С высоты крутая осыпь выглядела плоской. Сбоку, у самого края ее, валялось дерево. Все как на плане, что они начертили с Поповым, который на автомашине ехал теперь с сопровождающим в райцентр. Только ни под стволом дерева, ни близ него не было трупа.

— Что за чертовщина… — не сдержался Малинка. Он высунулся, насколько позволил выпуклый иллюминатор. — Никого. Где же Трофим? Неужели зверье растащило? Больно быстро — быть не может. Да и наследило бы зверье — ой-ой!

Вертолет заходил на посадку.

Плюхнувшись на металлическую скамью, Пионер Георгиевич даже глаза протер.

«А чего я, собственно, разволновался? — подумал он. — Может быть, и хорошо, что никого под деревом нет. Трупа нет. Чего ж мне расстраиваться? Это уж по инерции, по вере в Сашкины слова ищу труп. Ерунда какая! Вот приземлимся — я в избушке посмотрю. Замечательно, если мы прибыли вовремя и сможем оказать Лазареву помощь!»

Поляна перед избушкой была достаточна для посадки.

Инспектор попросил пилота обождать одну минуту и побежал к дому. Теперь он понял, что ошибся при первом облете, когда решил, что дверь заколочена. Она действительно так выглядела. Но только выглядела. А на самом деле — лишь притворена да крестовина досок не снята.

Дверь открылась легко.

— Лазарев! Трофим! — почему-то нетерпеливо крикнул Малинка, заскочив внутрь. Никакого ответа.

В избушке стояла полумгла. Крохотное подслеповатое окошко скупо пропускало свет. Солнечные лучи, косо падавшие в дверной проем, освещали лишь порог. Странный беспорядок царил в доме. Но инспектор пока не стал разбираться, что к чему: раз Трофима здесь не было, следовало отпустить вертолет.

Выйдя наружу, Пионер Георгиевич помахал рукой, и машина тотчас ушла, разметав на поляне тучи прошлогодней хвои, вздув пепел кострища около избушки.

«Хорошая штука вертолет, — подумал старший лейтенант, — но кое-какие следы — вещественные доказательства потеряны безвозвратно. Их разметал вихрь от винта. Жаль. Очень жаль. Но делать нечего».

Инспектор вернулся в дом, сел на нары и закрыл глаза, чтоб они привыкли к полутьме. Когда он открыл их, внутренность жилья предстала перед ним словно обнаженной. Сразу было видно — жили здесь люди таежного склада: слишком много беспорядка и безалаберщины. Дрова кучей свалены в углу. Печка-бочка расположилась слишком близко к стене дома. Рядом — забытое ведро с тавотом. На столе — банка с солью. И нож. Добротная, даже шикарная для тайги фабричная финка. На рукоятке стояли инициалы «А. П.».

«Сашкина, — понял инспектор. — Он о ней даже не вспомнил. Совсем не таежный человек».

Тут же на столе валялись патроны, целые и разряженные.

«Получается, что при желании Попов мог найти патрон, — подумал Малинка. — Только действительно не в себе он был, не в своей тарелке. Иначе Лазареву пришлось бы гораздо хуже. Хотя я не знаю, что с ним, и не могу пойти искать, пока не закончу осмотр».

В изголовье нар инспектор обнаружил следы крови. Они были недавние — запекшиеся, но не подсохшие, не въевшиеся в доски. Инспектор сделал соскоб и убрал его в один из крохотных целлофановых пакетиков, которые всегда носил с собой.

Под нарами валялся небольшой спортивный рюкзак, развязанный, в спешке полувыпотрошенный на пол. В нем две банки тюльки в томате, свитер.

«Сашка взял свой рюкзак. Это — Лазаревский. А если северянин оставляет свитер — плохо человеку, — отметил про себя Малинка. — Ведь следы крови на нарах свидетельствуют, что Лазарев приходил в избушку уже после того, как выбрался из-под сухостоины. Не иначе».

Под нарами же, у самой стены, инспектор приметил длинный, похожий на дубинку предмет. Малинка, кряхтя, полез за ним. И даже когда у него в руках оказалось ружье, он не сразу поверил в это. Бросить ружье в тайге представлялось ему верхом опрометчивости. Ружье было заряжено отнюдь не холостыми патронами.

