КАРЛ ЮАРТ Ч.2
Я стал рассказывать Голли о своём сне.
Сны – хитрая штука, это точно. Я об этом много читал, всё от популярной психологии до Фрейда, но наверняка никто ничего не знает. Вот что бесит меня больше всего. В этом мире слишком много упырей, готовых объяснить, что к чему. То есть то, как они это видят. Какого хуя они так уверены? Где, бля, смирение перед лицом удивительного многообразия и сложности бесконечной Вселенной?
– Похоже на полный бред, – рассмеялся Голли, но я думаю, ему по кайфу, что во сне он оказался лучшим.
– Тебе-то, небось, тоже снится всякая чертовщина, – говорю.
Тем временем на балкон вышел Билли.
Голли замотал головой.
– Не-а, мне ничего не снится, – говорит.
Билли не на шутку рассержен, в руках у него мокрый спортивный костюм.
Моё тактическое решение – какое-то время просто не обращать на него внимания. Голли его ещё не заметил. По мне, так полный бред – это то, что говорит Голли. Сны всем снятся.
– Не пизди, Голли, всё тебе снится, ты просто не запоминаешь, наверное, потому что спишь слишком крепко.
– Не-а. Мне ничего не снится, – упёрся Голли, из него хуй что вытянешь.
– А в детстве?
– Если только совсем маленький.
– Ну а тогда?
– Не помню, так, всякий бред, – сказал он, глядя в сад. Туман потихоньку рассеивался.
Билли принёс насквозь промокший спортивный костюм и кроссовки, держа их кончиками пальцев на вытянутой руке. На плече – вывернутая спортивная сумка. Какое-то время он всем этим помахивает. С брезгливо-сердитой гримасой он повесил всё это на решётку балкона. Я прям в комок сжался на стуле.
– Гэллоуэй, это ты обоссал мой спортивный косютм?
– Ты чего, Билли? – спросил тот.
Билли выкрутил и выжал спортивные штаны.
– У меня в сумке лежала беговая одежда, так вот её пришлось постирать, потому что вся она промокла и воняла, и похоже, что какая-то сука на неё нассала, – сказал он, понизив голос. – Это, наверное, тот кот, мешок с дерьмом, сука. Вот беспредел-то. Если только близко подойдёт, пиздый получит, точняк.
– Мы воспользовались гостеприимством, – заметил Голли, – так что не стоит бычить на хозяев, Билли.
– Я ни на кого не бычу. Если б я забычил, я б уже всё знал наверняка. Костюмчик мой, пиздец… это никуда не годится.
– Мы должны будет отплатить им тем же – принять их в Эдинбурге, – говорю.
– Ага, в наш гадюшник, – отозвался Голли, – вот они порадуются.
– Да нет, – говорю, – у меня есть хата, у Билли тоже. Места достаточно.
– Ну конечно, у вас с Билли прелестные квартирки в центре, как я мог забыть об этом? – осклабился он. – И не ссал я на твой драгоценный костюмчик, ёб твою.
Мы с Билли закатили глаза. Это на Голли не похоже.
– Что за хуйня, – говорю, – вы оба не с той ноги встали. Я уже почти соскучился по Джусу Терри.
Из кухни пришли Вольфганг и Марсия, они приготовили завтрак.
– Доброе утро, друзья… как дела? – спросил Вольфганг.
– Чтоб этот кот больше мне на глаза не появлялся, – заявил Билли.
– Простите… а что случилось?
Голли рассказал, что знал.
– Простите, – повторил он.
– А что мне твоё «простите», – Билли занесло, Голли пихнул его локтём. – Понимаешь, костюм… мне же нельзя прерывать тренировки. Я должен хотя бы по пять миль в день пробегать.
Мы позавтракали и договорились, что останемся на неделю. Откровенно говоря, на с Голли было совестно, что Билли так разнылся. Уж от него такого ныья ожидаешь в последнюю очередь. В общем, поехали мы в гостиницу за вещами. Мы с Голли приоткрыли дверь в номер Терри. Он лежал на кровати, перещёлкивал каналы и, пока не уидил нас, имел довольно хитрый вид.
– Не помешали, Теззо, ты не дрочишь? – спрашиваю.
На лице заиграла очаровательная улыбка, брови взлетели.
– Есть среди нас мужчины, которым не приходится хвататься за член, чтобы кончить, сынок. За них это делают другие люди.
– Кто ж этот несчастный, которому ты заплатил, и во что он тебе обошёлся? – спросил Голли.
Наш дорогой мистер Лоусон бросил на Голли такой испепеляющий взгляд, каким бы оборванца-гопника наградили на снобской вечеринке.
– Во-первых, он – это она, а во-вторых, вы скоро познакомитесь. Но если говорить о пидорах, хотелось бы знать – вы-то где были? Замутили трёхсычковый междусобойчик?
Мы рассказали ему про новый плейс и спросили, впишется ли он. Сначала он сомневался. Он склеил какую-то тёлку, собирался встретиться с ней попозже. Кроме того, у Терри был отчим-немец, которого он терпеть не мог, так что заодно он ненавидил всех немцев, кроме тех, что с мохнатками. Уж так у него была устроена голова. Однако, когда он услышал слова типа «большой дом» и «бесплатно», отношение к вопросу резко изменилось.
