— Проснитесь, Джоанна, — услышала я сквозь сон женский голос. — Ну конечно, вас, как всегда по утрам, из пушки не разбудишь.

Я открыла глаза и увидела, что нахожусь в маленькой комнатке, залитой солнечным светом. На кровати рядом со мной сидела женщина средних лет с породистым удлиненным лицом… Да это же моя кузина Элизабет, герцогиня Норфолк!

Я ничего не понимала: откуда она взялась здесь, в доме своего мужа? Брак ее с Норфолком считался самым неудачным во всей Англии. Взаимная неприязнь супругов частенько выливалась в безобразные шумные ссоры, нередко в ход шли кулаки. Кузина наконец не выдержала и пять лет назад переехала в другой дом, не желая оставаться с мужем под одной крышей. С тех пор она жила одна в сельской местности, неизменно отказываясь удовлетворить просьбы герцога о разводе или о примирении.

Элизабет обеими руками ухватила край моего серебристого платья и поднесла его поближе к свету.

— Где вы это взяли? — спросила она.

— Гертруда Кортни подарила, — пролепетала я.

Я чувствовала себя просто отвратительно: горло болело, голова кружилась от голода.

— А вы знаете, что случилось прошлой ночью? — спросила я в свою очередь.

Герцогиня кивнула.

— Да, и все это очень и очень меня огорчает, — хладнокровно отвечала она. — Сейчас прикажу, чтобы вам принесли поесть и попить, а также какую-нибудь одежду поприличней. Будь это дом моего батюшки, все необходимое уже давно было бы здесь. Но мы с вами, сами понимаете, в особняке Говарда. Я вернулась сюда всего лишь неделю назад и еще не успела прибрать к рукам слуг. Так что, боюсь, вам придется ждать не меньше часа.

Она встала и направилась к двери. На ней было старомодное темное платье с квадратным вырезом, такие наряды много лет назад любила носить моя матушка.

— Постойте, Элизабет! — крикнула я. — А вы не знаете, что теперь будет со мной?

— Вас постараются как можно скорее отослать в Стаффордский замок. Секретарю Говарда велено сегодня же написать моему брату письмо. Герцог уехал ко двору, но как только он вернется, он немедленно подпишет и отправит его.

Я рывком поднялась и села на постели:

— Но у меня в Дартфорде есть свой дом. И Артур сейчас, должно быть, уже там. Там все мои друзья, там вся моя жизнь. Прошу вас, кузина, помогите мне!

Элизабет нахмурилась:

— Не капризничайте, Джоанна. Все уже решено. Артура тоже привезут в Стаффордский замок в свое время. Но в Говард-Хаусе ему находиться никак нельзя. Герцог и слышать об этом не хочет. — Она открыла дверь и объявила: — Можете позднее навестить меня в гостиной, но только при условии, что не будете надоедать пустыми разговорами. От ваших истерик у меня всегда болит голова. — И, прошелестев своим темным платьем, Элизабет ушла.

Герцогиня Норфолк оказалась права: ломоть хлеба и кружку разбавленного эля мне принесли лишь почти через час. Зато у меня было время подумать. Перекусив, я почувствовала такой прилив сил, что готова была немедленно приступить к осуществлению своего плана.

Я никуда не хотела ехать, кроме Дартфорда. Готова была на все, лишь бы поскорее оказаться дома.

С Элизабет мы никогда не были особенно близки. Во-первых, разница в возрасте у нас составляла семнадцать лет. Кроме того, будучи старшей дочерью герцога Бекингема, она занимала самое высокое положение среди всех женщин, принадлежавших к семейству Стаффордов. Я же стояла где-то внизу этой иерархической лестницы, если вообще не на самой последней ее ступеньке. Однако единокровная сестра Элизабет, Маргарет, была в детстве моей самой близкой подругой. После того как герцога Бекингема казнили, Маргарет стала жить с герцогиней Норфолк, которая была столь несчастна в браке. Мы встречались с ними обеими в обществе, да и вдобавок Маргарет часто мне писала. Так что о настроениях Элизабет мне было кое-что известно.

