Глава 27
Едва она успела передать свой посадочный талон, как ей вновь позвонил отец.
– Новое развитие событий, – сообщил он. – Мы провели переговоры с Фирензе о приобретении контрольного пакета акций «Девона». Как удачно, что ты еще в Европе. Твой французский может оказаться очень кстати. Вылетай в Бельгию. Мне необходимо, чтобы ты переговорила с братьями.
Целых три дня Кэйд и все ее сотрудники поддерживали свои силы только кофе, хотя сама Кэйд еще иногда баловала себя конфетами Сильвана. В одиночку, ни с кем не делясь. Братья Фирензе предложили ей партию банок известного местного шоколада одного бельгийского производителя, и все ее бухгалтеры, юристы и ассистенты, как прилетевшие из Мэриленда, так и вытащенные из маленького местного филиала в Брюсселе, не капризничая, пользовались этими бельгийскими щедротами.
Когда Кэйд прилетела в Лондон, в «Девон канди» ее пытались накормить батончиками и рыбой с картофелем во фритюре. Она просила своих помощников приносить ей фрукты, салаты и необработанные цельнозерновые смеси, но большей частью игнорировала эту низкокалорийную пищу. Зато при ней постоянно находилась коробка конфет Сильвана, и время от времени, когда Кэйд хотелось почувствовать его близость – примерно каждые пятнадцать минут, – она съедала по конфетке.
Каждый кусочек дарил ей маленькую вспышку радости и надежды на то, что она сумеет во всем разобраться. Разобраться с кооперативным приобретением контрольного пакета акций, с происками «Тотал фудс», со всей своей ответственностью и с тем, что отчасти она глубоко переживала за семейное дело, с тем, что она так многого хотела от жизни, и со своим возвращением к Сильвану…
Однако Кэйд не знала, что скажет ему. Закончив переговоры с братьями Фирензе и представителями «Девон канди» и взглянув на свой телефон, Кэйд все еще сомневалась, как лучше поступить: позвонить и поговорить, послать сообщение или отправить письмо на его электронную почту.
«Неужели? – так, казалось, можно начать удачный разговор. – Ты уверен…»
Увы, как он мог быть в чем-то уверен, если они и знали-то друг друга так мало? Могла ли быть уверенность в его словах: «По-моему, я люблю тебя?» Может, тогда лучше спросить: «Что ты хотел этим сказать?»
Как же трудно говорить об этом по телефону. Тем более что Сильван все еще злится на нее. С тех пор, как Кэйд уехала и когда прибыла в Брюссель на скоростном поезде, он прислал ей сообщение всего из одного слова: «Да». Она предположила, что утвердительно он ответил на ее последний вопрос: «Да, я тоже пытался делать то, что хотел».
Но это могло быть и подтверждение его негодования или подтверждение того, что из-за ее отъезда не разорваны все связи, подтверждение оливковой ветви мира в его руке. Чертовски трудно истолковать столь лаконичное сообщение.
В итоге она осознала, что не может не позвонить ему; хотя не сомневалась, что это будет ужасной ошибкой. Поэтому Кэйд попыталась начать разговор с одного не слишком изысканного, но распространенного слова:
– Привет.
До нее донесся его вздох и:
– Кайд.
Она умилилась, услышав, как Сильван произносит ее имя, четкое французское «а», казалось, укоротило ее английское имя наполовину. Мгновенно перестала бояться того, что он еще злился.
Закинув ноги на одну подушку, Кэйд улеглась головой на другую. Ее уставшие за день ноги жутко ныли и гудели; и мыслительные способности тоже истощились. В ней жили три отчаянных взаимоисключающих желания: забыться сном, отправиться на долгую, прочищающую мозги прогулку и просто лежать, свернувшись клубочком, разговаривая с Сильваном.
– Я ем одну из твоих шоколадных конфеток.
Тот маленький конус, опушенный у основания крупинками какао-зерен, тот самый, который Сильван называл радостным поклоном детским воспоминаниям о рожках с мороженым. За исключением того, конечно, что вкус у этого чудесного воспоминания был совсем не детский, дробленые какао-бобы вместо арахиса, а под толстой темной оболочкой скрывалась одна из его нежнейших и изысканнейших жидких начинок. Такую конфетку приходилось есть осторожно, аккуратно откусывать кончик и высасывать содержимое, иначе можно перепачкать руки.
– А-а-ах.
Его голос прозвучал лишь вздохом, легким ветерком в ее ушах. Возможно, Кэйд разбудила его. Может, Сильван в постели, обнаженный, и его матово-смуглые мускулистые плечи выделяются на фоне белых простыней. Положил ли он телефон рядом с собой, ожидая звонка? И перестал ли злиться, услышав ее голос?
– Вкусно, – проворковал он, и несмотря на все разделяющие их расстояния, их объединили пробудившиеся желания и душевная теплота.
– Всегда вкусно, – прошептала Кэйд.
– А какую именно ты ешь?
– Ту самую, из детства – cornette de ganache.
– А-а… – Тихий вздох.
Даже по телефону она ощущала, как дыхание Сильвана ласкает ей кожу. У нее возникло ощущение, будто он воображает во всей живости и полноте каждый оттенок тех вкусов, что таяли у нее на языке. Он осознавал их изысканность и нежность. Представлял, как осторожно высасывают ее губы начинку, не давая ей пролиться на пальцы. Знал, какие отпечатки оставляет шоколад на ее пальцах и как она старательно слизывает их.
И он точно знал, как вкусна его начинка.
Господи, Сильван очень эротичен. Как он мог возбуждать ее даже по телефону?
– Что ты делаешь? – спросил он.