– А что, неплохо, больше лаве на бухыч останется. Если только это не слишком далеко от центра. У некоторых из нас в этом городе уже есть половые обязательства.
Биррелла достал этот гнилой базар. У него бой на уме. Раньше, правда, предстоящие выступления на ринге его не особо волновали. Он всегда был невозмутим, как шкаф. Что-то, однако, изменилось.
– Ты сказал, что тебе нравится эта гостиница, Терри. Мы приехали и устроились, а теперь… – Его нытьё прервала зевота.
– Да бог с ним, Вильгельм, – сказал Терри, уж он-то своего никогда не упустит. – Брось, давай-ка соберём манатки и съедем из этого клоповника.
– У меня очень туго с бабками, Билли, – взмолился Голли, развернув свои фары на Билли.
– Ладно, тогда пошли, – согласился он, поднимаясь с кровати. Бедный Билли, совсем обессилел. Сбои в режиме, похоже, окончательно выбили его из колеи. Когда мы уже паковались (снова), он отвёл меня в сторону. – Надо будет переговорить с Лоусоном, чтоб он вёл себя как следует на новом месте. Не хотелось бы обыскивать его всякий раз перед выходом на предмет столового серебра.
Я думал о том же.
– Да нет, не может он так положить на гостеприимство, – осторожно заключил я, – но ты прав мы будем отслеживать ситуацию.
Гостиничный персонал не был в восторге, когда мы сообщили, что съезжаем на неделю раньше.
– Вы забронировали номера на две недели, – сказал менеджер. – Две недели, – повторил он, подняв два пальца.
– Да, только у нас планы изменились. Прояви гибкость, приятель, – подмигнул Терри, натягиваю рюкзак. – Будет вам небольшой урок. Вот и войну вы так же просрали. Иногда полезно бывает изменить планы, воспользоваться новой ситуацией. Планирование непредвиденных обстоятельств, мать твою.
Менеджеру совсем невесело. Он здоровый, жирный, с красной рожей, в очках и с зачёсанной назад серебряной шевелюрой. На нём дорогой пиджак и галстук. Он больше похож на одного из приятелей моего отца из клуба «Горджи Би-эм-си», чем на айн Мюнхенер.
– Как же я сдам теперь эти номера? – заныл он.
Терри устало-раздражённо закачал головой.
– Твои проблемы, приятель. Я не умею управлять гостиницей, это твоё дело. Спроси меня, как продавать сок с грузовика, и я дам тебе несколько ценных советов. А гостиничный менеджмент – не моя специальность.
Да уж, тут Лоусона не превзойти. Стоит себе и несёт в полной уверенности, что управляющий немецкой гостиницы автоматически должен знать биографию шотландского гопника.
Похуй, пусть пердит себе под нос сколько угодно, а мы отчаливаем.
Мы пошатались немного по городу и отправились на мясной рынок заглотить чего. В очереди за пивом с крендельками Терри и Голли постреливают зенками, вычисляют мохнаток. Основной контингент – офисные служащие, но есть и несколько туристов.
– Есть кое-что, – заметил Терри и продолжил: – Ещё скажите, что этот управляющий не охуел. Гостиничный менеджмент! За кого он меня принимает? Кстати, наша Ивон занималась этим в Телфорде, – заключил он и повернулся к Бирреллу. – Твой брат, Рэб, забросил колледж?
– Да. Не знаю, чем он сейчас занимается.
Билли взял напитки, себе – пинту «штайнера». Я кивнул ему, напоминая о бое.
– Не увлекайся, Билли.
– В отпуске – имею право, – говорит. Обоссанный спортивный костюм сбил ему весь режим, вот он и сник.
– Вот это дело, Биррелл, промочи глотку. – Терри поднял кружку и чокнулся с Билли. – Бизнес Биррелл – дело говорит!
Я вспомнил его сестру Ивон. И Билли, и Голли ей налаживали. А я нет. Получалось, что меня вроде как обделили, облапошили, как будто лишили меня права, принадлежащего мне по рождению. Это неправильное чувство по отношении к Ивон, ведь в корне его – соперничество с брехливым мистером Лоусоном. Когда вернусь домой, приглашу, может, её в клуб, попробую с ней замутить ради того только, чтоб посмотреть на его рожу! Сейчас не только Биррелл, который Бизнес, но все мы интуитивно двинулись к столику, возле которого засела целая стайка пташек. Голли впереди колонны – и это лучшее построение. Девчонки, правда, уже заканчивают, и как только мы сели, сразу засобирались. Поймав взгляд одной из них, я сделал вид, что нюхаю подмышки. Девушка улыбнулась, а я спросил:
– Не останетесь с нами выпить?
Она посмотрела на подружку, потом на меня:
– Нет, не думаю, – сказала и ушла.
Терри взглянул на меня через стол:
– Да, – говорит, – язык у тебя подвешен как надо, Карл. Они прямо чуть к ногам твоим не пали.
