Книга: Чаша и крест
Назад: 23
Дальше: 25

24

Я медленно, плавно склонилась в низком, чуть не до пола, реверансе перед старшей дочерью короля: покойная матушка обучила меня этому задолго до того, как я выучилась читать.
Леди Мария выглядела неважно, она явно была нездорова. Прозрачная кожа ее на бледном, почти белом лице висела складками. Глаза были красные.
Принцесса протянула мне обе руки. Я ступила на помост, где стояли оба кресла, обняла ее, и мне почудилось, что я обнимаю не двадцатидвухлетнюю женщину, а хрупкую девочку, совсем ребенка. Инкрустированный драгоценными камнями крест на ее шее впился мне в грудь; мне показалось даже, что он сейчас поранит меня до крови.
— Слава Деве Марии, вы целы и невредимы, — прошептала она мне на ухо и только потом отпустила. — Я вечно буду вам благодарна, Норфолк, — сказала она уже громче, — то, что вы совершили сегодня ночью, трудно переоценить.
Герцог чопорно поклонился. Так вот, значит, по какой причине он вытащил меня из фургона: вовсе не потому, что верил в мою невиновность, просто ему зачем-то понадобилось снискать расположение принцессы.
Леди Мария выжидающе посмотрела на меня, потом перевела взгляд на сидящего рядом епископа. Сердце мое сжалось, я сделала два шага и оказалась прямо перед Гардинером. Встала на колени и склонила перед ним голову.
Сквозь приопущенные ресницы я увидела, что он протягивает руку. Ах, значит, ему этого мало. Епископ намерен выжать из меня все подобающие формальности, демонстрирующие покорность. Повиноваться с готовностью и никогда не противоречить старшему по положению — основополагающие принципы, которым нас учили в Дартфорде. И я должна показать, что хорошо их усвоила.
Я поцеловала золотое кольцо Гардинера, украшенное аметистом. Губы мои коснулись обтянутой гладкой кожей руки; усилием воли я подавила отвращение и не вздрогнула.
Епископ медленно, очень медленно убрал руку, и я встала.
— Salve, сестра Джоанна, — мягко проговорил он.
— Славен будь Иисус Христос, — машинально ответила я.
— Самый преданный мне епископ после трех долгих лет отсутствия снова призван в Англию, — сказала леди Мария с улыбкой, которая показалась мне жалкой.
— Своим доверием и благосклонностью вы делаете мне честь, — любезно отозвался Гардинер.
— Вы великий защитник государства и спаситель веры, — заявила она, теребя пальцами свой крест.
В памяти моей всплыли слова Оробаса, которые я услышала всего лишь позапрошлой ночью: «Вижу Марию на троне! Рядом с ней человек в кардинальской мантии. И епископ». Неужели Гардинер будет помогать старшей дочери Генриха править страной?
— Миледи, — сказала я вслух, — я думала, что вы сейчас в Хэмптон-Хаусе, далеко от столицы.
— Кромвель решил, что мне лучше вернуться в Лондон, — ответила она. — Лорд — хранитель печати усилил за мной слежку. Читает каждое мое письмо. — Сощурившись, леди Мария пристально посмотрела в дальний угол комнаты, словно хотела найти там притаившихся шпионов.
— Можете не волноваться, вашей частной жизни в этом доме ничто не угрожает, — постарался успокоить ее епископ Гардинер. — В Винчестер-Хаусе вы в безопасности. Мы с Норфолком — самые преданные слуги короля.
Это Гардинер-то — самый преданный слуга короля? Человек, заставивший меня обыскать в монастыре каждую щель, чтобы найти таинственную древнюю реликвию, которая остановила бы затеянную королем борьбу с католичеством? С глубоким отчаянием я видела, что никогда не смогу проникнуть во все тонкости хитросплетений коварного епископа, постичь эту бездну падения. Так кому же Гардинер служит на самом деле: королю, леди Марии, Папе или просто-напросто блюдет собственные интересы?
— Не знаю, зачем это Кромвелю понадобилось, чтобы я была ближе ко двору, — сказала леди Мария. — Он не стал объяснять, а мне самой лучше и не спрашивать.
— Нынче ночью должны пройти аресты, — пояснил Норфолк, вышагивая по комнате. — Если они вызовут волнения и народ начнет бунтовать, Кромвелю предпочтительнее иметь вас под рукой, миледи, а не где-то в глуши, где вокруг вас могут объединиться недовольные.
— А вы заметили какие-либо признаки недовольства, Томас? — спросил епископ Гардинер.