Из гостиной донесся раздраженный голос герцогини.

— Мне что, снова придется тебе все объяснять? — чуть ли не кричала она. — Неужели ты не помнишь, чему я тебя учила?

Я потихоньку вошла.

Элизабет стояла перед столом, сцепив руки и крепко сжав губы в тоненькую ниточку. На столе находилось несколько предметов: оловянные тарелки и чашки, блюдце с солью и большой нож. Странный набор и вместе с тем очень знакомый.

По другую сторону стола, вся трепеща, стояла девушка лет шестнадцати: маленькая, пухленькая, с длинными золотисто-каштановыми волосами. Нет, это была не дочь герцогини. Я уже встречалась с этой девушкой, когда в прошлом году случайно оказалась в Говард-Хаусе на маскараде, устроенном старшим сыном Элизабет, графом Сурреем. Ее звали Катрин Говард. Она была одной из многочисленных племянниц герцога Норфолка. Я помню ее веселый смех: девушка то и дело смеялась на маскараде, да и вообще была прехорошенькая, с симпатичными ямочками на щеках. Сейчас наверняка этих ямочек видно не было. Бедная Катрин застыла, как соляной столп, не зная, что делать. Она неуверенно протянула руку к ножу.

— Прежде чем взять, ты должна трижды поклониться, — сказала Элизабет.

— Сначала брать нож… или соль? — прошептала Катрин.

Элизабет воздела руки к небу.

— Вы видите, чем я должна заниматься, Джоанна? — воззвала она ко мне, заметив, что я вошла. — Возись тут с этой неумехой! Муж попросил обучить ее кое-каким манерам, без которых при дворе не обойтись. Говарды собираются подсунуть эту девицу новой королеве в качестве фрейлины. Катрин, видите ли, единственная, кто подходит по возрасту, да и вдобавок хороша собой. Можно подумать, что этого достаточно. Да ведь она абсолютно ничего не знает! Умеет только на лютне играть да танцевать — и все! Говарды ее даже читать и то толком не выучили! А еще хотят, чтобы этакое чудо служило королеве, которая получила воспитание в Париже и Брюсселе! Разве это не смешно?

Катрин, вся красная от стыда, смущенно посмотрела на меня. В глазах ее проскочила искорка. Кажется, она меня тоже узнала.

Я подошла к столу.

— Сделай реверанс так низко, чтобы легко можно было взять нож, — объяснила я. — Натри тарелку солью. Потом немножко соли положи на нож.

— Благодарю вас за вашу любезную помощь, — сказала девушка и улыбнулась, отчего сразу сделалась такой же хорошенькой, какой я ее запомнила. — Но откуда вы все это знаете, госпожа?

— Накрывать обеденный стол в приемном зале королевы меня учила моя покойная матушка, — ответила я.

— Матушка Джоанны постигала все эти премудрости в Испании, а уж там у них придворных дам муштруют дай бог, — одобрительно подтвердила герцогиня. — Мы обе с леди Стаффорд были фрейлинами Екатерины Арагонской, лично я прослужила королеве целых шестнадцать лет.

— Ваша светлость, — робко заметила Катрин, — мне было бы легче усвоить эти тонкости, если бы вы объяснили, зачем все это надо делать. Вот почему, например, тарелку натирают солью?

— На всякий случай, а вдруг она отравлена, — ответила Элизабет.

В глазах девушки вспыхнул неподдельный интерес.

— Неужели кто-то пытался отравить королеву?

— Ну, нет, насколько мне известно, пока еще такого не было, — призналась Элизабет. — Но с другой стороны, сама понимаешь, лучше проявить бдительность: а вдруг объявятся новые Борджиа…

— Борджиа? А кто это такие? — спросила Катрин.

Элизабет страдальчески застонала. И снова пришлось вмешаться мне и объяснить все девушке. Хотя, честно говоря, эта тема была мне крайне неприятна: некоторые утверждали, якобы именно семейство Борджиа отчасти несет ответственность за тот полыхнувший в Европе пожар ереси, что угрожает теперь поглотить весь христианский мир.