«Спрятал его, выходит, Лазарев, — понял Малинка. — Свое ружье спрятал, чтоб Сашка его не схватил ненароком. А почему потом не взял? Ведь в тайгу ушел, не в лесок. Невмочь было и ружье нести? Пожалуй».

В углу избы валялась убитая копалуха. Инспектор разозлился не на шутку. Добро, когда стреляют глухарей, чтоб наесться, но бить птицу ради забавы — такое уж из ряда вон, и в донесении он не преминет упомянуть о хищничестве.

Потом он с удовольствием вышел на воздух и отправился к берегу, к скале, о которой говорил Попов. С нее, по его словам, Лазарев бросил в реку алмаз. На камнях инспектор обнаружил царапины от подковок лазаревских сапог. Трава вокруг была крепко потоптана, почва взрыта.

«Э-э, — протянул Малинка, — драка была и здесь, не только на склоне осыпи. Попов об этом ни гугу…»

Осматривая около этого места спуск к реке, инспектор увидел несколько ямок от свежевывернутых камней. Они были хорошо заметны. На заберегах таежных рек не задерживается ничего лишнего. Все уносят талые воды, паводки, ливни. А тут темнело три свежих ямки.

«Что ж, — отметил инспектор, — выходит, камень, пущенный в Лазарева на склоне, был не первым и не единственным… И зачем, кстати, понадобилось Лазареву забираться на скалу, чтоб бросить в реку алмаз? Это можно было сделать хотя бы вот отсюда, да и с любого места на берегу. К чему он карабкался на трехметровый камень?»

Здесь же, в истоптанной в драке редкой траве, инспектор увидел два измятых газетных обрывка. Он поднял их, еще не догадываясь об их назначении. Обрывки сильно пахли сгоревшим порохом.

«Да ведь это пыжи! — разобрался, наконец, Малинка. — Хотя настоящий охотник и не позволит себе делать пыжи из газеты, порох отсыреть может, но это — пыжи. Пыжи из стреляных гильз. Получается, что Сашка не только каменьями орудовал! Он стрелял в Лазарева! Вот почему он говорил о разряженных патронах. Он не на глазок увидел, что они разряжены. Попов стрелял. И не додумайся Лазарев разрядить их, трагедия завершилась бы не на осыпи, а здесь. Да-а, ну и фрукт же ты, Сашка Попов!»

В душе Малинка должен был признаться себе, что все-таки надеялся найти здесь хоть какое-то оправдание действиям Попова. Инспектор думал: «Возможно, Лазарев в чем-то не так повел себя, был груб в своих справедливых требованиях, оскорблял Сашку, вызвав приступ лютой злобы. Но вот факты. Лазарев предвидит бурную реакцию Попова — он разряжает его ружье, а свое прячет.

Подожди, подожди, Малинка, — остановил себя старший лейтенант. — Так ведь и на скалу Трофим залез, чтоб в безопасности уговаривать друга. Он, пожалуй, до конца надеялся, что тот хоть и подлец, но не убийца. В последнее он наверняка не верил даже после стрельбы по себе! Ведь он знал: стрельба не причинит ему вреда. Но он бросает в реку алмаз. Бросает… Алмаз! Не похоже на Лазарева. Очень уж он предусмотрителен… Однако он ничего не говорит Сашке. Он бежит к осыпи. И там — случай? Случай или Сашкин камень лишает его жизни… Так, по крайней мере, кажется Попову. Вот тогда, словно очнувшись, Сашка решает бежать. Так велико было его желание убить Лазарева, что, увидев его поверженным, придавленным лиственницей, Попов принимает желаемое за действительность. Сашка не пытается помочь другу, даже не любопытствует, жив ли тот».