– Почти сплю. Кому-то поручено выдернуть меня из постели ровно через шесть часов. Мы придерживаемся той теории, что раз в три дня каждому надо дать возможность отдохнуть в фазе быстрого сна.
– Так ты еще не завоевала этот мир? Я смотрел новости, но ничего не выяснил.
– Мы не можем позволить «Тотал фудс» слопать «Девон канди». А настоящие завоеватели мира гораздо более прожорливы.
Более того, ее скорее волнует вопрос отпора завоевателям. Однако это не телефонный разговор, и им не следует углубляться в него сейчас.
– Но пока у нас решены далеко не все проблемы, – произнесла Кэйд и быстро спросила: – А ты что делаешь?
– Я спал, вернее, начал дремать. Сомневаюсь, что моя усталость сравнима с твоей. Но до Рождества осталось всего пять недель, поэтому со следующей недели мы начинаем готовить рождественские сладости.
В магазине Сильвана Маркиза не продают старые конфеты. Они не лежат там четыре или даже две недели. Но люди начинают покупать новогодние подарки с начала декабря.
– И я уже начал делать заготовки для рождественского украшения магазина.
Пять недель до Рождества. А День благодарения ей, похоже, придется отмечать на совещаниях с «Девоном» и «Фирензе». Какая ирония судьбы!
Глаза у нее прояснились, когда она попыталась представить, что он может выдумать из шоколада для украшения своих витрин и прилавков.
– Они уже появятся к моему возвращению?
Легкая заминка.
– Это зависит от того, скоро ли ты вернешься.
Кэйд перевернулась на живот и уткнулась лицом в подушку. Она понятия не имела, когда сумеет вернуться. И она очень устала. Но его голос звучал чарующей мелодией для ее уха.
– Как тебе понравились братья Фирензе? – спросил Сильван.
– У меня не возникло искушения тайно пробраться в их лабораторию, если тебя это интересует.
Услышав его тихий смех, Кэйд почувствовала себя кошкой, которую погладили по спинке.
– Именно это и интересует. Умница, съешь-ка еще одну мою конфетку.
Она закрыла глаза и мысленно оживила его чувственный образ, словно он сам – во плоти – перенесся к ней через сотни разделяющих их миль.
Коробка с его конфетами лежала почти рядом с ней, на столике возле кровати. В голове пронеслась стайка ревнивых вопросов. Часто ли Сильван влюблялся? И как быстро разочаровывался? Когда он сказал «по-моему» – его мнение основывалось на опыте прежних влюбленностей? Но, не задав ни одного из волнующих вопросов, Кэйд открыла глаза и, оценивающе взглянув на набор глянцевых коричневых конфеток – едва уловимое внешнее различие каждой из них подсказывало внутреннее содержание, – уточнила:
– Какую именно?
– Любую, какая на тебя смотрит.
Она устала, очень устала, однако возбуждение казалось таким мягким и обволакивающим, словно она могла уютно свернуться в нем, как в кровати, и блаженно уснуть.
– А какая из них, по-твоему, должна сейчас на меня смотреть? – прошептала Кэйд.
Такой же двусмысленный стон он мог бы издать, если бы она протянула руку и завладела его самым чувствительным органом. Или из-за того, что это было невозможно.
– Кайд, где ты сейчас? В Брюсселе? Я могу приехать к тебе на поезде.
– В Лондоне, – с сожалением сообщила она. – В Брюссель я вернусь завтра.
– Вечером? Завтра вечером? – воскликнул Сильван.
– У меня не будет ни секунды свободной. И, вероятно, к ночи я выдохнусь.
– Я найду, чем развлечь себя. В Брюсселе у меня есть знакомые. – Сильван рассмеялся. – Много знакомых, или ты забыла, что эта введенная в заблуждение страна полагает, будто бельгийский шоколад самый лучший? Да тут всего-то полтора часа езды. Я посмотрю, сумею ли вырваться из дебрей моего подрастающего зимнего леса. – Миг настороженной тишины. – Или тебе не нравится такая идея?
– Еще как нравится!
Но все зависит от того, во что выльется эта чудесная мечта. До сих пор в их свиданиях преобладала насыщенная пылкость, они напоминали неожиданные и страстные жаркие… схватки. Кэйд не хотелось разочаровать Сильвана, если после очередного длинного дня она просто бессильно уснет в его объятиях, уставшая и выдохшаяся.
– Так, а во что ты сейчас одета? – поинтересовался он.
– В обычный деловой костюм, – печально призналась Кэйд.
Она рухнула в кровать не раздеваясь. Лучше бы сейчас она лежала в соблазнительном пеньюаре… Сильван рассмеялся.
– Однако какой заманчивый вызов. Сумею ли я раздеть тебя с расстояния в пять сотен километров?
Ее щеки полыхнули жаром. И не только щеки. Она сбросила туфли на пол.
– Я уже избавилась от туфель, – подначила Кэйд.
– Ma chérie. – Он громко вздохнул. – Мне нравится твоя готовность к содействию. Но, полагаю, раз ты так устала, что не смогла сразу снять даже туфли, то, вероятно, мне следует просто дать тебе выспаться.
– Разумеется, но… мне ужасно хочется узнать, как ты будешь раздевать меня дальше.
– Ах так… – Последовало долгое молчание.
Когда Сильван заговорил вновь, его тихий голос зазвучал с глуховатой хрипотцой, соблазнительным шепотом, переносящим ее в таинственную теплую спальню с запертой дверью.
– Ты обещаешь делать все, что я скажу?
Кэйд выключила свет и нырнула под одеяло. Мир погрузился во мрак. Исчезло все, кроме его голоса, твердости прижатого к уху телефона и мягкой весомости одеяла.
– Да, – прошептала Кэйд.
– Все, все? – уточнил чарующий голос.
– Да.
