37
Эдмунд не вернулся ни завтра, ни послезавтра. Накануне свадьбы сестры Агаты я так волновалась, что даже не могла ткать. После встречи с Жаккардом я почти всю ночь провела без сна. Все думала о нашем разговоре, прокручивала его в голове и так и эдак. А тут еще Эдмунд куда-то пропал, я за него сильно беспокоилась. Сестра Винифред, правда, выяснила, что и двое других мужчин, с которыми он отправился в Лондон, еще не вернулись, а один из них прислал жене весточку: дескать, Джона они пока не нашли, а в том месте, где его видели, сумасшедшего не оказалось, так что придется задержаться. Меня мучил страх, мне казалось, что отсутствие Эдмунда каким-то образом связано с пророчествами. Если бы он знал правду, то ни за что не ушел бы. О, как ненавистна была мне эта необходимость хранить от него все в тайне! Как мы начнем совместную жизнь, если у меня имеются от будущего мужа столь опасные секреты? Но с другой стороны, чтобы уберечь Эдмунда от опасности, я должна была держать язык за зубами.
Сестра Винифред похлопала меня по руке:
— Ну что ты так беспокоишься? Ты же знаешь, что моего брата больше заботят больные и страждущие, которым нужна помощь, чем какие-то свадьбы… кроме своей собственной, разумеется.
— Да, конечно, — ответила я и через силу улыбнулась.
На следующий день состоялось бракосочетание сестры Агаты. С самого раннего утра она уже была как на иголках, что, впрочем, совершенно неудивительно. Мы с сестрой Винифред сопровождали невесту в церковь Святой Троицы. Остальные гости, включая бывших монахинь и послушниц Дартфордского монастыря, должны были ждать нас там. Хотя я подозревала, что, наверное, придут не все. Сестра Рейчел, как мне было известно, никак не хотела смириться с замужеством своей бывшей подруги.
Поскольку у сестры Агаты не осталось ни одного родственника мужского пола, обязанности посаженого отца любезно предложил взять на себя некий Эллис Хэнкок. Этот процветающий судостроитель совсем недавно поселился в Дартфорде и очень подружился с господином Гуинном. Он же предложил после венчания отправиться к нему домой и там отпраздновать свадьбу.
Я и сестра Винифред возложили на голову сестры Агаты венок невесты. Мы сплели его из маргариток, нарциссов и примул, которые нарвали в то росистое утро в лугах к югу от города. Она надела свое лучшее платье, из синей парчи с золотистыми оборками.
— Какая вы красивая, — прошептала я.
Она благодарно обняла меня, и мы повели сестру Агату вниз по лестнице. Когда я открыла дверь, часы пробили одиннадцать.
У дома нас уже поджидал господин Хэнкок. За его спиной стояла толпа нарядных жителей Дартфорда. Пока мы шли к церкви Святой Троицы, а это было совсем рядом, кругом раздавались добрые пожелания. Еще с Рождества отношение горожан к бывшим монашкам и монахам переменилось в лучшую сторону. Казалось бы, я должна была этому только радоваться, но меня почему-то не покидала грусть.
Шагая рядом с сестрой Агатой, я заметила и семейство Бруков: вон тот долговязый парнишка с прыщами на подбородке и хмурым взглядом наверняка и есть Тимоти. А вон там, рядом с Грегори, стоит Жаккард; он улыбается и хлопает в ладоши вместе с остальными горожанами. У самой церкви рука об руку ждут Джеффри Сковилл и сестра Беатриса. Мы с Джеффри привычно избегали смотреть в глаза друг другу. Нынче утром я, наверное, увижу всех своих дартфордских знакомых. Только Эдмунда Соммервиля здесь нет — человека, которого я люблю и которому безоговорочно доверяю. Увы, он не смог вернуться вовремя.
Двери церкви широко распахнулись, и появился сияющий Оливер Гуинн. Господин Хэнкок подвел к нему сестру Агату, и они бок о бок встали перед отцом Уильямом Моутом у входа в храм. Громким голосом, чтобы всем на улице было слышно, священник огласил имена вступающих в брак и задал традиционный вопрос: нет ли препятствий к совершению обряда венчания? Все молчали.
Через несколько минут сестра Агата избавится от приставки «сестра» и станет просто Агатой.
Жених и невеста обменялись кольцами, и все вошли в помещение церкви прослушать свадебную мессу и напутственное слово священника.