Вот он, лоусоновский рай: пофачился и пивко посасывать. А мы дрочим.
Мы взяли ещё по паре. Хорошо сидим, с пивком, на спокойствии, перекидываемся шуточками, время для нас остановилось. Я, правда, чувствовал себя порядочным гондоном из-за истории с Биллиной сумкой. Он всё никак не успокоится: кроет грёбаного кота и сокрушается о сбитом режиме тренировок. Пару раз я чуть было не сознался, что, конечно же, было бы ошибкой, поэтому решил отправиться в пластиночный мгазин, который засёк по дороге, послушать местного техно, пока не распустил язык по пьяной лавочке. Голли не против, он вообще витает где-то, Билли тоже пофиг, а вот Терри отпустил комментарий, который я оставил без ответа. Никогда не знаешь наверняка, прикалывается он или говорит всерьёз. Скоро ему встречаться с тёлочкой, так это он, наверное, подзаводится, тренируется перед прыжком.
– Как ты себя ведёшь, Лоусон, дрянной мальчишка! – крикнул я, отчаливая, на что Билли и Голли засмеялись, а Лоусон поднял два пальца вверх. Реплика из далёкого прошлого, ещё, думаю, из школы.
Через некоторое время я встретился с ними, и мы направились к Вольфгангу и Марсии. Терри хату одобрил, но долго не задержался.
– Город ждёт, я должен выполнить свои половые обязательства, пацаны. К ночи не ждите, – самодовльно ухмыльнулся он, уходя.
Мы дали ему адрес и рассказали, как добраться, Билли даже нарисовал подробнейший план. Мы решили дать нашим хозяевам передохнуть и отправились на прогулку. Далеко не поехали, отправились на местности в традиционный паб: большие деревянные столы, скудный декор.
Мы ни хера не поняли в меню, а из персонала и посетителей не нашлось никого, кто говорил бы по-английски. Это ж было захолустье. С таким же успехом можно было бы ожидать, что в пабе где-нибудь в Пиблз или Батгейте с тобой с ходу на дойче зашпрехают. Голли неплохо говорил по-немецки, но и он ни бельмеса в этом меню не понял. В итоге мы решили заказать наудачу. Бирреллу досталась куча сосисок, Голли принесли яйца с капустой и рисом, а я получил большой кусок говядины с подливой и чем-то похожим на соленья. Мы всё перемешали и поделили, так чтоб всем было по кайфу. Затем мы вышли и переместились в бар понавороченней, на берегу озера, – смотреть, как старые богатенькие в костюмах постельных тонох выгуливают своих облезлых собачонок, и яхты пришвартовываются к пристани, и солнце садится за Альпы, как лейтская шлюха на дымящийся штырь.
Воздух стал прохладнее, поэтому мы ушли с террасы вовнутрь и выпили ещё по паре кружек. Потрендели чутка, погнали на Терри, ведь его не было. Билли всё зевал, а Голли скоро начал меня конкретно доставать: пьяный, расхристанный, порет всякую хуйню, задаёт одни и те же вопросы, повторяет всё по многу раз, брызжет слюной. Полный набор того, от чего мы думали избавиться, начав принимать экстази. В итоге мы решили, что ему пора домой. Дома я быстро и крепко заснул меж простынями. Вот что значит чистая совесть.
Посреди ночи меня разбудил Терри, нашёл-таки дорогу домой. Сучара заполз ко мне в кровать.
– На хуй, Терри, вон твоя кровать… – говорю, но он – ноль реакции. Я не хочу спать в одной постели с этим грязным порочным упырём. Я поднялся и запрыгнул на его кровать. Ноги застыли от влажного холода. Вот мудило раскудрявое, обоссал собственную кровать, гондон.
Крайняя плоть
Ну и ночка была – жуть. Терри, сука, заебал. Он даже с места не сдвинулся, так что переворачивать матрас обоссанной стороной вниз, снимать и сушить на батарее бельё пришлось мне, пока этот колдырь лежал в коме. Пиздец. Я выдернул из-под него простыню, снял покрывала и заснул на перевёрнутом матрасе.
Утром я проснулся, и взору моему предстал Не Слишком Тощий Лоусон в коротких запачканных трусалях. Я пошёл к Билли и Голли. Гэллоуэй уже встал, а выглядит, будто и не ложился. Сидит читает немецкий разговорник. Билли мучительно долго поднимается и с трудом натягивает спортивный костюм. На мои жалобы он лишь бормочет «край» или «беспредел» и отправляется на пробежку.
Я спустился на кухню выпить кофе. Марсия уже там, она сказала, что Вольфганг отправился на встречу с адвокатом по поводу продажи дома. Поддерживать вежливую беседу удаётся не без труда: совершенно очевидно, что наше присутствие этой фрейлен нежелательно, как и ей понятно, что мы это знаем и что нам похуй. До неё дошло, что устыдить нас, чтоб мы упаковались и слились, просто невозможно, так что остаётся дни считать.