Герцог покачал головой:
— Лондон остается верен королю. Жители города оружие против него ни за что не поднимут. Кортни и Поул не пользуются в народе поддержкой.
— Никакого мятежа не планировалось, — сердито выпалила я. — Люди, имена которых вы назвали, верны короне.
Я повернулась к Норфолку:
— Какие улики сэр Годфри Поул представил Кромвелю? Дадли говорил, что он получил от него информацию, не прибегая к давлению. Это правда?
Норфолк остановился и фыркнул:
— Годфри арестовали, бросили в Тауэр и многократно допрашивали, а там у них полно мастеров в такого рода делах, вот он и не выдержал. Потом пытался покончить с собой. Говорят, хотел зарезаться, да нож оказался тупым: этот глупец даже не смог серьезно пораниться.
Я осенила себя крестным знамением. То же самое сделала и леди Мария, в глазах ее показались слезы.
Епископ Гардинер покровительственно похлопал принцессу по плечу:
— Не будем говорить о печальных подробностях этого дела.
Но я продолжала стоять на своем:
— Простите меня, леди Мария, но я все равно не верю, что люди, которых арестовали сегодня, виновны.
Епископ бросил на меня ледяной взгляд, но я сделала вид, что ничего не заметила.
— Готова поклясться жизнью, что Генри Кортни никогда не участвовал ни в каких заговорах против короля. И не могу себе представить, чтобы барон Монтегю и сэр Эдвард Невилл замышляли что-нибудь преступное.
— Норфолк, — обратилась леди Мария к герцогу, прикоснувшись платком к глазам, — скажите, каковы основания для их ареста?
— Увы, миледи, я располагаю только слухами. Честно говоря, этого не знает никто, кроме Кромвеля и короля, — ответил Норфолк, и лицо его потемнело. Видно было, что герцогу очень не по душе, что лорд — хранитель печати держит его в неведении. — Разумеется, — продолжил он, — самое большое преступление Монтегю состоит в том, что кардинал Поул — его родной брат. Я слышал, что от второго его брата, Годфри Поула, ничего существенного в Тауэре не добились. Да, однажды барон Монтегю сказал, что королю служат одни мошенники и еретики. Ну и Генри Кортни тоже позволял себе критиковать реформы, которые его величество предпринимал в религиозной сфере.
— И это все? — ошеломленно спросила я.
— Парламент недавно принял акт, согласно которому государственной изменой считается всякое злокозненное желание, намерение или устремление, выраженное устно или письменно, либо попытка представить себе, придумать, осуществить нанесение телесного повреждения королевской особе. Под такую формулировку можно подвести все, что угодно.
Леди Мария изумленно покрутила длинную прядь темно-рыжих волос, выбившуюся из-под ее испанского головного убора.
— Бедные мои друзья, — вздохнула она. — Они все такие прекрасные люди. Семейство Поулов моя матушка любила больше всех остальных. Сэр Эдвард Невилл… у него благородная душа. А уж сколько сделала для меня Гертруда Кортни, ни одна дама на подобное не осмелилась… да и Генри всегда был так добр ко мне.
— В жилах этих людей течет королевская кровь, миледи, — сказал епископ Гардинер. — Для династии Тюдоров они представляют реальную угрозу. Французский посланник сегодня сообщил мне, что, по словам короля, он давно уже собирался уничтожить Монтегю и всех остальных Поулов только за то, что они принадлежат к династии Йорков.
То же самое, почти слово в слово, совсем недавно говорил барон Монтегю. Я закусила губу, пытаясь совладать со своими чувствами. Епископ Гардинер испытующе поглядел на меня и продолжил:
— Пока император Карл и король Франции выступают против Англии, его величество не потерпит ни малейшего недовольства со стороны придворных. Если начнется война, все, кто не верен короне, могут примкнуть к силам императора Карла.
Он бросил холодный взгляд на леди Марию. Внешне она нисколько не выглядела испанкой: темно-рыжие волосы, голубые глаза, белая кожа. В отличие от меня — я гораздо больше походила на иностранку. И тем не менее Мария — родная внучка Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского. Что случится, если император Карл, ее кузен, предпримет шаги, чтобы завоевать Англию? Я знала, что именно об этом мечтала Гертруда. Могло ли быть так, что она делилась своими мечтами с принцессой?
Герцог Норфолк прокашлялся:
— Леди Мария, я тоже считал этих людей своими друзьями, но нельзя не признать, что их устранение способствует вашей же безопасности.