Молодожены, Оливер и Агата Гуинн, опустились перед алтарем на колени, и головы их накрыли тонким полотном. Мы с Артуром сели в самом конце. Мальчик то и дело сморкался в носовой платок: он с самого утра чувствовал себя неважно. По другую сторону от меня сидела самая близкая моя подруга, сестра Винифред, за ней — сестра Элеонора, а потом — сестра Рейчел и еще три сестры. В конце концов они тоже пришли на свадьбу. Мы не обменялись ни словом, даже не смотрели друг на друга. Но наверняка испытывали одно и то же чувство. И вряд ли его можно было назвать радостью. Мы грустили по навеки утраченной жизни, в которой были монахинями по призванию, по жизни, насквозь пропитанной жертвенностью и исполнением долга. Ни одна из нас никогда не принадлежала никакому мужчине. Мы были невесты одного только Христа. А теперь вот все изменилось: уже через месяц я тоже встану перед алтарем и мы с Эдмундом опустимся на колени. Еще одной бывшей послушницей станет меньше. Я люблю Эдмунда больше всего на свете, однако мне, как и остальным сестрам, грустно думать, что прежняя жизнь кончилась навсегда. Слушая отца Уильяма, благословляющего молодоженов, я безуспешно пыталась бороться с одолевавшей меня меланхолией.
Когда обряд закончился, все снова вышли на улицу, наполненную теплым солнечным светом. Сестра Элеонора и остальные сестры из Холкрофта потихоньку ушли, и я их в этом не винила. Упрашивать бывших монашек веселиться и танцевать на свадьбе одной из их же сестер было бы слишком. Однако и сестра Винифред тоже двинулась в сторону своего дома. Интересно, почему она вдруг решила не принимать участия в общем веселье?
— Ты что, не идешь на свадебный обед? — спросила я.
Она опустила руку на плечи Артура:
— Мне кажется, малыш заболел, его надо уложить в постель.
Артур захныкал и попробовал было запротестовать. Но моя подруга была права: глаза у него слезились, а щеки пылали. Как ни хотелось Артуру повеселиться вместе со всеми, его надо было срочно отправить домой. Я пообещала мальчику принести ему со свадебного стола чего-нибудь вкусненького.
И молча зашагала одна к дому господина Хэнкока. Встречные прохожие приветствовали меня. Теперь, когда я отказалась от монашеских одеяний и решила, подобно Агате, выйти замуж, жители городка были готовы принять меня в свой круг.
— Констебль, вы закончили составлять список для смотра? — раздался за спиной незнакомый мужской голос.
— Да, я его уже отослал, — ответил Джеффри. — У нас все готово, чтобы верой и правдой послужить его величеству. Пусть враги только сунутся, мигом полетят вверх тормашками.
— Представляю, какой, наверное, в Лондоне длинный список, — заметил незнакомец.
— Мне говорили, — сказал Сковилл, — что король лично изучает все списки, поданные лондонскими констеблями. На следующей неделе его величество отправляется в Дувр инспектировать новые оборонительные сооружения.
И мужчины принялись обсуждать достоинства и недостатки бастионов, блокгаузов и фортификационных укреплений, выстроенных вдоль побережья. Я прибавила шагу, еще немного, и побежала бы, лишь бы не слышать этот их диалог. Впереди шагали два юных барабанщика из свадебной процессии. Однако я без колебаний предпочла оглушительный грохот их палочек разглагольствованиям о подготовке к будущей войне.
Я миновала цветущий яблоневый сад, далее дорога шла мимо вспаханных полей. Они были полностью готовы к посеву ячменя и пшеницы. Фермеры уже разметили территорию, обозначив свои борозды. Резкий кисловатый запах свежевспаханной земли, казалось, влил в меня новые силы.
Я наконец свернула с главной дороги на широкую тропу, которая вела к дому Хэнкока. Вокруг него были разбиты цветущие клумбы, множество молодых саженцев распускало клейкие бледно-зеленые листочки.
Все комнаты дома были обильно украшены гирляндами плюща и множеством цветов — куда там нашему тощему веночку до этой роскоши. Длинные столы ломились от угощений, вина и эля было хоть отбавляй. Господин Хэнкок расстарался: приезжие всегда из кожи вон лезут, чтобы произвести на местных жителей благоприятное впечатление. Все собравшиеся были необычайно оживлены. В прошлом году из-за перемен в религиозной жизни праздников стало гораздо меньше. А сегодня всем захотелось вновь ощутить настоящую радость и повеселиться как следует.
Центром застолья были, конечно, наши молодожены. Агату со всех сторон окружали ее новые родственники. Среди группы мужчин я нашла взглядом Джеффри Сковилла; он жадно пил эль. Сестры Беатрисы рядом с ним не было. Похоже, сразу после церемонии в церкви она ушла домой. Интересно, с чего бы это?