Мы отправились в местный паб. День выдался чудесный, время подошло к ленчу, и в битком набитом биргартене мы уселись рядом с двумя дяханами. Я сижу молча и думаю об этой части света, о её красоте, о том, что эта земля стала «центром движения», как сказал мой старый кореш Топси, возбуждённый известием о предстоящем мне путешествии.
Терри видит, что я на него затаил. Не для того я приехал в Германию, чтобы ссаки его обтирать.
– Эти немцы – твои друзья, Карл, так что, думаю, они скорее простят нас, если узнают, что это ты нассал в кровать. Это будет тактически верный ход.
– Я их не знаю, Терри, мы только познакомились, и не я обоссал их кровать, а ты.
Терри поднял руки вверх.
– Ну что, бля, ты теперь меня весь день пилить будешь? Международное содружество единомышленников и музыкантов по всемусвету, Юарт, – это же твоя тема, – говорит. – Я тебе вот что скажу: хорошо ещё, что я не остался у своей новой тёлочки. Вот был бы номер, если б я в её кровати обоссался. Но мы вернулись на фест, а потом она запихнула меня в поезд. Это всё, что я помню. Слава яйцам, хороший таксист попался…
– Когда вернёмся, разберёшься с бельём, Терри, ладно?
– Да угомонись ты, псих ёбаный, – выдал он и подмигнул, – ты-то получше койку себе забарахлил. Уж не знаю, что там эта Марсия. Душноватая она, но хороший размер все вопросы решает.
– А ты решишь вопрос с бельём. Так?
Ноль внимания, сука.
– Может, позвонишь маме в Саутон-Мейнз, чтоб она приехала и выстирала его за тебя? – рявкнул я.
На минуту Терри задумался, как бдуто рассматривал такую возможность. Потом повернулся и завёл беседу с дяханами, соседями по столу.
Гондон. Голли сидит в дурацкой бейсболке. Вчера купил. «Байерн Мюнхен». Потому, наверное, что они (к счастью) вышибли нас из Европейского кубка. Смотрится он в ней, как нуждающийся в социальной защите. В такой кепке мало кто прилично смотрится. Особенно радуют придурки, которые переворачивают их козырьком назад и пучок волос сквозь дырку просовывают. Он хоть от этого воздержался. Будет кому пожечь старые фотки, это точно. Он, как обычно, уставился в никуда, а Билли сидит и ухмыляется, наблюдает, как мы с Терри цапаемся.
– Рад снова видеть улыбку на твоём лице, – заметил я.
– Да, ты прав, – он закачал головой, – всё дело в тренировке…
– Если б мне пришлось в отпуске всю дорогу бегать и следить, что съел, что выпил, я бы обломался, – говорю.
– Не в этом дело, Карл, –замотал головой Билли. – Мне тренировки в принципе нравятся. Вот только последние дни, ещё до того как мы сюда приехали, – еле выошу. Я всё время чувствую такую усталость. Это на меня совсем не похоже, – уныло заключил он. – Просто до свиданьица, а тут ещё эти ссаки бесканечные.
– Что значит усталость, как будто ты не здоров?
– У меня что-то не так… внутри. Как будто я подхватил какой-то вирус. Сил нет.
Тут вмешался Голли:
– Что значит вирус, ты-то как мог вирус подцепить?
– Не знаю, – взглянул на него Билли. – Я просто выжат как лимон. Беспредел.
Голли медленно кивнул, как будто стараясь понять, потом тихонько хихикнул про себя.
– Пойду возьму выпить. Тебе опять апельсиновый, Билли.
– Просто воды.
Все притихли. Но это не было неловкое молчание – наоборот, вполне уместное. Терри сидел, откинувшись в кресле, спокойный, со своим обычным я-уверен-в-себе выражением на лице. В общем, спрашивать пришлось мне:
– Ладно, Лоусон, твоя взяла. Расскажи, как ты вчера повеселился?
Я заценил его пивное пузо, из-под красной футболки выползающее и на спине шорты нависающее. Сравнил его со стиральной доской Биллиного пресса. Не так давно их животы выглядели почти одинаково. Блэкпул, восемьдесят шестой год.
Терри картинно запустил пятерню в свои мелкие кудри.
– Следи за развитием. Сегодня вечером мы опять встречаемся, – сказал он, но голос его съехал с монорельса абсолютной уверенности.
– Ты, похоже, не в восторге, – заметил Голли, учуяв сомнение.
– Дело вот в чём, у меня чего-то шишка чешется. С гондонами я не заморочился,я и не знаю, как их здесь в аптеке пропросить.
Так. Нарисовался шанс подколоть Терри.
– Типичная папистская заморочка, – говорю.
Один из главных мифов про Шотландию – это противостояние протестантов и католиков. На самом деле против католиков у нас только антикатолики. Большинство антикатоликов бывают в церкви только на свадьбах и похоронах. Я-то никогда в эту хуйню не верил, это полная дичь, но паписты должны были дотянуть до двадцатого века, что уж тут говорить. Хотя бы для того, чтоб расшевелить иногда ваших упырей из «Хибз». Правда, среди нас нет ни одного настоящего католика. Биррелл, наверное, католик наполовину, как и я, но зуб не дам.