Размышляя, инспектор направился к осыпи. Двадцатиметровая корявая мертвая лиственница была очень тяжела даже на вид. На камнях, примерно у середины ствола, Малинка увидел запекшуюся кровь и снова сделал соскоб, потому что первый же дождь смоет следы. На крохах почвы у вывороченного корня инспектор приметил отпечатки сапог с подковками. Тут же, метрах в двух от выворотня, валялся здоровый камень. Он совсем не вписывался и рисунок осыпи, лежал поверх других камней. Если внимательно осмотреть любую каменную осыпь, то она предстанет перед взором не беспорядочным нагромождением свалившихся камней, а потоком. Но всякий поток подчиняется некоему единому движению. Случайностей бывает очень мало даже в каменной лавине. Общий рисунок осыпи инспектор отметил, еще только подходя к ней. Это сделалось как-то интуитивно. Меж сопок, среди которых прошла большая часть жизни Малинки, в каменистых распадках и ключах осыпей полно. По ним часто проходят звериные тропы. И даже следы можно увидеть, если присмотреться как следует охотничьим взглядом. А у Малинки был взгляд охотника, хотя последние годы он не брал в руки ружья.

Этот лежавший поверх других гладкий камень Малинка отнес в избушку. Ведь на камне должны были остаться отпечатки Сашкиных рук.

Идя к избушке от осыпи прямым путем, инспектор сделал еще одно маленькое открытие. Две молодые елки, росшие неподалеку от дома, были ошкурены. Около них виднелись следы лазаревских сапог с подковками. До схватки с Поповым или уже раненный сдирал кору Лазарев, и для чего — оставалось пока неясным.

В плане, который они составляли с Поповым, указывалось, что в дальнем по течению реки углу долины находился завал. Из его сухих стволов Сашка и смастерил плот. Около завала инспектор заметил четкий, повторяющийся, похожий на змеиный след. Осматривая его, Малинка втихомолку ругал себя. Он не спросил у Сашки, чем тот вязал плот, и проглядел, где же лежала бухта тонкого троса в избушке.

«Похоже, я слишком доверяюсь плану, — с недовольством отметил про себя Малинка. — Это неверно. Что-то, и наверняка важное, лежит вне его. А я ничего особо существенного пока не обнаружил. Не следует торопиться».

Малинка сел на чурбан у кострища и задумался. Все, что видел, подтверждало рассказ Попова и значительно дополняло его. Но в долине у избушки Лазарева не оказалось. Уж одно это хорошо. Значит, он жив, мог идти.

Срезанные с комля елей кородерины говорили и о другом: идти Лазареву трудно, и он передвигается на четвереньках. Инспектор додумался до этого как бы невзначай. Логика подсказала.

Черт знает что! Эти «неразлучники» задали такую задачку, что впору было покачать головой.

— Да, и только! — сказал вслух инспектор.

Действительно, один друг признается в краже алмаза и покушении на жизнь, второй бросает алмаз в реку. Статьи-то разные: одна — до общественного порицания, другая — до восьми лет. Что и говорить, «дистанция огромного размера». С одной стороны — надо, надо идти за Лазаревым, спасать теперь и второго дружка. Но что-то не давало покоя Малинке, держало. Ощущение можно было бы назвать чувством неудовлетворенности. Факты, наблюдения не замкнулись в цепь.

Он не мог уйти отсюда, не разгадав какой-то загадки. И не уходил.

Ковыряя палочкой пепел давно погасшего костра, неожиданно для себя обнаружил яму. Стал копать глубже и увидел тушку копаленка. Только теперь инспектор вспомнил, что не ел с утра, когда его забросили в долину на вертолете.

Глухаренка приготовили со знанием дела. Малинка выкопал его, почувствовал острый вкусный запах запеченной под костром дичинки и, вздохнув, отломил ножку.

«Каким путем мог уйти из долины Лазарев, да еще в его положении? — размышлял инспектор. — Верхний путь, через непропуски, короче, но труднее. Намного труднее дороги по осыпи — по просеке. Но по тяжелой дороге Лазарев сразу выходил к людям, к парому, к Назарычу. А во втором варианте он мог рассчитывать только на счастливый случай, но без риска в пути. Дорога ровная, не сорвешься».

Инспектор долго не мог понять, что же его еще волнует, не дает покоя. Он опять осмотрел избушку. Ощущение неудовлетворенности было странным и полуосознанным. Будто он вошел в темную комнату, где должен быть враг.