Едва я закончила свои объяснения, Элизабет прошла к придвинутой к стене табуретке, схватила лежавшее там рукоделие и с отвращением помахала им, привлекая мое внимание:

— Вот, посмотрите: это все, на что способна наша красавица!

Даже издалека, с другого конца комнаты, мне было видно, насколько грубы и неопрятны стежки. Я снова посмотрела на Катрин. Она ответила мне, недовольно закатив глаза (я с облегчением увидела, что девица она сообразительная и все понимает), и присела перед герцогиней в реверансе:

— Прошу у вашей светлости прощения за все мои ошибки.

— А когда прибывает новая королева? — спросила я.

— Ох, еще ничего не решено, — ответила Элизабет, — но круг поисков значительно сузился.

Кузина задумчиво откусила кончик ногтя и приказала:

— Катрин, оставь нас, я от тебя устала.

Юная представительница рода Говардов выпорхнула из комнаты.

— А вы будете служить новой королеве? — поинтересовалась я. — Мне кажется, вам подобает должность главной фрейлины.

— Возможно.

— При дворе понадобится много платьев, — продолжала я… и вдруг всплеснула руками, словно мне только что пришла в голову одна мысль: — Послушайте, Элизабет, возьмите себе мое платье из серебристой ткани. Его ведь легко починить. Да и все остальные наряды, которые мне подарила маркиза Эксетер, заберите их себе, они такие красивые. Тем более что мы с вами приблизительно одного роста и телосложения.

Герцогиня так и просияла. Но тут же попыталась скрыть радость, прекрасно понимая, что демонстрировать ее неприлично.

— Если удастся забрать ваши наряды из «Алой розы», то почему бы и нет? Но вы уверены, Джоанна, что вам самой они не понадобятся?

— Нет-нет, кузина, я с удовольствием подарю эти платья вам. — Говоря это, я нисколько не лукавила. Вряд ли мне захочется снова облачиться в какой-либо из этих нарядов.

Элизабет вдруг через всю комнату бросилась ко мне. Тонкие руки ее нежно обвили мои плечи.

— Как это мило с вашей стороны, Джоанна. Вы так добры… Ах, если бы и я могла для вас что-нибудь сделать…

Я мысленно досчитала до пяти.

— А вы не могли бы поговорить с герцогом и попросить, чтобы он отправил меня не в Стаффордский замок, а в Дартфорд?

Жена Норфолка тут же убрала руки.

— Нет, к сожалению, это невозможно, — сказала она. — Герцог ни за что не согласится. Джоанна, вы сами во всем виноваты. Прежде всего, вам вообще не следовало уезжать с этим ребенком в Дартфорд. Это было неуместно, никто из родственников вашего поведения не одобрил.

— Этот ребенок, как вы выразились, — сын Маргарет и ваш племянник, — не выдержала я.

— Я знаю, — смущенно проговорила Элизабет, — уверяю вас, я прекрасно знаю это… бедный мальчик.

В первый раз тогда я заметила, что у этой женщины, в сущности, доброе сердце, хотя покойная кузина всегда мне об этом твердила.

— Я давно хотела встретиться с Артуром, — продолжала герцогиня. — И еще я очень хотела быть с Маргарет до самого конца. Но это, увы, невозможно. В нашей стране я самая высокопоставленная дама, не считая, конечно, жен и дочерей короля, а также его племянницы леди Маргариты Дуглас. Вот только власти у меня нет никакой!

Элизабет всегда возмущало неравенство между представителями двух полов. Все женщины смиренно переносили неизменно пренебрежительное и даже оскорбительное отношение к себе со стороны мужчин. Все, но только не Элизабет. Именно по этой причине она и предприняла шокировавший общественность шаг, покинув своего мужа. Эта женщина не желала подчиняться супругу, который ни в грош ее не ставил и всячески унижал.

— Почему вы вернулись в Говард-Хаус? — спросила я.