– Я всё думал, когда ты разродишься своим ежедневным секстанским бредом… уже десять, между прочим, но ты молодец,идёшь по графику, – сказал Билли.
До этого он сидел и жмурился на солнце, а тут встал и шлепнул меня по затылку, и боль превысила предел обидчивости. Рука у него тяжёлая, а я с бодуна. Тварь. Я обвёл взглядом сад и глубоко вздохнул. Да, его мама, наверное, католичка, как и моя.
– Да, так вот вчера ночью у меня уже почёсывалось, – сказал Терри, продолжая тему.
Я даже рад, не хочется заводить спор о том, у кого больше болельщиков (у нас, а раньше – у них), чья банда круче (их, а раньше – наша), где больше или меньге быдла, яппи, безумных фанов, пабов, шлюх, рейверов, больных СПИДом, школ, магазинов и больниц – в Лейте или в Горджи. Хуй-то с ним. Мы в отпуске.
Тут лицо у Голли загорелось. Мне знакомо это озорное демоническое выражение, и я не ошибся.
– Дело вот в чём, дружище, у тебя слишком длинная крайняя плоть, – сказал он Терри.
– Ну!
Терри как пыльным мешком по голове огрели. Билли лыбится, я тоже, хоть и почёсываю затылок до сих пор.
А наш мистер Гэллоуэй с невинным видом и широко раскрытыми глазами продолжает:
– Я к тому, что у тебя действительно длинная кожура, из-за чего её, наверно, труднее сдержать в чистоте, ну, как голову в шлеме, – спокойно объяснил он.
Мы с Билли весел переглядываемся, Джуса Терри зацепило.
– Что ты городишь, ёб твою? – ткнул он пальцем в Голли.
– А что, разве не так? – Малыш просто в мегаударе.
– Так или нет так, похуям. Разве о друзьях разговаривают в такой манере?
Голли спокоен, как слон. Когда он в форме, он, пожалуй, единственный, кто может сравниться с Терри по части стёба. Он – сама непоколебимость.
– Послушай, дружище, мы с тобой много лет играли в футбик. Я твой кожух тыщу раз видел. И не надо говорить, что я пялился на твой шланг, ведь и ты его под спудом не держал.
– Да его кожух под спудом не скроешь, – засмеялся Билли.
– Чё? – отозвался Терри.
Голли взглянул на Терри, потом на меня и Билли, потом снова на Терри.
– Вспомни, как ты засовывал себе под кожу сигареты, типа, ты куришь. Это ж был твой коронный номер, помнишь? Ты всё смотрел, сколько ты сможешь туда запихнуть. Все мы видели перцы друг друга. Не будем это отрицать. Я только говорю, что у тебя довольно длинная крайняя плоть по сравнению с другим, отчего, полагаю, тебе следует быть чуть более внимательным в отношении личной гигиены, только и всего. Это я всё к тому, что у тебя чешется, – объяснил Голли, поворачиваясь ко мне спиной, потому что я уже не могу сдерживаться, и все мы загоготали.
Все, кроме Терри, конечно. Но с ним толком никогда не понять, действительно он обломался или просто подыгрывает, чтобы поддержать покатуху.
– Ты просто больной. Тебе, значит, интересно чужие шишки рассматривать?
– При чё тут – рассматривать, Терри. Это всего лишь наблюдение. Мне на чужие шланги похуй, просто твой я видел из года в год, когда учились в школе, играли в футбол, всё такое. Я эту тему не раздуваю…
– Она и так порядком раздулась, – подмигнул Билли, – кожура то есть.
– … так что нечего так взбрыкивать, – добавил Голли.
Терри уставился на него ледяным взглядом и выпрямился в кресле.
– Так, значит, ты поступаешь? – Он кивнул на дяханов. – По всему миру о моём шланге терщишь?
– Нет… это не так… никому я не рассказываю, я… ебать… ладно, ладно, прости. Давай просто забудем этот разговор, – сказал Голли, и мы с Билли сдавленно захихикали.
Терри начал выступать, как будто защищает себя в суде. Практика у него, заметим, имеется, ворюга грёбаный.
– То есть ты признаёшь, меж парней не должно быть таких разговоров, если эти парни – друзья, а не пидоры?
– Только если ты признаешь, что у тебя длинная крайняя плоть, – отпарировал Голли.
– Ни фига, никаких условий! Если я признаю, это будет означить, что я признаю твоё право разглогольствовать о моём члене, чего я не допускаю. Это понятно?
Я задумался над его словами. Голли тоже: давай серёжку выкручивать. Я не мог понять, чего это Терри так вспух, я не ожидал от него такой щепетильности в отношении своей крайней плоти. Он всегда своим шлангом светит. Среди нас у него самая здоровая шишка. Я чего-то не врубаюсь, но Терри, похоже, конкретно зацепило, и это уже немного выходит за рамки, но у Голли хватит ума обратить на это внимание.
– Тут с тобой не поспоришь, старик. Правда хуя на стороне Тощего Лоусона. Признаю своё поражение, – и Голли потянул руку.
Терри посмотрел на неё и пожал.
