4
– Батани, а чем занимался твой хозяин? – спросил Коньков Кончугу, когда они садились в лодку.
– Смотрел следы изюбра, записывал – какой трава ест изюбр, куда его ходил.
– А почему он выбрал для лагеря эту косу?
– Нерестилище рядом. Калганов рыбу считай. Смешной человек, понимаешь. Разве хватит ума столько рыбы считать?
– Ишь ты какой дотошный! Тогда давай на нерестилище! – приказал Коньков.
Кончуга завел мотор, и бат стремительно полетел вверх по реке.
– А ты чем занимался? – спросил опять Кончугу Коньков.
– Немножко рыбачил.
– Х-хе! Немножко? Вон, целый мешок навялил, – Коньков раскрыл лежащий на дне бата мешок. – И ленки, и кета… А ведь нерест начался!
– Мне максиму давали на нерест, сто пятьдесят штук.
– Максимум, – усмехнулся Коньков. – Ты уж, поди, три раза взял свою максиму.
Коньков поднял длинную острогу со дна лодки и спросил:
– Все острогой бьешь?
– Есть такое дело немножко.
– А вот лейтенант штрафанет тебя за такое дело, – сказал сердито Дункай. – Ты что, не знаешь, что острогой нельзя бить рыбу? Да еще во время нереста!
– Почему не знай? Знаем такое дело.
– Зачем же нарушаешь? – спросил Коньков.
– Я совсем не нарушаю. Я только на еду брал. Себе да собакам немножко.
Коньков рассмеялся.
– Уж больно большой аппетит у твоих собак!
– Он изюбра за неделю съедает со своими собаками, – сказал Дункай.
– За неделю нельзя, – покачал головой Кончуга. – За две недели можно съесть, такое дело.
– Быка за две недели? – удивился Коньков.
– Можно и корову, – отозвался невозмутимо Кончуга.
– Да у тебя просто талант! – опять засмеялся Коньков.
– Немножко есть такое дело.
Кончуга сбавил обороты и погнал бат к берегу. Впереди загородил реку огромный залом: свежие кедровые бревна вперемешку со старыми корягами торчали во все стороны и высились горой.
Коньков выпрыгнул на берег первым, Дункай и Кончуга вытащили на отмель лодку и пошли к залому за Коньковым.
– Здесь работал, говоришь, Калганов? – спросил Коньков Кончугу.
– Здесь сидел, – указал тот на обрывистый берег, – смотри и считай – сколько рыбы приходит сюда и подыхай.
Вся отмель перед заломом была усеяна трупами дохлой кеты; иные еще трепетали, били хвостами и, судорожно замирая, хватали жабрами воздух.
И вода перед заломом кишела кетой: одни с разлета выпрыгивали из воды и, сверкая радужным оперением, долетали до самой вершины залома, потом шмякались на бревна и, пружиня всем телом, изгибаясь и подпрыгивая, все в кровоподтеках и ссадинах, снова падали в воду; другие, обессилев от этой отчаянной таранной атаки, вяло разбивали хвостами бугорки прибрежной гальки и не в песок, а в воду выметывали икру, которую тотчас уносило течением, угоняло пустые икринки, не оплодотворенные молоками.
– Что ж это такое? Кто залом навалил? – со злым отчаянием спросил Коньков.
– Леспромхоз. Они ведут сплав, – ответил Дункай.
– Но это ж нерестовая река! – шумел Коньков. – По ней запрещено сплавлять лес, да еще молем.
– Калганов тоже говорил, запрещал такое дело, – отозвался Кончуга.
– Ну и что? – спросил Коньков.
– Сплавляют, – ответил Дункай.
– Хоть бы залом растащили. – Коньков покривился, как от зубной боли.
– Ого! – воскликнул Дункай. – Целой бригаде на неделю работенка.
– Калганов требовал. Растащили, такое дело, – сказал Кончуга. – Два дня проходил – новый залом, понимаешь.
– А что делать? – спросил Дункай. – Дороги нет. Остается одна эта река. Вот по ней и сплавляют.
– Почему же дорогу не строят? – зло спросил Коньков.
– Хлопот много. Без дороги легче план выполнять, – усмехнулся Дункай. – Берут только толстые кедры. Одно дерево повалят – сразу десять кубометров есть. А другие деревья заламывают – наплевать.
– Отчего другие деревья не берут? – спросил Коньков.
– Ильмы, ясень, бархат, лиственница – все тонет.
– И все молчат? – накалялся Коньков.
– Почему молчат? – спросил Кончуга. – Калганов шумел, понимаешь.
– А вы почему молчите, Семен Хылович? Вас же кормит эта река и тайга!
– Кому говорить? Кто нас послушает? – Дункай вяло махнул рукой на залом и пошел к лодке. – Мы уж привыкли.
– Ты привыкыл, а я не привыкыл, – ворчал Кончуга, идя вслед за Дункаем. – Тайга болеть будет, гнить. Плохое дело, привыкыл…
– Ладно, мужики! – сказал Коньков примирительно. – Давайте съездим на ту косу, где мы хотели приземлиться на вертолете. Что там за люди? Чем они занимаются?
– Это лесная экспедиция, – ответил Дункай. – Они определяют сортность леса.
– Каким образом?
– Берут полосу вдоль реки, метров на двести шириной, и считают – сколько и каких деревьев растет на этой полосе? Какой возраст? Что можно брать, что нельзя…
– А давно они здесь работают?
– Да, пожалуй, второй месяц.
– Тогда едем к ним! – приказал Коньков. – Они должны знать Калганова и видели, наверно, кто ночью по реке проезжал.
Не успел еще Кончуга завести мотор, как где-то за лесистым холмом раздался далекий, но зычный звериный рык.
– Вроде тигр? – сказал Коньков, прислушиваясь.
Но рык не повторился.
– Чужой приходил, – ответил Кончуга, запуская мотор.
– То есть как чужой? – удивился Коньков. – У вас что, свои тигры здесь пасутся?
Кончуга раскурил свою трубочку, вывел бат на стремнину и только тут ответил:
– Есть и свои, понимаешь. На Арму один, на Татибе два, где солонцы – тоже есть тигрица и два тигренка. Я все тигры знай. Этот чужой.
– Ты что, видел его?
– Не видел, такое дело.
– Как же ты определил, что он чужой? По рыку, что ли?
– Его собачек таскал.
– Твоих собак?
– Моих не трогал. Которые лес сортируют, у них утащил. Такой тигр человека может кушать.
– На то он и тигр, – сказал Коньков.
– Это не наш тигр. Его из Маньчжурии приходил. Старый тигр, охотится на изюбрь не может. Только собачек таскай. Корову может, овечку, человека.
– Это кто ж тебе говорил, Калганов?
– Я сам знай.
– М-да… – многозначительно покачал головой Коньков и вспомнил давешнюю фразу Косушки: «Уж больно много ты знаешь».