— У меня не было выбора, — отвечала она. — Когда я бросила мужа, он отказал мне в содержании. А собственных денег у меня нет. И никто не навещал меня, даже дети. Они приняли сторону отца. Между прочим, Гертруда Кортни, ваша дражайшая подруга, тоже покинула меня, как и все остальные. Я спросила у своего брата Генри, нельзя ли мне вернуться в Стаффордский замок и жить там вместе с ним и с его семейством… и знаете, что он сделал? Написал герцогу, что не желает моего возвращения… а мне не написал ни строчки!

— Может быть, кузен Генри и мне тоже не позволит вернуться в Стаффорд? — с надеждой предположила я.

Элизабет только махнула рукой:

— Как вы не понимаете, Джоанна? В моем случае Генри испугался скандала. Я ведь не кто-нибудь, но сама герцогиня Норфолк. А вы кто? Да никто. Чувствуете разницу? — Она тяжело вздохнула. — Это так называемое примирение нам устроил Кромвель. Я поставила герцогу условие: впредь он никогда не поднимет на меня руку и не станет унижать, селя под одной крышей со мной многочисленных шлюх. Тогда я снова возьму в свои руки заботы о семье и хозяйстве Норфолков, хотя это и нелегко. Муж хочет встретить Рождество помпезно, с размахом. Вот уж чего я никогда не понимала! У него дом и без того словно проходной двор: все, кому не лень, здесь ошиваются, а уж счета в полном беспорядке. Если бы вы знали, как я его ненавижу. Все Говарды — негодяи. Я говорила это отцу, когда он чуть ли не силой выдавал меня замуж. Но тот в ответ только смеялся, а ведь я оказалась права.

Я посмотрела на печальное лицо Элизабет, и в голову мне пришла еще одна мысль.

— Если позволите, кузина… я бы могла помочь вам, — предложила я. — Давайте я стану учить Катрин рукоделию… этикету… да и вообще всему, что ей понадобится, когда она станет фрейлиной. А заодно и вам помогу приготовиться к Святкам.

Элизабет так и просияла:

— Вы правда хотите мне помочь, Джоанна?

Я почувствовала угрызения совести, поскольку на самом деле преследовала корыстные интересы, но заставила себя сказать «да». Расчет мой был прост: ведь Саутуарк расположен очень близко от Дартфорда, всего в двух часах езды верхом. Если мне удастся сделаться здесь незаменимой, я найду способ, как попасть домой. А вот если меня заставят вернуться в Стаффордский замок, сделать это будет намного сложней.

Элизабет переговорила с мужем, и мне позволили остаться у них до конца Святок. Но при одном условии: я должна подчиняться определенным правилам, поскольку герцог мне не доверяет. Во-первых, Артуру Булмеру запрещено переступать порог этого дома. Во-вторых, я не должна ни с кем переписываться. В-третьих, в стенах Говард-Хауса запрещается поднимать тему ареста семьи Кортни, барона Монтегю и сэра Невилла. И в-четвертых, мне нельзя читать книги. Последнее ограничение изумило меня. Элизабет объяснила, что муж питает отвращение к чтению и считает, что книги разрушают государство. Литература, богословие и политика в Говард-Хаусе находятся под запретом.

Все в доме трепетали перед герцогом и неукоснительно выполняли его указания. За исключением разве что единственного члена семейства Говардов, графа Суррея, старшего сына и наследника Норфолка, которому уже исполнился двадцать один год. Граф Суррей все эти правила игнорировал.

На четвертый день моего пребывания здесь он вдруг неожиданно появился за обедом вместе со своей женой Франсис. Как и Катрин Говард, он узнал меня не сразу, только когда ему подсказали, что мы познакомились в прошлом году на маскараде. Но сейчас ему было не до веселья. Молодого Суррея очень беспокоило то, что происходило при дворе.

— Против Кортни и всех остальных нет никаких улик, ничего, что свидетельствовало бы об их измене, — заявил он. — Они могут сколько угодно сидеть в Тауэре, но король не позволит Кромвелю казнить этих честных и порядочных людей, если у него против них совсем ничего нет.

