5
Лесотехническую экспедицию они застали на косе. Тут горел костер, на перекладине над костром висели закопченные чайник и котел. Рабочие, вернувшиеся из тайги на обед, успели разуться, скинуть защитного цвета куртки с капюшонами и сетками от комаров; трое блаженно растянулись возле огня, четвертый лежал в палатке, высунув наружу ноги в шерстяных носках.
Коньков, сидевший в носу бата, махнул Кончуге рукой, тот резко вырулил и с разгона направил бат на песчаную отмель. Лодка, скрежеща брюхом о песок и гальку, почти всем корпусом выскочила на сухое.
Коньков выпрыгнул первым из бата и подошел к костру:
– Здорово, ребята!
– Здорово, начальник! – иронично отозвался бородатый детина в черной рубахе с расстегнутым воротом.
Видно было по тому, как остальные рабочие помалкивали, этот детина и был бригадиром.
– Какой я начальник? – сказал Коньков, присаживаясь на корточки и вынимая из костра головешку, чтобы прикурить. – Я из тех, которые следы потерянные ищут, вроде гончих на охоте.
– Их вроде бы легавыми зовут, – подмигнул Конькову беловолосый парень с облупленным от загара носом и прыснул в кулак.
– А ну, заткнись! – цыкнул на него бригадир.
– Да я это к слову… Насчет чего иного вы не подумайте, – оправдывался тот, разводя извинительно руками.
– Легавые – это те, которые хвостом виляют, – сказал Коньков, таким же озорным манером подмигивая беловолосому парню.
Все дружно рассмеялись.
– Я из района, участковый уполномоченный; звать меня Леонидом Семеновичем. – Коньков протянул руку бригадиру.
– Павел Степанович, – отрекомендовался тот.
– Вот и тоже! – сказал Коньков. – Вы давненько на этом месте?
– Четырнадцатый день. А что? – спросил бригадир.
– Чем занимаетесь?
– Тайгу сортируем.
– Слыхали, Калганова убили? – сказал Коньков, глядя поочередно на рабочих.
– Какого Калганова? Ученого, что ли? – аж привстал бригадир.
– Его…
– Когда?
– Где? – допытывался каждый.
– Нынче ночью. На Теплой протоке, – ответил Коньков.
– А может, вечером, понимаешь, – сказал Кончуга, подходя и присаживаясь к костру.
– Какая сволочь? – процедил сквозь зубы бригадир и заковыристо выругался.
– Кто сволочь? – спросил Коньков.
– Да тот, кто убил.
– Во был мужик! Настоящий таежник, – сказал третий рабочий, пожилой лысоватый мужчина, заросший седой щетиной. – Травы нам привез для подстилки в сапоги. И что за трава такая? И пружинит, мягкость придает, и в труху не перетирается.
Подошел к костру и Дункай; в наступившей тишине неторопливо раскурил сигарету от головешки и сказал:
– Забо-отливый был мужик, это правда. Обо всем заботился: и о людях, и о лесе, и о воде. Да не всем это нравилось. У одних забота на словах, другие же с кулаками лезут доказывать свою заботу. В драку лезут. Таких у нас не жалуют.
– Значит, видишь безобразие – и посапывай себе в кулак? – спросил, недобро смерив Дункая взглядом изжелта-смоляных глаз, Павел Степанович.
– Да я не про то, – покривился Дункай. – За порядок переживай, но и себя не бросай, как затычку, в любую дыру. Прорех у нас много. Всех прорех своим телом не закроешь.
– Рассуждать мы научились, а делаем все – через пень колоду валим, – сказал более для себя Павел Степанович и уставился долгим взглядом в костер.
А пожилой мужичок с лысиной подтянул свои сапоги, вытащил из них травяную прокладку и положил просушить ее поодаль от костра.
– Травки подарил нам, – говорил он ласково. – Раньше про таких говорили – божий человек. Мир праху его!
– Такой трава хайкта называется, – отозвался Кончуга. – Я сам доставал ее.
– Ты лучше расскажи, как стадо кабанов съел? – сказал беловолосый парень, посмеиваясь и подмигивая Кончуге.
Павел Степанович грустно усмехнулся и встряхнулся как бы из забытья.