– Но дело вот в чём, – продолжал Голли, кивая в сторону пожилых немцев, – здесь бы тебе ничего не угрожало, с твоим-то кожухом.
– Чё! – снова возмутился Терри.
Мы с Билли чуть со смеху не обкакались. Терри, похоже, собирался с силами, чтобы ответить, но так и не поспел.
– А таким, как я, – прямая дорожка в Дахау, мне-то обрезание произвели.
Помню, как Голли обрезали. Как он показывал нам в сортире в «Последней миле», когда ещё даже швы не сняли.
– А зачем тебя обрезали? – спросил Билли.
– Тесновато было. Это случилось, когда я налаживал одной из близняшек Брук, – объяснил Голли.
– Близняшек Брук, – с удовольствием повторил я, и Билли тоже заулыбался. Даже Терри немного подуспокоился. Как я их люблю – ебануться можно. Лучшие тёлочки на свете!
– Он так натянулся, что просто лопнул! – пустился в подробности Голли. – Разошёлся как молния. Я охуел. Сперва я решил, что это гондон лопнул и затянулся вокруг залупы, но уж слишком было больно. И тут я сообразил, что это моя, блять, крайняя плоть! Да, похоже было на сломанные жалюзи, когда верёвка наматывается на ролик, там где штырь переходит в залупу. Залупа посинела, потом почернела. Сестрёнки Брук позвонили в «скорую», меня отвезли в больницу: срочная ампутация крайней плоти.
– Ну и как, теперь лучше? – спросил Билли.
Мистер Эндрю Гэллоуэй надул губы.
– Поначалу было пиздец как больно, и не верьте, если кто-нибудь будет впаривать вам обратное. Особенно когда швы ещё не сняты, а ночью во сне у тебя встал. Зато теперь ебётся лучше прежнего. Тёлочкам это нравится. Я бы на твоём месте тоже подумал бы, Терри, с твоей-то кожурой. Сам знаешь, как говорят: сплошная кожура, под ней ни хера.
– Ты это о чём?
Голли положил одну ладонь себе на грудь, другую простёр к Терри.
– А вот о чём: вопрос не в том, достаточно ли хлеба, нас интересует, есть ли в этом сэндвиче колбаса?
– Всё у меня со шлангом в порядке, сынок, – рявкнул Терри, снова выставляя оборону, – из-под крайней плоти вылазит здоровенный штырь, когда на то есть причина. Ты просто подумай, где был мой перец прошлой ночью, а где твой: зажал его меж потных ладошек, как обычно! Так что даже не начинай! Да тебе вообще не тот кусок отрезали, когда обрезали, малыш.
Близняшки Брук. Хм-м. Хм-м. Менаж а труа с ними – голубая мечта. Я ни разу не обмолвился об этом с Терри, потому что он спокойно мог заявить, что уже проделал это с их мамой и двоюродной сестрёнкой до кучи. Бред, конечно, но однажды я пытался замутить с ними обеими, затащив их к себе после клуба. Мне дали от ворот поворот.
– Слушай, а кому их них ты тогда налаживал? – спросил я.
– Хуй знает, – отозвался мистер Гэллоуэй, – я их не различаю.
Билли задумался.
– Точно. Они идентичны. Никаких даже родинок, насколько я смог разобраься. Я думаю, Лесли стала чуть полнее Карен, но пару лет назад они были как две капли воды.
– Знаете, как можно их различить – отважился Терри.
– Знаю, что ты скажешь, – отрезал Голли, – одна проглатывает, другая сплёвывает.
– Это ты о Лесли, она ведь сплёвывает, – говорю, – он в рот-то берёт неохотно. Я-то знаю, сколько раз пробовал.
– Неверно, – сказал Терри, – возьмёт, если гондон натянешь. Но из них двоих ебётся лучше Карен. И в жопу даёт хоть куда.
– Поверю тебе на слово, – говорю, – я не большой любитель в сраку налаживать. Это развлечение для неопределившихся. Знаешь, что говорят о пацанах, которые вставляют тёлкам в зад: такие просто ждут момент, чтобы наладить какому-нибудь пидорку.
Терри вперил в меня испытывающий взгляд.
– Пиздёж! Даже не пытайся мне это впарить, Юарт. Это потому только, что ты забитый, пассивный и нелюбопытный колдырь. Побывать везде надо, старина. Представляю тебя в деле: пять минут в позе миссионера и обратно – в пивнуху.
– Смотрите-ка, как заговорил, а? И то верно, чего ждать-то? Зачем, по-твоему, шотланды изобрели преждевременную эякуляцию? Чтоб больше времени на паб оставалось. Хайль Шотландия! – Я поднял бокал, и дяханы подняли свои в ответ.
Терри посмотрел на меня взглядом хищника.
– Ты с сестрёнками Брук больше всех тусовался. Они из «Флюида» не вылезают. Ты когда-нибудь пялил их обеих, шведской тройкой?
Читает, сука, мысли. Билли навострил уши, а Голлины глаза, как две огромные спутниковые антенны, направлены на меня. Меня немного переклинило, я подумал, что кто-нибудь из сестрёнок мог дать Терри весь расклад, поэтому я решил, что честность – лучшая политика.