— Не говорите мне этого, — заявила она, и в голосе ее прозвучали повелительные нотки. — Я ни за что не пожелаю, чтобы ради моего спокойствия проливалась кровь добрых христиан. — Принцесса вдруг опустила голову. — О, вы не знаете, что это такое — быть причиной страданий других людей! — простонала она. — Никто не знал этого так, как моя несчастная матушка. Мужчины шли на мученическую смерть и готовы были пожертвовать чем угодно, лишь бы не бросать своего дела. И что со мной теперь будет? — По увядшим щекам принцессы потекли слезы.
Тут вмешался Гардинер: он сказал, что у леди Марии был трудный день и она устала. Норфолк вышел, чтобы отдать своим людям приказ приготовиться к отъезду принцессы.
Она снова нежно обняла меня:
— Не знаю, когда мы вновь встретимся с вами, Джоанна. Прошу вас, умоляю, впредь будьте более осторожны.
Я мягко высвободилась из ее объятий:
— Прошу прощения, леди Мария, но я не совсем поняла. Более осторожна, чем когда?
Она тяжело вздохнула:
— Приехать в гости к Гертруде Кортни и несколько недель подряд оставаться в ее доме… Это было неблагоразумно с вашей стороны. Я очень люблю маркизу, но она вся во власти безрассудных страстей. Признаюсь, я очень удивилась, когда узнала, что вы с ней сблизились. Я думала, Джоанна, что вы вполне счастливы у себя в Дартфорде.
— А разве не вы, — медленно проговорила я, — послали Гертруду в Дартфорд, чтобы разыскать меня и забрать с собой в Лондон? Она сама призналась мне в этом.
Леди Мария еще больше испугалась:
— Что вы, что вы! Зачем мне это делать? В последний год я переписывалась с Гертрудой, это правда, но в письмах не упоминала никого из своих друзей. Это было бы крайне неблагоразумно.
Снова появился Норфолк со свитой принцессы, и продолжать разговор больше не было возможности. Леди Мария обратилась ко мне в последний раз.
— Джоанна, мы должны верить во всемогущего Бога, Создателя нашего и Искупителя, — горячо проговорила она. — Молитесь Непорочной и Святой Деве Марии, да укроет Она от опасности наших возлюбленных друзей.
Я обещала ей это, и она удалилась.
Люди, ждавшие за дверью, — Ричард, слуга Норфолка, и двое священников из Винчестер-Хауса — с шумом вошли в комнату. Епископ взял у одного из священников какие-то документы.
— Мне интересно вот что, — проговорил он, как бы размышляя вслух, в то время как глаза его изучали бумаги, — кто же все-таки велел Гертруде Кортни отыскать вас в Дартфорде и привезти в «Алую розу»?
— Возможно, я что-то перепутала, — ответила я, стараясь говорить как можно спокойнее.
Епископ Гардинер отдал первую часть бумаг обратно своему помощнику и знаком велел ему подать следующую.
— Да уж, мне прекрасно известно, что по части путаницы вы у нас большая мастерица, — обронил он.
Нет, нельзя позволить себе попасться на крючок Гардинера. Лучше уж пусть считает меня полной дурой, лишь бы только он никогда не узнал о том, что я обнаружила в прошлом году в Дартфордском монастыре.
Пока епископ изучал документы, в комнате стояла тишина. Норфолк с Ричардом ушли, я даже не сразу заметила это. Интересно, покинул ли герцог Норфолк Винчестер-Хаус? Неужели он оставил меня на растерзание Гардинеру? При одной лишь мысли об этом я вся покрылась холодным потом, несмотря на то что внутри у меня все пылало.
Епископ откинулся на спинку своего огромного кресла.
— Однако высоко же вы метили, собираясь выйти замуж за Монтегю, — сказал он задумчиво. — Кое-кто считает, что барон вполне мог претендовать на трон. Уж не вообразили ли вы, что достойны стать королевой Англии?
— Я, как и вы, верноподданная его величества Генриха Восьмого, — ответила я.
По его лицу пробежала улыбка.
— В прошлом году, когда я предложил, чтобы вы вышли замуж, хотя бы для видимости, чтобы лучше способствовать делу истинной веры, вы, помнится, страшно возмутились и весьма убедительно изображали оскорбленную добродетель. Кто бы мог подумать, что вы бережете себя для более выгодной партии, такой как барон Монтегю, например. Но он человек слишком мирской и суетный, не такого мужа я хотел бы для вас. Впрочем, теперь это уже не важно… во всяком случае, баронессой вам уж точно не бывать.
Смысл его последней фразы не сразу дошел до меня. А когда я наконец поняла, то потрясенно прошептала:
— Стало быть, вам все равно, что будет с Монтегю, семейством Кортни и сэром Невиллом?