– Это нам Калганов рассказывал, – пояснил бригадир Конькову. – Зимой, говорит, охотились с Кончугой. Стадо кабанов подняли. Я, говорит, убил трех, а Кончуга шесть штук. Снег лежал глубокий. Как вывозить кабанов? Прямо беда. Я, говорит, пошел в деревню за лошадью. Пятьдесят верст просквозил на лыжах. Нет лошадей – все в извоз ушли. Я в райцентр, говорит, подался. А Кончуга посадил всю свою семью на нарты и на четырех собаках привез к убитым кабанам. Раскинул палатку и пошел пировать. Пока, говорит, я лошадь нашел, пока приехал – он уже пятую свинью доедал.
Все засмеялись, и только Кончуга невозмутимо посасывал свою трубочку и смотрел в огонь, будто и не слушал никого.
– У кого ж это рука поднялась? – опять с горечью, покачав головой, спросил пожилой рабочий.
– Кто-нибудь из вас видел вчера вечером мотор на реке? Никто не проезжал тут? – спросил Коньков.
– Вроде бы тарахтел мотор, – сказал бригадир. – Да мы спали в палатке.
– А Николай с Иваном? – воскликнул пожилой рабочий. – Они же долго у костра возились, картошку чистили, рыбу.
– Николай! – крикнул бригадир, обернувшись к палатке.
Но высунутые из палатки ноги в шерстяных носках и не шелохнулись.
– Во зараза! Уже успел заснуть, – удивился бригадир.
– Сейчас я его подыму, – сказал парень с облупленным носом и, схватив дымарь, строя всем уморительные рожи, стал на цыпочках подкрадываться к палатке.
Перегнувшись через лежащего и просунув дымарь в палатку, парень начал качать ручку дымаря. Через минуту из палатки во все дыры повалил густой дым, как из худой печной трубы. Потом оттуда раздался протягновенный мат, прерываемый чихом и кашлем, и здоровенный верзила, протирая глаза, высунул из палатки взлохмаченную голову. Увидев беловолосого с дымарем, крикнул:
– Ты чего, спятил?!
– Это ж я паразитов выкуривал, – ответил тот и, кривляясь, стал отступать к костру.
– Ах ты, химик! – заревел верзила. – Я те самого раздавлю сейчас, как паразита.
Не успел разбуженный встать на ноги, как беловолосый бросил дымарь и дал стрекача в таежные заросли.
– Ладно тебе ругаться, Николай! – сказал бригадир, едва скрывая улыбку. – Дело есть к тебе. Вон лейтенант поговорить с тобой хочет.
Заметив Конькова, Николай заправил рубаху и подошел к костру.
– Вы вчера вечером не видели моторной лодки на реке? – спросил опять Коньков. – Или ночью, под утро.
– Слыхал мотор… И вроде бы не один. Да уж в палатку залез. – Он силился что-то вспомнить, морщил лоб, шевелил бровями и вдруг воскликнул: – Стой! А Иван-то еще на берегу сидел. Рыбу разделывал.
– Что за Иван? – спросил Коньков.
– Это кашевар наш, Слегин.
– А где он?
– Черт его знает! Вот сами ждем, – сказал бригадир. – Пришли на обед, а его нет. Утром пошел на Слюдянку хариусов ловить.
– А где эта Слюдянка? – спросил Коньков.
– Да километра два отсюда будет до нее. Речка. Чистая такая. Форели в ней много.
– Когда же он придет?
– А кто знает? Он у нас заводной, – ответил бригадир и снова выругался. – Если рыба клюет, до вечера просидит. Зато уж без добычи не приходит. Тут с него хоть три шкуры дери. Улыбается, как дурачок: крючок, мол, зацепился за тайменя, чуть в горы не увел. А я вот хариусов по дороге подбирал. Все тайменя обещает принести. Мы уж привыкли к его выходкам и не ждем его. Сами вон обед варим, – кивнул бригадир на кипящий котел.
– Эх, работенка! – сказал Коньков, откидываясь на спину и закладывая ладони на затылок. – Устал, будто чертей гонял. С трех часов утра на ногах. Не везет!
– Зачем не везет? Можно найти кашевара, – сказал Кончуга.
– Где ты его найдешь?
