Придя в лазарет, Джон Чек сразу понял, в чем дело. Он прекрасно знал, как действует принятый Эдмундом ужасный отвар.

— Тут ничто не поможет, только отдых и терпение. Время возьмет свое, — сказал Чек. — Но, госпожа Стаффорд, позвольте мне эту ночь провести здесь, рядом с ним. Вы и без того пережили сегодня столько, что даже вспомнить страшно. Я слишком хорошо знаю Эдмунда и могу сказать, что он очень расстроится, когда увидит, что вы так из-за него беспокоитесь.

Я отправилась домой. Как оказалось, это было моей роковой ошибкой. Выйдя назавтра из ступора, Эдмунд вдруг понял: мало того что он поддался самой мрачной своей слабости (в свое время он поклялся мне никогда больше не прикасаться к пагубному зелью), но еще вдобавок ко всему и я была этому свидетелем. Если бы я оставалась с ним рядом всю ночь, он, возможно, не покинул бы меня наутро. Я бы нашла способ убедить Эдмунда в том, что по-прежнему люблю его. И возможно, смогла бы поставить преграду на пути сокрушительной волны самоуничижения и отвращения к самому себе, которая подхватила его и унесла из Дартфорда прочь.

Джон Чек принес мне письмо; лицо его было мертвенно-бледно. Письмо оказалось очень коротким.

Я долго сидела одна, полностью опустошенная: все чувства разом покинули меня. А потом вдруг до моего сознания с ужасающей ясностью дошло, что сделал с нами король… Меня охватила жгучая боль, смешанная с отчаянной яростью. Никогда в жизни я еще не испытывала такого неистового гнева и возмущения, а потом вдруг эти чувства сменила пугающая холодная уверенность: теперь я абсолютно точно знала, что надо делать.

Да, теперь я это знала. Решение пришло само собой и было простым. Не осталось больше места ни для страха, ни для сомнения. Из себялюбия, страшного эгоизма я совершила ужасную ошибку, когда возмечтала выйти замуж за Эдмунда и зажить с ним тихо и спокойно. Тем самым я разрушила не только свою, но и его жизнь тоже. Слишком долго я старалась держаться подальше от всего, что связано с пророчествами. Подлинные были провидцы или нет, для меня, как ни странно, это уже не имело значения. Главное, что мне предоставлялась возможность остановить опустошительные разрушения, которые затеял в своей стране Генрих VIII. И если я смогу, если только достанет сил, я это непременно сделаю.

Я послала за кузеном Генри и спросила, не мог бы он на какое-то время взять Артура к себе. Он немедленно согласился и стал убеждать меня, что и мне тоже нужно вернуться в Стаффордский замок. Я обещала приехать через несколько недель, после того как улажу кое-какие дела.

Лгала я теперь естественно и без всяких усилий.

Потом я отправилась к сестре Винифред и постаралась утешить ее, как могла; она тоже была потрясена уходом Эдмунда, и теперь старший брат собирался увезти ее из этого дома. Маркус убеждал сестру переехать к нему в Хартфордшир, тем более что Эдмунд своим безрассудным поведением опозорил всю семью. Крепко обнявшись, мы с ней поплакали, а Маркус тем временем стоял рядом и нетерпеливо ждал. Как старший брат, он теперь пользовался своим правом указывать бедняжке Винифред, как ей жить. Конечно, можно было бы еще побороться за нее и добиться, чтобы моя подруга осталась в Дартфорде, но я уже приняла твердое решение действовать. Теперь сестре Винифред для ее же блага лучше было не поддерживать со мной никаких отношений.

Вот так я потеряла сразу нескольких близких мне людей. Оставались еще бывшие монахини из Холкрофта. После моего несостоявшегося венчания они приходили ко мне, чтобы поговорить по душам и хоть как-то утешить. Я поблагодарила сестер и пообещала подумать над предложением переехать к ним в дом, но это все для отвода глаз, как и с Генри Стаффордом.

И наконец, Джеффри. Он уже два раза приходил, хотел поговорить, но я решительно отказалась видеть его. Еще неизвестно, какую роль он сыграл в том, что с Эдмундом случился такой срыв. Еще одно темное пятно, которое будет до самой смерти лежать у меня на душе тяжелым грузом. Но ненависти к Джеффри Сковиллу я не испытывала. Это чувство я приберегала для других.

Лодка быстро скользила по водам Темзы. В третий раз я покидала Дартфорд, направляясь в Лондон. В первый раз я делала это тайком, с тех пор прошло всего два года, но, казалось, я была тогда бесконечно моложе и совсем не знала жизни. Во второй раз это было в прошлом году, когда я уезжала вместе со своими родственниками — людьми знатными, титулованными, богатыми ну и, конечно, надменными. Теперь глава этой семьи уничтожен, а жена его и сын томятся в Тауэре. Сейчас я направлялась в столицу в третий раз, опять одна и снова тайком, но уже ни капельки не надеясь, что впереди меня ждет хоть что-то хорошее. С собой я взяла лишь немного денег, смену белья и письмо Эдмунда.