– Не-а, как-то раз они пришли ко мне обе после «Флюида».
– Да, та тёлка окатила тебя тогда флюидами как надо, – сострил Голли.
Терри улыбнулся, как будто створку доменной печи приоткрыл.
– У меня есть для тебя история, я ведь в неё потом в ответку запустил, – говорит.
Дело в том, что он не брешет. Жирная тварь. Как он этого добивается – выше моего понимания. Поперёк себя шире, одежда и причёска вышли из моды десять, нет – пятнадцать лет назад. Род, бля, Стюарт эйсид-хайса, на хуй.
– Отвали, Лоусон, – фыркнул Голли. – Хули он пиздит.
Терри посмотрел на него, как бы говоря, уж мы-то знаем, в каком ты был тогда состоянии, но не успел это вымолвить. Голли поддал газку:
– Ну же, Юарт, что там было с Брукихами?
– Ну так вот, пришли ко мне обтаблеченные все в никакос. Ну сами понимаете: танцевали, обнимались, целовались, создавали, в общем, позитивные, бля, вибрации. Потом притомились немного и завалились на диван. Тут я и предложил, чтоб мы все втроём пошли и зарубились на моей большой кровати. Только вот к тому времени из-за грёбаного экстазина я превратился в лесбияна, на хуй. Я даже не помышлял о том, чтоб вставить, эта чувственная возня меня вполне устраивала. Карен сразу вписала, вся такая «это будет здорово-вооо», зато Лесли – ни в какую. Я не собираюсь раздеваться и ложиться в постель с собственной сестрой, говорит. Тогда я такой: да ладно, Лес, вы же девять месяцев провели в одном лоне. Просто представь, что эта кровать – одна большая матка. Меня другое волнует, говорит, проблема в том, что ты будешь там с нами, и тебя в нашем лоне я представляю как огромную плаценту.
Голли медленно переглянулся с Терри, и его пневматически свист перерос в гогот. Терри присоединился, Билли тоже.
– Плацента Юарт, – фыркнул Голли, потом вдруг посерьёзнел и, указав на меня, говорит: – Это псевдоним с будущим!
– Диджей Плацента, офигенно звучит, – засмеялся Терри.
Мы отправились в город на «С-баней» и решили проехаться с другой стороны, чуть подальше, и остановиться в Штарберге, пропустить по кружечке в баре на берегу озера.
День стоит ясный, безветренный, но на озере густая рябь. Я подумал: как это в закрытом водоёме создаётся такое движение? Может, это от яхт или от подземных источников? Я уже думал было обсудить это, но развивать мысль – лениво. Лучше послушать, как небольшие волны шлёпают о край деревянной набережной, в паре метров от нашего столика. Это приятный, даже возбуждающий звук, наводящий на мысль о двух обнажённых телах (имеется в виду моё и какой-нибудь сытной тёлы, а лучше двух, возможно близняшек Брук), которые шлепаются в королевском алькове. Ожидание затянулось. Прошло уже десять дней. Какая-то собачонка поводит носом, она напомнила мне о старом Голлином псе – Кропли. Я такой же ебливый, как Кропли летом, пока его не стерилизовали, беднягу.
Терри посмотрел на собаку, которая с любопытством уставилась на него.
– Здорово, чувак, – говорит, – как будто всё понимает.
– Может, ты ему просто понравился. Выебать собачку – тебе это раз плюнуть, – сказал Голли.
Пока Терри строит рожи, Билли говорит:
– Голли, помнишь, у тебя есть такой приятель, он ещё с моим братом дружит, сытный такой пацан, учится на ветеринара.
– Ну да, Гаррет его зовут.
– Он учился в снобской школе, но тусуется с «Хибз», довольно борзый, – сообщил мне Терри.
– Короче, – продолжал Биррел, – Рэб всё говорил, что собаки понимают человеческую речь, а Гаррет такой: не стоит очеловечивать наших четвероногих друзей, Роберт, это унижает достоинство обоих видов.
– Типичный Гаррет, – рассмеялся Голли.
Я этого парня не знаю, слышал только, поэтому промолчал. Меня, конечно, подмывало сказать, что для «хибби» он слишком красноречив, но сдержался. Сейчас не та карта, чтоб блефовать: Плацента Юарт. Не хочу, чтоб это снова всплывало. Придётся подождать.
Терри же заладил про свою тёлочку. Она немка, изучает испанский и итальянский в мюнхенском универе, но английский у неё тоже для койки содеет. Нам всем завидно, и, возможно, в этом реальная причина выступлений Голли по поводу Терриной шишки. Однако крайняя плоть у него действительно длинная, это подтверждённый факт. Длинная у него кожура или короткая, мы его отпустили и договорились встретиться в павильоне «Хакер-Сайкор» на фесте. Мы, не сговариваясь, стали пожхихикивать, когда он удалялся, и ветер с озера раздувал его кудряшки во все стороны.
Он сам борзый вполне, голову не опустил, а повернулся, ухмыльнулся так саркастически и показал нам средний палец.