– Я схожу, такое дело.
– Разминешься, – сказал бригадир. – Иван выбирает места укромные.
– Почему разминешься? – возразил Кончуга. – Тайга не город, здесь все, понимаешь, видно.
– Пусть сходит, – сказал пожилой рабочий. – Иван уж там засиделся.
– Ну, валяй! – отпустил Кончугу Коньков. – Только смотри сам не заблудись.
– Смешной человек, понимаешь, – Кончуга пыхнул трубочкой, встал, закинул карабин за спину и ушел.
– А вы отдохните, Леонид Семенович, – предложил Конькову Дункай. – В лодке у нас медвежья шкура.
– Зачем в лодке? Вон лезь в палатку. Там надувной матрац, – предложил бригадир. – А хочешь – лезь под полог.
– Я и в самом деле малость вздремну, – сказал Коньков и полез в палатку.
Заснул он быстро, как в яму провалился. Ему снился сон: будто он еще мальчишкой идет полем, по высоким оржам; чем дальше идет, тем все выше становится рожь, наконец он скрылся в этих колосках с головой, и ему стало жутко оттого, что не видит и не знает, куда надо идти. И вдруг откуда ни возьмись налетают на него два лохматых черных кобеля, хватают его за штаны и начинают рвать их и стаскивать. Он смотрит по сторонам – чего бы найти и огреть этих кобелей, но нет ни камня, ни палки, одна рожь стоит вокруг него стеной. Он хочет ударить их кулаком, но не может: руки онемели от страха и не слушаются. Хочет крикнуть – язык не ворочается, и голоса нет.
– Да проснитесь же вы, наконец! – услыхал он над самым ухом и открыл глаза.
Над ним склонился Дункай и теребил его за брюки и за китель.
– Что случилось? – тревожно спросил Коньков, вскакивая.
– Кончуга вернулся. Говорит – кашевара нет нигде.
– Что ж он, сквозь землю провалился? – сердито проворчал Коньков.
– Наверно, в другое место ушел. Сидит где-нибудь на протоке и рыбачит. Тайга велика. Чего делать будем?
Коньков наконец пришел в себя от сонной одури, вылез из палатки, подошел к костру. Тут вместе с рабочими сидел и Кончуга.
– Ты хорошо смотрел? – спросил его Коньков.
– Хорошо. Кричал много. На Слюдянка нет никого.
– Павел Степанович, куда же он делся? – обернулся Коньков к бригадиру.
– Где-нибудь рыбачит в другом месте. Да вы не беспокойтесь. Вечером придет, – отвечал тот, помешивая в котле деревянной ложкой. – Отдохните у нас. Вместе и пообедаем.
– Нам, брат, не до отдыха, – сказал Коньков, потом повел носом: – А что у вас на обед варится? – и бесцеремонно заглянул в котел.
– Нынче варим рыбные консервы, – ответил бригадир, вылавливая огромной ложкой хлопья разваренной лапши и нечто розоватое, похожее на раздерганные и расплывшиеся клочья розовой туалетной бумаги.
– Значит, нынче консервы! А вообще что варите? – спросил Коньков.
– Уха бывает. Изюбрятину варим.
– А что, изюбрятина кончилась?
– Есть. Да Иван куда-то схоронил. Искали, искали… Где-то у воды прикалывает, в холодке. Или в реку опускает. В кастрюле она у него хранится, веревкой обвязана, да еще в целлофановом мешке. Так она сохраннее.
– А где достали изюбрятину? – спросил Коньков, все более оживляясь.
– У охотников Иван покупает.
– Вы ему продавали, Семен Хылович? – спросил Коньков у Дункая.
– Нет, – ответил тот твердо. – К нам за мясом он не приезжал. Да и пантовка кончилась.
– У вас кончилась, у других нет, – усмехнулся бригадир. – До сих пор бьют. Тут эти охотники шныряют, как барыки на базаре. Вот приедет Иван – он вам все расскажет.
– Ладно, – сказал Коньков. – Мы завтра приедем. Только вы предупредите его, чтобы он никуда не уходил.
– Будет сделано, – сказал бригадир.
– Кончуга, заводи мотор! – приказал Коньков, вставая. – Поехали к вам в село.
