Франции.

На юге Франции. Как странно, что король Ричард умер именно там, где Черный принц впоследствии подхватил загадочную болезнь, которая убила его.

Силясь собрать обрывки мыслей в единое целое, я снова остановилась под деревьями. Это в некотором роде напоминало работу над очередным гобеленом сестры Елены. Поначалу только она одна видела всю картину полностью; мы ткали так, как подсказывали нам картонные полосы, но не знали, какой мир создаем, пока те или иные предметы — мужчины, женщины, божества, животные, леса и моря — не начинали обретать форму.

Постепенно я прозревала очертания странного эскиза, набросанного епископом Гардинером. Еще немного — и я, возможно, проникну в тайну короны.

Я вышла из-под деревьев и прошла несколько футов в направлении монастыря, когда что-то вдали справа привлекло мое внимание. Я прищурилась, вглядываясь сквозь пелену дождя. По округлому, плоскому, лишенному растительности холму от меня удалялась женщина, одетая в простой хабит послушницы. Капюшон ее лежал на плечах, как и у меня. Это была сестра Кристина.

Я поспешила за ней, цепляясь за ветки там, где это было возможно. Жесткая кора царапала руки, но приходилось терпеть, чтобы не соскользнуть вниз по склону.

— Сестра Кристина! — прокричала я, выбравшись из зарослей.

Она остановилась, но не обернулась. Вероятно, мой голос относило в сторону ветром, который теперь стал еще холоднее и сильнее, хотя дождь уменьшился.

Почти догнав сестру Кристину, я снова окликнула ее. На этот раз она буквально подпрыгнула от удивления. Я увидела, что лицо ее опухло от слез, как, вероятно, и мое.

— Что случилось, сестра? — спросила я. — Могу я вам чем-то помочь?

Она в ответ лишь молча покачала головой. Я не настаивала, поскольку понимала и разделяла ее скорбь: слишком неясным было будущее Дартфордского монастыря. Широкий лоб сестры Кристины бороздили морщины, как у старухи. Нос покраснел — от холода, а может, от слез. Синевато-серые глаза смотрели устало.

Она неожиданно схватила меня за руку и крепко сжала:

— Ах, сестра Джоанна, извините, что осуждала вас.

— Я сама во всем виновата и заслуживаю осуждения, — сказала я. — Но все равно спасибо, сестра Кристина. Мне так не хватало вашей дружбы.

Мы обнялись и невольно заулыбались: мы обе были такие мокрые и дрожали от холода.

Потом она задумчиво посмотрела на меня:

— Вы были готовы пожертвовать всем — местом послушницы и даже жизнью, — чтобы отдать последний долг кузине, которая умерла, потому что восстала против ереси. Теперь я считаю ваш поступок очень мужественным.

Мне неловко было выслушивать ее похвалы сейчас, ведь и нескольких минут не прошло с того момента, как я положила в тайник свое шпионское донесение.

— Нет-нет-нет, — сказала я, качая головой. — Я не должна была этого делать.

Сестра Кристина развернулась на холме и, обведя окрестности рукой, поинтересовалась:

— Вы знаете, что это за место?

Я отрицательно покачала головой.

Тогда она показала вниз — чуть в стороне от ее правой ноги был врыт глубоко в землю серый камень.

— Здесь, на холме, несколько веков назад стоял женский монастырь, — пояснила сестра Кристина. — Это его фундамент. Если как следует поискать, можно обнаружить его целиком — он образует гигантский квадрат. Пожалуйста, давайте пройдем по нему вместе.

Я последовала за сестрой Кристиной, не сводя глаз с мокрой земли. Под травой здесь и там были различимы камни, лежащие так строго по прямой, что можно было не сомневаться: перед нами творение рук человеческих.

— Говорят, король Эдуард выбрал эту землю для Дартфорда как раз потому, что здесь и прежде существовал монастырь, — сказала моя спутница. — Но вряд ли он знал, что случилось с этим монастырем.

— А что с ним случилось?

Стоя ко мне спиной, она ответила:

— Сестры были членами секты Святой Юлианы. Вы слышали об этой секте?

— Я знаю, что Юлиана была мученицей.

— Она была римлянкой, но приняла христианство и желала прожить всю жизнь девственницей. Однако отец ее, бывший язычником, приказал дочери выйти замуж. Говорят, что Юлиане якобы являлся даже сам дьявол — пытался переубедить ее, но все напрасно. Девушка не пожелала отказаться от своей веры и была за это убита. Римляне обезглавили ее.

Дрожь пробирала меня до костей. Я чувствовала себя такой уязвимой, стоя здесь, на пронизывающем ветру, вместе с сестрой Кристиной. Нас, возможно, было видно из монастыря внизу. Окна настоятельницы выходили на холм. Гулять по территории монастыря не запрещалось, но прогулка в такой день могла вызывать подозрения.

Однако уйти было невозможно: сестра Кристина упорно продолжала рассказывать мне историю этого исчезнувшего монастыря, которая, честно говоря, заинтересовала меня.

— А когда он был построен, этот монастырь? — спросила я.

— Я не знаю, когда его построили, а вот уничтожили в восьмом веке.

«За сто лет до короля Этельстана», — подумала я. Вслух же сказала:

— А кто его уничтожил и почему?