Вот что называется тырить
Пару кружек спустя мы отправились в центр и проходили по подземному переходу местной станции «С-бана». На выходе из тоннеля столпилась кучка девчонок, совсем ещё дети. Непонятно, чем они себя занимают в этом городишке, которым заправляют стариканы и богатые пассажиры.
– Смотри-ка, и тут пиздёночки, – заметил Голли. Совсем видать отчаился.
– Детишки, – говорю, но не слишком убедительно.
– Ну и хуй ли, – сказал Голли и тут же к ним подкатил. – Enchildigung bitte, mein deutsch не очень хорош. Шпрех зе инглиш?
Они давай хихикать, прикрывая рты ручками. Действительно, совсем ещё дети. Мне стало как-то не по себе, и Билли, наверное, тоже.
– Где здесь продаются компакт-диски? – улыбнулся Голли.
Он довольно впечатляющий коротышка: огромные глаза, ровные зубы и, когда он спокоен, ленивая улыбка на губах. Фары его имеют редкое свойство и некоторых тёлок просто с ума сводят. Ими можно краску со стен снимать, а иногда они производят тот же эффект на девичью одежду. Голли и Терри недостатка в мохнатках не испытывают, всё потому, что в них есть шарм и самоуверенность. Тёлки это любят. Дома они частенько выходят на охоту вдвоём, хоть и подкалывают друг друга и даже действуют друг другу на нервы. И чего ему надо от этих малышек, я не понимаю.
– Они продаются в одном магазине, вон там, – сказала вежливая серьёзная девочка, указывая через дорогу.
Мне практически пришлось оттаскивать Голли от малышек.
– Тормозни, Голли. У тебя дочке скоро будет столько же лет. Ты хотел бы, чтоб в этом возрасте её клеили двадцатипятилетные пацаны?
– Да я просто прикалывался… – говорит.
Я уже хотел было сказать, что строгач в Саутоне полон чуваков, которые говорили то же самое, но это было б слишком даже в шутку, потому что Голли – офигенный пацан, он просто прикалывался, и это я, наверное, слишком впечатлительный. Однако малолетки везде малолетки: в Германии или в Шотландии – не важно. Я вижу, что Билли смотрит на Голли с сомнением. Не знаю, что с коротышкой происходит. Терри говорит, всё потому, что он якшается с мудачьём всяким, с Ларри Уайли и ему подобными. Может, он и преувеличивает. Было дело, Голли вписывался в истории с крутыми бойцами, но теперь вроде завязал.
Билли сам тёмная лошадка, особенно когда дело касается девушек. Он имеет успех, потому что всегда в форме и прикинут как следует. Сложно представить, как Билли клеит тёлочек, как он с ними заговаривает, но язык у него, похоже, на эту тему заточен. Когда у него появляется новая пассия, он никогда не показывает её нам. Увидеть её можно только в его тачке или когда они прогуливаются, и обычно это первоклассные варианты. Он никогда не остановится, чтобы познакомить, и никогда ни под каким предлогом не обсуждает своих тёлок, если только они не из района и тогда всем и так всё известно. Иногда он приводит в клуб девчонку, с которой живёт. Потанцуют вместе, а потом тусуют отдельно со своими друзьями всю ночь. Я с ней толком так и не разговаривал, она, похоже, либо тупая, либо застенчивая. Такой вот он, Билли, настоящая Белка-шпион.
– Я диски тырить не собираюсь, – сказал Билли, мотая головой и с отвращением глядя на Голли. Он-то живо просёк, к чему коротышка клонит, когда мы направились к музыкальному магазину Мюллера.
За прилавком толстая тёха и скучающая молодуха. Компакты расставлены по здоровенным деревянным полкам. Голли взял один и сорвал алюминиевую наклейку.
– Нужно только отодрать полоску, а потом спрятать её, и всё, – сказал он, кладя диск в карман.
Билли нахмурился, отошёл от нас, и вот он уже на улице.
– Конечно, Биррелл, ворчливая сука, мы не крутые спортсмены с аккуратной стрижкой, – сказал мне голи, – поджигатель грёбаный.
– Золотой клак Стенхауза, конь педальный, – рассмеялся я.
Голли с тем же деланным выражением на лице запел тему из «Белки-шпиона»:
– Где-е же-е ты-ы агент-бе-елка…
Тут вступаю я:
– … он кру-ужится по стра-не, как его зовут…
Тут мы прикладываем пальцы ко рту:
– Тс-с-с-с… Белка-шпион!
По кражам я не большой спец, а Голли, у него есть опыт, но не такой, как у мистера Теренса Лоусона и его старого дружбана Алека. Эти заморачиваются по полной: взламывают хаты, грабят магазины, весь набор. Перед выходом из дома нам с Билли пришлось переговорить с этим нечестивым пузырём молофьи. Мы сказали, что в отпуске никаких воровских дел быть не может. Кудрявый бес надулся и говорит:
– Мне уже давно не пятнадцать, а двадцать пять. Я в курсе правил поведения, уроды. Знаю, когда работать, а когда отдыхать.
Вышло так, что мы ещё и виноваты, что заикнулись.