Через некоторое время очистили большую комнату для танцев. Первую мелодию исполнили в честь молодоженов. Мы хлопали в ладоши, а Агата кружилась в объятиях своего мужа. Я и ее учила танцевать, как и Эдмунда. По правде говоря, господин Гуинн оказался довольно неуклюж. Супругу его тоже нельзя было назвать особенно грациозной. Но они смотрели друг на друга с таким искренним восхищением и любовью, что казались удивительно прекрасной парой, вряд ли кто-нибудь из присутствующих мог сегодня с ними сравниться.
Объявили гальярду. Танец это непростой, и многие гости, смущенно переглядываясь, стали потихоньку ускользать из комнаты.
Ко мне подбежал господин Хэнкок и сообщил, что еще мальчиком он видел, как мой отец участвовал в турнирах, и сейчас хотел бы пригласить дочь сэра Ричарда Стаффорда на танец. Хозяин дома с гордостью провел меня в центр зала. За нами встала еще одна пара: жена Хэнкока и человек, о котором мне было известно только, что он самый богатый трактирщик в городе. Больше желающих присоединиться к нам не было.
Музыканты заиграли, и мы двинулись вперед. Гальярда — танец, в котором присутствуют энергичные движения ног, повороты и прыжки, причем проделывать все это надо одновременно и строго в такт музыке. Но я сейчас забыла обо всех этих сложностях. Я слушала музыку сердцем, и мне казалось, что время летело, как ветер. Я с упоением вертелась в разные стороны, взлетала в воздух, а господин Хэнкок меня подхватывал, и мы весело кружились по залу, исполняя фигуры одну за другой.
Гальярда закончилась, объявили менее сложный танец. Все устремились занимать места, всем хотелось танцевать. Я присела перед господином Хэнкоком в глубоком реверансе, а затем хотела было ретироваться, но тут трактирщик горячо схватил меня за руку и стал умолять отдать ему следующий танец. Ну разве можно было отказать?
Танцевали не менее часу. Галантные кавалеры наперебой приглашали меня: все новые и новые жители Дартфорда подходили ко мне и, кланяясь, просили оказать им честь станцевать с ними. И всякий раз мне было немного грустно. Как не хотелось возвращаться домой! Но там меня ждали Артур и сестра Винифред. И в то же время я испытывала неподдельное удовольствием, потому что во время танца всем существом отдавалась гармонии музыки и движения, и тревоги мои бледнели и почти исчезали.
Но это продолжалось лишь до момента, когда ко мне подошел и поклонился Джеффри.
— А где сестра Беатриса? — спросила я.
— Ей нездоровилось, и она пошла домой.
— Очень жаль.
Вокруг уже выстраивались пары, пора было начинать следующий танец. Надо было присоединяться или освободить дорогу и не мешать.
Джеффри с улыбкой протянул мне руку. Однако в глазах его я заметила глубокую печаль. Но на душе у меня было так хорошо, что я, увы, легкомысленно не придала этому значения.
— Не уверена, уместно ли будет нам с вами танцевать, — заявила я.
Но он не рассердился, а терпеливо объяснил:
— Джоанна, нам с вами нечего опасаться: у вас есть жених, а у меня — невеста. Давайте хотя бы сегодня будем друзьями. Вы уже танцевали со всеми уважаемыми людьми Дартфорда. Не настала ли очередь и констебля?
Что ж, это звучало весьма убедительно. Я опустилась перед Сковиллом в реверансе. Выпрямилась и взяла его за руку. Он переплел свои пальцы с моими. По руке моей пробежала дрожь. Я быстро отвернулась. Не хотела, чтобы Джеффри заметил, как на меня действует его близость.
Прежде мы с ним никогда не танцевали. Кто бы мог подумать, что Джеффри окажется таким прекрасным партнером. Всякий раз, когда я поворачивалась, он идеально исполнял свою фигуру. Ни разу не задерживал моей руки слишком долго и не отпускал слишком быстро. Гармония между нами была полнейшая, в танце мы составляли как бы единое целое, нам это давалось легко и естественно. В глубине души я надеялась, что больше он со мной не заговорит. Как бы не так!
— Мне всегда хотелось увидеть в вас и эту сторону, — начал Сковилл. — Сегодня вы улыбаетесь и даже смеетесь.
— А что же еще делать на свадьбе?
Фигура танца заставила нас разойтись, и какое-то время мы не могли продолжать разговор. Я должна была взяться за руки и танцевать с другим партнером, стоявшим от меня наискосок. Но скоро мы с Джеффри снова сошлись.
— Так вы считаете, что обычно я угрюмая? — спросила я.
— Нет-нет, — ответил он. — Вы неправильно меня поняли, Джоанна. И ради бога, не подумайте, будто я к вам придираюсь. Я хочу, чтобы вы были счастливы. Всегда этого хотел.