Моя спутница повернулась ко мне, на ее лице появилось ожесточенное выражение.

— Норманны, сестра Джоанна. Они к тому времени достигли вершины своего могущества. Норманны высаживались повсюду, они убивали христиан. Они похищали наше добро и сжигали наши фермы. Но любимым их занятием было вершить насилие над монахинями.

Меня передернуло.

— Сестра Кристина, это ужасно. Не говорите об этом.

Она продолжила, будто и не слышала меня:

— Сестры, вероятно, полагали, что их монастырь находится достаточно далеко от побережья и близко к Лондону, а потому им ничего не угрожает. Но они ошибались. Отряд норманнов нашел монастырь. Он был очень невелик — вроде бы всего восемь женщин. Норманны хотели ворваться внутрь и надругаться над сестрами.

Я закрыла глаза руками, словно пытаясь защититься от ужаса: мне вдруг показалось, что это происходит здесь и сейчас.

— Монахини заранее узнали, что норманны идут к их монастырю. Они заперли все двери. Но это была слабая защита — у захватчиков имелись топоры. И знаете, что тогда сделали монахини?

— Сестра Кристина, я не в силах слышать подобное. Умоляю вас. Любой рассказ о насилии над женщиной — я не могу…

Она ухватила меня за плечи и закричала:

— Сестры подожгли свой дом и сгорели заживо! Когда пожар стих и норманны разбили двери, они нашли внутри только обгоревшие тела. И так разозлились, что уничтожили монастырь, разнесли его по кирпичикам.

Темно-серое небо качнулось надо мной, ноги у меня подогнулись, и я упала на колени, чувствуя, как тошнота подступает к горлу.

Изменившимся голосом сестра Кристина сказала:

— Ах, сестра Джоанна, я не хотела. Простите. — Она присела, принялась гладить мою судорожно дергающуюся спину. — Я не думала, что это так огорчит вас. Вас ведь держали в тюрьме — в лондонском Тауэре. Вас допрашивали. Я думала, что могу рассказать вам эту страшную историю. Жителям Дартфорда она хорошо известна, здесь передают ее из поколения в поколение на протяжении веков. Я, например, узнала ее еще до приезда в монастырь.

Сестра Кристина помогла мне подняться на ноги. Я глубоко вздохнула:

— Я просто не выношу такие истории. Но вы, разумеется, не могли этого знать, сестра.

— Извините, — сказала она. — Я вижу, вы восприняли смерть этих монахинь иначе, чем я.

— Я скорблю по ним. Разве можно воспринимать это по-другому?

— Они своей смертью разделили страдания Христа особенным, самым священным образом, — пояснила сестра Кристина. — Это пламя было очистительным, своего рода разновидностью… — Она замолчала, подыскивая верное слово. — Разновидностью божественного экстаза. Неужели вы не понимаете?

— Не совсем, — призналась я.

Тут наш разговор оборвался, поскольку мы заметили у входа в монастырь какое-то движение. Настоятельница, сестра Элеонора и сестра Рейчел вышли на холодный, мокрый двор без своих черных плащей с корзинками в руках.

— Смотрите! — Сестра Кристина показала на выходящую из леса монастырскую тропинку, по которой приближалась цепочка людей. Дважды в месяц местные жители, из числа самых бедных, приходили получать дары от монастыря. Эта традиция была учреждена много поколений назад. Настоятельница раздавала еду и монетки по другую сторону монастырских ворот.

Мы с сестрой Кристиной незамеченными подошли к монастырю. Созерцание величественного входа в Дартфорд после удручающего зрелища разваливающихся стен лепрозория и остатков древнего монастыря было для моего бедного сердца таким утешением.

Я столько раз проходила мимо каменных статуй королей по обе стороны от входной двери, но теперь задержалась, чтобы разглядеть их повнимательнее. Когда я впервые появилась в Дартфорде, кто-то сказал мне, что обе эти статуи изображают короля Эдуарда III: одна в молодости, а другая — в старости. На статуе справа король был изображен с бородой и в длинном одеянии. Фигура слева — в кольчуге и доспехах; в руке — меч, лицо гладко выбрито.

Я присмотрелась к воину справа. И сказала:

— Постойте, сестра Кристина. Прежде чем мы войдем, я хотела спросить… Вам известна история этих статуй?

— Старик — это король Эдуард Третий, а молодой — его сын, Черный принц. Принц умер еще до того, как открылись двери нашего монастыря.

Я была поражена.

— Как хорошо вы знакомы с той эпохой!

Она пожала плечами:

— Не забывайте, что я выросла в Дартфорде. И еще ребенком приезжала сюда брать уроки. Я знаю об этом монастыре все. — Моя собеседница показала на барельеф, высеченный над входом: — Вообще-то, истории королей я предпочитаю историю Девы Марии.

Я внимательно посмотрела на фигуру Христа, который простер руки над Матерью, склонившей пред Ним голову. Над Ней, глубоко высеченная в каменной стене, виднелась корона. Странно, что я не замечала ее прежде. Она располагалась точно над центром стрельчатой арки при входе в Дартфордский монастырь.

Сестра Кристина проследила направление моего взгляда, и лицо ее просияло.

— Сестра Джоанна, вам тоже нравится эта сцена? Собственный Сын венчает Деву Марию на царство как королеву Небес.