С приближением Лондона русло Темзы сужалось.

— Дальше я не поеду, госпожа, — с грубоватой учтивостью сказал лодочник, старик со сморщенным лицом, похожим на печеное яблоко. — За Лондонским мостом надо платить, иначе… В общем, там у них в Уайтхолле нынче какое-то сборище.

— Сборище?

— Вроде как городской смотр, госпожа. Каждый мужчина, живущий в Лондоне, должен участвовать сегодня в общем параде. Король лично будет делать смотр своим войскам. В шесть часов утра все должны явиться на поле между районами Уайтчепел и Майл-Энд. Говорят, народу соберется тысяч двадцать. Можете себе такое представить?

— Да-а, — протянула я.

Лодочник был ободрен моим, как ему показалось, интересом.

— Пусть только император Карл сунется к нам со своими драными папистами, язви их душу, — хвастливо прохрипел он, — наши ребята мигом изрубят их в капусту!

Тут другой лодочник, проплывавший поблизости, услышал его и одобрительно крякнул.

— У нас в Лондоне еще ни разу не проводили такого парада. Кого там только не будет: и сам король, и господин Кромвель, и всякие пэры с маркизами — они будут принимать парад. Ну и простой народ придет посмотреть: все, кто пожелает. Вы небось тоже мечтаете попасть в Уайтхолл? Хотите посмотреть на короля Англии, да?

— Да, я бы очень хотела увидеть короля Англии, — ответила я, сжимая в руке письмо Эдмунда.

Лодочник подгреб к ближайшему к Лондонскому мосту причалу, и я отсчитала шиллинг в его шершавую ладонь с почти не разгибающимися от многолетней гребли пальцами.

Добраться до королевского дворца в Уайтхолле оказалось проще простого. Люди шли туда нескончаемым потоком. Тут были и женщины, и дети, и старики, которым уже поздновато было участвовать в подобном смотре. На главной улице в окнах верхних этажей теснились любопытные дамочки с корзинками, полными цветов. Здесь будущие вояки будут проходить после смотра.

Вот городские кварталы с жилыми домами, магазинами, церквями остались позади, и я вышла к широкому полю. По нему маршировали мужчины: много мужчин, тысячи, целое море народу. Колонны направлялись к отдаленным высоким каменным строениям. Передо мной был уже хвост этой тысяченогой ящерицы, целой армии лондонцев, собранных здесь по приказу короля. Невозможно было сосчитать, сколько же их в этой движущейся массе народа, но, похоже, лодочник не преувеличивал: тут действительно собралось не меньше двадцати тысяч человек.

А цвет этого волнующегося моря человеческих тел! Невероятно, но все мужчины с ног до головы были одеты в белое. На солнце блистали тысячи белых шлемов. Не иначе, был издан специальный приказ, чтобы все эти люди сегодня надели белые головные уборы, белые рубашки, камзолы, штаны и чулки. Они сами покупали эту одежду, стирали, чинили, латали, если нужно было, а потом отбеливали. Видит Бог, у многих из этих людей нет лишних денег. Но ради короля они извернулись, сделали все, чтобы исполнить его приказ. Почему? Из одной только преданности своему монарху? Или из страха перед ним? Или из ненависти к захватчикам?

Мужчины продолжали медленно маршировать по полю. Откуда-то спереди доносилась стрельба. Над скопищем людей поднимались и медленно рассеивались густые клубы дыма. Похоже, проходя мимо его величества, лондонцы разбивались на небольшие группы и демонстрировали ему свое оружие.

Большинство зевак ожидало здесь, но стайка каких-то отчаянных девиц и молодых женщин жаждала увидеть больше. Они побежали куда-то в сторону, по аллее, обсаженной низенькими растрепанными деревьями и протянувшейся прямо к дворцу. Они явно хотели посмотреть на своего короля и его окружение.

Я бросилась вслед за ними.

Лондонцы маршировали плотными колоннами по пять человек в шеренге, и у каждого в руках было оружие: у кого пика, у кого лук или просто длинный нож. Кое-где виднелись запряженные лошадьми телеги, груженные военным снаряжением.

Пробежав половину пути, я почувствовала, что лоб покрылся испариной. Я вспотела, устала, но не обращала на это внимания. Я уже видела высокий помост, возведенный перед ведущими к дворцу воротами, и фигуры стоявших на нем людей.

Вот он, король Генрих в окружении своих приближенных. Он был на голову выше остальных; за те двенадцать лет, что я не видела его, я уже успела позабыть про его исключительный, поистине громадный рост. На Генрихе был темно-синий парчовый камзол с рукавами, отделанными золотом. Всякий раз, когда успевший за это время изрядно растолстеть король поворачивался или переступал с ноги на ногу, он был похож на корабль, раскачивающийся на волнах. Я подобралась еще ближе и увидела, как под его оперенной шляпой свисают длинные волосы золотисто-рыжего цвета, совсем как у моего покойного дядюшки, герцога Бекингема. Мы с Генрихом близкие родственники, как ни ненавистно мне сознавать это. Наши бабушки были родными сестрами.