Но чувства диктовали другое. Довериться первому впечатлению? Он знал, насколько обманчиво оно бывает. И не бывает в то же время…

Вот этим-то интуитивным движением души он и ощутил, что в «комнате» не враг, а друг. Человек, который ему очень нужен. И он может дать отгадку буквально на сто вопросов, волнующих Малинку.

Инспектор не мог поверить, что дружба, проверенная в сложных испытаниях, способна рассыпаться на первом жизненном пороге. Пионер Георгиевич не отвергал всего сказанного Поповым. В его исповеди была своя правда. Именно «своя».

Здесь с Лазаревым находился человек, который сохранил лишь имя и фамилию его друга. Да, тезка его друга — не более. Существо, принявшее обличье Сашки Попова, с которым Лазарева связывала дружба.

«Оказывается, такие превращения встречаются не только в сказках, — подумал инспектор. — И это страшно!»

То, что Лазарев догадался о «подмене», представлялось инспектору бесспорным. Иначе бы Трофим не стал разряжать патроны, прятать свое ружье. Однако безусловно и другое: он до стычки на осыпи не верил в окончательное превращение друга в оборотня.

После того как Малинка отправил Попова в райцентр, инспектору оставалось искать факты его виновности.

Признание вины самим преступником является лишь одним из доказательств преступления, но не вины во всей ее совокупности. Долгие годы работы, знание людей и сложности их отношений убедили Малинку в необходимости крайней осторожности. Придя на место преступления, он начал с того, что проверил рассказанное Сашкой. Все подтвердилось. Появились и новые факты, указывающие на явную преднамеренность действий Попова.

У скалы он обнаружил следы Лазарева, который, по признанию Сашки, оттуда бросил алмаз в реку. Но почему он это сделал?

Почему?

Скрыть преступление друга? Во что бы то ни стало? Вот тут-то и зарыта собака.

Выброси Лазарев камень, тогда, что называется, все стало бы понятным: камня нет, не было — и ссора друзей могла объясниться любым поводом. В данном случае дело это могло прекратиться за недостаточностью улик. Не на то ли и бил Лазарев?

Взгляд Пионера Георгиевича почему-то время от времени останавливался у дальнего от него края избушки. Вот и опять. Мистика? Малинка не очень любил торопливость и решил понаблюдать за собой. Просто подойти, посмотреть — не годится. Возможно, он найдет, что привлекало его взгляд. Однако не осознает, почему именно этот предмет занимал его.

В игре солнечного света, проникавшего сквозь кроны деревьев, блеснуло что-то. Снова блеснуло.

Тогда, аккуратно положив ножку копаленка, которую ел, на хвою у кострища, Малинка прошел к углу избушки.

Около камня у сруба валялись осколки бутылки. Разбита она была совсем недавно. Это легко можно заметить по краям обломков стекла. Они ни чуточки не пропылились даже. Остро пахло бензином, который, очевидно, находился в бутылке. Причем сначала разбили бутылку. А потом донышко. Вот они — толстые осколки. Да, нет сомнения, что донышко разбито после, разбито специально.

Зачем?

На стекле горловины, запыленном довольно основательно, виднелись четкие отпечатки пальцев. Осторожно взяв горлышко за край, инспектор отнес его в избушку. Улика веская для следствия. Да и непонятно пока было, зачем понадобилось Попову или Лазареву бить посудину!

И тут инспектора словно осенило. Пока это была лишь догадка. Но она быстро оформилась в ясную мысль: «Бутылку разбил Лазарев. В реку брошен осколок стекла, а не алмаз! Зачем Лазарев так поступил? С преступной целью подмены? Опять-таки с целью спасения друга от преступления любой ценой! Очень опрометчиво, но возможно. Неужели Лазарев, даже догадавшись о предательстве, продолжал бороться за Попова против Попова? Эх, человечина! Предатель твой Попов, предатель!»

Теперь Малинка не медлил. Осмыслив происшедшее, он решил, что, если его версия верна, Лазарев не станет рисковать. Он пойдет пусть долгим, но зато и безопасным путем. С ним драгоценная ноша.