— Они для меня пустое место, — спокойно подтвердил Гардинер. — Впрочем, и вы тоже, сестра Джоанна. Я бы и пальцем не пошевелил ради того, чтобы спасти вас от Тауэра, если бы вы не втерлись в доверие к леди Марии. А поскольку заботу о вашем благополучии проявляет сама дочь его величества, то и я следую ее примеру.
— Я не нуждаюсь в ваших заботах. — Я из последних сил отчаянно пыталась держать себя в руках. Но чувствовала, что еще немного — и я взорвусь.
Епископ несколько мгновений изучающе рассматривал меня.
— А помимо всего прочего, я не уверен, будет ли считаться законным союз между мужчиной и женщиной, которая сознательно постриглась в монахини и приняла обет целомудрия. Король, кстати, уже вполне определенно высказал свои взгляды по этому вопросу. Во время следующей аудиенции мы с ним как раз собираемся обсуждать данную проблему.
В это время снова появился Норфолк, и у меня просто гора с плеч свалилась. Они с Гардинером о чем-то недолго посовещались, после чего герцог сделал мне знак:
— Нам пора.
— Погодите, Томас, — сказал Гардинер.
Он шепнул что-то одному из своих подчиненных, и через минуту паж внес в комнату на вытянутых руках плащ черного бархата, украшенный золотой буквой «В».
— Нам не хотелось бы, чтобы протеже леди Марии простудилась и заболела, — пояснил он.
— Благодарю вас, епископ Гардинер, — сквозь зубы проговорила я, заворачиваясь в тяжелую ткань.
— Di te incolumen custodiant, — отозвался он, с удовольствием произнося любезную фразу на латыни.

 

Вход в обширный Говард-Хаус освещался пламенем факела. Под ним прямо на земле крепко спал человек. Норфолк спрыгнул с лошади и пнул его ногой:
— Просыпайся, хам!
Из дверей выскочило несколько перепуганных слуг, которые должны были отвести наших лошадей на конюшню.
Ричард помог мне спешиться. Все тело мое от шеи до кончиков пальцев ныло от усталости.
— И долго мне здесь оставаться? — хриплым голосом проговорила я.
Ричард только пожал плечами.
Норфолк тоже услышал мой вопрос.
— Недолго, — ответил он. — В самое ближайшее время я отправлю вас в Стаффордский замок.
Он обернулся к служанке, которая смотрела на меня весьма неприветливо:
— Приготовьте ей комнату.
Комнату, в которой я провела свою первую ночь в Говард-Хаусе, вполне можно было бы назвать берлогой. Постельное белье оказалось несвежим, на столе обнаружились немытые кубки. Но, представив себе, в каких камерах пребывают в эту ночь новые узники Тауэра, я поняла, насколько мне повезло. И, задув чадящий огарок свечи, я, в чем была — то есть в тяжелом платье из серебристой материи, которое заказала для меня Гертруда, и не менее тяжелом плаще, который Гардинер чуть не силой заставил меня надеть, — кое-как забралась в постель. Поскольку с собой у меня совсем ничего не было, я рассудила, что лучше уж спать в этой нелепой одежде, чем голой на грязных простынях.
Я так устала, что мне казалось, я сразу усну, едва лишь коснувшись головой подушки. Но не тут-то было. Перед глазами постоянно мелькали картины минувшего дня: вот Гертруда смотрит на меня умоляющими глазами; Генри Кортни прижимает к себе плачущего сына; барон Монтегю отчаянно пытается спрятать страх под маской высокомерия; Джеффри тщетно пытается увести меня в безопасное место; и, наконец, Джеймс поднимает окровавленную голову брата-близнеца, лежащего на тускло освещенной мостовой. И каждое очередное видение пронзало мое сердце страшной болью.
Я сказала барону Монтегю, что буду молиться за него, да и леди Марии я тоже обещала нечто подобное. И я горячо молилась. Я шептала молитвы, моля Бога о помощи, и шепот мой был отчетливо слышен в стенах этой мрачной, грязной комнаты. Но он заглушался не прекращающимся в моей голове шумом. Криками и рыданиями. Топотом лошадиных копыт по Лоуэр-Темз-стрит. Плеском весел в темных водах Темзы. И голосом Стефана Гардинера, который снова и снова повторял одну и ту же фразу: «Кто же все-таки велел Гертруде Кортни отыскать вас в Дартфорде и привезти в „Алую розу“?»
Назад: 23
Дальше: 25