Танка Пушкина
Роман начинается с традиционной для литературы XIX века «рамки». Мол, старая рукопись была найдена там-то и там-то, а мы лишь решили издать любопытную находку. В этой зачинной мистификации цитируется некая «танка»:
И мрачный год, в который пало столько
Отважных, добрых и прекрасных жертв,
Едва оставил память о себе
В какой-нибудь простой пастушьей песне.
А. С. Пушкин. Пир во время чумы
Танка, как не устает напоминать нам Большая Советская энциклопедия, – «один из древних жанров японской поэзии. Изящное нерифмованное пятистишие, состоящее из 31 слога: 5 + 7 + 5 + 7 + 7; чаще всего пейзажная и любовная лирика, стихи о разлуке, бренности жизни, придворные славословия».
По размеру приведенный отрывок явно не танка, а просто-напросто ямб. Однако эта ложная атрибуция сразу задает настроение роману, построенному на принципе смещения исторической оси.
«Чапаев и Пустота» – альтернативный дао популярных героев. Если проглотить пушкинское авторство пелевинской стилизации, потом уже легко согласиться с парадоксальным философом Чапаевым и соблазнительной эмансипе Анной.
По сюжету молодой поэт-декадент Петр Пустота, сбежав из революционного Петербурга от потенциальных неприятностей с властями, встречает на Тверском бульваре старого товарища фон Эрнена, который собирается сдать его обратно в ЧК. В короткой схватке Пустота убивает фон Эрнена, завладевает огромной банкой кокаина и по законам ситуационной комедии попадает в распоряжение красного командира Чапаева, усача и философа.
Во всех нечетных главах десятиглавного романа действие происходит в 1919 году, где при помощи наставников – Чапаева, Котовского, барона Юнгерна – молодой Пустота постигает тайны мироустройства. А во всех четных – в середине 1990-х, по большей части в психлечебнице.
Там пациентам снятся удивительные сны – продукты реакции больного рассудка и массовой культуры того, недавнего для нас времени: Шварценеггер спасает героиню мыльной оперы просто Марию, а бандиты постигают смысл совести как философской категории, пародийно сниженный русский человек сталкивается с японским культурным кодом во всей его поэтической красе. Японская глава особенно полюбилась критику Александру Генису, который вообще назвал «Чапаева и Пустоту» «первым дзен-буддийским романом».
В финале седьмой части возникают «тени во мгле» – напоминание о Платоновой пещере, пожалуй, самом известном в широких кругах образе философии Платона из диалога «Государство». Мы находимся в полутемной пещере своего сознания, наблюдаем танцы теней на стене, противоположной входу, к которому мы сидим спиной, и принимаем это за подлинный мир. А мир-то, во всем своем многообразии красок, – снаружи, но нам неведом.
Глупо было бы попрекать Пелевина злоупотреблением старой платонической метафорой, раз весь «Чапаев» задумывался как иллюстрация к философским построениям позднесоветских-раннероссийских эзотериков (впоследствии автор еще будет возвращаться к античному наследию – например, в «Empire “V”»).
А сами сидим внутри полого шара, стены которого оклеены этими фотографиями. Этот полый шар и есть наш мир, из которого мы никуда не можем выйти при всем желании. Все фотографии вместе образуют картину мира, который, как мы верим, находится снаружи.
Empire «V» (2006)
Это все литература для продвинутых подростков.
Лев Рубинштейн
Своим успехом роман обязан в том числе тому, что смог угодить разнообразной публике, предлагая каждому его собственное развлечение. Конечно, сама идея срифмовать девяностые – время перелома – с периодом других социальных трансмутаций – Гражданской войной – оказалась крайне плодотворной. Причем именно на этом материале впервые ярко проявилась способность Пелевина выдавать афористичные формулировки, которые цепляли многих и уходили в народ.
Наконец, для знатоков литературы в романе были спрятаны скрытые стилизации. Тут и стихи Демьяна Бедного, и «Роман с кокаином» Михаила Агеева, и главный современник чапаевских приключений Владимир Набоков, приветы которому Пелевин не перестает слать до сих пор (см. «Владимир Владимирович»).
Роман «Чапаев и Пустота» помог Пелевину прорваться к широчайшей аудитории. Несмотря на большие тиражи его первых книг и журнальных публикаций, читающая Россия по-настоящему узнала и признала писателя только после «Чапаева». В фольклор вошла вложенная в уста Чапаева фраза «Вот вам моя командирская зарука». Многие называют дзен-истерн первым прочитанным произведением Пелевина.
«В 1996-м критик Слава Курицын дал мне книгу “Чапаев и Пустота”, – вспоминает критик Анна Наринская. – Помню, он тогда сказал: “Посмотри, вот снова появилась книжка, которую читают в метро”. Я не могу сказать, что тогда сразу же оказалась очарованной. Моя нынешняя любовь к Пелевину – это выращенное в себе отношение. С каждым новым текстом, даже неудачным, он все больше интересовал меня как человек, умеющий думать вот таким особым образом».
Для многих нынешних поклонников работ Пелевина «Чапаев» возглавляет список любимых книг. По мнению большинства, «Чапаев» – пелевинская высшая точка, абсолютная вершина, лучше уже не будет.
Рок-музыкант Сергей Шнуров даже связывает с прочтением этого романа сам факт создания группы «Ленинград»: «Впервые я прочел Пелевина в журнале “Знамя” – “Чапаева и Пустоту”, а потом уже стал его искать, – вспоминает он. – В итоге я его спиздил из библиотеки, естественно. Две книжки я в своей жизни спиздил из библиотечных журналов: Умберто Эко “Маятник Фуко” и вот Пелевина. Никто же в те времена не знал, что будет интернет и можно будет все скачивать. А тогда вообще положение было шаткое. Все могло наебнуться, и мы могли вернуться в совок… В “Чапаеве” есть такой хуй, который поет жопой. Прочитав Пелевина, я понял, что нужно делать группу “Ленинград”. Через год это и случилось».
Сейчас перед вами выступит рядовой Страминский, который умеет говорить слова русского языка своей жопой и до освобождения народа работал артистом в цирке. Говорит он тихо, так что просьба молчать и не ржать.
Чапаев и Пустота (1996)
«Чапаев и Пустота» – первый пелевинский роман в строгом терминологическом смысле слова. Здесь больше одного героя и больше одной сюжетной линии и места действия. «Омон Ра» – однозначная повесть, «Жизнь насекомых» – скорее цикл рассказов со сквозными персонажами.
Разбросав повествование на два времени и нескольких персонажей со своими кошмарами, Пелевин лучше всех описал время свое. И наше. Тем самым став его частью. Совершил переход из медийного небытия в бытие.
Была середина 90-х: Белый дом, сериалы, бандиты, кокаин. Стало: Белый дом, сериалы, бандиты, кокаин, Пелевин. Обычная история. «Битлз» тоже поначалу думали, что живут в 1960-х, а не делают их.
За книгой, появившейся в первый день 1996-го, последовала журнальная публикация в 4-м и 5-м номерах «Знамени». Вероятно, это был последний в истории России случай ажиотажного спроса на литературный журнал.
После «Чапаева» Пелевин стал Пелевиным. По Москве даже гуляли самозванцы, новые «дети лейтенанта Шмидта», охмурявшие доверчивых девушек: «Позвольте представиться: Виктор Пелевин».