О, как мне хотелось расспросить Суррея, узнать, как там мои друзья, каково им приходится в заключении. Но Элизабет, понимая, что у меня на уме, предостерегающе покачала головой.

Суррей вскочил на ноги и швырнул в камин стеклянный кубок. Тот разлетелся вдребезги.

— Этот негодяй Кромвель хочет, чтобы нашего короля окружали такие же низкие людишки, как и он сам! — гремел он.

Следующая встреча с Сурреем доставила лично мне еще больше беспокойства. Я спала, но проснулась оттого, что кто-то громко распевал в коридоре, совсем рядом с моей спальней, непристойную песенку.

Я с шумом распахнула дверь, чтобы узнать, в чем дело. И увидела привалившегося к стене Суррея, которого с другой стороны поддерживала его матушка.

— А ты вообще помалкивай! — орал он. — Ты одна в этом доме ненавидишь моего отца! — Граф ринулся к моей спальне и рванул на себя дверь с такой силой, что она чуть не слетела с петель. — Я хочу поговорить с этой… с твоей родственницей, — проговорил он заплетающимся языком.

Суррей был уже совсем близко, я чувствовала запах рвоты на его камзоле. Лицо графа было красное и блестело от пота. Разумеется, я знала, что подчас мужчины пьют слишком много вина. Но напиться до такой степени, чтобы потерять человеческий облик…

— Джоанна и твоя родственница тоже, — резонно заметила Элизабет, явно беспокоясь за меня.

— Что ты ко мне пристала? — прорычал молодой граф. — Я хочу говорить не с тобой, а с Джоанной Стаффорд.

— Ну так говорите, — с отвращением произнесла я. — Говорите, что хотели сказать, и оставьте меня в покое.

Суррей вытолкал мать из спальни и закрыл дверь.

— Я знаю, о чем люди шепчутся у меня за спиной. Якобы мой отец был сводником, что именно он подсунул королю Анну Болейн. Но это наглая ложь. Болейны никогда никого не слушали. Они всегда делали что хотели. Да и вообще, думаете, мы получили хоть какую-то выгоду от этого брака? Ни малейшей. Став королевой, Анна ни в грош не ставила моего отца. Да и он ее от всей души ненавидел…

И тут что-то шевельнулось в моей памяти. За несколько дней до смерти отец поведал мне одну из самых грязных и омерзительных историй, связанных с Норфолком. Когда королева Анна носила ребенка, Генрих положил глаз на мою красавицу-кузину Маргарет, захотел овладеть дочерью человека, которого он приказал убить. И предпринял попытку затащить Маргарет в свою постель. Норфолк попробовал повлиять на нее, заставив подчиниться воле короля: понятно, что, если бы его свояченица стала любовницей короля, это принесло бы всей семье немалую выгоду. Но строптивая Маргарет взбунтовалась и сбежала. Мой отец прятал беглянку от Норфолка до тех пор, пока она не смогла уехать подальше, на север страны.

А что касается Анны Болейн… Да, герцог в конце концов возненавидел свою племянницу, тут Суррей прав, но я подозревала, что поначалу Норфолк вовсю расстарался, чтобы подсунуть ее королю. Должно быть, сомнения отразились у меня на лице, поскольку незваный гость, удвоив усилия, продолжал горячо убеждать меня в том, что его отец — человек достойный.

— Послушайте, а вам не все равно, что я об этом думаю? — устало спросила я.

— Я хочу, чтобы вы знали правду… Я хочу, чтобы все знали правду, — бормотал он.

Вдруг граф побелел как полотно, зажал ладонью рот и пулей выскочил за дверь. Мне слышно было, как он тут же, рядом с моей спальней, фыркает и отплевывается. А поджидавшая его Элизабет говорит что-то сыну, пытаясь его успокоить.

— О, матушка, — простонал Суррей и расплакался.

Его детские причитания разносились по всему коридору. Мать повела его спать, и скоро плач, всхлипывания и жалобы затихли в конце коридора. Говард-Хаус снова погрузился в безрадостную тишину.