— Смотрите, смотрите, вон там лорд-мэр, видите?! — крикнула рядом со мной женщина, тыча в сторону пальцем.

Какой-то крепкий и плотный мужчина выступил из передней шеренги и поклонился королю и его советникам. Генрих что-то сказал ему своим резким высоким голосом, а потом махнул рукой человеку, стоявшему рядом с ним, немного позади.

Томас Кромвель, а это был именно он, шагнул вперед. И на этот раз главный министр короля был одет очень просто.

— Господин лорд — хранитель печати! Жители Лондона приветствуют вас! — прокричал мэр. — Мы всегда готовы грудью встать на защиту города и отразить нападение этой мерзкой гадины, римского епископа.

— Благодарю вас, мой добрый сэр Уильям, — сказал Кромвель.

Какой обыкновенный, заурядный у него голос, тревожно подумала я. Не громкий и не слишком тихий: не поймешь, кто говорит, аристократ или простолюдин. Так может говорить абсолютно любой человек — и этот голос принадлежит тому, кто спланировал и осуществил уничтожение монастырей по всей Англии.

Я пробежала глазами по лицам людей, стоявших по другую сторону короля. Там были герцог Норфолк, которого Генрих назначил главнокомандующим на случай войны. Сегодня он принимал парад подданных короля, которые по его приказу пойдут на смерть.

Рядом с Норфолком, как всегда, маячила фигура епископа Гардинера, бывшего — я в этом нисколько не сомневалась — автором «Акта о шести статьях». Гардинер переводил взгляд с короля на лорд-мэра. И вдруг внимание его привлекла группа женщин, среди которых стояла и я.

Теперь уже нельзя отвернуться или спрятаться за чужие спины. Любое подобное движение может привлечь внимание епископа. Я стояла неподвижно и не отрываясь смотрела на доски помоста. Упорно разглядывала башмаки власть имущих Англии, приближенных короля. Досчитав до пятидесяти, я снова подняла глаза. Гардинер не узнал меня. Когда-то я была его любимым тайным агентом. Но теперь слилась с толпой этих простых безымянных женщин, которые наверняка все были для епископа на одно лицо.

Тем временем проехала самая большая, запряженная шестью лошадьми повозка, на которой стояли две пушки. Их спустили на землю и теперь пытались найти оптимальное направление стрельбы, чтобы случайно не пальнуть куда не надо.

— Да не сюда, — кричал король Генрих, показывая рукой, — вон туда!

Он подошел к краю платформы, и стало заметно, какие скованные у него движения, словно ему больно было ходить. Он казался гораздо старше Норфолка, хотя на самом деле герцогу было почти на двадцать лет больше, чем Генриху.

Пока дюжина людей суетливо пыталась исполнить пожелания короля, я подошла к ним поближе. И, покидая Уайтхолл, в последний раз замерла на месте, пытаясь запомнить этих четверых человек на помосте: короля Генриха, лорда — хранителя печати Кромвеля, епископа Гардинера и герцога Норфолка.

«Я все сделаю как надо, Эдмунд, — мысленно поклялась я, — не сомневайся, у меня все получится. Я верну нашей стране милость Господню, истинную веру и покорность его святейшеству Папе Римскому. На этот раз я не подведу тебя».

Возвращалась обратно я тем же путем: через аллею, проходящую по ровному влажному полю. Торопясь поспеть вовремя, я слышала за спиной пушечные выстрелы. Солнце уже клонилось к закату, когда я добралась до места. Роскошных особняков здесь было совсем немного, и мне не составило труда найти нужный. Его охраняли трое очень высоких и сильных стражей.

Как только я подошла, все трое одновременно шагнули мне навстречу.

— Проходи, проходи, молодка! — сказал один из них, а другой наставил на меня острую пику.

— Мне надо поговорить с хозяином. — Я ткнула рукой в сторону дома за их спинами.

И тут, откуда ни возьмись, словно чертик из табакерки, появился четвертый. Он был старше остальных, на смуглом лице его горели умные внимательные глаза.

— Опустить пики, — негромко приказал он, и стражи беспрекословно повиновались.

Он подошел ко мне:

— Простите их за неучтивость, сударыня, но нам уже надоели бездельники, которые выкрикивают угрозы и даже кидаются камнями.

Стражник протянул руку куда-то вдоль улицы, в сторону Уайтхолла.

— Это все король виноват. Вон, сами изволите видеть, его величество устроил сегодня ради нашего хозяина настоящее представление. А наш-то господин туда и не пошел. Он человек умный и осторожный: сразу смекнул, что это не сулит ему ничего хорошего. Вы со мной согласны?

— Пожалуй, — пробормотала я.

Стражник оглядел меня с ног до головы: дорожное, все в пятнах, платье, сума в руке — и остановил взгляд на моем лице, таком же смуглом, как и у него самого, и обрамленном выбивающимися из-под чепца черными локонами.

— Ну, сударыня, — спросил он, — и как же мне доложить о вас императорскому посланнику господину Юстасу Шапуи?

— Передайте ему, — ответила я, — что пришла та, кто пойдет по следу.