— Не думаю, что мне на роду написано счастье, — вдруг брякнула я.
Он удивленно округлил глаза. Очередная фигура танца снова разделила нас.
— Странно слышать от вас такое, — сказал Джеффри через минуту, внимательно глядя мне в лицо, — и это говорит женщина, которая меньше чем через месяц выходит замуж.
Я не ответила: просто кружилась и молила Бога, чтобы танец поскорее закончился.
— Я никогда не считал вас угрюмой, Джоанна, — не успокаивался Джеффри. — Вы… вы…
Музыка умолкла. По правилам этикета кавалеру следовало отвесить даме поклон и удалиться, но вместо этого констебль шагнул ко мне и вынул из кармана камзола какой-то предмет; при ближайшем рассмотрении это оказался небольшой полотняный мешочек. Джеффри распустил шнурок и осторожно вытряхнул содержимое мешочка на ладонь.
Я увидела блестящий темный камешек, не больше дюйма в поперечнике.
— Вы знаете, что это такое? — спросил констебль.
— Нет.
Снова заиграла музыка. И опять мы мешали тем, кто выстраивался, чтобы танцевать следующий танец.
— Это опал, — пояснил Джеффри. — У него есть имя: «Черное пламя». Я купил его через месяц после того, как мы с вами встретились на Смитфилде, откуда нас вместе отправили в Тауэр. Я тогда думал, что больше никогда вас не увижу, и приобрел этот камень, такой же черный и блестящий, как ваши глаза.
Я испуганно шагнула назад:
— Джеффри, пожалуйста, замолчите. И немедленно уберите опал. Это, в конце концов, просто неприлично.
Джеффри сунул камень обратно в мешочек и убрал его в карман.
— Да, я это знаю. Прошу прощения, Джоанна.
Вокруг нас вовсю продолжались танцы, а мы стояли посередине комнаты и всем мешали. Люди оглядывались на нас, я даже слышала приглушенный музыкой шепот.
Я повернулась и решительно пошла прочь. Но Джеффри догнал меня, схватил за руку и притянул к себе. Словно мы с ним снова оказались на Смитфилде, в тот самый первый день. С тех пор я чуть ли не всю свою жизнь изо всех сил пыталась избавиться от преследований Джеффри Сковилла. Но он не отставал. И, да простит меня Господь, в глубине души мне это даже было приятно.
— Помните, как мы плыли на баркасе по Темзе к Тауэру? Я тогда очнулся и увидел, что голова моя лежит у вас на коленях. Вы позаботились обо мне. И, несмотря на боль и страшную мысль о том, что я арестован, мне показалось, что свершилось какое-то чудо, и я возблагодарил Господа. Вы так трогательно заботились обо мне, так ласково со мной обращались… и были так хороши… словно ангел, который спустился с небес.
Глаза мои наполнились слезами.
— О, Джеффри, прошу вас, не надо! Мне очень жаль! Мне правда очень-очень жаль, но…
— Я хочу еще кое-что сказать вам, Джоанна, — перебил он, прижимая меня к себе еще крепче. — В тот день, когда вы отправились в Кентербери, я понимал, что, если заключу сделку с людьми короля и сообщу им об этом, вы никогда не простите меня. Но я понимал также и то, что вас могут убить там, в Кентербери, и мысль об этом была для меня невыносима. Даже если бы вы возненавидели меня до конца своей жизни, даже если бы это еще больше сблизило вас с Соммервилем, у меня не было выбора.
Голубые глаза его блестели, в них стояли слезы, я и не представляла себе, что Джеффри способен так глубоко чувствовать.
— Я бы просто умер, если бы узнал, что вас больше нет на свете. Честное слово.
Он неожиданно отпустил мою руку и взглянул куда-то через мое плечо.
Я медленно обернулась.
Всего в нескольких футах от нас стоял Эдмунд. Он некоторое время потрясенно смотрел на меня, потом перевел взгляд на Джеффри, и лицо его побелело. Эдмунд резко повернулся и двинулся к выходу, расталкивая во все стороны гостей, словно хотел уйти отсюда как можно быстрее.
— Эдмунд! — закричала я. — Остановись!
Я побежала вслед за ним, лавируя между танцующими, которые, видя выражение моего лица, сами отпрыгивали в сторону. Но Эдмунда нигде не было. Я потеряла его.
В полном отчаянии я выскочила из танцевальной залы, стремясь поскорее отыскать своего возлюбленного. Последним, кого я увидела, был Жаккард Ролин. Сложив руки на груди, он стоял перед какой-то девушкой в бледно-зеленом чепце и что-то говорил ей, то и дело кивая, а сам не отрываясь смотрел на меня.